Расстрелянные люди, расстрелянные картины

(Свидетельство очевидца) («Правда», 21 декабря 1993)

«По поводу автобусов, которые якобы были поданы покидающим «Белый дом», это полная ложь. Правда, когда я вышел, сказали, что было два автобуса. Одних увезли пить кофе, других в Лефортово. Нас скопилось около полутора тысяч человек на пандусе перед посольским подъездом. Мы стояли долго. «Альфа» нас охраняла от назойливых милиционеров, которые норовили поиздеваться. Искали у нас только оружие.

После затишья снова началась стрельба. Методично обстреливали сначала верхние этажи, потом очереди спускались все ниже и ниже, пока не начали поливать первый. Тогда «Альфа» взяла на себя ответственность и вывела всю толпу к жилым домам рядом с «Белым домом». Они, «альфовцы», и сами не знали, что происходит. Им ведь обещали автобусы, а они — нам. Они поняли, что их самих подставили. В общем, вывели нас к домам и отпустили на волю божию. Но кошмар продолжался и тут.

Вся наша толпа, рассредоточившись на группы или поодиночке, стала просачиваться к станции метро «Улица 1905 года». Мы не знали тогда, что она закрыта. А впереди множество патрулей, пьяного вдрызг ОМОНа, убежденного, что перед ним — «коммуняки».

Сначала послышались одиночные выстрелы и очереди, потом все чаще и чаще. Выстрел — вскрик — тишина. Стреляли даже по теням. Мы пробирались вдоль стен и кустов. Встал с группой у одной стены, прислушиваясь. Здесь я узнал Ю.М. Воронина — заместителя Хасбулатова. Я еще подивился, как его выпустили. Там же были Лидия Шиповалова и еще ряд депутатов. Впереди кого-то избивали. Пробежала женщина с криком: «Там убивают всех молодых!» Выстрелы все ближе, ближе. Я ткнулся в один подъезд — закрыто, в другой — слава богу, открыто. Вдогонку — выстрелы.

К сожалению, не могу назвать людей, спасших меня, — к чему им неприятности? Удивительно, что еще находились люди, в такое время открывающие двери. А таких, как я, в этой квартире было уже шестеро.»

Рабочий С.З. (Собственноручные показания)

На мосту на другом берегу набережной — тяжелые танки, а перед лестницей — легкие и БТР. Много. Крыши домов на том берегу и набережная усеяны демократами. До них — метров 400. Если бы в доме ВС были пресловутые снайперы, не болтались бы вы там, сволочи!

Первых из нас «Альфа» сажает в автобусы (людей в военной и милицейской форме — в отдельный). Обещают отвезти до метро. Автобусы уходят и не возвращаются. А в каменных джунглях вокруг «Трехгорки» — обвальная стрельба. С последнего этажа мэрии кто-то бьет туда трассирующими. Но пули идут высоко над нами.

Стоим на лестнице уже часа два. Темнеет. Время уже примерно 18 ч 30 м. Женщин отделили от нас для того, чтобы без давки посадить в отдельный автобус.

Мимо меня быстро проходит один из «Альфы» со словами:

— Мы их отпустим, а они соберут толпу и вернутся.
Я обращаюсь к нему:

— Эти не вернутся. Посмотри на них. Они уже еле стоят на ногах.
Отпусти их!

Поколебавшись, он машет рукой:

— Идите пешком!

И мы трогаемся в дорогу. Если бы знать, что для многих она станет последней!

Только поворачиваем за угол — стрельба! Толпой шарахаемся к набережной. Быстро идем вдоль нее. Огибаем дом, из которого стреляли, входим во двор. Истерический крик молоденького пьяного милиционера:

— Стой! Стрелять буду! Ко мне! Будем обыскивать!

Я первый, медленно, под наведенным на меня стволом, иду к нему, несколько человек меня обгоняют. Нас заводят в подъезд. Вдоль стены и перил две шеренги пьяных «милиционеров». Мат, угрозы.

Идущий впереди меня человек внезапно исчезает. Истерический крик и автоматная очередь в 8 — 9 выстрелов, глухая даже в подъезде (в упор, мелькнуло у меня). Что у него нашли? Да ведь его и не успели обыскать! Все это мгновенно. Я с криком «Убивают!» приседаю и вываливаюсь, не разворачиваясь, на улицу, вынося почти на себе двоих или троих человек.

