Ценность милосердия

Дарси еще раз резко щелкнул поводьями, посылая вперед пару, впряженную в сани. Они понеслись по искрящейся снежной целине, осыпаемые морозной пылью. Дарси покосился на сестру, ее точеный профиль был по прежнему непреклонен, вырисовываясь на фоне снега, словно силуэт античной статуи. Он занялся упряжью, и его упрямый подбородок не уступил бы в твердости ее мраморному.

Они поссорились! Он просто не мог поверить этому! Он не мог припомнить, когда такое случилось в последний раз. Джорджиана всегда смотрела на него сверху вниз, его желания – всегда закон для нее, но сегодня…! Сам факт ссоры поражал лишь немногим меньше ее предмета, а то, что они оба сейчас ехали в этих санях, указывало на победителя. Дарси опять взглянул на нее. Не похоже, что она торжествовала свою победу. И влага, блестевшая в уголках ее глаз, вряд ли появилась от снега и ветра, скорее от разочарования в нем.

Во всем виновата эта женщина, миссис Эннсли! В гневе он скривил губы, найдя виновного, на которого можно свалить все беды. А кто же еще мог подтолкнуть Джорджиану к такой экстравагантности и поощрять столь чрезмерную сентиментальность? Уж конечно не викарий церкви Св.Лоренса, подумал он. Он знал преподобного Гудмана уже десять лет, и ни разу ничего подобного не прозвучало с высоты его кафедры. Дарси с силой выдохнул разрывавший легкие воздух. Оказаться на морозе эдакими «послами милосердия» в то время, когда дома в камине весело трещал огонь – такая глупость никак не могла прийти ему в голову, когда он предложил ей загладить вину небрежения. Все началось с утра, с неприятностей Флетчера.

Джорджиана разделила с ним завтрак, устроившись не в кресле на другом конце стола, а справа от него со своим шоколадом и тостами. Спросила, хорошо ли он спал.

– Вполне хорошо, спасибо, – уверил он, взглядом запрещая возможное продолжение, но она лишь улыбнулась в ответ.

Момент был самый подходящий, и он отставил свою чашку.

– Джорджиана, я совсем не занимался тобой с самого приезда, – он покачал головой на ее протесты, – да, это правда, дорогая. Я не был здесь во время жатвы, так что пришлось наверстывать, но этому конец. Я хочу загладить свою вину за сверхзанятость, и теперь я полностью в твоем распоряжении. Чем ты хочешь заняться? – Засмеялся ее недоверию и серьезно добавил. – Уверяю тебя, я сдержу слово. Все, что пожелаешь. Приказывай.

Он откинулся в кресле, улыбаясь в ожидании ответа.

– Я не могу не верить тебе, брат, – поспешила Джорджиана уверить его, – Видишь ли… ну, сегодня же воскресенье.

– Да, – ответил он, опять поднимая чашку, – но из-за снега до Лонгборна не добраться. Думаю, лучше пропустить сегодня службу.

– Наверное, ты прав, Фицуильям. – Она опустила глаза вниз к тарелке и снова глянула на него. – Но я бы хотела… я делала это прежде, но сейчас столько снега, я бы не смогла поехать без тебя, но ты ведь можешь править санками.

– На санках! – С изумлением он посмотрел на нее. – Ты хочешь покататься по снегу?

– Не просто покататься. – Она взглянула на него и отвернулась. – Ты помнишь, я писала, что стала навещать наших арендаторов и семьи работников, как это делала наша мама?

– Да, я помню, – возразил он, – но, Джорджиана, мама никогда не «навещала» их в прямом смысле. Это была просто формальность, она посещала раз в квартал хозяйства крупнейших арендаторов. – Он неодобрительно посмотрел на нее. – Ты же не хочешь сказать, что именно ходишь по домам?

Она поежилась при таком тоне, но ответила.

– Каждое воскресенье в полдень. Я разделила имение на части и навещаю их по очереди. Нет, не всех, но самых бедных и с детьми…

– Джорджиана! – Дарси в ужасе отпрянул. – Господи Боже, о чем же ты думаешь? – Он оттолкнул свое кресло и вскочил на ноги. Джорджиана побледнела. Он провел рукой по волосам и с недоверием посмотрел на нее. – Это немыслимая вольность для члена семьи Дарси из Пемберли! Эти визиты надо прекратить!

– Но, Фицуильям…

– А как же болезни? – перебил он, расхаживая перед ней, – Хотя я могу гордиться здоровьем народа Пемберли, инфекции в низших слоях обычное дело... даже здесь. – Эта угроза заставила Дарси содрогнуться, но тут новая мысль пришла к нему в голову. – Ты же не можешь ездить одна. С кем ты занимаешься этим безумием? Я хочу…

– Брат! – Голос Джорджианы был спокойным, но настойчивым. – Прошу, выслушай меня. – Он остановился. – Прошу, – повторила она, указав на кресло. – Мне очень тяжело огорчать тебя, но трудно разговаривать, когда ты возвышаешься надо мной.

Ее слова почти повторяли замечание Бингли о его «устрашающей гримасе» и отрезвили, но не смирили его. Он коротко кивнул и уселся в свое кресло.

– Фицульям, я больше не могу жить в тупой бездеятельности, – мягко начала она, – Моя музыка, мои книги, и все прочее, на что я убиваю время – это все прекрасно, но это не то, ради чего стоит жить.

Дарси возмущенно дернулся в кресле.

– У тебя лучшее образование, какое только может получить женщина твоего круга. Как же ты можешь говорить, что это чепуха? Что ты вообще можешь понимать в твоем-то возрасте, чтобы судить об этом? – Он был возмущен.

– Я знаю, кто я такая, брат, и что я собиралась сделать, несмотря на все мое образование и преимущества положения. – Когда Дарси понял смысл ее слов, он быстро спрятал глаза. – После Рамсгейта все мои иллюзии были как на ладони. Моя жизнь – это бессмыслица, украшенная никчемными побрякушками. Ничто не подготовило меня к противостоянию коварству Уикема.

– Если бы за тобой был должный надзор… если бы я не был так беспечен…

– Фицуильям, – настаивала она, – мое собственное глупое сердце участвовало в его кознях, это я сама дописывала слова любви к его пустым высокопарным фразам. Ты меня понимаешь? – Она подалась вперед, не сводя с него взгляда. – Мне нужно было понять, нужно было осознать все зло моего положения и молиться, чтобы то, что я обнаружила, волей Провидения послужило мне во благо. – Она встала и, подойдя к его креслу, опустилась перед ним на колени.

– Джорджиана! – Пораженный, он схватил ее за руки и хотел поднять, но был остановлен выражением ее лица.

