Поиск материала. §26

В таком изобилии материалов движется наше исследование.

Мы видели, что оно в каждом отдельном случае отталкивалось от определённого вопроса. Этот вопрос, эта задача возникли у нас либо в связи с нашими научными занятиями и интересами, либо исследователю была поставлена такая задача внешними обстоятельствами, например, архивариусу в случае поступления любого нового документа или антиквару при получении любой новой монеты, эпиграфа и т. д., или чиновнику, который должен доказать старые права и претензии какого-либо цеха, и т. д. Это всегда определённый вопрос или комплекс вопросов, которые подлежат исследованию, и для этого, прежде всего, необходимо разыскать нужный материал.

Для начала у нас уже есть кое-что: общие знания, приобретённые нами, известные нам справочники в библиотеках – всё это необходимо, чтобы хотя бы познакомиться с уже имеющимся положением вещей, касающихся данного вопроса, и ориентироваться в уже используемых источниках.

Если речь идёт о событиях недавнего прошлого, то можно получить справку от их участников; конечно, здесь необходимо более или менее подготовиться и получить кое-какую информацию, чтобы правильно задавать вопросы. И таким образом мы получим лишь источники, т. е. различные мнения, ценность которых предстоит ещё рассмотреть более пристально.

И всякий раз приходишь к убеждению, что надо попытаться получить ещё дополнительный материал, кроме источников, т. е. мнений, и, если возможно, раздобыть остатки, являющиеся результатом взаимосвязи тех процессов, чтобы получить другие разъяснения. Если это события последних столетий, то следует обратиться к архивам. Там, в архивах, наша задача по поиску материала весьма усложняется. Мы там имеем перед собой папки дел с сырым, необработанным материалом, тонущим в огромной массе мелочей, он мало пригоден для исследования, рассеян в груде актов, перелопатить которую и при этом не заблудиться стоит огромного труда. За четыре, пять столетий до нашего времени архивы ещё очень скудны; из более древних времен они содержат лишь случайные, отдельные документы, разве только кое-какие грамоты, и чем дальше вглубь веков, тем более случайного характера архивные документы, и чем их меньше, тем чаще попадаются поддельные, и только опытному знатоку благодаря его тонкому чутью и пристальному вниманию работа в архиве иногда преподносит щедрые подарки.

И такую же картину можно наблюдать в классической античности, и уж тем более в догреческой, где катастрофически мало источников, где нельзя прибегнуть к помощи архивов!

А если исследователь имеет дело не с вопросами политической истории, а хочет разобраться в экономических, социальных явлениях, в торговле, искусстве, технике, во всем том, о чем еще нет никаких предварительных работ, даже нет сборников документов, что тогда?

Главное, к чему я хочу всё свести, это искусство поиска необходимого материала – эвристика.

Мы очень скоро приходим к пониманию, что всё, что мы имеем в наличии из исторического материала, особенно в виде источников, есть, собственно говоря, лишь малые крохи; даже в том случае, когда материал как будто в изобилии, то, как правило, оказывается, что по интересующему нас вопросу самого важного-то и нет, а сохранились только случайные сведения.

Дело заключается в том, чтобы найти себе помощь и подспорье косвенным путем.

Если для исторического исследования огромным прогрессом было то обстоятельство, что – сначала в XVII в – вышли за пределы источников и обратились к архивам – Гортледер, Хемниц, Пуфендорф, Зекендорф – чтобы отыскать и привлечь к исследованию остатки юридических, деловых документов, то, обратившись к остаткам всевозможной документации, т. е. как бы косвенным источникам, наша наука получила исключительно широкий спектр новых возможностей, которые продвинули ее значительно вперёд. Заслугой немецкой историографии нашего столетия является формирование направления, во главе которого стоят Нибур, Савиньи, Баур, Якоб Гримм.

