Ад по Дешевке

Криз ночью?

Представьте ад по дешевке. И добавьте побольше шлюх.

Величайшее поселение новых рубежей, рай для старателей, долгожданный пункт назначения Сообщества, был втиснут в изогнутую долину, крутые края которой были усеяны пеньками от срубленных сосен. Это было место дикой развязности, дикой надежды, дикого отчаянья; все на крайностях и никакой умеренности; мечты втоптаны в навоз, а новые высосаны из бутылки, чтобы быть в свою очередь выблеванными и растоптанными. Место, где необычность была обыденностью, а заурядность неестественной; где смерть могла прийти завтра, так что лучше было получить все веселье сегодня.

Город в его грязных границах состоял по большей части из жалких палаток, внутренний вид которых оскорблял взгляд через развеваемые ветром тряпки, закрывающие вход. Здания были небрежно сделаны из расколотых сосен и высоких надежд, поддерживались пьянчугами, валявшимися с обеих сторон; женщины рисковали своими жизнями, наклоняясь с шатких балконов и заманивая желающих потрахаться.

– Он стал больше, – сказала Корлин, глядя на скопление мокрого транспорта, забившего главную улицу.

– Намного больше, – проворчал Савиан.

– Хотя не сказала бы, что лучше.

Шай попыталась представить, что может быть хуже. Парад сумасшедших кружил вокруг них через разбросанную всюду грязь. Лица как из какого-то кошмарного представления. В городе постоянно царил какой-то безумный карнавал. Пьяную ночь раскалывало неестественное хихиканье, стоны удовольствия или ужаса, крики ростовщиков и фырканье скота, скрип старых кроватей и пиликанье старых скрипок. Все сливалось в отчаянную музыку; не было двух одинаковых тактов, сочившихся через плохо прилаженные двери и окна; рев смеха на шутку или на хороший поворот колеса рулетки сложно было отличить от гневных воплей на плохие карты.

– Небеса милосердные, – пробормотал Маджуд, прижимая к лицу рукав, закрываясь от вечно меняющейся вони.

– Достаточно, чтобы человек поверил в Бога, – сказал Темпл. – И что Он сейчас где-то в другом месте.

Во влажной ночи виднелись руины. Колонны нечеловеческих размеров высились по каждой стороне главной улицы, такие толстые, что три человека сцепив руки не смогли бы обхватить их. Некоторые обвалились у основания, некоторые были срублены на десять шагов кверху, а некоторые все еще стояли такие высокие, что вершины терялись в темноте наверху; огни движущихся факелов выхватывали запятнанную резьбу, письмена, руны на алфавитах давно забытых веков, напоминания о древних событиях, победителях и проигравших, в тысячелетней пыли.

– Каким раньше было это место? – пробормотала Шай, у которой шея заболела от смотрения вверх.

– Чистым, надо полагать, – сказал Ламб.

Вокруг этих древних колонн росли лачуги, как буйные грибы из стволов мертвых деревьев. Люди строили на них шатающиеся леса, вырезали наклонные подпорки, вешали веревки с крыш и даже перебрасывали дорожки между ними, вплоть до того, что некоторые лачуги были полностью скрыты под этими корявыми конструкциями и, казалось, превратились в кошмарные корабли, стоящие на тысячи миль вокруг, украшенные факелами, фонариками и яркой рекламой всех мыслимых пороков; все такое ненадежное, что можно было видеть, как здания шевелятся, когда дует ветер.

Остатки Сообщества пробирались дальше своими путями; открылась долина, и настроение в городе перешло во что-то среднее между оргией, бунтом и вспышкой лихорадки. Гуляки с дикими глазами летели, открыв рот, на все это, стремясь веселиться на всю катушку до восхода, словно с утра жестокость и дебоши прекратятся.

У Шай было чувство, что не прекратятся.

– Это как битва, – проворчал Савиан.

– Но без враждующих сторон, – сказала Корлин.

– И без победы, – сказал Ламб.

– Лишь миллион проигрышей, – пробормотал Темпл.

