Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Информационная культура как фактор социальной стратификации

Читайте также:
  1. I. Сущность социальной политики
  2. II. Внешние факторы
  3. II. Учебно-информационная модель
  4. II. ФАКТОРЫ И ПОКАЗАТЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА
  5. III. Основные направления социальной политики
  6. III.2 Теория специфических факторов производства П. Самуэльсона, Р. Джонса
  7. V. Матеріальна культура українських племен в часах розселення і по нїм.

Как было сказано выше, информационная культура во многом определяет успешность социальной адаптации индивида, результатом которой является его функциональная грамотность. Из этого следует, что информационная культура социального субъекта оказывает влияние на характер его социальной мобильности. Очевидно, что эта тенденция будет усиливаться по мере приближения к новой стадии социально-экономического развития.

В информационном обществе происходят качественные изменения социальной структуры. Такие критерии социальной стратификации, как доход, власть и даже образование, в значительной степени определяются степенью доступа к информации, возможностью ею воспользоваться. С.И. Григорьев отмечает: “С развитием общества обладание информацией, умение добывать знания, использовать их становится все более важным стратегическим ресурсом и жизненной карьеры личности, и национально-государственного устройства”.[122] В настоящее время информационная культура - это не только фактор, определяющий успешность профессиональной и непрофессиональной деятельности, но и фактор социальной защищенности личности, поэтому уровень информационной культуры во многом определяет место человека в социальной иерархии. Вот что пишет по этому поводу В.Л. Иноземцев: “Постиндустриальное общество, утверждая принципы свободы, не утверждает принципов равенства. Новое об­щество может оказаться не менее жестко разделенным на соци­альные группы, чем прежние, но критерием подобного деления ста­нет уже не собственность на материальные блага, а личностные качества человека, и в первую очередь его способность оперировать информацией и знаниями, создавать новые информационные продукты или хотя бы адекватно усваивать уже имеющиеся”[123]. Н.Л. Кацук констатирует, что в свете компьютеризации и информатизации информация и знание в социологической науке начинают рассматриваться как новые критерии социальной стратификации[124].

Новый тип стратификации не только возводит стену между теми, кто имеет доступ к информационным технологиям и способности, достаточные для их эффективного использования, и теми, кто ли­шен таковых, но приводит также и ко все более непропорциональ­ному распределению общественного богатства. Расслоение общества или государства по возможности получать и использовать информацию, передаваемую с помощью новых технологий, получило название “цифровой барьер”, “цифровой разрыв”, “информационное неравенство” или “цифровое неравенство” (Digital Divide). Цифровое неравенство можно также определить как зависимость успеха человека в современном мире от его отношения к телекоммуникационной революции[125]. Цифровое неравенство – многокомпонентное целое, оно проявляется в затруднённом доступе к информационно – коммуникационным технологиям, в готовности пользователей к работе с ними, в ограниченности информационно-функциональных ресурсов. Очевидно, что главными факторами, порождающими цифровое неравенство, являются неравенство финансовых возможностей и различие в уровне информационной культуры. Информационное неравенство в эпоху формирования информационного общества становится одним из важнейших факторов дифференциации социальных групп, в том числе, как следствие, по имущественному признаку. В 1997 году Программа развития ООН ввела новое измерение бедности – информационное, характеризующее возможность доступа к информационной магистрали широких слоев населения[126]. Первый заместитель Министра Российской Федерации по связи и информатизации А.В. Коротков отмечает обратную закономерность данного феномена - богатые имеют больше условий для доступа к информации. Он пишет: “В последнее время разрыв между богатыми и бедными стал всё больше и больше обуславливаться технологическими характеристиками, когда быстрое распространение средств массовой коммуникации стало охватывать лишь некоторые слои пользователей, в то время как прочие довольствуются стремительно устаревающей техникой”[127].

Информационное неравенство влечёт за собой неравенство возможностей для социальной мобильности, поскольку распределение информации в обществе подчиняется так называемому эффекту Матфея. Библейский автор впервые указал на закономерное неравенство в общественном распределении благ. Это приводит к тому, что богатому легче приумножить свои богатства, чем бедному разбогатеть. Аналогичная ситуация возникает и при потреблении информации. Чем выше информационная культура человека – тем больше у него возможностей для получения новой информации, совершенствования и модернизации своих умений и навыков.

Проанализировав современные концепции социальной структуры постиндустриального общества, В. Иноземцев выделил наличие трех основных групп: господствующего, среднего и низшего. Господствующий класс обычно трактуется как технократический, его представители происходят, как правило, из обеспеченных семей, имеют превосходное об­разование, исповедуют постматериалистические ценности, заняты в высокотехнологичных отраслях хозяйства, имеют в собственнос­ти или свободно распоряжаются необходимыми им условиями про­изводства и зачастую занимают высокие посты в корпоративной или государственной иерархии. Основная часть об­щества оказывается отнесенной к среднему клас­су (квалифицированные работ­ники и низшие менеджеры), однако границы данного общественного класса являются весьма размытыми, “средний класс” неопределяем в условиях зрелого постиндустриального общества, поскольку не является важной составной частью этого социума. Сегодня он представляет собой не оплот того общества, которое было построено на нем как на своем базисе, а скорее страту, во все большей степени диссимилирующуюся под воздействием новых технологических изменений. Средний класс слишком разнороден, чтобы реально представлять залог социального процветания, и скорее всего, именно через него пройдет граница будущего социального расслоения. К низшему классу относят работников физического труда, не способных “вписаться” в высокотехнологичные процессы, представителей отмирающих про­фессий, а также некоторых других элементов, оказавшихся в сторо­не от происходящих преобразований. Его представители происходят в большинстве своем из среды пролетариата или неквалифицированных иммигрантов, не отличаются высокой образованностью, движимы главным образом материальными мотивами, заняты в массовом производстве или примитивных отраслях сферы услуг, а иногда являются временно или постоянно безработными[128].