– Дорогой брат, был бы при этом или не был, был бы это Уикем – или кто иной, но истинный мой враг был не снаружи. Он был внутри. Уже лишь за одно это открытие, за его исцеляющую силу, я благодарна Господу за случившиеся. – Она помедлила и вгляделась в его лицо в поисках понимания, но его не было. Напротив, вспомнил ту ее затею, на которую он мог выплеснуть свое раздражение.

– Значит, в этом повод для этих «визитов» и того нелепого письма Хинчклифу? Ты полагаешь, что сможешь искупить эти самые твои внутренние пороки некоторым излишеством благотворительности?

– Ты велел ему не трогать фонд? – Спросила она, отнимая руки.

– Моя девочка, ты про «Общество возвращенных на истинный путь девиц Графства»? Он не смог избавиться от нотки презрения в голосе, встал и налил себе кофе на буфете. – Откуда ты вообще знаешь о таких женщинах? – Бросил он ей через плечо. – В высшей степени неприлично девушке твоего возраста даже знать о них, не говоря уже о пожертвованиях в сто фунтов в год! И двадцати от твоего имени будет более чем достаточно, причем однократно.

Он оглянулся на нее, подняв ложечку помешать сливки, но тотчас опустил ее. На ее лице было именно то потерянное выражение, с которым ни он сам, ни его кузен так и не смогли ничего поделать.

– Дорогая, что с тобой? – Проклиная свою неосторожную прямоту, подошел к ней взять ее за руки, но она уклонилась.

– Девушке моего возраста, брат? Общество спасает и таких, и даже тех, кто моложе меня, Фицуильям.

– Да, это правда, Джорджиана, – ответил он осторожно, – но это не должно тебя беспокоить. Полно других, более важных случаев…

– Я хочу пожертвовать именно этому фонду, – голос дрогнул, но подбородок она подняла выше, – потому что я… Потому что я могла бы стать одной из них.

– Никогда! – при одной только мысли об этом Дарси охватила слепая ярость. – Да как ты только могла подумать об этом!

Джорджиана покачала головой.

– Я верила Уикему, Фицуильям! Верила так же, как эти бедняжки верили тем, кто завлек их в свои сети. Что бы было, если бы ты не приехал в Рамсгейт? Уехала бы я с ним? – Дарси молчал. – Заглянув в свое сердце, брат, я должна признать, что, несмотря на всю твою любовь и заботу, несмотря на честь принадлежать к роду Дарси, я бы уехала с ним. Настолько я потеряла голову, настолько обманывалась. – Она остановилась, перевести дыхание.

– Я бы искал тебя, Джорджиана, – Дарси наклонился к ней, голос охрип от душивших его чувств, – пока не нашел бы. Уикем именно этого и хотел, чтобы вы оба были найдены, так что…

– Да, чтобы он мог потребовать выкуп за мою честь.

– Что ты имеешь в виду? – Резко спросил Дарси.

– После того, как Уикем с такой легкостью отказался от меня, я кое-что разузнала. – Пока она собиралась с силами, Дарси перестал дышать. – Священник, который должен был нас обвенчать, был просто актером труппы. Я была бы уверена, что я его жена, и тогда тебе пришлось бы заплатить ему за то, чтобы он женился на мне.

Слепая ярость пронзила Дарси до глубины души. Отвернувшись, он бросился к окну, но от прелестного пейзажа не было утешения.

– Видишь, Фицуильям? Может, мое положение чем-то и отличается от тех, кому я хочу помочь, но у меня есть ты, а у них – никого! Так дай мне сделать то, что я могу сделать для них! – Она подошла к нему, и, положив свою на его руку, мягко добавила, – И ты не понимаешь мои резоны, дорогой. Этим ничего не искупишь, я просто рада, что могу сделать хотя бы это и тем самым задобрить, может, Провидение.

Проникновенность ее речи сильно подействовала на него, но он не мог признать ее правоту.

– Когда ты желаешь отправиться со своими «визитами»? – Его голос был хриплым от сдерживаемого, чтобы не напугать ее, гнева.

– В полдень, если тебе будет угодно, Фицуильям, – ее улыбка, точно такая же, как у их матери, исчезла, когда она услышала, что:

– Это мне ничуть не угодно, – сказал он без тени любезности, – однако я, и только я буду сопровождать тебя во всех подобных вылазках в будущем, если таковые будут иметь место. Согласна ли ты подчиняться моим требованиям, касающимся твоей безопасности?

– Да, брат, – ответила она тихо.

– Тогда, что же, очень хорошо. В час пополудни.

Он кратко поклонился и вышел, сам не зная, куда его понесут ноги. Однако грозный звук его шагов предупреждал всех, что сейчас хозяину лучше не попадаться на глаза, так что он никого и не встретил. Кроме одного существа, стук лап которого по дубовому паркету скоро подключился к его собственным шагам, и Трафальгар бесстрашно затрусил рядом с хозяином.

– Ну, Чудище, чему на сей раз обязан? Опять разозлил беднягу повара, или Джозефа обманул? Или еще одна новая выходка требует моего вмешательства? – Трафальгар кратко взвизгнул и просунул морду под руку Дарси. – О, ты хочешь ласки, не так ли? Ну, давай.

Они оказались уже у кабинета, так что оставалось лишь войти. Дарси рухнул на диван, и, лишь минутку поколебавшись, Трафальгар улегся рядом, положив свою огромную голову ему на колени. Дарси невидяще вглядывался вдаль. Что же делать? Которую из проблем ты имеешь в виду? с сарказмом спросил его внутренний голос.

– О, Боже, полный бардак! – глубоко вздохнул он. Трафальгар опять просунул голову под его ладонь и лизнул ее. – Да нет, я не забыл о тебе, скотина ты эдакая! – Он стал гладить пса по голове. Тот вздохнул глубоко и еще крепче прижался к хозяину. – Кабы все мои проблемы так же легко разрешались. – Он поглядел в его счастливые глаза. – И что бы ты сказал, если бы тебе пришлось ехать в санях с визитами к местным дворняжкам? – Пес подняла голову, зевнул и снова улегся. – И я так думаю, но, уж если еду я, так ты – тем более.

Если бы он мог позабыть о нововведении Джорджианы в виде «Воскресной благотворительности», чему он неохотно подчинился,

Дарси бы сполна насладился традиционными волшебными радостями оставшихся до Рождества дней. Весь персонал огромного имения, от высшего до самого последнего по ранжиру чистильщика конюшен, казалось, исполнял все должное с легкостью и улыбкой, приближая Великий День. Весть о возобновлении старых обычаев после пяти лет траура по старому хозяину разнеслась далеко за пределы Пемберли и Лэмтона, вплоть до Дерби. Поэтому стало обычным делом отрывать нового хозяина от бумаг и книг для встречи очередного соседа, или же предупреждать его о том, что еще одна группа любопытных заехала осмотреть праздничное убранство Пемберли.