Искусство эвристики, разумеется, не может создавать материалы, которых нет; но ведь есть не только такие материалы, которые любой видит с первого взгляда; гениальность исследователя проявляется и в том, что он умеет найти там, где другие ничего не видели, пока им не показали, какие сокровища таятся там.

Согласно вышесказанному мы установили такую последовательность:

а) Материалы, которые можно получить сразу же, без особого труда. Иметь таковые под рукой и знать их является непременным условием эрудиции и компетенции учёного.

б) Следующим шагом является открытие до сих пор неизвестных источников, памятников и архивных материалов. Довольно часто такие открытия бывают благодаря счастливому случаю.

Например, когда Перц в 1833 г. отыскал в Бамберской библиотеке считавшуюся пропавшей со времени аббата Тритемия рукопись Рихера (монаха монастыря Сен-Реми, 996 г.). Например, многочисленные греческие и римские надписи, собранные в последние десятилетия в результате систематических поисков. Так, книга «Антимакиавелли» Фридриха Великого, которую в 1740 г. в Амстердаме издал Вольтер, но, как известно, сильно переработав её, так что нельзя было решить, что в ней принадлежит королю, а что издателю, пока позднее в собрании автографов не нашелся и не был издан в 1834 г. полный, за исключением всего нескольких глав, экземпляр, написанный собственной рукой короля; с тех пор в бумагах Секретного государственного архива нашлись недостающие главы, и только тогда стало очевидным, как велика разница между оригиналом и изданием Вольтера.

Такие находки все-таки милость случая. Но чтобы распознать найденное во всем его значении, надобны проницательный взгляд, точное знание предмета и верный ход размышления, а это заслуга учёного. Старинные картины в ратуше в Госларе были известны всякому горожанину, но лишь опытный глаз художника понял их историко-художественное значение, а затем, копаясь в документах городского архива, обнаружили, что Михаэль Вольгемут, знаменитый учитель Дюрера, приблизительно в 1490 г. был приглашен в Гослар и получил за роспись ратуши столько-то гульденов золотом.

в) Не только счастливому случаю мы обязаны новыми открытиями. Можно, пожалуй, и по наитию напасть на след разыскиваемых вещей. Бывает и так, как будто идешь по пятам желанной вещи, меняющий свое местонахождение. Например, оригинала «Confessio Augustana» у нас нет, и всё же для установления подлинного текста он был бы очень необходим, так как все имеющиеся копии расходятся друг с другом. Следовательно, как же раздобыть аутентичный текст? Было известно, что император Карл передал врученный ему оригинал герцогу Альба; итак, вероятно, тот попал в библиотеку дома Толедо.

Готтгольд Гейне в 1845 г. отправился на поиски его в Испанию, исследовал библиотеки Каллахоры и Симанкаса и многих других городов, он нашел много интересного и значительного, но не «Augustana». Удачливее был Гизебрехт с «Annales Altahenses». Он установил, что ещё Авентин приблизительно в 1520 г. использовал их; он смог из текста Авентина реконструировать большой фрагмент этих анналов; но в сохранившихся остатках библиотеки монастыря Алтаих не нашлось оригинала; но один ученик Гизебрехта напал на след разыскиваемых бумаг Авентина, и в них-то и нашлась, по крайней мере, полная копия этих «Анналов», которую он затем, в 1868 г., издал совместно с Е. фон Ефеле. Особенно важной для истории Силезских войн Фридриха Великого является книга «Les campagnes du Roi», напечатанная в 1762 г., в своем предисловии издатель довольно прозрачно намекает, что её автором был генерал Штилле; но король в своем похвальном слове (1750), обращённом к Штилле, хотя и упоминает некоторые ненапечатанные произведения Штилле, но среди них этой книги нет; и вот в Берлинском архиве нашлись несколько рукописей книги «Campagnes du Roi», более или менее отличающиеся друг от друга, а также от напечатанного варианта; необходимо было сличить их с оригиналом, но где он мог быть? Штилле был причастен к немецкой развлекательной литературе, его гарнизон был расположен в Хальберштадте, он был знаком с Глеймом и состоял в переписке с ним; там могла быть рукопись «Campagnes», там она, написанная рукой Штилле, и оказалась.

