Практичные

– Ты должен мне…

– Сто две марки, – сказал Темпл, поворачиваясь.

Он уже проснулся. В последнее время он начал просыпаться еще до рассвета, готовый к моменту, когда его глаза откроются.

– Точно. Подымайся. Тебя ждут.

– Всегда производил такой эффект на женщин. Это проклятие.

– Для них, несомненно.

Темпл вздохнул, сворачивая одеяло. Ему было немного больно, но это пройдет. От работы он стал сильнее. Стал твердым в местах, которые долгое время были мягкими. Ему пришлось подтянуть ремень на пару делений. Ну, не то чтобы делений, но он дважды перемещал изогнутый гвоздь, служивший пряжкой в старой подпруге, которая служила ему ремнем.

– Не говори мне, – сказал он, – что я еду за стадом.

– Нет. Раз ты читаешь Сообществу молитву, Ламб даст тебе взаймы свою лошадь. Сегодня ты со мной и Свитом поедешь охотиться.

– Тебе обязательно насмехаться надо мной каждое утро? – спросил он, натягивая сапоги. – Что случилось, чтобы ты стала такой?

Она стояла, глядя на него, уперев руки в бока.

– Свит нашел полоску леса вон там, и полагает, что там может быть дичь. Если предпочитаешь ехать за стадом, езжай за стадом. Подумала, ты будешь признателен за перерыв, но как знаешь. – Она повернулась и зашагала прочь.

– Постой, ты серьезно? – Он пытался спешить за ней и одновременно натягивать второй сапог.

– Стала бы я играть с твоими чувствами?

– Я еду на охоту? – Сафин сто раз предлагал ему поохотиться, но каждый раз он говорил, что представить не может ничего более скучного. После нескольких недель с пылью, он бы смеясь бросился через равнины, даже если бы был дичью.

– Успокойся, – сказала Шай. – Никто не глуп настолько, чтобы давать тебе лук. Я и Свит будем стрелять, когда Плачущая Скала поднимет дичь. Ты и Лиф можете ехать следом, чтобы свежевать, разделывать и везти. Неплохо будет набрать дров для костра-другого, не воняющего говном.

– Свежевание, разделка и неговенные костры! Да, моя королева! – Он помнил те несколько месяцев, когда разделывал коров в душном мясном районе Дагоски, вонь и мух, спиноломное напряжение и ужасный шум. Он думал, что это ад. Сейчас он пал на колени, схватил ее руку и целовал в благодарность за такой шанс.

Она выдернула руку.

– Прекрати ставить себя в неловкое положение. – Было все еще темно, чтобы видеть ее лицо, но он подумал, что слышит улыбку в ее голосе. Она вытащила нож в ножнах из-под ремня. – Тебе он понадобится.

– Мой собственный нож! – И какой большой! – Он стоял на коленях и вздымал кулаки к небу. – Я еду на охоту!

Один из почтенных кузенов Джентили, который шаркал мимо, чтобы опорожнить мочевой пузырь, потряс головой и проворчал:

– А кого это ебет?

Когда первые признаки рассвета прочертили в небе полосы, и колеса Сообщества начали крутиться, они впятером поехали через поросшую кустарником траву. Лиф на пустом фургоне, чтобы везти туши, а Темпл пытался убедить лошадь Ламба, что они на одной стороне. Они достигли края того, что сошло бы здесь за долину, но в любом другом месте просто считалось бы котлованом. Несколько болезненно выглядевших деревьев кучно росли на его дне, поджаренные и сломанные. Свит сидел в своем седле, разглядывая эти малообещающие леса. Только Богу известно зачем.

– Выглядит вроде нормально? – проворчал он Плачущей Скале.

– Вроде. – Дух стукнула свою старую лошадь пятками, и они поехали вниз по длинному склону.

Тощие олени, выскакивающие из деревьев прямо на болты Свита и стрелы Шай, выглядели не так, как большие мягкие рогатые животные, которые качались на крючьях в вонючих складах Дагоски, но навыки вернулись довольно быстро. Вскоре Темпл делал ножом несколько быстрых разрезов, затем срезал всю шкуру, пока Лиф держал передние копыта. Он даже почувствовал гордость за то, как ему удавалось извлекать кишки из туш, от которых шел пар прохладным утром. Он показал Лифу эту уловку, и вскоре они были в крови по локти, смеялись и бросались кусками кишок друг в друга, как пара мальчишек.

Довольно скоро у них было пять маленьких жестких туш, растянутых и блестевших в задней части фургона, и последняя – освежеванная и обезглавленная. Отбросы в обсиженной мухами куче и шкуры в красно-коричневом клубке, как одежды, сброшенные группой решительных пловцов.

Темпл вытер нож Шай об одну из них и кивнул наверх.

– Я лучше посмотрю, что там делают эти двое.

– Я выпотрошу эту последнюю. – Лиф ухмыльнулся ему, когда он взбирался на лошадь Ламба. – Спасибо за указания.

– Преподавание благороднейшее из призваний, как говорил мне каддиш Кадия.

– Кто он?

Темпл подумал об этом.

– Хороший мертвый человек, который отдал свою жизнь за мою.

– Звучит как дерьмовая сделка, – сказал Лиф.

Темпл фыркнул.

– Даже я так думаю. Я вернусь прежде, чем ты заметишь. – Он поднялся из долины, следуя вдоль полосы леса, наслаждаясь скоростью, которую выдавала лошадь Ламба, и поздравлял себя с тем, что в конце концов подружился с этим парнем. В сотне шагов впереди он увидел Свита и Шай, верхом, наблюдающих за деревьями.

– Бездельники, вы не можете убивать быстрее? – крикнул он им.

– Тех вы уже разделали? – спросила Шай.

– Освежеваны, выпотрошены и готовы для котла.

– Будь я проклят, – проворчал Свит, арбалет с ручкой из слоновьей кости висел на его бедре. – Полагаю кому-то, кто знает разницу, лучше проверить рукоделие юриста. Убедиться, что он не освежевал по ошибке Лифа.

Шай повернула лошадь, и они поскакали обратно к фургону.

– Неплохо, – сказала она, одобрительно кивая. Вполне возможно, такое было впервые, и он обнаружил, что ему это нравится. – Полагаю, мы еще можем сделать из тебя жителя равнин.

– Да, или я сделаю из вас хнычущих горожан.

– Для этого понадобится материал попрочнее, чем тот, из которого ты сделан.

