Концептуальные основы исследования феномена функциональной неграмотности

Несмотря на то, что функциональная грамотность более четверти века является объектом внимания различных научных направлений, до сих пор не разработана методика её оценки. Даже вопрос об оценке грамотности в обычном смысле этого слова до сих пор не решён окончательно. Это обстоятельство затрудняет сравнение степени охвата грамотностью населения различных стран. В настоящее время в России за основной показатель по версии Минобразования принят индекс грамотности (процент грамотного взрослого населения) - доля населения в возрасте 15 лет и старше, которая может с пониманием как прочитать, так и написать краткий простой текст, касающийся повседневной жизни[9]. Между тем в Норвегии и ряде других стран к традиционному индикатору грамотности, умению читать и писать, уже добавлен навык счета. Г.А. Ключарев не исключает возможности того, что индекс грамотности в России, полученный на основе данных Роскомстата, сильно завышен (98,8% - это соответствует показателю для стран с высоким уровнем дохода). Одним из оснований для такого заключения служит то, что официальный российский показатель основывается на данных переписи 1989г. В это время данный показатель относился к лицам в возрасте 9-49 лет, в то время как в большинстве других стран - ко всем лицам от 15 лет и стар­ше. И, что самое существенное, в СССР уровень грамотности, начиная с 1930-х годов входил в число важ­нейших идеологических показателей и в значительной мере устанавливался нормативно-директивным образом[10].

В отношении оценки функциональной грамотности индивида неопределённостей гораздо больше. Традиционно окончательный вердикт о признании индивида функционально неграмотным выносится лишь тогда, когда он “допускает ошибку”, несовместимую с профессиональной или социальной компетентностью. В то же время отсутствие в биографии индивида такой “ошибки” ещё не является основанием для признания высокого уровня его функциональной грамотности. Обычно исследователи строят свои выводы на оценке респондентами своей компетентности в профессиональной и непрофессиональной сфере, уровне образования, читательской активности и т.д. Согласно одному из подходов, уровень функциональной грамотности должен определяться количеством специальностей или рабочих мест, которые человек в состоянии выполнять или занимать. Отсюда определяются категории населе­ния, не имеющего достаточных возможностей для полноценной адаптации к изменяющимся условиям и, следовательно, более всего нуждающегося в реабилитационном образова­нии (женщины, им­мигранты, пожилые работники, лица с ограниченными возмож­ностями, представители национальных меньшинств и др.)[11]. Этот подход основан на оценке экономических критериев и, безусловно, не является свободным от недостатков. Во-первых, в нём явно прослеживается акцент на оценку профессиональной составляющей функциональной грамотности и игнорируется социальный аспект. Во-вторых, этот подход не отражает в полной мере степень включённости человека в жизнь микросоциума, ведь человек, адаптированный (функционально) в одном месте, может оказаться маргиналом, отодвинутым на обочину, в другом, и наоборот. Примером может служить случай, выявленный во время опросов в Брюсселе. Бельгиец, 28 лет, франкоговорящий, не умеет читать и пи­сать. Бросил школу в 14 лет (6 класс), чтобы помогать родите­лям, которые работали уборщиками территории. В 17 лет он на­шел более легкую работу на фабрике напротив его дома. Снача­ла он работал там лифтером, затем - кладовщиком. Интервьюе­ру он говорит, показывая складские ведомости: “Смотри, ведь я знаю, как заполнять эти ведомости, и я читаю, что там написано. А ты говоришь, что я не умею читать. Как так может быть? Это – смешно”. [12]

Таким образом, отсутствие образования необязательно является препятствием в выполняемой работе. Негра­мотные люди могут быть востребованы на рынке труда при усло­вии адаптированности к необходимому перечню профессиональных действий. В супермаркете, например, оператор просто проводит сканером по метке со штрих-кодом. Навыки чтения и счета при этом не нужны. Однако на практике такие исключения встречаются крайне редко. Как правило, функциональная неграмотность не позволяет адекватно реагировать на изменяющуюся ситуацию на рынке труда, затрудняет переквалификацию, сокращает шансы найти новую работу. В связи с этим функционально неграмотный человек предрасположен к пополнению рядов безработных. По ре­комендации Международной организации труда в последние го­ды повышение функциональной грамотности начинает рассматриваться как средство борьбы с длительной, как правило, более двух лет, безработицей[13].