Разбегаемся. Сзади, с боков — со всех сторон стрельба очередями. Мечемся группами в поисках укрытий. Крики, вопли, кто-то падает, в стороне «милиционеры» кого-то сбивают с ног, бьют прикладами и ногами по голове. Высокий крик резко обрывается.

Вбегаем в первый попавшийся подъезд. Нас человек 30. Сначала садимся на ступеньки. Потом я и еще трое (теперь я даже не опознаю их, так как толком даже не видел их лиц) пытаемся подняться выше. Стрельба длинными очередями снаружи не затихает. И крики тоже. Кончат с ними, возьмутся за нас.

В подтверждение этого, с улицы, вперемешку с матом:

— Не прячьтесь! Всех найдем и передавим! И в подвалах, и на
чердаках!

Спасибо, благодетели! Мы и без вас это знаем. Люди встают и начинают стучаться в двери: «Пустите!» Никто не открывает. Только одна пожилая женщина впускает двух своих ровесниц и захлопывает дверь:

— Не могу больше никого. Сказали всем, кто кого-нибудь пустит,
крышка.

Мы добираемся до камеры над лифтом. Входим. В двери нет замка. Внутренняя ручка еле держится, а наружная прибита насмерть — не оторвешь. Да и запираться глупо — выломают ведь все равно.

Дверь опечатана, также как и дверь на крышу. Туда не лезем, на крыше наверняка все простреливается. Запираемся на ножку от стула! В камере силовой шкаф и привод лифта без кожуха. Не попасть бы в тросы, когда лифт двигается! Осторожно усаживаемся на пол и единственную короткую скамейку. Даже ноги не вытянуть толком.

А внизу идет охота за черепами. Видимо, решили не оставлять свидетелей. Стихает все где-то к двум часам ночи. Последний одиночный выстрел (кого-то добили) в три часа. У одного из нас электрический фонарь, закрыв ладонью стекло и оставив между пальцами щель, изредка смотрим на часы. Начинаем шепотом переговариваться, но каждое слово звучит, как гром. Мы вторые сутки на ногах. Хочется пить, есть, курить, спать, выть по-волчьи от безысходности. Ведь сказали, что найдут. Когда начнут искать?

Часов в пять в дверь снаружи кто-то осторожно скребется:

– Ребята, мне нужно запустить лифт! Механик!

– А мы его и не отключали, он работает!

– Ну тогда сидите тихо, они еще не ушли! Уходит. Не донес, не выдал, а ведь мог бы.

Сидим до 8 часов. Дальше уже невмоготу. Будь что будет, надо выходить. Или-или. Один из нас говорит, что останется еще. Втроем выходим и начинаем медленно спускаться по лестнице.

Проходя мимо окна 6-го этажа, первый выглядывает в окно, прижимаясь к стене.

– Ребята! Они уходят с одеялами и с оружием! Значит, это не смена!! Совсем уходят!!! Подождем!

Ждем еще минут 10, сидя на ступеньках, потом медленно спускаемся вниз. Открываю входную дверь и лицом к лицу сталкиваюсь с двумя пожилыми женщинами. Они останавливаются в ужасе, увидев меня. Я не удивляюсь, хотя и неделю не видел себя в зеркало. 13-часовое сидение наверху не прибавило мне фотогеничности.

– Милые, не бойтесь и не шумите. Мы оттуда, у нас нет оружия, мы
уходим. Только скажите, есть ли там оцепление?

– Нет, только что сняли и разрешили ходить. А народу то побили
здесь!

И она плачет. Прощаемся и уходим. На улице — никого. За угол — никого! До самого метро «Улица 1905 года» — никого! Вваливаемся (именно вваливаемся) в метро. Наконец-то! До дома — как в бреду, ничего не помню. Вхожу в свою квартиру, подхожу к зеркалу. Да-а-а! Так можно и медведя напугать! Сажусь на пол и долго сижу, не в силах пошевелиться.

Евгений Гильбо,

5 октября 1993 года

Ты сегодня умрешь,

Ты сегодня умрешь до заката,

И польются проклятья

От убийц тебе вслед.

Это мы виноваты

В вашей смерти, ребята,

Это наших ошибок

Отцветает букет.

Это мы в карнавале

И угаре амбиций

Забывали Россию,

Упускали страну.

Это мы посадили

В Кремль на царство убийцу,

Слишком поздно прозрели:

Он начал войну.

Это мы, демократы,

Безрассудное племя,

Закрывали глаза,

Потому что боялись борьбы.