– Да уж, я сделан из довольно слабого материала.

– Не знаю. – Она смотрела на него сбоку, оценивающе подняв бровь. – Я начинаю думать, под этой бумагой еще может быть какой-то металл.

Он стукнул в грудь кулаком.

– Жесть, возможно.

– Ну, меч из него не выкуешь, но пристойное ведро вполне.

– Или ванну.

Она закрыла глаза.

– Клянусь мертвыми, ванна...

– Или крышу.

– Клянусь мертвыми, крыша, – они поднялись и посмотрели вниз на деревья. – Ты можешь вспомнить, какая крыша…

В поле зрения попал фургон, и куча шкур, и рядом с ними на земле лежал Лиф. Темпл знал, что это он, из-за сапог. Остальное он не видел, потому что над ним склонились две фигуры. Первой его мыслью было, что Лиф упал, а двое других помогают ему встать.

Затем один из них повернулся. Он был одет в дюжину пестро сшитых разных шкур и держал красный нож. Он злодейски взвизгнул, высоко и небрежно, как волк на луну – кончик языка высовывался из его рта – и начал карабкаться к ним по склону.

Темпл мог только сидеть и таращиться, когда дух спешил к ним, пока не увидел выпученные глаза на раскрашенном красным лице. Затем тетива Шай прожужжала прямо ему на ухо, стрела мелькнула в нескольких шагах и вонзилась в обнаженную грудь духа, остановив его, как удар в лицо.

Взгляд Темпла метнулся к другому духу, который стоял теперь за прикрытием травы и костей, стаскивал свой лук со спины и тянулся к стреле в кожаном колчане, висевшем на его голой ноге. Шай поскакала с холма, крича вряд ли более по-человечески, чем дух, и вытаскивая короткий меч, который она носила.

Дух достал стрелу, затем повернулся и присел. Темпл оглянулся, чтобы увидеть, как Свит опускает арбалет.

– Их будет больше! – крикнул он, цепляя стремя концом арбалета и натягивая тетиву одной рукой; дернув другой, он повернул лошадь и осматривал лес.

Дух пытался поднять стрелу, выронил ее, потянулся за другой, не в силах выпрямить руку, поскольку в ней был болт. Он прокричал что-то Шай, когда она подъехала, и она ударила его мечом поперек лица, свалив наземь.

Темпл пришпорил лошадь вслед за ней и соскочил с седла около Лифа. Одна нога парня была подвернута, словно он пытался встать. Шай склонилась над ним, он тронул ее руку и открыл рот, но из него лишь полилась кровь. Кровь изо рта, и из носа, и из рваных ошметков, где были его уши, и из порезов на его руках, и из раны от стрелы на груди. Темпл смотрел вниз, дергая руки в тупой беспомощности.

– Давай его на твою лошадь! – прорычала Шай, и Темпл внезапно ожил и схватил Лифа под руки. Плачущая Скала спустилась откуда-то и била дубинкой духа, которого подстрелила Шай. Темпл слышал хруст, когда начал затаскивать Лифа на лошадь, споткнулся, упал, с трудом поднялся и начал снова.

– Оставь его! – крикнул Свит. – Ему конец, это и дураку ясно!

Темпл проигнорировал его и сжал зубы, пытаясь поднять Лифа на лошадь за ремень и окровавленную рубашку. Для тощего паренька тот был весьма тяжел.

– Не оставлю его, – прошипел Темпл. – Не оставлю… не оставлю…

В мире были только он, Лиф и лошадь, только его ноющие мышцы и мертвый груз парня, и его бессмысленные булькающие стоны. Он слышал удаляющийся звук копыт лошади Свита. Слышал крики на незнакомом языке, вряд ли человеческие голоса. Лиф свисал и съезжал, лошадь двигалась, а затем Шай оказалась возле него, рыча, напрягаясь, со страхом и злостью, и вдвоем они подняли Лифа на луку седла; древко сломанной стрелы чернело в воздухе.

Руки Темпла были покрыты кровью. Мгновение он стоял, глядя на них.

– Езжай! – проорала Шай. – Езжай, ебаный идиот!

Он взобрался в седло, хватая поводья липкими пальцами, стуча пятками, и почти упав со своей лошади – с лошади Ламба – потом он скакал, скакал, ветер бил его в лицо, выбивая искаженные крики из его рта, выбивая слезы из глаз. Ровный горизонт наклонился и задрожал, Лифа подбросило в луке седла. Свит и Плачущая Скала были двумя изогнутыми пятнышками на фоне неба. Шай скакала впереди, низко склонившись в седле, хвост ее лошади развевался; она бросила взгляд назад, и он увидел страх на ее лице; не хотел смотреть, но пришлось.

Они были на холмах, как посланцы ада. Раскрашенные лица, раскрашенные лошади, по-детски размалеванные и увешанные шкурами, перьями, костями, зубами. Один с высушенной и сморщенной человеческой рукой, обернутой вокруг шеи; один с головным убором из бычьих рогов; один носил в качестве нагрудника медную тарелку, блестящую и сверкающую на солнце. Неразбериха летающих рыжих и желтых волос, и взмахов оружия, крючковатого, остроконечного, зазубренного; все яростно кричат и нацелены убить его самым ужасным способом, и Темпла пронзил холод до самой задницы.

– О Боже, о Боже, о блядь, о Боже…

Его безмозглое богохульство стучало, как копыта его лошади – лошади Ламба – и мимо него в траву пролетела стрела. Шай закричала на него через плечо, но слова унесло ветром. Он вцепился в поводья, в рубашку на спине Лифа, его дыхание ухало, плечи зудели, и он точно знал, что он покойник и хуже, чем покойник; и все о чем он мог думать, что ему ведь следовало ехать за стадом. Следовало шагнуть вперед, когда гурки пришли за Кадией, вместо того, чтобы стоять в тишине, в беспомощной линии стыда со всеми остальными.

Затем он увидел движение впереди и понял, что это Сообщество – силуэты фургонов и коров на ровном горизонте, всадники, выехавшие, чтобы встретить его. Он глянул через плечо и увидел, что духи отступают, отдаляются, слышал их вопли. Один из них послал стрелу, дугой пролетевшую рядом с ним и упавшую довольно близко; он всхлипнул от облегчения. Самообладания хватило лишь на то, чтобы остановиться, когда он подъехал. Его лошадь – лошадь Ламба – дрожала почти так же, как он.