Хотя они так и не примирились, впрочем, и не спорили больше, об отношении к ее благотворительным визитам, Дарси не мог не поддаться подкупающему восторгу и энтузиазму, с которым сестра отдавалась подготовке к праздникам. Они дружно готовились к скорому приезду родственников. Вечерами, в уюте музыкального салона, сливающиеся в дуэте голоса брата и сестры, или звуки их скрипки и фортепиано наполняли радостью души обитателей дома.

Все же Дарси чувствовал бы себя вполне счастливым, если бы не те призраки, что будоражили его и днем, и ночью. Невозможно было проходить по разряженному, благоухающему Рождественской хвоей и пряностями дому и не вспоминать прошлое, Рождество с родителями. Их тени неожиданно появлялись, он оглядывался – они исчезали, и он отходил, в растерянности покачивая головой. Джорджиану, с ее еще детскими воспоминаниями, вряд ли мучили призраки. Но печальные воспоминания прошлого не были доминирующими причинами его неудовлетворенности. Не в них была причина беспокойства и чувства неполноценности, раздиравшие его на части почти всякий день и час.

Но все шло своим чередом, и к вечеру приезда дяди и тети все было в готовности. Джорджиана репетировала свою часть их дуэта, однако Дарси слонялся по салону, не в силах занять себя ничем привычным, пока не прозвучали последние аккорды музыки.

– Брат, ты просто не находишь себе места. – Донесся до него ее голос.

– Нет, просто беспокойство, я думаю, – он вздохнул, – может, волнуюсь, как там наши дядя и тетя в дороге. – Он взял свою скрипку. – Ты готова к моему вступлению?

– Беспокойство, Фицуильям? – Она добродушно фыкрнула. – Если это так, значит, ты «беспокоен» с самого приезда.

Дарси зажал скрипку под подбородком и провел смычком по струнам, проверяя настройку.

– Ты ошибаешься, конечно, – отбросил он ее догадки, – но это пройдет. – Он занял свое место рядом с ней. – Начнем сначала?

– В самом деле? – Джорджиана повернулась к нему. – Я бы хотела, чтобы ты вернулся к самому началу и рассказал всю правду. Что же в самом деле так беспокоит тебя, Фицуильям?

– Поверь мне, ты ошибаешься, Джорджиана. – Он смотрел не на нее, а на нотный лист перед ними. Что же сказать ей, если он сам не знает ответа?

– Я думаю, что ты одинок и тоскуешь по кому-то, – продолжала настаивать мягко Джорджиана.

– Одинок! – Сердито вспыхнул он, откладывая скрипку.

– И еще я думаю, что этот «кто-то» – мисс Элизабет Беннет, – закончила она уверенно.

Несколько минут Дарси молча изучал сестру, а мысленно – ее теорию. Похлопав его по руке, Джорджиана перешла к столику, взяла лежавшую на нем книгу с разноцветной шелковой закладкой. Осторожно раздвинула страницы, переложила цветную гирлянду на свою ладошку и вернулась к нему.

– Это не совсем обычная закладка для джентльмена, не так ли? – Улыбнулась понимающей улыбкой. – Если только это не сувенир, бесценный подарок от определенной леди. – Она приблизилась к нему, взяла его руку, повернула ее ладонью вверх и положила шелк ему на ладонь. – Твой взгляд витает по заснеженному саду, в пустоте, где никого нет, по комнате, будто меня тут нет. Вернее, словно тут есть кто-то другой. Тогда у тебя отражается то задумчивость, то

непреклонность, то такая потерянность в лице, что сил нет смотреть.

Он полюбовался яркими кольцами, но потом зажал их в кулаке.

– Может, ты и права, Джорджиана, но будет лучше нам обоим не мечтать о ней, потому что ее семья настолько ниже нашей, что союз с ней немыслим. Сделать ее женой хозяина и матерью наследника Пемберли – это было бы оскорблением для нашей семейной чести, а я поклялся беречь ее во всех отношениях, – и его голос дрогнул.

– О, Фицуильям, этого не может быть! – вскричала Джорджиана, всплеснув руками, – не настолько же низкого происхождения мисс Беннет, что вы с ней не можете быть счастливы.

– Никак не – мы с ней, – невесело рассмеялся Дарси, – леди столь низкого мнения обо мне, что, если она узнает… – Тут он остановился. – У нее нет причины менять свое мнение. Не стоит делать из меня трагическую фигуру, дорогая. Это не подходящая роль для меня.

Он наклонился и поцеловал сестру в изящную бровку.

– Но этот дар, разве это ничего не значит? – воскликнула она.

– Просто украден, дорогая! – Он засунул шелк в карман жилета. – Она забыла его в Незерфилде, а я стащил, – признался он. – Видишь, все это более фарс, чем трагедия. Или, комедия, не могу знать. Пожалуй, надо спросить у Флетчера. Он должен знать.

Джорджиана тревожно вгляделась в его лицо.

– Ты любишь ее?

– Я не знаю, – спокойно сказал он после паузы, – у меня нет опыта в этих разновидностях чувств. – Он усадил ее на диван. – Я знаю, что такое любовь к семье, к дому, к чувству чести. Но вот эти узы между мужчиной и женщиной… Он подумал. – Я наблюдал исключительно возвышенные отношения между нашими родителями, иногда и у других, но это скорее исключение. Мужчина и женщина заявляют, что безумно влюблены друг в друга, а через несколько месяцев изо всех сил отрицают это. Это и есть любовь? Не думаю. Скорее это страсть, подогретая красивым личиком или эффектными манерами.

– Значит, – медленно выговорила Джорджиана, – для тебя мисс Элизабет – не более чем красотка, которая завлекает…

– Не надо, моя девочка. – Дарси вспыхнул, догадавшись, что она имела в виду, – Конечно, нет, крайне бестактно даже думать так! – Но, заметив ее недовольство тем, что он уходит от ответа, продолжил. – По крайней мене, она для меня «более чем», как ты выразилась. Я восхищаюсь ее остроумием, живостью, и ее добротой тоже. Мне нравится встречать отвагу и вызов в ее глазах, когда она говорит то, что думает. Эти две ипостаси чувств очень трудно разделить.

– И ты скучаешь по ней, я знаю это. Тем не менее, ты не готов признать, что это любовь? – подталкивала его Джорджиана?