Это мы упускали

Драгоценное время,

Примиряясь надеждой,

Что избегнем судьбы.

Это мы не хотели

Верить в то, что так ясно,

Это мы отрицали

Приближенье войны.

Соглашались, что цели

У бандитов прекрасны.

Только мафии пальцы

Смыкались на горле страны...

Мы им отдали знамя

И людское доверье,

Мы им отдали имя,

Мы им отдали власть.

Мы их лишь поощряли

Нашим непротивленьем,

Мы как будто просили

Эту сволочь напасть.

Для проспавших Россию,

Наступает расплата.

Наше время уйти,

Не исполнив свой долг.

И теперь наступает

Ваше время, ребята,

Сделать так, чтоб добить он

Россию не смог.

Скоро мафия сбросит

Нашу старую тогу,

Шелуху наших лозунгов,

Звонких слов и речей.

Мы уже проложили

Фашизму в Россию дорогу,

Этот зверь уже алчет

Ее кровь и детей.

Вас не только убьют,

Вас замажут коричневой грязью,

Новый Геббельс с экранов

Будет ядом плеваться вам вслед,

И кровавый властитель,

Всей поддержанный мразью,

Будет лгать, что другого

Пути для России уж нет.

Ваша жертва напрасна.

Ваша жертва бессмертна.

С опозданьем на годы,

Но прозреет страна.

Все равно долго власти

Не удержит измена,

Черной краской врагу

Не замазать уже имена.

И тогда вы придете,

Освященные пролитой кровью

Для того, чтоб Россию

Принять и поднять.

Кто под пули за Родину встал,

Движим страстной любовью.

Тот уже не сумеет

Ее ни забыть, ни продать.

И расплатой за глупость

Наших лозунгов звонких

Перед взором навеки

Пусть мальчишка стоит,

Что погиб в девятнадцать

Под снарядом подонков,

Что продали Россию

За льготный кредит.

Мы уже недостойны

Ни жалости, ни снисхожденья.

Мы достойны презренья,

Уходя в пустоту.

И полоски на знамени -

Это наши ступени

Голубые надежды...

Кровь...

Белая дверь в немоту.

Мать Алексея Абрашина, зверски убитого 4 октября 1993 года («Правда», 19 марта 1994,записал Иван Болтовский)

«Слезы застилают глаза. Я уже плачу пятый месяц, совершенно не могу спать. Мой сын, Абрашин Алексей Анатольевич, был зверски убит четвертого октября прошлого года... Я не могу выкинуть его из головы ни на секунду! Просто схожу с ума, что никогда не услышу родной голос. Он называл меня только мамочка... В него стреляли много раз из автомата и пистолета в упор и добили штыком в горло. Тряслась над ним, ни одной царапинки не было. Вырастила на растерзание! Я не могу работать, часто думаю уйти из жизни. Помогите понять, кто виновен в убийстве сотен людей?» Это строки из письма Татьяны Яковлевны — мамы Алексея.

Третьего октября Алексей услышал призыв Гайдара. Раз зовут, надо идти. Он и пошел. С Ириной — это его девушка. Поздно ночью они оказались у Дома Советов. Увидев раненых, которые поступали и поступали из «Останкино», сын — а он закончил четыре курса мединститута — взялся оказывать помощь. Утром, собираясь домой, Ира умоляла Лешу поехать с ней, но он наотрез отказался. Как? Бросить раненых?! Алексей всегда всем помогал. Когда в 1987 году Леша и Сергей, мои сыновья-близняшки, учились на третьем курсе, они попали на практику в Термез, в военный госпиталь. Даже ночью летали на «черном тюльпане» в Афганистан, забирали раненых. Это не разрешалось, но они договаривались с пилотами. Рассказывали потом: «Мамочка, сколько мы спасли парней!» Вернулись измученные, худющие. С розами!

Нашли его в морге 67-й московской больницы. Документы все забрали. Хорошо, санитар запомнил, в чем Леша был одет: черные джинсы, зеленая куртка, футболка с вышитой рыбкой — его знак Зодиака. Сергей говорил, что опешил, когда вошел в морг. Сколько там было трупов! Молодью лица! Все из Дома Советов.

Ладони стеры до кости. Видно, полз. Мальчик был очень крепкий, и его никак не могли убить омоновцы. Что творили! От выстрелов на одежде остались следы пороха, так близко они были.

Борис Глебов

Дата добавления: 2015-07-15