Люди ковыляли и шатались, хромали и крутились; их походки были гротескными или комическими; упившиеся сверх меры или искалеченные на голову или тело, или полубезумные от долгих месяцев, которые проводили, копая в одиночку в высокогорьях, где слова были лишь памятью. Шай направила лошадь вокруг мужика, брызжущего во все стороны и на свои голые ноги; его штаны были в грязи до лодыжек, в одной качающейся руке был член, а другой он с трудом держал бутылку.

– Где черт возьми ты начнешь? – услышала Шай, как Голди спрашивает сутенера. Он не ответил.

Конкуренция была скромной, ага. Женщины всех форм, цветов и возрастов, сидели, развалившись, в национальных костюмах разных народов и демонстрировали плоть акрами. В основном гусиную кожу, поскольку погода становилась прохладной. Некоторые ворковали, жеманно улыбались, посылали воздушные поцелуи; другие визжали в свете факелов неубедительные обещания насчет качества их услуг; остальные отвергали даже такую скудную нежность и с самыми воинственными выражениями демонстрировали вслед проезжающему Сообществу свои бедра. Одна спустила пару качающихся покрытых венами сисек через перила балкона и кричала:

– Как вам они?

Шай подумала, что они смотрелись так же трогательно, как пара прогнивших окороков. Впрочем, никогда не знаешь, что зажжет огонь в разных людях. Один мужик жадно смотрел вверх, рука впереди его брюк отчетливо дергалась, другие шагали мимо него, будто дрочить посреди улицы обычное дело. Шай надула щеки.

– Я бывала в разных отстойных местах, и делала всякое отстойное говно, когда была там, но никогда не видела ничего подобного.

– Я тоже, – пробормотал Ламб, хмуро глядя вокруг; одну руку он держал на рукояти меча. Шай казалось, что она часто лежит там в последние дни, и ей там уже вполне комфортно. Поверьте, он не был единственным со сталью в руке. Аура угрозы была такой плотной, хоть жуй, банды мужиков с уродливыми лицами и уродливыми целями торчали на крылечках, вооруженные до зубов, нацеливая угрюмые жесткие взгляды на группы, с видом ничуть не лучше на другой стороне дороги.

Когда они остановились, чтобы подождать, пока рассосется затор, головорез с излишне большим подбородком и почти безо лба подошел к фургону Маджуда и прорычал:

– Вы на какой стороне улицы?

Маджуд, совершенно не склонный к спешке, подумал мгновение перед ответом:

– Я купил участок, на котором намерен открыть бизнес, но до тех пор, пока я его не увижу…

– Он говорит не об участках, болван, – фыркнул другой головорез с такими засаленными волосами, что он выглядел, будто обмакнул голову в холодное рагу. – Он имеет ввиду, вы на стороне Мэра или Папы Ринга?

– Я здесь чтобы делать дело. – Маджуд дернул поводья и фургон покатился. – А не чтобы выбирать стороны.

– Только одна вещь ни на какой стороне улицы, это стоки! – крикнул Подбородок ему вслед. – Хочешь отправиться нахуй в стоки, а?

Дорога стала шире и все еще была забита – прямо кишащее море навоза; и над ним были даже еще более высокие колонны; а впереди, где равнина делилась на две части, в склоне холма были вырезаны руины древнего театра.

Свит ждал возле вытянувшегося массивного здания, выглядевшего, словно сотня лачуг, стоявших одна на другой. Будто какой-то оптимист захотел его покрасить известкой, но сдался на полпути, оставив остальную часть медленно облезать, словно гигантскую ящерицу посреди линьки.

– Это "Торговый Центр Романтики Папы Ринга. Песни и Мануфактура", известный так же как Белый Дом. – Свит проинформировал Шай, когда она привязала лошадь. – А там, Церковь Игральных Костей, принадлежащая Мэру. – И старый скаут кивнул через ручей, разбивающий улицу на две, служивший одновременно питьевой водой и канализацией. Посередине были камни для перехода, мокрые доски и импровизированные мосты.