Среди фургонов был хаос. Паника распространялась, словно там было шесть сотен духов, а не шесть; Лулин Бакхорм кричала о пропавшем ребенке; Джентили путался с покрытым ржавчиной нагрудником, который был даже старше его; пара коров отвязалась и бежала через середину; Маджуд стоял на сидении фургона и пронзительно выкрикивал призывы успокоиться, но никто не слышал.

– Что случилось?! – прорычал Ламб, спокойный, как всегда, и Темпл мог лишь потрясти головой. Слов не было. Пришлось заставить ноющую руку отпустить рубаху Лифа, Ламб снял того с лошади и уложил на землю.

– Где Корлин? – выкрикивала Шай, и Темпл соскользнул с седла. Его ноги онемели, как две сухие палки. Ламб разрезал рубаху Лифа, ткань рвалась под лезвием. Темпл склонился, вытирая кровь от древка стрелы, вытирая, но сколько бы он не вытирал, натекало больше, все тело Лифа было в ней.

– Дай мне нож, – он щелкнул пальцами, и Ламб вложил его в руку; а он смотрел на ту стрелу; что делать, что делать, вытащить, вырезать, или протолкнуть; он пытался вспомнить, что Кадия говорил ему о ранах от стрел, что-то о том, что являлось лучшим шансом, лучший шанс, но он не мог сосредоточиться ни на чем, а глаза Лифа были умирающими, его рот свисал, и все его волосы испачканы кровью.

Шай продралась к нему, и сказала:

– Лиф? Лиф? – И Ламб мягко положил его ровно, Темпл воткнул нож в землю и покачнулся на пятках. К нему в странной спешке пришло все то, что он знал о парне. Что он был влюблен в Шай, и что Темпл начал уже обходить его; что он потерял родителей, что пытался найти брата, украденного бандитами; что он хорошо обращался со скотиной и был усердным работником… но теперь это все было разрублено посередине и никогда не разрешится; и все его мечты и надежды и страхи закончились здесь, на утоптанной траве и вырезаны из мира навсегда.

Чертова штука.

Савиан рычал и кашлял, и тыкал всюду арбалетом, пытаясь собрать фургоны в некое подобие форта, ставя штабелями бочки, сундуки и мотки веревки, чтобы спрятаться за ними; коров загнали внутрь, женщин и детей в безопасное место, хотя Шай понятия не имела, где такое может быть. Народ путался, будто мысль о духах никогда раньше не обсуждалась; они бегали, чтобы сделать, что им сказано, или в точности то, что сказано не делать; тащили упрямых животных или искали сложенное оружие, или спасали пожитки, или детей, или просто пялились, вцепившись в себя, словно их уже зарезали и отрезали уши.

Большой фургон Иозива Лестека попал в канаву, и пара мужиков пыталась его вытащить.

– Оставьте его! – крикнул Савиан. – Мы не собираемся ставить здесь представление! – И они оставили эту красочную рекламу лучшего в мире театрального представления пустым равнинам.

Шай пробила себе путь через это безумие и поднялась в фургон Маджуда. На юге, по колышущейся, движущейся траве скакали кругами трое духов, один тряс рогатой пикой, и Шай подумала, что может услышать, как они поют, высоко и радостно. Свит смотрел, его заряженный арбалет лежал на колене, он тер свою бородатую челюсть, и казалось, что вокруг него был маленький кусочек спокойствия, в который она с признательностью самовольно влезла.

– Как парень?

– Умер, – сказала Шай, и ей стало тошно оттого, что это было все, что она могла сказать.

– Ах, черт возьми. – Свит горько скривился, закрыл глаза и надавил на них пальцами. – Черт возьми. – Затем, тряся головой, он посмотрел в сторону духов на лошадях на горизонте. – Лучше сосредоточиться на том, чтобы остальные не последовали за ним.

Трескучий голос Савиана гремел вокруг, народ карабкался на фургоны с луками в непривычных руках; с новыми, никогда прежде не использованными, и древними, давно не служившими.

– О чем они поют? – спросила Шай, доставая стрелу из колчана и медленно крутя ее, чувствуя шершавость в пальцах, словно дерево было новой вещью, которую она прежде не чувствовала.

Свит фыркнул.

– О нашей насильственной смерти. Они полагают, до нее рукой подать.

– Это так? – она не могла не спросить.

– Это зависит. – Мышцы челюсти Свита шевелились под его бородой, затем он медленно спокойно сплюнул. – От того, эти трое из основного войска Санджида, или он разделил его на мелкие части.

– И?

– Полагаю, мы сможем посчитать их, когда они прибудут, и если их будет несколько дюжин, значит у нас есть шанс, а если их несколько сотен, у нас, блядь, возникнут серьезные сомнения.

Бакхорм взобрался на фургон, кольчуга хлопала его по бедрам и по размеру подходила ему даже хуже чем на вид.

– Почему мы просто ждем? – прошипел он; духи на данный момент забрали его заиканье. – Почему не двигаемся?

Свит медленно поднял на него серые глаза.

– Куда двигаться? Замков поблизости нету. – Он посмотрел назад на равнины, пустые во всех направлениях, и на трех духов, кружащих на границе той мелкой долины; слабое пение раздавалось над пустой травой. – Один клочок ничего ничуть не лучше для смерти, чем любой другой.

– Лучше потратить время, готовясь к тому, что будет, чем бежать от этого. – Ламб стоял высоко на соседнем фургоне. За последние несколько недель он собрал внушительную коллекцию ножей и сейчас проверял их один за одним, спокойный, словно собирался вспахать поле позади фермы, а не драться за жизнь в дикой и беззаконной стране. Более чем спокойный, подумала Шай. Словно это было поле, которое он давно мечтал вспахать, и вот теперь получил шанс.

– Кто ты? – спросила она.

На мгновение он отвлекся на нее от своих ножей.

– Ты меня знаешь.

– Я знаю большого мягкого северянина, который боится ударить мула хлыстом. Я знаю попрошайку, который пришел к нам на ферму в ночи, чтобы работать за сухари. Я знаю человека, который держал моего брата и пел ему, когда у того был жар. Ты не тот человек.

– Это я. – Он перешагнул проем между фургонами, положил руки на ее избитые бедра, и она услышала его шепот на ухо. – Но это не весь я. Не стой у меня на пути, Шай. – Затем он спрыгнул с фургона. – Тебе лучше охранять ее, – крикнул он Свиту.