Новый тип стратификационной системы порождает новую элиту. Появляется прослойка или даже класс людей, владеющих релевантной информацией и определяющих правила доступа к ней. В своей книге “За пределами экономического общества”, анализируя исторические предпосылки возникновения элиты, Иноземцев отмечает любопытный факт: “…ни при смене античного общества феодальным, ни при переходе от феодального к буржуазному, ни при современной трансформации ни один из основных, полярных классов старого социума не оказался доминирующим в последующем”[129]. Как пра­вящие и угнетенные классы античности “растворились” в среде нового европейского общества, как феодалы и крепостные уступили место предпринимателям и пролетариату, так и эти последние отодвинуты на обочину истории меритократией и работниками информационного сектора хозяйства.

В литературе предложено множество определений господствующей элиты (класс интеллектуалов, класс менеджеров, технократия, меритократия, адхократия, идеократия, инфократия и так далее). Интеллектуалы являются самой расплывчатой и трудноопределимой из тех групп, которые называют возможными преемниками правящего класса. Торнстейн Веблен впервые зафиксировал особую роль интеллектуалов как потенциальной господствующей социальной группы. В своей монографии “Engineers and the Price Sistem” он показывал, что неэффективность капиталистического строя приведет не к созданию бесклассового общества, а к переходу власти от капиталистов к “инженерам” – технологическим специалистам. Схожих взглядов придерживался известный американский экономист Джеймс Бёрнхэм. Он развил марксистскую идею экономического детерминизма, согласно которой экономически господствующий класс также дер­жит бразды политической власти. Правящей группой является та группа, которая, по сравнению с остальным обществом, в большей степени контролирует доступ к средствам производства и распоряжается распределением товаров. “Самый легкий путь увидеть, что есть правящая группа в любом обществе, – это посмотреть, какая группа получает наибольшие доходы”[130]. В отличие от Маркса Бёрнхэм считал, что после капитализма должен наступить не социализм, а “менеджерское общество”, в котором управляющие, выпадающие из классовой структуры буржуазного общества, возьмут на себя роль экономически, а следовательно, и политически господствующего класса.

В настоящее время слой высокообразованных людей не только составляет наиболее состоятельную страту постиндустриального общества, но и способен к устойчивому воспроизводству. Достигнув богатства с помощью собственных способностей, представители нового высшего класса воспитывают верность подобным же принципам и в своих де­тях. Если, согласно подсчетам американских экономистов, в 1980 го­ду только 30 процентов выходцев из семей, чей доход превышал 67 тыс. долл., заканчивали четырехлетний колледж, то сегодня их число достигает уже почти 80 процентов[131].

В. Иноземцев отмечает, что данная социальная общность быстро консолидируется и приобретает вполне четкие классовые интересы[132]. Позиции же низших классов, наоборот, становятся всё более уязвимы, “так как един­ственным значимым ресурсом оказывается знание, которое не приобретается в ходе коллективных действий”[133]. Уровень информационной культуры людей отличает их друг от друга гораздо сильнее, чем масштаб их личного материального богатства, информационные знания и навыки не могут быть приобретены мгновенно. Поэтому элита нового общества становится устойчивой социальной группой, и по мере того, как она будет рекрутировать в свой состав наиболее достойных представителей иных слоев общества, потенциал этих слоев будет лишь снижаться.

Информационная элита не является чем-то новым в истории человечества. Она существовала всегда: египетские жрецы, индийские брахманы, алхимики средневековья и. т. д. Но, по мнению В. К. Бакшутова, “в информационном обществе качественно меняется социальная функция и социальная роль информационной элиты. Во всех прежних цивилизациях она была слугой политических, экономических, классовых, клановых элит. В информационном обществе она претендует на положение “госпожи”. И имеет для этого немало оснований”[134]. В отличие от индустриального общества, господство “интеллектуалов” вполне оправдано, так как новая элита не является паразитической, а обращает себе на пользу результаты собственного труда, выступающего залогом прогрессивного развития общества.