– Не смею, и не стану, – твердо ответил он, – для чего это? – подавил он ее попытку возразить. – Я уже объяснил тебе почему, в интересах обоих, это следует признать бессмысленным!

– Но, что если только с ней ты мог бы стать счастливым?

Дарси поразила прямота ее вопроса. Но и его тайные сомнения, и терзавшие его видения требовали ответа. Мог бы? В кармашке жилета грелись шелковые прядки: три зеленых, три желтых, синяя, розовая и лиловая, сплетенные искусными руками.

Если бы эти прекрасные глаза смотрели на него так, как это ему снилось порой… Эта мысль захватила его, но реальный ее взгляд наяву ему забыть не удавалось.

– Бингли! – простонал он, озадачив сестру.

– Мистер Бингли? – Повторила она, вернув его в реальность. – Он тоже влюблен в Элизабет?

– Нет, вовсе нет, – твердо ответил Дарси, – но он играет немалую роль в этой путанице, которую я не имею права разглашать. – И добавил, предвосхищая ее вопрос, – нет, Элизабет не влюблена в него. Этим тебе придется удовлетвориться, дорогая, мне же придется искать себе успокоения в другом месте, несмотря на мои желания. – Он засунул шелк обратно в карман и поднялся. – Что же, теперь приступим к репетиции? – Он протянул ей руку, она изящно протянула свою. Подвинул скамеечку для нее и взял свою скрипку.

– Фицуильям, ты не возражаешь, если я буду молиться – об этом? – Его глубоко тронула ее сострадание и забота, и, хотя он не мог вполне принять этот новый склад мыслей, остаться равнодушным к любви, струящейся из ее глаз, он не мог.

– Нет, дорогая, не возражаю. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Смертные мужского полу крайне плохо справляются с сердечными проблемами. – Он выпрямился и опять приложил скрипку к подбородку. – Но непростительно с моей стороны было бы не напомнить тебе, что мы живем не в век чудес, так что не так легко будет распутать эту головоломку.

– Ричард, Господи, рад видеть тебя! – Дарси схватил кузена за руку и втащил его в холл Пемберли, спасая обоих от порывов колючего снега. – Как поездка – ужасно? Как тетушка?

– Нормально, а Фицуильям пусть сам за себя ответит, – донеслось откуда-то из-за необъятного пальто полковника, – да, конечно же, ужасно, как и бывает в это время года.

Строгое лицо леди Мэтлок выплыло из-за плеча сына.

– Но это не значит, что мы сожалеем, что приехали. Рождество в Пемберли этого стоит.

Дарси подошел к ней и глубоко поклонился, прижав руку к груди, затем приложился к ее подставленной щеке.

– Что же, мой дорогой, – тепло ответила она, – Чудесно снова увидеться с вами. Мы не виделись целую вечность, – она отправила верхнюю одежду в руки подбежавших слуг, которым еще предстояло разгружать экипажи и повозки семейства графа.

– Я был в провинции, мэм, – отвечал Дарси, – навещал новоприобретенное имение моего друга.

– И охота была прекрасной, – добавила тетка, снимая перчатки, – да, да, я не раз уже слышала эту историю.

– Именно так, – улыбнулся в ответ Дарси и обернулся приветствовать своего дядю. – Мое почтение, милорд.

– Дарси! – Граф Мэтлок и хозяин Пемберли поклонились друг другу, потом крепко пожали друг другу руки. – Ваша тетя права. – Он слегка повернулся к жене. – Как и всегда, моя дорогая. – Она сделала реверанс в ответ на такое неслыханное признание, а его светлость лукаво поглядел на сына своей сестры. – Мы почти не видели тебя осенью. И если действительно добрая охота удерживала тебя там, тогда, как глава семьи, я желаю знать все об этом рае.

– Всему свое время, Отче, – прервал его младший сын, – Б-р-р, холодина, как у ведьмы в… э, носу. Фиц! Что-нибудь разогнать кровь? Мой брат может чем-нибудь подкрепиться, а, Алекс?

Лорд Александр Фицуильям, виконт Д’Арси, бросил на брата испепеляющий взгляд, прежде чем поклониться кузену.

– Не обращай внимания на него, Дарси. Мы послали малыша в армию, а он еще даже не научился манерам джентльмена.

– Все это только ради тебя, брат!

– Ричард, не сваливай на меня вину за твои ужасные манеры! – Парировал Д’Арси.

– Как видишь, Фицуильям, твои кузены до сих пор не способны выдержать и получаса в одной карете не поругавшись, словно дети. – Леди Мэтлок повернула свое суровое лицо на возвышавшихся над ней сыновей, – Но где же Джорджиана?

Дарси предложил руку своей тетке.

– Она ждет нас в Желтом салоне, мэм, в компании целой горы закусок, приготовленных специально для вас. – Он глянул через плечо на кузенов и дядю. – Включая «укрепляющие» чаи и кофе, которые, если пожелаете, дополним еще чем-нибудь покрепче.

Добавление преобразило физиономию полковника.

– Так вперед, Фиц! Не заставляй же нашу кузину ждать!

Дарси засмеялся и повел родственников наверх. Они вошли в комнату в бледно-лимонных тонах со светлыми панелями в виде переплетающихся роз и виноградных лоз. Окаймление камина было выдержано в той же манере и обрамляло прекрасное зеркало, которое отражало величественное пространство салона и освещавшие его изящные канделябры из золота и хрусталя. Задуманный еще леди Энн, салон обладал чудесной возможностью согревать зимой и освежать летом, что делало его любимейшим местом собраний в доме. Рождественские украшения сразу же произвели свое волшебное воздействие на вошедших, так что встречавшая их Джорджиана показалась им ангелом на фоне праздничных декораций.

– Моя дорогая деточка! – Воскликнула леди Мэтлок, прежде чем Джорджиана поднялась из реверанса. – Это просто чудо! Ты превратилась в молодую женщину, пока твой брат держал тебя здесь в заточении! – Она подошла к племяннице, и, взяв ее за руки, повернулась к племяннику.

– Фицуильям, почему твоя сестра до сих пор не в Лондоне?

– Мэм, – запротестовал Дарси, – ей всего шестнадцать лет.

– Шестнадцать! Только шестнадцать! Хорошо, конечно; но это не может так продолжаться. Не годиться юной леди ничего не знать о столице и обществе перед ее первым сезоном. О чем ты только думаешь, Фицуильям?

– Тетушка, прошу вас… не сердитесь на брата, – поспешно вмешалась Джорджиана, – я оставалась в Пемберли исключительно по собственному желанию. – Она улыбнулась недоверчивому виду тетки. – Но он желает, чтобы мы вместе поехали в Лондон после Рождества.