– Ты шутишь? – Старый скаут разглядывал свой арбалет. – Я рассчитываю, что это она спасет меня!

Сразу вслед за этим Плачущая Скала пронзительно крикнула и указала на юг, и они потекли с гребня, как из какого-то кошмара; остатки диких веков, прошедших давным-давно, ощетинившиеся сотней украденных зазубренных клинков, каменными топорами и острыми сверкающими стрелами; и истории о резне, над которыми смеялись, текли с ними; и у Шай перехватило дыхание.

– Нам всем отрежут уши! – завопил кто-то.

– Не похоже, что ты сейчас их используешь, а? – Свит поднял арбалет с мрачной улыбкой. – Похоже, несколько дюжин.

Шай, стоя на коленях, пыталась посчитать их, но у некоторых лошадей на боках были нарисованы другие лошади, на некоторых не было всадников, на некоторых было по двое или были чучела, выглядящие, как люди; к другим была приделана хлопающая парусина, чтобы сделать из них гигантов, разбухших, как утопленники; все плыло и размывалось перед ее рассеянным взглядом; бессмысленное, смертельное и непостижимое, как чума.

Шай подумала, что слышит, как молится Темпл. Она хотела бы уметь молиться.

– Спокойно! – кричал Савиан. – Спокойно! – Шай с трудом понимала, что он имел в виду. Один дух носил капюшон, покрытый осколками разбитого стекла, которые сверкали как драгоценности; его рот зиял в пронзительном крике. – Стойте и живите! Бегите и умрите! – У нее всегда была склонность бежать, и тонка кишка стоять; и если и было время убежать, все ее тело говорило, что оно настало. – Под этой ебаной раскраской они всего лишь люди! – Дух стоял в своих стременах и тряс оперенной пикой, голый, но раскрашенный, и на его шее подпрыгивало и качалось ожерелье из человеческих ушей.

– Стойте вместе или умрите поодиночке! – рычал Савиан, и одна из шлюх, чье имя Шай забыла, стояла с луком в руке, и ее светлые волосы разметал ветер, она кивнула Шай, и Шай кивнула ей в ответ. Голди, точно. Стоять вместе. Поэтому они называются Сообщество, не так ли?

Первая тетива спустилась, панически и бесцельно, стрела упала довольно близко; затем полетели еще, и Шай сама выстрелила, не особо выбирая цель, раз их было так много. Стрелы мелькали и падали в качающуюся траву, и в несущуюся плоть; и тут и там из седла выпадала фигура, или лошадь меняла курс. Дух в капюшоне свалился назад, болт Савиана прошел сквозь его раскрашенную грудь, но остальные столпились у слабого круга из фургонов и поглотили его полностью, кружась, поднимаясь на дыбы и поднимая клубы пыли, пока они и их раскрашенные лошади в самом деле не стали призраками. Слышались их крики и визги и животные вопли, бессмысленные и вероломные, как голоса безумных.

Стрелы падали, свистели и стучали вокруг Шай, одна попала в ящик, другая вонзилась в мешок прямо позади нее, третья осталась дрожать в сидении фургона. Она натянула тетиву, и выстрелила снова, и снова, и снова, стреляла в никуда, куда угодно, крича от страха и злости; и ее зубы сжались, ее уши были полны радостных воплей, и ее слюна горчила. Завязший фургон Лестека стал теперь красным холмом, и вокруг него толпились фигуры, размахивая топорами, ударяя его копьями, как охотники, завалившие какого-то огромного зверя.

Мимо проковыляла пони, утыканная стрелами, врезалась в соседку, и, пока Шай смотрела на нее, косматая фигура с шумом прыгнула с бока фургона. Она увидела лишь выпученный глаз на лице, раскрашенном в виде красного глаза, и схватилась за него, ее палец попал в рот, врезался в щеку, и вместе они упали с фургона, катаясь в пыли. Сильные руки обхватили ее голову, поднимая и крутя, пока она рычала и пыталась достать нож; внезапно ее голова взорвалась светом, и весь мир стал тихим и странным, кругом шаркали ноги и душила пыль; она чувствовала жжение, рвущую боль под ухом, закричала, замолотила, и била в никуда, но не могла освободиться.

Затем вес исчез, и она увидела Темпла, борющегося с духом, оба схватилась за красный нож; она вскарабкалась вверх, медленно, как растет кукуруза, обнажила меч, шагнула через качающийся мир и ударила духа, поняв, что это был Темпл, так они были спутаны. Она резанула духа по горлу, схватила его ближе и вонзила меч ему в спину, потащила и протолкнула, царапая кость, пока он не прошел насквозь, а ее рука не стала скользкой и горячей.

Стрелы порхали вниз, нежно, как бабочки, падали среди коров, и те расстроенно фырчали, некоторые были в крови и в перьях. Они грустно толкались, и один из старых кузенов Джентили упал на колени с двумя стрелами в боку, одна висела сломанная.

– Там! Там! – И она увидела, как что-то скользнуло под фургоном, когтистая рука, она топнула по ней сапогом и чуть не упала; один из старателей перед ней рубил лопатой; кто-то из шлюх ударял во что-то копьями; они кричали и кололи, словно преследовали крысу.

Краем глаза Шай уловила прореху между фургонами, а за ней шумную толпу нахлынувших пеших духов; она слушала, как Темпл выдыхает что-то на своем языке; рядом с ней стонала женщина – или это был ее голос? Сердце выскакивало из груди, и она сделала шаг назад, будто еще один шаг грязи может стать щитом; все мысли лишь о том, чтобы стоять далеко, в исчезающем прошлом. Тут появился первый дух, с огромным древним мечом, коричневым от ржавчины, сжатым в раскрашенных кулаках, и на его лице, словно маска, был человеческий череп.

Затем с рыком, который был наполовину смехом, посреди них оказался Ламб, еще более ужасный для нее, чем любая маска, что могли носить духи. Его качающийся меч размылся, и лицо-череп взорвалось брызгами черноты, тело обвисло, как пустой мешок. Савиан колол копьем с фургона, колол в визжащую массу, а Плачущая Скала била дубинкой, и остальные резали и выкрикивали проклятия на всех языках Земного Круга, оттесняя духов назад, вытесняя наружу. Ламб махнул снова, разрубив косматую фигуру надвое, отпнул труп, открыв огромную рану в спине, с белыми обломками кости в красном; он кромсал и крошил, а потом поднял извивающегося духа и ударил его головой об обод бочки. Шай знала, что должна помочь, но вместо этого она села на колесо фургона и блевала, а Темпл смотрел на нее, лежа на боку, вцепившись в крестец, куда она его ударила.