Многие теоретики информационного общества предупреждают о возможных негативных социальных последствиях складывающейся стратификационной системы. Допускается даже появление инфократии – власти, основанной на больших возможностях использования информации. Некоторые черты инфократии наблюдаются у современных российских олигархов. В частности они располагают возможностями для манипулирования общественным мнением, осуществления информационного насилия над большим количеством людей. Ж.Т. Тощенко считает, что “при всей кажущейся нейтральности многие интеллектуалы обнаруживают патологическое стремление навязать обществу свое мироощущение, мировосприятие, очень часто основанное на непоследовательности, самомнении, самовлюбленности. Эту группу интеллектуалов так и тянет говорить от имени не только всей интеллигенции, но и всего народа. В основе этих притязаний лежат завышенная самооценка, философия по типу “человек человеку волк”, беспредельный эгоизм. Легко себе представить, что, придя к власти, эти люди способны насадить в стране технократическое государство”[135].

Но всё же в большинстве случаев мнения учёных не ограничиваются жёсткой критикой новой элиты, часто отмечаются и её положительные черты. Так О. Крыштановская считает, что власть в информационном обществе становится более очевидной, распознаваемой в связи с развити­ем политий и ростом легитимности государственных ин­ститутов. Про каждого человека можно сказать, занимает он пост в государственной системе или не занимает[136]. Классовая идентификация по политическому признаку имеет четкие показатели и возможность их верификации. Р. Патнэм писал: “Мало какие положения в науке могут быть доказаны столь же строго”[137]. Многие исследователи, выделяя элиту информационного общества, рассматривают в качестве критерия причисления человека к новому высшему классу его способности к творческой деятельности, к усвоению, обработке и продуцированию информации и знаний. Отсюда следует, что этот господствующий класс не столь замкнут и однороден, как высшие слои аграрного и индустриального обществ. Так Д. Белл считает информационную элиту современного общества более открытой для мобильности по сравнению с элитой прошлых времён. “В прошлом большинство обществ были элитарными и закрытыми в том смысле, что аристократия была чрезвычайно замкнутым сословием. В противоположность этому современные общества стали открытыми, при этом по мере того, как знания и техническая компетентность становились непременным условием для входа в элиту, основой процесса для такого продвижения становилось образование. В постиндустриальном обществе элита – это элита знающих людей”[138]. Более того, Белл сомневался в том, что новая элита может оказывать весомое воздействие на политическую жизнь общества. “Такая элита обладает властью в пределах институтов, связанных с интеллектуальной деятельностью – исследовательских организаций, университетов и т. п., но в мире большой политики она обладает не более чем влиянием. Постольку, поскольку политические вопросы все теснее переплетаются с техническими проблемами (в широких пределах – от военной технологии до экономической политики), “элита знания” может ставить проблемы, инициировать новые вопросы и предлагать технические решения для возможных ответов, но она не обладает властью сказать “да” или “нет”. Последнее является прерогативой политиков, но не ученых или экономистов. В этой связи крайне преувеличенной представляется идея о том, что “элита знания” может стать новой элитой власти”[139]. В постиндустриальном обществе представители интеллектуального класса на политическом уровне выступают в качестве консультантов и экспертов[140].

Таким образом, в современных условиях перехода к информационному обществу одним из главных факторов, определяющих социальный статус индивида, становится информационная культура. Привычные и уже ставшие традиционными в социологической науке основания стратификации, такие как доход, власть, образование, всё больше определяются наличием знаний и степенью сформированности умений, образующих понятие “информацирнная культура”. Некоторые учёные говорят даже о необходимости введения нового типа стратификационной системы –информационного (С. В. Бондаренко)[141]. В.Л. Иноземцев отмечает: “Сегодня не общество, не социальные отношения дела­ют человека представителем господствующего класса, и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представителем высшей социаль­ной страты”[142]. “Впервые в истории условием принадлежности к господствующему классу становится не право распоряжаться бла­гом, а способность им воспользоваться”[143]. Формально право на удовлетворение информационных потребностей закреплено законодательством многих стран. В Конституции Российской Федерации (Ст. 29, п. 4), например, говорится, что “каждый имеет право свободно искать, получать, производить и распространять информацию любым законным способом”[144]. Но парадокс современности состоит в том, что при широком доступе к знаниям и информации (основному источнику власти и богатства) воспользоваться ими может лишь небольшая группа людей, достигших требуемого уровня информационной культуры, поскольку доступ к знаниям отнюдь не означает обладания ими. Высокий уровень ИК облегчает восходящую мобильность. И наоборот, человек с низким уровнем ИК “предрасположен к пополнению рядов” функционально неграмотных и к нисходящей социальной мобильности. Согласно прогнозам исследователей роль информационной культуры, как основания социальной стратификации, значительно возрастёт уже в ближайшем будущем.

 


Дата добавления: 2015-07-15; просмотров: 135 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ВВЕДЕНИЕ | Генезис понятия функциональной неграмотности | Концептуальные основы исследования феномена функциональной неграмотности | Функциональная неграмотность в условиях трансформации российской системы образования | Функциональная неграмотность в сфере социальных отношений | Информационное общество как новая стадия социально-экономического развития | Влияние института образования на процесс формирования информационной культуры социального субъекта | Трудовой деятельности | Формирование информационной культуры людей старшего поколения | Сущность функциональной экологической грамотности как социокультурного феномена |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Функциональная грамотность и информационная культура в информационном обществе| Оценка информационной культуры социального субъекта

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)