г) Далее, вещи, казалось бы, не являющиеся историческим материалом, следует превратить в таковой путем правильного упорядочения их. Лишь подходя совершенно по-особому к таким вещам, исследователь может извлечь из них много полезного.

К полезным результатам может привести такой метод, прежде всего в отношении древней истории.

Например, блестящее исследование Кирхгофа об истории греческого алфавита. Дело в том, что Бек в «Corpus Inscriptionum Graecarum» поставил древнейшие надписи как antiquissimae на первое место, при этом, не сделав никаких выводов, не соотнеся, их друг с другом в палеографическом отношении. Кирхгоф же, сопоставляя начертания букв, получил различные системы и временные последовательности и тем самым хронологические точки опоры для периода, предшествующего Пелопоннесским войнам, а также много материала для объяснения политической истории и истории искусств. Другой пример: из жизни Эрвина фон Штейнбаха мы знаем очень мало, но Страсбургский собор наглядно показывает, как он, перестраивая старое сводчатое здание с полукруглыми арками, претворял в жизнь готический стиль с его стрельчатыми арками, какие формы этой новой архитектуры он разрабатывал, применяя изысканный декор. Адлер, изучая архитектуру собора в Фрейбурге, других церквей Швабии и Алемании, установил те же стилевые преобразования, ту же манеру, те же архитектурные формы и, таким образом, на основании произведений Мастера он смог доказать этапы его творческого пути вплоть до самого совершенного его творения в Страсбурге.

Да, у нас нередко имеется повод поступать так же и с настоящими источниками. Ибо последние – не только предания о том, что произошло, но и остатки своего времени и его представлений. Этот аспект учёл Фердинанд Кристиан Баур, изучая книги Нового Завета: он распознал в них разные направления и воззрения первых христианских общин, он увидел сильное противоборство между учениями Павла и Петра, между христианско-языческим и христианско-иудейским направлениями; он выявил в Посланиях сферу распространения того и другого направления, те тенденции, те спорные вопросы, которые разводят их, евангельскую историю, которую сторонники Павла понимали иначе, чем последователи Петра. Таким образом, из самих этих источников, понимая их как остатки и писания времени, исполненного противоборством идей, он косвенным путем получил материал, чтобы изложить структуру раннего христианства совсем иначе, более адекватно естественному положению дел, чем рисовала ее общепринятая традиция, каковая сложилась на основе тех же письменных памятников, использованных как источники.

д) Другой путь освоения косвенных материалов – заключение по аналогии, а именно известное явление полагают похожим на искомое и поэтому привлекают его к сравнению. Из скупых заметок средневековых источников совершенно невозможно понять, как смогли немцы, как это случилось в действительности, оттеснить славян от Зале или Эльбы за Одер; как здесь найти понятное объяснение? Ясно, что они продвигались с боями, что им пришлось по-военному закреплять завоеванную территорию. Может быть, это происходило по аналогии с тем, как римляне продвигали глубоко вперед свои военные колонии, или как русские устраивали свои военные посты с блокгаузами на Амуре и в Туркестане? Впрочем, по рекам, сначала на Зале, затем на Мульде и вдоль Эльбы стали обнаруживать развалины укреплений, по три-четыре, выдвинутые над рекой: крупный пост по эту сторону реки; иногда появляются известия о таких сторожевых башнях и их округе, о ленсманнах, посаженных на землю вблизи этих укреплений. Короче говоря, благодаря такой аналогии все проясняется.