Мэр расположился в руинах какого-то старого храма. Это был набор колонн с половиной покрытого мхом фронтона наверху, а прорехи были забиты безумным наслоением досок, чтобы посвятить это место поклонения совершенно другим идолам.

– Хотя, если быть честным, – продолжил Свит, – они оба предлагают еблю, выпивку и азартные игры, так что различие по большей части в названиях. Пойдемте, Мэру не терпится встретиться с вами. – Он отошел назад – чтобы мимо прогромыхал фургон, поливая грязью из-под задних колес все вокруг – а затем направился через улицу.

– А мне что делать? – крикнул Темпл, все еще сидящий на муле с паническим видом.

– Осматривай достопримечательности. Полагаю, для проповедника материала хватит на всю жизнь. Но если тебя соблазняет пример, не забудь про долги! – Шай перешла дорогу вслед за Ламбом, пытаясь выбирать самые твердые места, поскольку грязь грозила засосать ее сапоги; мимо монструозного валуна, который, как она поняла, был головой упавшей статуи, половина лица которой потонула в грязи, а другая все еще смотрела изрытым хмурым взглядом, полным величия; затем поднялась по ступенькам мэровой Церкви Костей, между двумя группами хмурящихся головорезов и вышла на свет.

Жар ударил в лицо; от потеющих тел стояла такая вонь, что Шай – привычная к немытости – на мгновение почувствовала, что может в ней утонуть. В вышине горели огни, и воздух был затуманен их дымом, и дымом чагги, и дымом от дешевых ламп, в которых с шипением и свистом горело дешевое масло, и ее глаза начали слезиться. Испачканные стены - наполовину из свежих досок, наполовину из покрытого мхом камня – сочились влагой от отчаянного дыхания. Вверху, в углублениях над толпящимися людьми, была дюжина наборов пыльных имперских доспехов, должно быть принадлежавших какому-то древнему генералу и его охранникам; благородное прошлое в безликом порицании смотрело вниз на жалкое настоящее.

– Здесь стало хуже? – пробормотал Ламб.

– А что становится лучше? – спросил Свит.

Воздух звенел от грохота бросаемых костей и выкрикиваемых ставок, бросаемых оскорблений и выкрикиваемых угроз. Там был ансамбль, играющий так усердно, словно на кону были их жизни, и несколько пьяных старателей пели вместе с ними, не зная и четверти слов, вставляя ругательства вместо недостающих. Мимо, шатаясь, прошел мужик, вцепившийся в свой разбитый нос и двигавшийся на ощупь к стойке – это было блестящее дерево и скорее всего единственное в этом месте, что было почти чистым; длиной, казалось, в полмили, и на каждом дюйме толпились клиенты, требующие выпивки. Отступив назад, Шай едва не споткнулась о стол с карточной игрой. На одном из игроков сидела женщина, всосавшаяся в его лицо так, будто у него в пищеводе был золотой самородок, и, приложив чуть больше усилий, ей удалось бы достать его языком.

– Даб Свит? – крикнул мужик с бородой, казалось, до ушей, хлопая скаута по руке. – Смотрите, Свит вернулся!

– Ага, и привел с собой Сообщество.

– Не было проблем со старым Санджидом на пути?

– Были, – сказал Свит. – В результате он умер.

– Умер?

– Без сомнений. – Он указал пальцем на Ламба. – Вот этот парень это сделал…

Но мужик с бородой уже карабкался на ближайший стол, со звоном скидывая карты, стаканы и фишки.

– Слушайте, все вы! Даб Свит убил этого уебка Санджида! Старый ублюдочный дух помер!

– За Даба Свита! – проорал кто-то, волна одобрения взметнулась к прогнившим балкам, и ансамбль заиграл еще более дико, чем раньше.

– Подождите, – сказал Свит, – Это не я убил его…

Ламб направил его дальше.

– Как говорится, молчание лучшее оружие воина. Просто покажи нас Мэру.