В.П. Чудинова отмечает также, что функционально неграмотный человек сталкивается с серьёзными проблемами даже на бытовом уровне, “…ему трудно быть покупателем и выбрать необходимый товар (т.к. эти люди ориентируются не на сведения о товаре, указанные на упаковке, а только на этикетки), трудно быть пациентом (т.к. при покупке лекарства непонятна инструкция по его применению – каковы показания и противопоказания, побочные эффекты, правила приме­нения и т.д.), сложно быть путешественником (ориентироваться в дорожных указателях, планах местности и другой подобной информации, если он не был ранее в этом месте; проблемой является посчитать заранее и спланировать дорожные расходы и т.д.). Среди других проблем: оплата счетов, заполнение налоговых квитанций и банковских документов, оформление почто­вых отправлений и писем и проч. Функционально неграмотные испытывают проблемы, связанные с воспитанием детей: порой не могут прочитать письмо учителя, боятся визита к нему, им трудно помочь ребенку с выполнением домашнего задания и т.д. Проблемы с бытовыми электроприборами, невозможность разобраться в инструкциях к ним ведут к их порче, а иногда и к бытовым травмам хозяев”[14].

По мнению специалистов, функциональная неграмотность является одной из главных причин аварий, несчастных случаев и травм на производстве и в быту. Например, в Норвегии ежегодно происходит от 500 до 1000 смертельных случаев пациентов в больницах и домах престарелых из-за неумения медицинского персонала правильно рассчитывать дозировки лекарств. Проведенные в этой связи пилотные исследования навыков счета показали, что около 70% младшего медицинского персонала не смогли выполнить задание тестирования[15]. По расчетам специалистов, ежегодные экономические потери от функциональной неграмотности исчисляются сотнями млрд. долларов. Но какие бы оценки материальных и нематериальных убытков от функциональной неграмотности ни приводились, все они будут многократно занижены, поскольку как само данное явление, так и многие его производные носят скрытый характер.

Функционально неграмотный человек не располагает необходимыми условиями для достижения высокого социального статуса, возможности для социальной мобильности также невелики. Ж.Т. Тощенко отмечает, что “…малообразован­ность и низкая квалификация не позволяют этим людям повышать свой статус, социальное положение, претендовать на социальный престиж в соответствии с запросами индустриального общества”[16]. Во все времена и у всех обществ функциональная неграмотность (точнее, аналоги этого понятия) ассоциировалась с типичным представителем низшего класса. К месту будет сказано, что первым государством, которое ввело функциональную неграмотность в правовые рамки, был Древний Рим. Функционально неграмотные назывались там хорошо известным нам словом “proletarii”. Они освобождались от налогов и военной службы. Обществу служили тем, что производили потомство (по латыни “proles” - отсюда и “proletarii”), содержались на государственные субсидии. Отличаясь агрессивной завистливостью, они то и дело провоцировали социальные смуты под лозунгом “хлеба и зрелищ” (panem et circenses)[17].

Масштабы функциональной неграмотности воистину огромны. Даже в тех странах, где гарантируется право на образование, примерно 25 - 40% жителей испытывают трудности при чтении, письме и счете, а также в проведении рутинных социальных действий, таких, как голосование, заполнение анкет, понимание инструкций, чтение расписаний, не говоря уже о навыке самовыражения через письмо или речь[18]. В Азии, Африке, Латинской Америке число функционально негра­мотных уже в начале 90-х годов прошлого века составляло 32 млн. человек[19]. Согласно данным социологических исследований, в России функционально неграмотных людей также немало. Среди людей старшего возраста их насчитывается от 15 до 33% в зависимости от профессии, места житель­ства и некоторых других жизненных обстоятельств[20]. Согласно прогнозам, нашу страну ждет но­вая волна полной функциональной неграмотности уже в первой четверти XXI века. Сегодня в России более 800 тысяч детей школьного возраста неграмотны, а более 3 млн. вообще не учатся в школе[21]. По мнению С.И. Григорьева, в условиях длительной, коренной трансформации мирового сообщества численность функционально неграмотного населения будет расти. “Этот процесс развивается за счет абсолютно неграмотного взрослого населения, взрослого занятого населения, завершившего профессиональную подготовку, и молодого поколения, не получающего даже элементарного образования”[22]. Ж.Т. Тощенко считает, что “неграмотность выступает как симптом социального кризиса, как знак надвигающегося бедствия, сравнимого с экологическими потрясениями, в эпицентре которого находится человек”[23].