– Он просто обязан желать этого, дорогая. – Леди Мэтлок удрученно взглянула на племянника. – Не удивительно, что у тебя нет времени сопровождать молодую девушку, в твоем-то возрасте, Дарси, да еще поспевать повсюду за своим кузеном.

– Матушка! – запротестовал Фицуильям.

Леди Мэтлок пропустила его замечание мимо ушей.

– Привози ее к нам, когда мы с Их светлостью вернемся в столицу. Мы представим ее невесте Д’Aрси при первой же возможности.

Реакция брата с сестрой была как раз такой, о какой она мечтала.

– Невесте? – Воскликнули Дарси и Джорджиана и тотчас окружили кузена с поздравлениями, которые он принимал, неловко улыбаясь.

– О, Алекс, какая радость! – не могла успокоиться Джорджиана.

– Да, э-э… конечно, ты права. – Д’Aрси послал брату предупреждающий взгляд и потом добавил – Именно о такой виконтессе, как Леди Фелиция, я и мечтал всю жизнь.

– Дочь Его светлости, Маркиза Челмсфорда, – не удержался лорд Мэтлок, – гордость их семьи, а скоро и нашей. Это прекрасный брак.

Дарси не спускал глас с кузена, которого эти похвалы касались непосредственно. То, что так нахваливал в леди Фелиции Лауден его дядя, было правдой, но не всей правдой. Собственно, она была звездой предыдущего сезона и покорила Лондон красотой, манерами, происхождением и богатством. Дарси был одним из тех, кто был удостоен чести сопровождать ее несколько раз в оперу и на балы, но скоро уяснил, что юной леди восхищения одного обожателя явно недостаточно. Он же был не из тех, кто удовлетворится ролью статиста в хоре, поэтому, хотя и не без сожаления, уступил свое место другим. Все же леди Фелиция была идеалом женщины высшего общества, посему ощутимое недовольство Ричарда триумфом брата не могло не удивлять. Заинтригованный, Дарси взглядом задал вопрос Фицуильяму, но тот лишь мельком изобразил кривую гримасу.

Ладно, тогда попозже, сказал он себе и переключился на исполнение хозяйских обязанностей. Не такое тяжелое оказалось бремя на сей раз, ибо к его изумлению, Джорджиана справлялась с ним прекрасно, хотя смущенно улыбаясь. Ему была оставлена лишь почетная роль хозяина хрустального графина с бренди и собеседника для его родичей мужеска пола. Иногда он ощущал на себе ее взгляд и просьбу о помощи, и устремлялся на выручку. Но чаще всего было достаточно поддержать ее улыбкой, показать ей, что все в порядке. Он заметил, что Фицуильям не сводил с нее пораженного взгляда, и, наконец, бедняга не выдержал. С уморительной благочинностью он переместился на кресло близ дивана, на котором она беседовала с его матерью. Вернулся он уже с физиономией человека, озадаченного неразрешимой загадкой до конца своих дней.

Желание Дарси поговорить с кузеном наедине исполнилось даже быстрее, чем он ожидал, потому что на следующее же утро, во время его упоения одиночеством, завтраком и газетой, над этой самой последней появилась физиономия Фицульяма.

– Ричард! Рановато для тебя, тебе не кажется? – Дарси опустил газету и указал на еще горячие блюда на серванте, и, добавив, – Прошу, угощайся, – вернулся к своей газете.

Ричард налили себе чашку кофе крепкой, особо приготовленной для Дарси смеси, захватил сладкую булочку из корзинки английского фарфора, и, зевая и вздыхая по очереди, рухнул в кресло.

– Отдых получает только тот, кто его заслужил, не так ли, – сухо отметил Дарси третий подряд зевок кузена. В ответ на убийственный взгляд полковника через стол он сложил свою газету.

– Ты считаешь, что я не заслуживаю, – ответил тот недовольно. – В этом ты, возможно, прав, по крайней мере в том, что касается моего брата. Я просто обожаю докучать ему. – Он откинулся на спинку кресла с видом истинного философа. Думаю, что меня провоцирует это его неизменное выражение оскорбленной невинности, которое пробуждает в моей душе не лучшую ее часть, и я не могу удержаться от того, чтобы запустить в него тем, что попалось под руку.

– Тебе не нравится твое отношение к нему? – Дарси недоверчиво покачал головой и отпил из чашки. – Ричард!

– Ни в коем случае, Фиц! Я лишь констатирую всем известный факт, что всякое действие вызывает равное противодействие. А так как я, конечно, во всем, кроме возраста равен Алексу… – Он уселся, развернув демонстративно плечи. – Я считаю себя оправданным, пусть и не совсем юридически законным образом. Это же просто физический факт, кузен! – Полковник в полном удовлетворении от своей теории впился в сладкую булочку, безучастный к тому, что его кузену стало трудно проглотить даже глоток кофе.

Поставив чашку на место и потянувшись за салфеткой, Дарси приглушенно выдавил:

– Ричард, это же пародия на софистику и…

– Расскажи-ка о Джорджиане, – перебил его Фицуильям голосом, не позволяющим забывать, что его обладатель – командир.

– Я даже не представляю, с чего начинать, сам до сих пор теряюсь в догадках.

– Она ведет себя совершенно естественно, беседует с нами всеми так мило, словно это для нее самое обычное дело. Я просто не могу поверить, что это та самая девочка, которая несколько месяцев назад не смела поднять головы и посмотреть мне в глаза. – Фицуильям задумчиво отпил кофе. – Как она тебе показалась, когда ты приехал?

Дарси наклонился вперед.

– Сначала была какая-то скованность между нами, и я подумал это все та же меланхолия, но это не так. Она действительно совсем другая, Ричард! Определенно не та, что была после Рамсгейта, и я тебе скажу, даже не та, что была до.

– Ты говорил с ней об этой ее благотворительной идее?

– Разумеется. – Дарси закатил глаза. – Она не сдается ни в какую и, более того, еще и ездит с воскресными визитами к беднякам.

– Господи Иисусе!

– Именно, – согласился Дарси, – а ты находишь в этом какой-то смысл, Ричард?

Его кузен медленно отрицательно покачал головой.

– Странное начало, скажу я тебе. Я слыхал о подобном, но это не то. – В молчании оба потягивали кофе, пока Ричард не подвел итог. – Фиц, ты прекрасно знаешь, что Джорджиана дорога мне, это правда, и ее счастье для меня не менее важно, чем для тебя. – Он подождал, пока Дарси не кивнет ему утвердительно, и продолжил. – Не скажу тебе – как и почему, но в душе я знаю точно, что Джорджиана сейчас счастлива, и что тень Уикема уже в прошлом. И мой совет тебе, старина – не приставай ты к ней с расспросами!