Она увидела Корлин с ниткой в зубах, зашивающую порез на ноге Маджуда, спокойную как всегда, с рукавами по локоть в красных точках от ран, которые она лечила. Савиан уже выкрикивал резким охрипшим голосом, что надо сомкнуть фургоны, заткнуть прореху, выпихнуть тела, показать им, что они готовы на большее. Шай не думала, что готова на большее. Она сидела, обхватив руками колени, чтобы остановить все от тряски, кровь щекотала лицо, в волосах было липко, и она пялилась на труп духа, которого убила.

Они были просто людьми, как Савиан и сказал. Сейчас, взглянув спокойно, она видела, что этот был просто мальчишкой, не старше Лифа. Не старше, чем был Лиф. Пятерых из Сообщества убили. Кузена Джентили подстрелили, двоих детей Бакхорма нашли под фургоном с отрезанными ушами, одну из шлюх утащили, и никто не знал, как или когда.

Мало кто не получил порезов или царапин, и все до конца своих дней будут вскакивать, услышав волчий вой. Шай не могла заставить руки прекратить дрожать, уши горели там, где дух начал требовать свой приз. Она не была уверена, была ли там лишь зарубка, или ее ухо висело на лоскутке, и вряд ли смела выяснять.

Но ей нужно было встать. Она думала о Пите и Ро, которые были там далеко в диких землях, испуганные, как и она сама, и это придало ей сил. Она сжала зубы, ее ноги зашевелились, и она рычала, влезая на фургон Маджуда.

Наполовину она ожидала, что духи исчезли, уплыли прочь, как дым на ветру; но они были там, все еще в этом мире; и в этот раз, даже если Шай с трудом могла в это поверить, хаотично кружились или бесились в ярости на траве, пели и оплакивали друг друга; сталь все еще мерцала.

– Значит, уши еще на месте? – спросил Свит, и нахмурился, нажав пальцем у пореза и вызвав у нее содрогание. – Практически.

– Они придут опять, – пробормотала она, заставляя себя смотреть на кошмарные фигуры.

– Возможно, а может и нет. Они просто проверяют нас. Раздумывают, хотят ли они предпринять серьезную попытку.

Савиан вскарабкался перед ним, лицо еще жестче, и глаза прищурены даже сильнее, чем обычно.

– Если б я был ими, я бы не остановился, пока мы не помрем.

Свит продолжил смотреть через равнину. Казалось, он был человеком, созданным для этой цели.

– К счастью для нас, они не ты. Может выглядеть дико, но средний дух мыслит практично. Они быстро злятся, но не держат злобы. Мы доказали, что можем убивать, и вероятнее всего они постараются поговорить. Получить, что возможно, деньгами и мясом, и двигаться дальше за более легкой добычей.

– Мы можем выкупить путь отсюда? – спросила Шай.

– Не многое из созданного Богом нельзя купить, если есть монеты, – сказал Свит, и добавил себе под нос: – Я надеюсь.

– А если мы заплатим, – прорычал Савиан, – что заставит их прекратить преследование и не убивать нас, когда это будет удобно?

Свит пожал плечами.

– Если ты хотел предсказуемости, тебе следовало остаться в Старикланде. Это Далекая Страна.

В этот момент изрубленная топорами дверь фургона Лестека с грохотом раскрылась и знаменитый актер выбрался, в ночной рубашке, с дикими слезящимися глазами и редкими белыми волосами в беспорядке.

– Чертовы критики! – шумел он, потрясая пустой банкой в сторону духов.

– Все будет хорошо, – сказал Темпл сыну Бакхорма. Его второму сыну, как он думал. Не одному их мертвых. Конечно не одному из тех, потому что для них хорошо уже ничего не будет, они уже все потеряли. Вряд ли эта мысль была бы утешением их брату, так что Темпл снова сказал: "Все будет хорошо", и попытался сделать это искренне, хотя болезненные удары сердца, не говоря о раненной ягодице, делали его голос дрожащим. Звучит забавно, раненная ягодица. Но это не забавно.

– Все будет хорошо, – сказал он, словно выражение делало это чугунным фактом. Он помнил, как Кадия говорил ему то же, когда началась осада, и по всей Дагоске горели огни, и было болезненно ясно, что ничего не будет хорошо. Это помогало, знать, что у кого-то есть силы сказать ложь. Так что Темпл сжал плечо второго сына Бакхорма и сказал:

– Все… будет… хорошо, – его голос в этот раз был уверенней, парень кивнул, и Темпл сам почувствовал себя сильнее оттого, что смог придать кому-то сил. Он думал, насколько хватит этой силы, когда снова придут духи.

Бакхорм бросил лопату в пыль перед могилами. На нем все еще была его старая кольчуга, все еще с неправильно застегнутыми пряжками, так что она была перекручена; он вытирал вспотевший лоб тыльной стороной ладони, размазывая пыль.

– Я думаю, многие из нас хотели бы, чтоб ты… сказал что-нибудь.

Темпл моргнул, глядя на него.

– Да? – Но в конце концов, возможно, ст о ящие слова могли приходить из бесполезных ртов.

Большая часть участников Сообщества чинили укрепления, если можно было их так назвать, или смотрели на горизонт и обгрызали ногти до крови, или слишком паниковали насчет высокой вероятности их смерти, чтобы с кем-то общаться. Вокруг пяти холмиков земли собрались Бакхорм, его потрясенная моргающая жена, и их оставшийся выводок из восьми детей, в разном настроении, от скорби до ужаса и до непонимающего добродушия; две шлюхи и их сутенер, которого не было видно во время атаки, но он по крайней мере появился, чтобы помочь копать; Джентили и два его кузена; и Шай, хмуро смотревшая на холм земли над могилой Лифа, сильно сжимая лопату побелевшими пальцами. Темпл внезапно отметил, что у нее были маленькие руки, и почувствовал странную симпатию к ней. Или возможно это была просто жалость к себе. Последнее более вероятно.