Анализируя причины возникновения феномена функциональной неграмотности, следует обратить внимание на то, что относительно новые в научном языке термины “функциональная грамотность” и “функциональная неграмотность” при ближайшем рассмотрении оказываются тесно связанными с давно утвердившимся в социологии понятием “социальной адаптации”. Под социальной адаптацией понимают процесс приспособле­ния индивида (группы) к социальной среде, предполагаю­щий взаимодействие и постепенное согласование ожиданий обеих сторон. Социальная адаптация имеет целью обеспечение устойчивости, традиционности, повторяемости социального опыта, а также его изменение на основе инновационного обогащения. Для социальной адаптации важно согласование притязаний социального субъекта с его возможностями и реальностью среды[24]. Отечественные исследователи выделяют различные критерии и показатели социальной адаптации, а именно: степень свободы индивида при выборе жизненных целей и средств их достижения (М. Шабанова), субъективные оценки условий жизнедеятельности индивидов (Н. Свиридов), характер социальной мобильности и т. д.¹⁷. Социальная адаптация предполагает обретение индивидом субьектности для самостоятельного осуществления социальных действий и функций с оптимальными психофизиологическими затратами. Т. Парсонс считал, что адаптивные механизмы должны обеспечить человеку его адекватность и социальную желаемость, особенно в его двух дифференцированных сферах действия и ответственности: в профессиональной роли и в семье¹⁷. В последнем тезисе в качестве критериев эффективности адаптивных механизмов рассматривается успешность выполнения профессиональных и социальных (точнее семейных) функций, что очень схоже с нашим пониманием функциональной грамотности. В то же время социальная дезадаптация традиционно связывается с неприспособленностью, низким уровнем возможностей индивида “вписываться” в социальное окружение и успешно функционировать в нем¹⁷, что в рамках нашей терминологии можно назвать “функциональной неграмотностью”. На основании анализа содержания понятия “социальной адаптации” мы делаем вывод, что уровень функциональной грамотности социального субъекта можно рассматривать как своеобразный показатель успешности его социальной адаптации.

С этой точки зрения, при анализе причин возникновения функциональной неграмотности целесообразным будет обратиться к работам американского футуролога Элвина Тоффлера, который более чем за десять лет предсказал возникновение данного феномена. Основанием для этих прогнозов послужило несоответствие темпов социальной адаптации большого числа граждан динамике социальных изменений в информационном обществе (“обществе третьей волны”). Свою известную книгу “Футурошок” Тоффлер начинает следующими словами: “Пройдут три десятилетия, оставшиеся до XXI века, и миллионы обычных, психически нормальных людей внезапно столкнутся с будущим. Граждане самых богатых и технически развитых стран обнаружат, что все труднее идти в ногу с непрерывной потребностью перемен, которая характеризует наше время. Для них будущее наступит слишком быстро”[25]. В 1965 году в журнале “HORIZON” Тоффлер впервые ввел термин “футурошок”, чтобы описать стресс и дезориентацию, которые возникают у людей, подверженных слишком большому количеству перемен за слишком короткий срок. Данный термин был введён по аналогии с уже существующим понятием “культурный шок”, под которым понимался результат погружения в незнакомую культуру неподготовленного посетителя. Сам Тоффлер писал так: ”Футурошок - временной феномен, продукт стремительного темпа перемен в обществе. Он возникает из-за наложения новой культуры на старую. Это - культурный шок в нашем собственном обществе, но с худшими последствиями, чем при столкновениях с иными культурами… Теперь представьте не одного человека, а целое общество, целое поколение, включая самых слабых, наименее образованных и разумных его представителей, которые внезапно оказались в новом мире. Результат - всеобщая дезориентация и боязнь будущего в огромных масштабах”¹⁸.

Смелые прогнозы футуролога оказались верными. Культура, сложившаяся за сотни лет в индустриальном обществе, стремительно замещается новой, пока ещё аморфной культурой, присущей постиндустриальному обществу. Переход к новой стадии социально-экономического развития выявил наличие большого количества людей, не готовых принять новую культуру, новые ценности, новый образ жизни. Они утрачивают профессиональную компетентность, всё хуже справляются с выполнением своих социальных функций, меры, которые предпринимаются ими для противодействия этим тенденциям, оказываются малоэффективными. Общество вешает на таких людей ярлык "функциональной неграмотности” и отбрасывает их на низы социальной иерархии.

Дата добавления: 2015-07-15