Они пробрались через движущуюся толпу, мимо клетки, где пара клерков взвешивала золотую пыль и монеты в сотнях валют, превращая их в игральные фишки и обратно при помощи алхимии счет. Несколько человек, которых Ламб смахнул с дороги, не особо волнуясь об этом, повернулись, чтобы сказать грубое слово, но передумали, увидев его лицо. То же лицо, над которым, усталым и жалким, мальчишки смеялись в Сквердиле. Да уж, он был человеком, сильно изменившимся за эти дни. Или просто человеком, который открыл свое настоящее лицо.

Пара бдительных головорезов загородила нижние ступеньки, но Свит крикнул:

– Эти двое здесь, чтоб повидаться с Мэром! – и отослал их, похлопывая по спинам, и пошел вдоль балкона с видом на кишащий холл к тяжелой двери, перед которой было еще два суровых лица.

– Вот и пришли, – сказал Свит и постучал.

Ответила женщина.

– Добро пожаловать в Криз, – сказала она.

На ней было черное платье из блестящей ткани, с длинными рукавами и пуговицами до горла. Далеко за сорок, подумала Шай, в волосах была седина. Тем не менее, должно быть она была весьма красива в свое время, и ее время еще полностью не прошло. Она взяла руку Шай в одну из своих, пожала другой и сказала:

– Вы должно быть Шай. И Ламб. – Она проделала то же с лапой Ламба, он запоздало поблагодарил ее хриплым голосом; подумав, снял свою потертую шляпу, редкие неподстриженные волосы разлетелись во все стороны.

Но женщина улыбнулась, словно к ней никогда не обращались так галантно. Она закрыла дверь, и с ее твердым щелчком безумие снаружи словно спряталось; стало тихо и благопристойно.

– Прошу, садитесь. Господин Свит рассказал мне о ваших неприятностях. Ваши украденные дети. Ужасно. – И на ее лице отразилась такая боль, что можно было подумать, будто это ее детки пропали.

– Ага, – пробормотала Шай, не уверенная, что делать с таким количеством симпатии.

– Не желает ли кто-нибудь из вас выпить? – она налила четыре больших порции алкоголя, не нуждаясь в ответе. – Пожалуйста, простите за обстановку, здесь довольно трудно найти хорошую мебель, можете себе представить.

– Думаю, мы переживем, – сказала Шай, думая, что это было самое удобное кресло из тех, на которых ей приходилось сидеть, и, кстати, наверное самая милая комната. Кантийские занавеси на окнах, свечи в лампах из цветного стекла, большой стол с черной кожей, лишь немного запятнанный бутылочными кольцами.

У этой женщины и в самом деле были прекрасные манеры, подумала Шай, когда та подавала выпивку. Не как высокомерные, презрительные манеры, о которых идиоты думают, что они поднимают их над толпой. А такие, что заставляют тебя чувствовать, что ты чего-то стоишь, даже если ты устала, как собака и грязная, как собака, и задница почти вываливается из штанов, и ты даже не можешь сказать, сколько сотен миль пыльных равнин проехала с тех пор, как последний раз мылась в ванне.

Шай глотнула, отметила, что выпивка была также выше ее уровня, как и все остальное, прочистила горло и сказала: – Мы надеялись увидеть Мэра.

Женщина уселась на край стола – Шай почувствовала, что она выглядела бы спокойно, сидя на раскрытой бритве – и сказала:

– Вы уже.

– Надеемся?

– Видите ее.

Ламб неуклюже поерзал в своем кресле, словно оно было слишком комфортабельным для него, чтобы чувствовать себя комфортно.

– Вы женщина? – спросила Шай, ее голова слегка запуталась от ада снаружи и чистого спокойствия здесь.

Мэр лишь улыбнулась. Она делала это часто, но каким-то образом это не утомляло.

– На другой стороне улицы у них другие слова для описания того, кто я, но да. – Она поставила стакан так, что стало ясно, он у нее не первый, не последний и большой разницы все равно не будет.

– Свит сказал, что вы ищете кое-кого.