– Бог, – прохрипел он, и ему пришлось прочистить горло. – Иногда… кажется … что тебя здесь нет. – Темплу определенно казалось, что Его не было нигде, с учетом всей той крови и потерь, что он видел. – Но я знаю, что ты есть, – соврал он. Ему не платили за правду. – Ты везде. Вокруг нас, и в нас, и присматриваешь за нами. – Не много Он делает, заметьте, но таков уж Бог. – Я прошу тебя… я тебя умоляю, присмотри за этими мальчиками, похороненными в чужой земле, под чужими небесами. И за этими мужчинами и женщинами. Ты знаешь, у них были недостатки. Но они хотели сделать что-то в диких местах. – Темпл сам почувствовал укол слез, и ему пришлось прикусить губу на мгновение, посмотреть в небо и смахнуть их. – Прими их в свои руки, и даруй им покой. Нет тех, кто больше этого заслуживал.

Некоторое время они стояли в тишине, ветер дергал и трепал край куртки Темпла и разбрасывал волосы Шай по ее лицу, затем Бакхорм поднял ладонь, в которой блестели монеты.

– Спасибо.

Темпл закрыл загрубевшую руку погонщика своими двумя.

– Это честь для меня. – Слова ничего не делали. Дети все еще были мертвы. Он не взял бы за это деньги, какими бы ни были долги.

Свет начинал угасать, когда Свит слез с фургона Маджуда; небо на западе порозовело, и по нему, как буруны на спокойном море, шли полоски черных облаков.

– Они хотят говорить! – крикнул он. – Они зажгли огонь на полпути к их лагерю, и они ждут слова! – Он выглядел чертовски довольным этим. Возможно и Темплу следовало быть довольным, но он сидел у могилы Лифа, некомфортно перенеся вес на пульсирующую ягодицу, чувствуя, что ничто уже не сделает его довольным.

– Теперь они хотят говорить, – горько сказала Лулин Бакхорм. – Теперь, когда двое моих мальчиков мертвы.

Свит поморщился.

– Это лучше, чем если бы все твои мальчики были мертвы. Лучше мне пойти туда.

– Я иду, – сказал Ламб, высохшая кровь все еще была на его лице.

– И я, – сказал Савиан. – Надо убедиться, что ублюдки ничего не попытаются выкинуть.

Свит почесал пальцами в бороде.

– Разумно. Не повредит, если покажем им, что у нас есть железо.

– Я тоже пойду. – Маджуд похромал, кривясь так, что был виден золотой зуб, штанина болталась там, где Корлин ее разрезала, чтобы открыть рану. – Клянусь, никогда больше не доверю тебе заключать сделки от моего имени.

– Черта с два ты пойдешь, – сказал Свит. – Если все пойдет хреново, нам придется убегать, а ты никуда не добежишь.

Маджуд перенес немного веса на поврежденную ногу, снова скривился, затем кивнул на Шай.

– Тогда она пойдет вместо меня.

– Я? – пробормотала она, оглядываясь. – Говорить с этими уебками?

– Больше нет никого, кому я доверил бы торговаться. Мой партнер Карнсбик настаивал бы на лучшей цене.

– Мне начинает не нравиться Карнсбик, хоть я с ним ни разу не встречалась.

Свит покачал головой.

– Санджиду не понравится присутствие женщины.

Темплу показалось, что это решило вопрос для Шай.

– Если он мыслит практично, то переживет.

Они сели полукругом вокруг потрескивающего костра, может быть в сотне шагов от самодельного форта Сообщества; вдалеке тускнел мерцающий свет их лагеря. Духи. Ужасный бич равнин. Мифические дикари Далекой Страны.

Шай изо всех сил пыталась разжечь неистовую ненависть к ним. Но когда она думала о холодном Лифе под землей, она чувствовала лишь боль потери и беспокойство за его брата. И за своего, который все еще был потерян. А еще она чувствовала измотанность, разбитость и опустошенность. Поэтому, и оттого, что теперь она видела их спокойными, без смертельных криков или потрясаний оружием, она видела теперь лишь жалко выглядящую группу людей – а она провела значительную часть жизни в отчаянной нужде, и большую часть остальной жизни с недостатком денег.

Они носили плохо выделанные шкуры, и оборванные меха, и потертые части дюжины разных костюмов из отбросов; голая кожа, что виднелась под этим тряпьем, была бледной и туго натянутой на кости. Один улыбался, возможно предвкушая богатство, которое им скоро перепадет, у него был по меньшей мере один сгнивший зуб. Другой торжественно хмурился под шлемом, сделанным из медного чайника, носик которого торчал изо лба. Шай приняла старого духа в центре за Санджида. На нем была накидка из перьев поверх потускневшего нагрудника, который выглядел так, будто им гордился какой-то генерал Империи тысячу лет назад. У него было три ожерелья из человеческих ушей – как она предположила, доказательство его великой доблести; но его лучшие годы были далеко позади. Она слышала его дыхание, тяжелое и хриплое, одна половина его кожистого лица провисла, поникший уголок его рта рассеянно блестел слюной.

Могли эти нелепые маленькие люди быть одной плоти и крови с кричащими монстрами, которые явились за ними на равнине? Урок, который ей следовало помнить из ее собственного прошлого в качестве зловещего бандита – от ужасного до жалкого совсем недалеко, и по большей части все зависит от того, как ты на это смотришь.

Если уж на то пошло, старики по ее сторону костра сейчас пугали ее больше – языки пламени делали их лица с глубокими морщинами дьявольски незнакомыми; глаза блестели в холодных затененных глазницах; наконечник болта в заряженном арбалете Савиана холодно сверкал; лицо Ламба, который согнулся и искривился, как потрепанное бурей дерево, было вытравлено старыми шрамами, и не выражало ни намека на его мысли, даже для нее, хотя она знала его все эти годы. Возможно, особенно для нее.

Свит качнул головой и сказал несколько слов на языке духов, делая большие жесты руками. Санджид сказал что-то в ответ, медленно и скрипуче, закашлялся и сказал еще немного.

– Просто обменялись приветствиями, – объяснил Свит.

– Ничего приветливого в этом нет, – отрезала Шай. – Давайте закончим и вернемся.

– Мы можем говорить вашими словами, – сказал один из духов, на странном общем, будто у него был полный рот гравия. Он был молод, сидел ближе всего к Санджиду и хмуро смотрел через огонь. Его сын, возможно. – Мое имя Локвей.

– Ладно, – сказал Свит, прочищая горло. – Значит у нас тут ебаный проеб, а, Локвей? Сегодня не было нужды никому погибать. А теперь смотри. Трупы с обеих сторон, только чтобы придти к тому, с чего мы могли бы начать, если б ты просто сказал привет.