– Пожалуй, обратный тому, что дала мне ее компаньонка!

– Компаньонка?

– Миссис Эннсли, вдова священника, прибывшая ко мне с безукоризненными рекомендациями. – Фицуильям пожал плечами. – Сейчас она гостит у сыновей в Уэстон-Супер-Маре, они на каникулах. Это она советовала мне расспросить Джорджиану, но сделать это в открытую я так и не осмелился.

– Ну, видишь, Фиц – это все и объясняет! Вдова церковника!

– Возможно, – ответил Дарси, – но она отрицает! – Оба поставили чашки, оба встали. – Так что мы топчемся на месте, и ни один не решается сделать следующий шаг.

– И не надо, Фиц, – Ричард хлопнул его по плечу. – Мать просто была в восторге от нее прошлым вечером, отец сказал, что – словно его сестра к ним вернулась. Сейчас ведь Роджество – пусть отдохнет!

– Ты понаблюдаешь… проследишь за ней? – Дарси не отступал.

– В этом – по рукам, кузен. – Они пожали руки. – Ну, а теперь моя очередь загадывать тебе загадки. Моя дверь, без сомнений запертая мною на ночь, была обнаружена открытой утром и, Господь тому свидетель, не более чем один из моих башмаков – исчез!

Слова Писания службы в канун Рождества отражались от старых стен церкви Св.Лоренса, где собрались все от мала до велика округи. Древняя церковь сияла в свете канделябров и их бликов на серебре и золоте утвари, и освещала деревянные панели, украшенные в часть праздника остролистом. Но сегодня не менее красоты святилища взоры прихожан притягивала скамья семьи Дарси, вернее ее нынче такие многочисленные обитатели, ведь вся семья Его светлости графа Мэтлока была тут, вместе с хозяином Пемберли и его сестрой. Те, кто убедился своими глазами в приезде семейства Его светлости, тем самым уверились и в том, что в Пемберли снова будут знаменитые празднования Рождества. А перешептывания и кивки скоро разнесли среди прихожан вести о том, что сытный стол и изрядная доля веселья в канун Великого дня всем и каждому гарантированы.

Стройный серьезный владелец Пемберли и его сестра стоя читали строчки Писания. Дарси в несчетный раз блуждал глазами по роскошным витражам, знакомым с детства. Сколько раз сидел он здесь рядом с отцом, стараясь совсем по-мужски не болтать ножками, а вести себя «как настоящий Дарси», и дивные окна освещали его.

Рядом звучал чистый голос Джорджианы, который переключил, наконец, его внимание с окон на слова молитвы. Он взглянул на нее, но шляпка не позволяла ему видеть ее лицо.

– …Нашу сущность, на сей раз чистую, как новорожденное дитя.

Она подняла голову, глаза ее сияли. Он проследил за ее взглядом – она любовалась теми же витражами, что и он. Он опять обернулся к ней, и очарование ее лица смирило его недавнюю досаду на избыток ее благочестия, которое так раздражало его ранее. И в самый раз, ибо в этот миг она обратила к нему свой трепетный взор.

– …Единый Боже, и бесконечный мир Божий. Аминь.

– Аминь, – хором повторили они. Ласково улыбаясь, он глазами задал вопрос, но она только покачала головой и сосредоточила на молитвеннике ставший уже задумчивым взгляд. Ему теперь полагалось угадывать ее мысли, так что и он тоже погрузился в текст.

– …Да возрадуйся Господу, истинно говорю тебе, возрадуйся.

Давно известные слова писания пронзили его с новой, верховной силой, и Дарси вдруг осознал, что рядом с ним стоял совершенно реальный повод для радости. Ведь, вопреки его упущению, которое сделало возможным вмешательство зла, а позже вопреки его полной неспособности спасти Джорджиану из пучины отчаяния, сейчас она стояла рядом, чистая и невинная, и вовсе не по мановению его руки.

– …Но молитвами и просьбами, да благостью направляй свои молитвы Всевышнему, и Его бесконечное милосердие, превосходящее мыслимое, обратит ваши сердца и души и Иисусу Христу.

На словах «милосердие» он был сражен смыслом послания до немоты. Вновь подняв книгу, он повторял строчки и смотрел на сестру, но чертов чепчик… Это и есть то, что она хотела ему сказать?

Остаток службы не привнес ничего нового, и скоро вся паства поднялась для финального гимна. Слова, ставшие частью его души лились в унисон с другими, но сияние цветов божественных витражей притягивали и вдохновляли его с новой силой. Они были залогом того, что все прекрасно в этом лучшем из миров. Маленькая ручка обвила его руку с теплым и нежным пожатием. Он улыбнулся ей, но… не к нему она обращалась, а туда же, к витражам… нет. Не к ним! А за, далее! Он понял это, как понял и то, рядом с ним незнакомка.

– Эх-е-м. – Ричард вернул Дарси в этот конкретный миг времени. – Я думаю, что ее зовут Джорджиана Дарси. Могу я представить вас?

– Что? – Джорджиана со смехом взглянула на брата, потом на кузена.

– Твой брат, похоже, чем-то очень поражен, – протянул Фицуильям. – И если бы речь шла обо мне, то это была бы вот эта очаровательная шляпка. Зная же Дарси, я уверен, он обдумывал какую-то великую проблему, ну а ты просто оказалась препятствием на пути его взора.

Дарси возблагодарил кузена лишь кратким леденящим взглядом из-под нахмуренных бровей и вышел в проход вдоль рядов.

– Ого! Грандиозный, никак не менее, был вопросище! – продолжал Фицуильям. – Но что же это могло быть?

– Ричард! Исчезни! – прошипел ему Дарси.

– Нет, думаю, не вопрос. Нет. Эта гроза скрывает философию.

– Философию! – Воскликнул Д’Арси, подходя к ним. – Что я слышал, Ричард произнес подряд слова «думаю» и «философия»? Дарси, скорее зови епископа, ведь истинное чудо случилось в этих стенах. Хвала небесам, ведь мой брат обрел Мысль!

– Я на редкость одарен, Алекс, – огрызнулся Фицуильям, – странно, что ты этого не знаешь, но не сомневаюсь, что леди Фелиция просветит тебя. – Д’Арси просто оцепенел от такой бестактности, его глаза заметались между Дарси и братом, лицо перекосилось.

– Пошел ты к черту! – Прошипел ему Д’Арси ему, и, круто развернувшись, пошел прочь по проходу вон из церкви, не обращая внимания на приветствия собравшегося в церкви люда.