– Человека по имени Грега Кантлисс, – сказала Шай.

– Я знаю Кантлисса. Самодовольный мерзавец. Он грабит и убивает для Папы Ринга.

– Где мы можем его найти? – спросил Ламб.

– Полагаю, его нет в городе. Но ожидаю, что он вскоре вернется.

– О каком сроке мы говорим? – спросила Шай.

– Сорок три дня.

Это выбило из нее дух. Она настроила себя на хорошие новости, или по крайней мере на новости. Заставляла себя ехать с мыслями об улыбающихся лицах Пита и Ро и счастливых объятиях воссоединения. Нечего было надеяться, но надежды, как выпивка – как ни старайся удержать ее снаружи, всегда немного просочится внутрь. Она опрокинула остаток выпивки, теперь совсем не сладкой, и прошипела:

– Дерьмо.

– Мы прошли долгий путь. – Ламб аккуратно поставил свой стакан на стол, и Шай беспокойно отметила, что костяшки его пальцев побелели от напряжения. – Я ценю ваше гостеприимство, несомненно ценю, но я не в настроении страдать хуйней. Где Кантлисс?

– Я тоже редко бываю в настроении страдать хуйней. – Грубое слово звучало вдвойне грубо в утонченном голосе Мэра, и она выдержала взгляд Ламба так, словно не смотря манеры, она не тот человек, на которого можно давить. – Кантлисс вернется через сорок три дня.

Шай никогда не была из тех, кто ко всему относится равнодушно. Мгновение ушло на то, чтобы потрогать языком щель между зубами и подумать обо всех несправедливостях мира, уже взвалившихся на ее не заслуживающую задницу до этого, после чего она перешла к несправедливостям на очереди.

– В чем магия сорока трех дней?

– Тогда все в Кризе достигнет апогея.

Шай кивнула в сторону окна, из которого доносились звуки безумия.

– Сдается мне, тут всегда апогей.

– Не как в этот раз. – Мэр встала и предложила бутылку.

– Почему нет? – сказала Шай, Ламб со Свитом тоже не были против. Отказ от выпивки в Кризе, похоже, был таким же заблуждением, как отказ дышать. Особенно, когда выпивка была такой прекрасной, а воздух таким дерьмовым.

– Восемь лет мы жили здесь, Папа Ринг и я, глядя друг на друга через улицу. – Мэр продрейфовала к окну и посмотрела наружу, на шумный хаос внизу. Была какая-то уловка в том, чтобы ходить так мягко и грациозно; казалось, для этого скорее нужны колеса, чем ноги. – Когда мы сюда прибыли, здесь не было ничего, кроме старого русла реки. Двадцать лачуг среди руин, мест а, где охотники могли переждать зиму.

Свит хихикнул.

– У тебя был тот еще видок среди них.

– Скоро они ко мне привыкли. Восемь лет, пока город рос вокруг нас. Мы пережили чуму и четыре набега духов, и два набега бандитов, и снова чуму, и, после большого пожара, мы отстроились еще больше и лучше, и были готовы, когда нашли золото, и люди стали прибывать. Восемь лет, глядя друг на друга через улицу, плюя друг в друга, и в конце всего практически война.

– Вы подошли к черте? – спросила Шай.

– Наша вражда усиливалась из-за бизнеса. Мы договорились решить это по шахтерским законам, кроме которых здесь сейчас никаких нет, и уверяю вас, люди воспринимают их весьма серьезно. Мы рассматриваем город, как участок с двумя притязающими конкурентами, победитель забирает все.

– Победитель чего? – спросил Ламб.

– Поединка. Не мой выбор, но Папа Ринг хитростью подвел меня к нему. Поединок, человек против человека, с голыми кулаками, в Круге, очерченном в старом амфитеатре.

– Поединок в Круге, – пробормотал Ламб. – До смерти, полагаю?

– Как я понимаю, чаще всего это кончается не так. Господин Свит сказал мне, у тебя может быть некий опыт в этой области.