– Каждый человек, который посягает на наши земли, знает, на что идет, – сказал Локвей. Выглядело, будто он воспринимал себя весьма серьезно, что было большим достижением для человека, который носил порванные кавалерийские брюки Союза с бобровой шкурой в промежности

Свит фыркнул.

– Я скитался по этим равнинам задолго до того, как ты начал сосать сиську, приятель. А теперь ты будешь указывать мне, где я могу ездить? – Он свернул язык и плюнул в огонь.

– Кого ебет, кто где ездит? – бросила Шай. – Эта земля не похожа на ту, на которую захочет посягнуть любой здоровый человек.

Молодой дух нахмурился, глядя на нее.

– У нее неприятный язык.

– Отъебись.

– Хватит, – прорычал Савиан. – Если мы собрались заключать сделку, давайте заключим и разойдемся.

Локвей сурово посмотрел на Шай, затем наклонился, чтобы поговорить с Санджидом, и так называемый Император Равнин мгновение обдумывал свои слова, а потом прохрипел ответ.

– Пять тысяч ваших серебряных марок, – сказал Локвей, – и двадцать коров, и двадцать лошадей, и вы уедете с ушами. Вот слово грозного Санджида. – И старый дух поднял подбородок и поворчал.

– Мы дадим две тысячи, – сказала Шай.

– Тогда три тысячи, и животные. – Его манера торговаться была почти такой же хреновой, как его одежда.

– Мои люди согласны на две. Это то, что вы получите. Что касается коров, можете взять дюжину, которых вы сдуру утыкали стрелами, это все. Лошадей – нет.

– Тогда возможно мы придем и заберем их, – сказал Локвей.

– Ты можешь придти и, блядь, попытаться.

Его лицо скривилось, чтобы заговорить, но Санджид потрогал его за плечо и промямлил несколько слов, все время глядя на Свита. Старый скаут кивнул ему, и молодой дух кисло пожевал ртом.

– Великий Санджид принимает ваше предложение.

Свит вытер руки об скрещенные ноги и улыбнулся.

– Значит ладно. Хорошо.

– Ух. – Санджид разразился кривобокой ухмылкой.

– Мы договорились, – сказал Локвей, не улыбаясь.

– Хорошо, – сказала Шай, хотя ей это удовольствия не доставило. Она была по горло утомлена, хотела просто уснуть. Духи зашевелились, слегка расслабившись, тот, что с гнилым зубом ухмылялся шире, чем когда-либо.

Ламб медленно встал; за его спиной был закат, он выглядел, как высящийся кусок черноты с багровым небом вокруг него.

– У меня есть предложение получше, – сказал он.

Искры взвились вокруг его щелкнувших пяток, когда он прыгнул в костер. Вспыхнула оранжевая сталь, и Санджид вцепился в шею, заваливаясь назад. Тетива Савиана спустилась, и дух с чайником упал с болтом во рту. Другой вскочил, но Ламб погрузил свой нож в верхушку его головы с таким треском, словно развалил чурбан.

Локвей вскочил на ноги, как раз когда Шай сделала то же, но Савиан нырнул и схватил его за шею, перекатившись на спину и утащив духа за собой, молотящего и дергающегося; в его руке был топорик, но он лишь беспомощно колол, рыча на небо.

– Что вы делаете? – закричал Свит, хотя не было никаких сомнений на этот счет. Ламб держал кулаком последнего духа и бил его снова и снова, выбивая последнюю пару зубов; ударял его так быстро, что Шай с трудом сказала бы, сколько раз; раздавался шлепающий звук его руки в рукаве, его большой кулак хрустел и хрустел; черное очертание лица духа потеряло всю форму, и Ламб сунул его тело шипеть в костер.

Свит шагнул назад от душа из искр.

– Блядь! – Его руки вцепились в седые волосы, словно он поверить не мог в то, что видит. Шай тоже не могла поверить; ее всю пронзил холод, она замерла, каждый вдох ухал в ее горле; Локвей все еще рычал и боролся, плотно сидя в захвате Савиана, как муха в меду.

Санджид нетвердо поднялся, одна рука вцепилась в разрезанное горло, когтистые пальцы светились кровью. У него был нож, но Ламб стоял, ожидая этого; он поймал его запястье, словно это было предопределено, выкрутил и сбил Санджида на колени, кровь сочилась на траву. Ламб поставил сапог старому духу на подмышку, и со слабым звоном стали обнажил свой меч, помедлил мгновение, чтобы потянуть шею из стороны в сторону, затем поднял клинок и опустил его с глухим звуком. Затем снова. Затем еще раз, и Ламб отпустил мягкую руку Санджида, потянулся вниз, взял его голову за волосы; теперь это была уродливая штука, с одной разрезанной щекой.

– Это тебе, – сказал он, и бросил ее молодому духу в колени.

Локвей смотрел на нее, грудь вздымалась под рукой Савиана, полоса татуировки виднелась под сморщившимся рукавом старика. Дух перевел взгляд от головы к лицу Ламба, обнажил зубы и прошипел: – Мы придем за вами! До рассвета, в темноте, мы придем за вами!

– Нет. – Ламб улыбнулся, его зубы, и его глаза, и кровь, стекавшая по его лицу, все светились в свете костра. – Перед рассветом… – Он присел на корточках перед Локвеем, все еще беспомощным. – В темноте… – Он мягко погладил лицо духа, три пальца его левой руки оставили три черных полосы на бледной щеке. – Я приду за тобой.

Они слышали звуки, там, в ночи. Сначала разговоры, приглушенные ветром. Одни требовали узнать, что говорилось, а другие шипели на них, чтобы те помолчали. Затем Темпл услышал крик и вцепился в плечо Корлин. Она отмахнулась от него.

– Что происходит? – вопросил Лестек.

– Откуда нам знать? – отрезал Маджуд в ответ.

Они видели тени, движущиеся вокруг костра, и что-то типа удушья охватило Сообщество.

– Это ловушка! – вскричала леди Ингелстад, и один из сулджуков начал вопить словами, значение которых даже Темпл не мог понять. Искра паники, и все отпрянули назад, в чем, к стыду Темпла, он принял живое участие.

– Им не следовало туда идти! – прохрипел Хеджес, словно он был против этого с самого начала.

– Всем спокойно. – Голос Корлин был суровый и ровный, она и не думала дергаться.

– Кто-то идет! – Маджуд указал в темноту. Новая искра паники, снова все отпрянули, и снова Темпл был главным участником.