В гневе Дарси повернулся к тому кузену, что остался здесь и тоном, не допускающим возражений, потребовал:

– Я буду крайне благодарен, если вы не будете препираться публично, тем более, если вас может видеть и слышать моя сестра.

Фицуильям осекся сначала от неожиданной атаки силами до сих пор дружескими и уже развернул плечи для отражения ее, как вдруг встретился с озабоченными глазами Джорджианы.

– Прости, Джорджиана, – он даже вспыхнул от стыда, – я забылся, но заметь, меня спровоцировали. – Он посмотрел на Дарси. Опять повернулся к Джорджиане. – Но я не должен был поддаваться уколам Алекса. Прошу простить меня, кузен.

– Охотно прощаю, кузен, – откликнулась Джорджиана, – Только я боюсь, кузен Алекс очень расстроен, так что скорее это его прощения ты должен желать.

Легкая улыбка прогнала недовольство с физиономии Фицуильяма, и он изящно запечатлел поцелуй на ее затянутой в перчатку ручке, признавшись:

– Ты совершенно права, моя дорогая девочка, и я полностью подчиняюсь тебе. Дарси, надеюсь, ты меня извинишь. – Он кивнул кузену и ринулся по коридору в толпе, проложенному его братом.

Брат и сестра проводили его взглядом, потом обернулись друг к другу, а Дарси предложил свою руку. Джорджиана оперлась на его руку, и они направились к старинным дверям церкви.

– Я крайне удивлен поведению наших кузенов и не могу понять, как они осмелились так забыться в твоем присутствии, Джорджиана. Но я должен признать, ты уладила это дело просто мастерски! – Дарси чуть не рассмеялся. – Я не могу припомнить, чтобы Ричарду так скоро пришлось раскаяться. Это – просто чудо!

– Чудо? – Джорджиана улыбнулась. – Спасибо за комплимент, но в церкви или нет, я не могу позволить себе такое самодовольство.

– Это делает тебе честь, – мягко ответил Дарси. Они вышли из церкви и подошли к экипажу. Дарси подсадил Джорджиану и поднялся сам. Устроив сестру, дал знак трогаться и откинулся на подушки. Сначала упряжка под управлением Джеймса медленно пробиралась по церковному холму, потом по узким улочкам Лэмтона. Потом они мимо промелькнул старый каменный мост через Ере и они покатили по дороге к Пемберли.

Хотя лицо сестры было обращено к окну, Дарси видел ее щечку из под оборок шляпки. И видел, что ее мысли заняты чем-то тревожным. Он слышал сдерживаемые вздохи, но решил дождаться, пока она не соберется с мыслями. Наконец, она неуверенно обернулась к нему.

– Фицуильям, ты помнишь слова сегодняшней проповеди?

– Которые именно, дорогая? – серьезно спросил он.

– О призыве к доброте и милосердию Господа нашего в «He has given us to run». – ее голос выдавал несомненное волнение.

– Да, помню, – ответил он просто.

– Когда ты сказал, что я привела кузена Ричарда к раскаянию, это была не моя заслуга, но милосердия. Милосердия всепрощения, искренне принятая и данная, вот что стало причиной его раскаяния.

Она так дрожала, что Дарси укрыл ее своим покрывалом.

Он взял ее за руки и потер их своими ладонями.

– Но, Джорджиана, милосердие следует своим путем. Не по «мановению скипетра», если верить барду, и оно могущественнее, чем «коронованный монарх», оно…

– «Дважды благословенны», – ответила она цитатой, «дающие и берущие». Фицуильям, я лишь дала Ричарду то, что он был готов принять, и мы оба благословенны в равной степени.

Дарси тяжело вздохнул и спрятал ее руки под покрывалом, словно она все еще была маленькой девочкой.

– У меня тоже есть вопрос к тебе. Эта фраза «И ход вещей Господень превыше всякого понимания». Ты это хотела мне сказать? Что своему исцелению от… всего этого… – Он не смог закончить, не находил слов.

– От милосердия Господня? – помогла она ему мягким тоном, – Да, мой дорогой брат, именно так.

Экипаж замедлил ход перед поворотом на аллею, ведущую к воротам, но оказалось, что окутавшая их тишина странным образом не способствовала продолжению разговора, и они погрузились в молчание, которое никто не решился нарушить.

К тому моменту, как Дарси предложил добравшимся, наконец, домой родичам разделить трапезу, приготовленную гордым и сгоравшим от нетерпения поваром, стало очевидно, что досадный раскол между отпрысками мужского пола графа преодолен. Причем, они общались с такой терпимостью и вниманием друг к другу, что это произвело большое впечатление на собравшихся за столом, особенно на их ироничного отца, чьи брови поднимались все выше и выше с каждой переменой блюд.

– Дарси, прошу, вели принести мне стакан содовой, иначе, боюсь, пресыщение вежливостью испортит мне пищеварение, – заявил Его светлость после очередного мирного обмена фразами братьев.

– Отче! – воскликнул Фицуильям, – а я-то думал, твой желудок улучшится именно после того, как мы с Алексом заключили мир.

– Так это мир? – Его светлость обвел взглядом стол, проверяя реакцию родных на такое невероятное заявление, – Д’Арси, а ты что скажешь?

– Именно так, как Ричард сказал, ваша светлость, – подтвердил охотно Д’Арси, отпив вина, – по крайней мере, в данный момент. – Улыбаясь, он поставил бокал на стол с подчеркнутой аккуратностью.

– Значит, есть шанс данный момент растянуть до бесконечности, – вздохнула леди Мэтлок, – потому что я молилась сегодня именно об этом. Так что я подписалась как свидетель под вашим пактом, Алекс. – Она пристально посмотрела на него, потом перевела взгляд на другого. – Ричард, если вы оба сдержите свое слово хотя бы до Богоявления, значит, я получила свой Рождественский подарок!

Оба сына милостиво изволили покраснеть, а Фицуильям поднялся и, взяв мать за руку, провозгласил:

– Да будет так, маменька. Твои джентльмены сохранят верность миру ради веселого Рождества и ради тебя лично.

Прищурившись, Дарси проследил за реакцией сестры на такую беспрецедентную сцену, разыгравшуюся перед их очами. У нее выступили слезы на глазах, когда Ричард почтительно склонился и поцеловал матери руку. А когда Алекс, подойдя с другой стороны, поцеловал мать в щеку, она прикрыла глаза. Что-то тихо прошептала, и даже слезинка скатилась по ее щеке. И поспешно отвернулся, прежде чем она смогла заметить его внимание.