е) Наконец, гипотеза, предположение какой-нибудь причинно-следственной связи, доказательством которой является очевидность. Для исследователя такая гипотеза вытекает из свободных общих представлений, на основе которых он развивает целый ряд возможностей или только одну объясняющую, а затем проверяет, включаются ли все имеющиеся в наличии фрагменты в эту гипотетическую связь. Основой такой гипотезы является представление, что любая вещь, любое событие, очевидно, имели какой-то смысл, так как они когда-то были и действовали, и что поэтому мы можем представить себе их становление и протекание, но не для того, чтобы тем самым удовлетворить нашу фантазию, а чтобы вновь найти утерянный смысл.

На такой гипотезе основывается расшифровка клинописных памятников. Среди скопированных Карстеном Нибуром в Персеполисе клинописных надписей, которые затем подробно изучал Гротефенд, встретились два барельефа, изображающие принесение дани царю. Гротефенд предположил, что здесь должно быть имя Дария или Ксеркса, нашел несколько одинаковых групп знаков, которые, как он предположил, должны содержать имена царей; благодаря неустанному труду ему удалось определить некоторые знаки как буквы; свои заметки он издал в 1802 г.; он сам, затем Лассен, Бюрнуф, Бэр пошли по этому пути дальше, и в середине 30-х годов был составлен алфавит персидской клинописи и одновременно установлен язык, на котором сделаны эти надписи. Тем самым получили ключ к двум другим клинописям, находящимся на большой Бехистунской надписи и являющимся переводом персидской (см. с. 106); и так на основе гипотетического исследования получили знание вавилоно-ассирийских и так называемых туранских клинописей и, главным образом, благодаря этим открытиям пришли к освоению неисчислимых богатств клинописных памятников Ниневии и Вавилона.

Точно так же гипотезе мы обязаны открытием Велькера, благодаря которому у нас теперь есть ключ к полному пониманию творчества Эсхила: открытие трилогии.

Или открытие Инама-Стернегга («Формирование крупного землевладения во время Каролингов». 1878). Он выдвинул гипотезу, что быстрый переход от древне-германской свободы, каковую ещё можно распознать в обычае вызова вассалов на войну времени Карла Великого, к бесхозяйственности и зависимости крестьянства периода Оттонов, очевидно, был обусловлен экономическими отношениями, что лишь усиление и концентрация рабочих сил сделали возможным применение подсечного земледелия на больших пространствах, подъём агрокультуры, более высокие урожаи, так что богатые и более могущественные феодалы начали присваивать рабочую силу, а также владения меньших; и в улучшенном состоянии больших территорий маленькие люди, теперь уже не полностью свободные, получили лучшие условия.

Вот в таких формах движется эвристика. Поле её применения необъятно и границы его установить трудно.

Здесь очень своеобразно даёт о себе знать ещё один момент.

Конечно, если речь идёт о вопросе, поставленном и сформулированном внешними обстоятельствами, например исследование отдельного события, конъектурное восстановление и объяснение отдельной надписи, то, в конце концов, можно подойти к той черте, через которую пока не переступить, и тогда закрывают эту главу исследования признанием, что имеющийся материал по этому вопросу содержит такие-то и такие пробелы; умение открыто признаться, что пробелы остаются, имеет для исследования большое значение.

Совсем иначе, если мы сами задаёмся вопросом, так сказать, не по принуждению, а в ходе наших исследований, более вольно формулируя задачу.

Долгое время Филиппа и Александра считали виновниками гибели прекрасного греческого мира и наступления веков глубочайшей деградации. Исторические источники об Александре и его преемниках не приводят никаких иных сведений, кроме сообщений о войнах и завоеваниях, из которых никак нельзя уловить, а было ли в эту эпоху хоть что-либо, кроме разрушений. Неужели столетия после Александра были такими пустыми и бесплодными? Но ведь в это же время, и не только в Александрии, Пергаме, Антиохии, ведутся большие филологические исследования и занимаются точными науками; в надписях на камне и в папирусных свитках этой эпохи рассказывается о больших предприятиях Александра, Антигона, Птолемея и др.; организация очень своеобразной системы социального обеспечения, и все это – с энергией и проницательностью поступательного движения, очень напоминающими монархию XVIII в.; образование самостоятельных греческих государств в Бактрии и Индии, стремительный подъем торговли, грандиозное строительство каналов и т. д., расцвет городов, как, например, показывает недавно открытая надпись, что по цензу времени рождения Христа Апомея на Оронте насчитывала 170 000 римских граждан.