– Не стрелять! – сердитый бас Свита отразился из темноты. – Только этого мне не хватало, чтобы увенчать мой блядский день! – И старый скаут шагнул с поднятыми руками в свет факелов, Шай за ним.

Сообщество выдало коллективный вздох облегчения, в котором вздох Темпла был среди самых громких, и выкатило две бочки, чтобы впустить переговорщиков в импровизированный форт.

– Что случилось?

– Они говорили?

– Мы в безопасности?

Свит просто стоял там, держа руки на бедрах, медленно покачивая головой. Шай хмурилась в никуда. Савиан пришел следом, его прищуренные глаза говорили так же мало, как обычно.

– Ну? – спросил Маджуд. – Мы заключили сделку?

– Они ее обдумывают, – донесся сзади голос Ламба.

– Что вы предложили? Что случилось, черт возьми?

– Он убил их, – пробормотала Шай.

Наступило мгновение озадаченной тишины.

– Кто убил кого? – пискнул лорд Ингелстад.

– Ламб убил духов.

– Не преувеличивай, – сказал Свит. – Одного он отпустил. – И он отбросил шляпу и склонился над ободом колеса фургона.

– Санджид? – проворчала Плачущая Скала. Свит кивнул головой. – Ох, – сказала дух.

– Ты… убил их? – спросил Темпл.

Ламб пожал плечами.

– Может быть здесь, когда человек пытается тебя убить, вы платите ему за услугу. Там, откуда я пришел, у нас другой способ делать дела.

– Он убил их? – спросил Бакхорм, его глаза распахнулись от ужаса.

– Хорошо! – крикнула его жена, потрясая маленьким кулачком. – Хорошо, что хоть у кого-то хватило духу это сделать! Они получили то, за чем пришли! За двух моих мертвых мальчиков!

– У нас еще восемь, о которых надо думать! – сказал ее муж.

– Не говоря о каждом в этом Сообществе! – добавил лорд Ингелстад.

– Он был прав, что поступил так, – прорычал Савиан. – За тех, кто умер, и для тех, кто жив. Вы верите этим ебаным животным? Заплати человеку, который тебя ранил, и все, чего добьешься, это научишь его поступать так же. Лучше, чтоб они научились нас бояться.

– Так ты говоришь! – бросил Хеджес.

– Говорю, – сказал Савиан, спокойно и холодно. – Посмотрите на хорошую сторону – мы возможно сохранили огромное количество денег.

– Скудное утешение, если это, кх… если это будет стоить нам наших жизней! – бросил Бакхорм.

Но финансовый аргумент, похоже, сильно повлиял на то, чтобы убедить Маджуда.

– Нам следовало вместе сделать выбор, – сказал он.

– Выбор между убийством и смертью вовсе не выбор. – И Ламб прошел сквозь собравшихся, словно их там и не было, к пустому участку травы перед ближайшим костром.

– Адски ебанутая игра, разве нет?

– Игра с нашими жизнями!

– Шанс того стоил.

– Ты эксперт, – сказал Маджуд Свиту. – Что ты скажешь на это?

Старый скаут потер шею сзади.

– Что сказать? Дело сделано. Назад не вернешь. Разве только твоя племянница настолько хороша, что может пришить голову Санджида на место?

Савиан не ответил.

– Я и не думал. – Свит забрался на фургон Маджуда и уселся на его место у утыканного стрелами ящика, глядя вокруг на черную равнину, отличимую теперь от черного неба только по отсутствию звезд.

Темпл уже вынес в жизни несколько длинных бессонных ночей. Ночь, когда гурки наконец пробили стену и едоки пришли за Кадией. Ночь, когда Инквизиция зачищала трущобы Дагоски в поисках предателя. Ночь, когда умерла дочь, и ночь вскоре, когда за ней последовала жена. Но такой длинной ночи ему переживать еще не приходилось.

Люди вперивали взгляды в чернильное ничто, иногда поднимаясь, затаив дыхание, потревоженные неким воображаемым движением; фоном были захлебывающиеся крики одного из старателей с ранением от стрелы в живот, Корлин не ожидала, что он протянет до рассвета. По приказу Савиана, раз уж он перестал давать предложения и принял бесспорное командование, Сообщество зажгло факелы и бросило их в траву за фургонами. Их мерцающий свет был почти что хуже темноты, потому что по его краям всегда таилась смерть.

Темпл и Шай сидели вместе в тишине; там, где раньше было место Лифа, теперь была осязаемая пустота; довольный храп Ламба тянулся бесконечно долго. В конце Шай мотнула головой, прислонилась к нему и заснула. Он поигрался с идеей перетащить ее к костру, но отказался от этого. В конце концов, это мог быть его последний шанс почувствовать прикосновение другого человека. Если не считать духов, которые убьют его завтра.

Как только стало достаточно серого света чтобы видеть, Свит, Плачущая Скала и Савиан сели на лошадей и направились к деревьям; остальные в Сообществе собрались на фургонах, затаив дыхание, чтобы смотреть, ввалившимися глазами от страха и недостатка сна, вцепившись в оружие или друг в друга. Вскоре трое всадников вернулись, крича, что под защитой леса все еще дымились костры, на которых духи сожгли своих мертвых.

Но они ушли. Вышло так, что в конце концов они мыслили практично.

Теперь энтузиазм по поводу отважной и стремительной акции Ламба был единодушным. Лулин Бакхорм и ее муж были готовы расплакаться в признательности от лица своих мертвых сыновей. Джентили очевидно сделал бы в своей юности то же самое. Хеджес сделал бы то же, если б не его нога, поврежденная во время исполнения служебных обязанностей в битве под Осрунгом. Две шлюхи предлагали вознаграждение в виде, котором Ламб, казалось, собирался принять, пока Шай не отклонила от его лица. Затем Лестек взобрался на фургон и предложил дрожащим голосом, что Ламб должен быть вознагражден четырьмя сотнями марок из сохраненных денег, от которых он, казалось, собирался отказаться, пока Шай не приняла их от его лица.

Лорд Ингелстад хлопнул Ламба по спине и предложил глотнуть бренди из его лучшей бутылки, которая хранилась две сотни лет в фамильных подвалах далеко в Кельне, которые теперь были, увы, собственностью кредиторов.

– Мой друг, – сказал аристократ, – да ты чертов герой!

Ламб искоса поглядел на него, поднимая бутылку.

– Я чертов[20], точно.

Дата добавления: 2015-07-18