После обеда джентльмены воздержались от своего бренди и сигар в пользу дам и обещанного увеселения. Джорджиана протянула руку сияющей от радости по причине примирения сыновей тетке и, заразившись ее счастьем, настолько забыла о своей роли взрослой хозяйки, что вскачь запрыгала за ней вниз по лестнице.

Дарси со смешанным чувством удивления и облегчения наблюдал рецидив детства в сестре. Дамы и Д’Арси двинулись в музыкальный салон, а он намеревался присоединиться к Его светлости, однако, заметив его с Ричардом серьезный разговор, не стал мешать и вышел обождать их за дверью. Ему вдруг остро стало не хватать воздуха. Боль его не прошла, он и ныне, пять лет спустя, страдал от тоски по отцу, охватывающей его порой вновь и с такой силой, что больших усилий стоило сдерживать готовые вырваться слезы.

Овладев собой, Дарси отправился в музыкальный салон. Возвращение роскошных Рождественских традиций в Пемберли было и бальзамом, и мукой для его души. Только в редкие минуты он не вспоминал о своих давних утратах и насущных обязанностях, и то лишь тогда, когда был увлечен радостями праздника, или позволял себе перенестись в недавние возбуждающие пикировки с Элизабет Беннет. Десятки раз он рисовал в уме минуты их танца на балу в Незерфилде, восстанавливая в памяти их разговор до мельчайшей подробности. Конечно же, ощущения ее пальчиков, покоящихся в его руке, движений ее гибкой фигурки в танце в унисон с ним не могли быть забыты. Как и необъяснимое ощущение близости при чтении одних молитв, при слиянии их голосов в звучании одних псалмов.

Эти дивные и мучительные одновременно воспоминания он мог считать дозволенными. Это правда, как он и признавался сестре, он не раз представлял себе Элизабет рядом с собой. Понравились бы ей дядя и тетя? Сады и парки Пемберли прекрасны, это общепринятая истина, но очаровали бы они ее или нет? Бывало даже, он думал, не слишком ли помпезным нашла бы она, скажем, орнамент этого серебряного блюда на столе. А как она восприняла бы удивительное превращение в его сестре? Ему остро не хватает близости родственной души; Дарси пришлось признать это, когда в очередной раз ему явилась Элизабет рядом с ним, и ее рука в его руке. Можно взглянуть и увидеть ее лукаво поднятые бровки, дразнящую улыбку на губах. Да, она смогла бы дать то утешение, в котором он нуждался. Где еще он найдет ту, что сможет сравниться с ней?

Звуки мужских и женских смешков и голосов донеслись до него, прогнав мучительные мысли и мечты, и Дарси вошел в салон. Д’Арси что-то шептал Джорджиане на ушко, она заливалась смехом, а леди Мэтлок любовалась этой сценкой.

– Нет! Это не может быть полной правдой, Алекс!

– Спроси у матери, если ты не веришь мне, кузина, – ответил Д’Арси с многозначительной улыбкой, – потому что твой брат ни за что не признается.

– Не признаюсь в чем, Алекс? – Дарси наполнил свой бокал.

– В том, что ты сбежал в один прекрасный Рождественский канун выступать в Дербиширском балагане, они как раз прибыли развлекать Лэмтон. Тебе было десять, кажется, и мы были в церкви Св.Лоренса, когда тебя хватились.

– Брат, этого не может быть! – Потрясенная Джорджиана смотрела на него.

Дарси кивнул, дегустируя вино.

– Это правда, но ведь мне было всего десять; и конечно, отец внушил мне по первое число за такой неподобающий поступок.

– Но наш дядя…?

– О, нашему отцу пришлось броситься на помощь вашему, иначе твоему братцу было бы нипочем справиться с целой кучей мальчишек из своры этих фигляров, – сияя, добавил Д’Арси.

– Алекс! – нахмурился Дарси, – Это не очень уместный разговор…

– Но это очень интересно! – послышался голос Фицуильяма от дверей, – Я очень хорошо помню этот случай, и как я подбадривал вас из экипажа. О, это была славная стычка, да! – Он поднял свой бокал, Д’Арси и Его светлость присоединились к нему. – И не смей уверять, что тебя не ободрали до костей, Фиц! Трое на одного, так, что ли?

Дарси кивнул.

– Четверо, просто из любви к точности. – Он повернулся к сестре. – Это было большой глупостью, которой я радовался только несколько минут, пока отец не вправил мне мозги.

– На задней части тела, – уточнил Фицуильям, – хорошо помню, что тебе пришлось выстоять весь Рождественский обед, и как я радовался, что не я на твоем месте.

– Послушаем, наконец, музыку? – Дарси воспользовался временным затишьем, ибо мужчины принялись вспоминать сходные «выяснения отношений» со своими родителями, чтобы сменить тему. И потом в течение получаса Дарси и его сестра развлекали своих родственников подготовленными дуэтами. Потом леди Мэтлок устроилась за арфой, струнами которой она управлялась не менее искусно, чем душевными струнами ее родичей, на которых снизошло умиротворение и воспоминание о прошлом и тех родных душах, которых не было больше с ними.

Когда арфа смолкла, Фицуильям препроводил мать на место и повернулся к остальным членам семейства.

– Я не музыкант, и не мучил себя репетициями, но если вы не против послушать… и присоединиться, если помните слова. – И он присел к фортепиано. И скоро все джентльмены семейства собрались вокруг инструмента.

Восславим те дни, что дороже

Всех прочих в году,

И ночи, что множат радости

Всех, от пэра до бедняка!

Награда ждет всякого счастливца

Кто от души веселится,

Утопив все обиды в музыке и песнях,

Прогнавших и лютую стужу.

Негоже тем, кто склонен дуться,

Вспоминать прежние обиды.

Не давай злобе взять

И душу твою, ни тело.

Тогда не погубят злобные взгляды

Твою юность и красоту,

И вместе веселыми проделками

Прогоним мы лютую стужу.

Это время для того, чтоб веселиться,

С соседями встречаться,

И сидя у костра, с любовью

Приветствовать друг друга.

Обиды забыты, в котле крышкой накрыты,

Печали же просто зарыты;

Старик и дитя споют Рождественскую песнь,

И умчится прочь лютая стужа.

И когда примчится Рождество,

Нарядное, как невеста,

Оно принесет двенадцать

Счастливых дней в каждый дом.

Сельские ряженые

Позабавят всех Рождественской пьеской,

И молодежь уж сделает все,

Чтобы выгнать прочь зимнюю стужу!

Импровизированный квартет со смехом раскланялся перед восхищенной аудиторией, принимая поздравления. И только сам Дарси видел за ними в полумраке ту, в подвенечном уборе, о которой он пел и грезил наяву. Прелестное лицо Элизабет.

Дата добавления: 2015-07-18