Ламб посмотрел на Свита, затем глянул на Шай, затем снова на Мэра и проворчал:

– Некий.

Было время, не так давно, когда Шай стало бы до жопы смешно от мысли о Ламбе в поединке до смерти. Сейчас не было ничего менее смешного.

Хотя Свит хихикнул, ставя пустой стакан.

– Полагаю, мы можем отбросить притворство, а?

– Какое притворство? – спросила Шай.

– Ламб, – сказал Свит. – Вот какое. Знаешь, кого я называю волком в овечьей шкуре?

Ламб посмотрел на него в ответ.

– У меня такое чувство, что ты можешь оставить ответ при себе.

– Волка. – Старый скаут махнул пальцем через комнату, выглядя весьма довольным собой. – Безумная мысль насчет тебя осенила меня в тот момент, когда я увидел здорового девятипалого северянина, убивающего к чертям двух бродяг в Аверстоке. Когда я увидел, как ты замочил Санджида, словно жука, я был уверен. Должен признать, это приходило на ум, когда я говорил, что ты и Мэр можете быть ответом на проблемы друг друга…

– А ты хитрый мелкий ублюдок, а? – прорычал Ламб, его глаза горели, и вены внезапно надулись на толстой шее. – Лучше будь осторожен, когда снимешь эту шкуру, еблан, тебе может не понравиться то, что под ней!

Свит дернулся, Шай вздрогнула, показалось, что уютная комната внезапно стала балансировать на краю огромной ямы и это ужасно опасное место для беседы. Затем Мэр улыбнулась, словно все это было шуткой между друзьями, мягко взяла дрожащую руку Ламба и наполнила его стакан, задержав на мгновение свои пальцы на его.

– Папа Ринг притащил человека, который будет за него сражаться, – продолжила она, спокойная, как всегда. – Северянина по имени Голден.

– Глама Голден? – Ламб отпрянул в свое кресло, словно стеснялся своего нрава.

– Я слышала это имя, – сказала Шай. – Слышала, что нужно быть болваном, чтобы ставить против него в поединке.

– Это зависит от того, с кем он дерется. Ни один из моих людей ему не ровня, но ты…

Она наклонилась вперед, донесся сладкий запах парфюма, редкий, как золото, среди вони Криза, и даже Шай стало немного жарко под воротником.

– Что ж, из того, что говорил мне Свит, ты более чем ровня кому угодно.

Было время, когда Шай стало бы до жопы смешно и от этого тоже. Сейчас она даже не хихикнула.

– Возможно мои лучшие годы позади, – пробормотал Ламб.

– Да ладно. Не думаю, что у кого-то из нас уже все позади. Мне нужна твоя помощь. А я могу помочь тебе. – Мэр посмотрела Ламбу в лицо, и он посмотрел в ответ, словно никого не было рядом. Тогда Шай почувствовала беспокойство. Словно эта женщина каким-то образом ее переторговала, даже не называя цен.

– Что помешает нам искать детей по-другому? – бросила она, и ее голос звучал хрипло, как у кладбищенского ворона.

– Ничего, – просто сказала Мэр. – Но если вам нужен Кантлисс, Папа Ринг встанет у вас на пути. И только я смогу убрать его оттуда. Даб, ты сказал бы, что это честно?

– Я бы сказал, что это правда, – сказал Свит, все еще выглядевший слегка нервно. – Честность я бы оставил лучшим судьям.

– Но вам не нужно решать сейчас. Я подготовлю комнату для вас в гостинице Камлинга. Она ближе всего к понятию "нейтральная территория". Если сможете найти ваших детей без моей помощи, ступайте с моим благословением. Если нет… – И Мэр снова им улыбнулась. – Я буду здесь.

– Пока Папа Ринг не выпнет тебя из города.

Ее взгляд метнулся к Шай, и там была злость, жаркая и острая. Лишь на мгновение, а потом она пожала плечами.

– Я все же надеюсь остаться. – И она разлила очередную порцию выпивки.

Дата добавления: 2015-07-18