Можно увидеть, как греческое образование с 180 г. до н. э. проникает в Рим, как вскоре под влиянием Полибия и др. в кругах Сципиона распространяется просвещение, которое вскоре приобрело огромное, в том числе и политическое, значение в реформах братьев Гракхов – их матерью была Корнелия. Можно увидеть, как в иудейской культуре времен Септуагинты совершаются преобразования, которые в лице Филона достигают полной зрелости, и т. д. Короче говоря, если проследить духовное развитие в течение этих столетий, то становится понятным весьма своеобразное значение эллинистического периода с его антагонизмом как по отношению к исключительно эллинскому, так и к презираемому варварскому миру; формирование и обоснование образа жизни, в котором общечеловеческое становится выше навитизма и племенного характера прежних формаций, брожение, теокразия и этнокразия; периода, в течение которого обнаружились такие явления, как проповедник и чудотворец Аполлоний Тианский, иудейская секта эссенов, зарождающееся христианство. Таким образом, путём поисков и исследования мы приходим, естественно, к иному результату, чем предполагал наш первый вопрос: да и сам наш вопрос изменился, был скорректирован, он стал глубже, жизненнее, компетентнее.

Понятно, что значит для нас такое изменение вопроса. Прослеживая вопрос об Александре и его политике, мы наталкиваемся на аспекты, которые современники Александра, находясь в гуще тех великих сражений, вероятно, и не замечали. И всё же лишь эти аспекты открывают нам значение и тенденции всего того, что свершил Александр и что произошло благодаря ему. Ход последующих трёх столетий вплоть до великого поворота, начала христианства, как бы даёт нам ключ к разгадке; мы находим точку, в которой сходятся, как в фокусе, все развития со времени похода Александра.

Лишь в этом великом контексте мы поймём эпоху Александра, диадохов, эпигонов.

Тем самым с методологической точки зрения мы должны учесть следующее соображение. Значит, к историческим материалам относятся и последствия событий, на которые ссылались наша задача, наш вопрос, последствия, о которых не знали и не предполагали современники. То, что следует за великими событиями, есть как бы анализ и додумывание до конца тех моментов, которые были в них заложены и действовали. И если такие последствия произошли из этих истоков, то наше право и обязанность предполагать уже в последних зародыши такого развития, импульсы к нему. При распознании и установлении этих истоков именно последствия и развития, которые проистекают из них, будут для нас историческим материалом.

История города Рима до войн с самнитами была бы для нас тёмной и безразличной, если бы эти войны и война с Пирром не превратили Рим в то, чем он стал, и тем самым приобрел значение и весь более ранний период римской истории. Масса накопившихся в структуре немецких государств со времени Карла IV явлений деградации и невозможности какого-либо улучшения обнаружилась лишь в попытках имперской реформы при императоре Максимилиане. И если основание Таможенного союза в 1827 г. казалось современникам чисто экономического характера, то в 1848 г. и в 1871 г. последствия показали, что означал Таможенный союз на самом деле, а основатели его осознали, что они смогли достичь на этом пути таких последствий.

И так повсюду. Это право исторического рассмотрения — воспринимать факты в свете того значения, которое они приобрели благодаря своим последствиям. Без этой связи, без этой непрерывности мы отказались бы от попыток исторического осмысления фактов. Следует только помнить, что именно наше понимание так углубляет их; не следует думать, что тем самым мы поймем эти факты так, как их понимали их современники, как их воспринимали первоисточники.

Дата добавления: 2015-07-26