Не отвечают действительности распространяемые долгие месяцы утверждения, что действия социалистических государств были опрометчивыми и необдуманными.

Развитие в Чехословакии долго и тщательно анализировалось. Советские представители проявили большое терпение, чтобы убедить партийное и государственное руководство, что развитие идет к катастрофе. Состоялось не менее 10 совещаний на высшем уровне, где шли дискуссии об этом. Если советские представители решились на действия в пользу социализма в Чехословакии, необходимо осознать, что взяли на себя немалый риск и что заранее приняли политические потери, с которыми были связаны такие действия. Об этих потерях мы должны размышлять, как о жертве, которую взял на себя наш друг с целью помочь нам.

Опыт, который получил чехословацкий народ после августа 1968 года, дает нам право утвердительно ответить на вопрос, не пришло ли время для того, чтобы была переоценена точка зрения, которая была неправильной. Нам надо устоять сегодня на завоеванных позициях, чтобы правые и антисоциалистические силы не могли впредь рассчитывать, что можно ловить рыбу в мутной воде»

Франтишек КОВАРЖ,

из статьи «Говорить правду о 21 августа 1968 года»,

(журнал «Свет социализма», № 31 от 30.06.1969 г.)

* * *

- Ой, дождь-то налетел, словно лягушки на палатку прыгают! - удивляется рядовой Балыкин, проснувшийся сегодня первым. - Построения, наверное, не будет, - мечтательно потягивается он.

Ефрейтор Витт:

- Ха! Можно подумать, ты первый день в армии.

За палаткой и верно слышна команда на построение.

- - Теперь узнаем, что же произошло в природе за наше отсутствие? – выглядывает из палатки Витт и торопит: - Так и есть, выползаем, ребята, первый взвод уже строится…

На построении мне и двоим солдатам из взвода связи поставили задачу – после обеда произвести разметку для будущего лагеря батальона на отдаленном полигоне. На место работ нас доставил на своей машине комбат, который напутствовал: «Как стемнеет, идите прямиком лесом к шоссе. Там я вас поджидать буду».

Работали споро, но и темнело быстро.

- Ну что, хлопцы, конец работе! Перекурим – и на шоссе, темнеет уже, - говорю солдатам, а сам прикидываю в уме, какой дорогой лучше возвращаться. Решил, как и советовал комбат, идти напрямик лесом.

Друг за другом спускаемся извилистой лесной горной тропой. За плечами- катушка телефонного кабеля, топор и лопата. Вот и все наше вооружение.

В июльском лесу полумрак, на тропинку тянут руки-ветви деревья, шуршат под ногами листья.

- Идем, как партизаны в горах, - говорит один из солдат, тревожно оглядывая окрестности. Другой беззаботно насвистывает. Шагаю, как и положено командиру, впереди, выбирая и прокладывая путь.

Спустились в лесистый овраг, за которым наклонной стеной уходит в небо горный хребет.

- Давайте по овражку обойдем гору, за нею должно быть шоссе, - предлагает один из солдат. Подумав, соглашаюсь. Тем более, что совсем стемнело и ломиться по кустам в незнакомой местности – не лучший из вариантов.

Идем по овражку под переплетенными куполами деревьев, под ноги лезут пни и коряги, то и дело пересекает дорогу поблескивающий в ночи ручеек. Чертыхаясь, прыгаем с камня на камень, с трудом прокладывая дорогу. Спутники приумолкли, забыты шутки и насвистывания, руки все крепче сжимают топор и лопату.

- Смотрите - лежка! – испуганно выговорил один из солдат. - Не иначе кабан недавно в луже купался!

- Да нет, - успокаиваю попутчиков, - кабаны здесь не водятся. Мы недалеко от полигона.

А сам вспоминаю, что кабаны пробегали даже по нашему палаточному лагерю, а при выстрелах от мишеней порой отбегали косули и зайцы.

В чужой стране и незнакомой местности, вдали от людей и в ночном лесу мне самому неуютно, что же говорить об этих солдатах, которые всего по месяцу в армии. А потому стараюсь держаться бодро, уверенно иду впереди, громко подаю команды, подтягивая отстающих.

В таком темпе плутали часа полтора, спугивая иной раз с тропинки невидимого в темноте зверя. Замирая на месте, чутко прислушивались к затихающему шуму, вызванному его бегством.

Нам повезло - почти на ощупь наткнулись на асфальт. Впереди спасительным семафором маячили фары комбатовской машины.

Дорогой в часть, уютно подремывая на мягком сидении, лениво размышляю: завтра нужно провести батальонное комсомольское собрание, в первых числах августа – бюро, составить план работы на август. И радужной вспышкой озаряет мысль, мгновенно прогоняя сон: осталось в армии провести всего 3 комсомольских собрания и 6 заседаний бюро – ура!

- Слушай, камрад, помоги! - водитель- чех у застрявшей на обочине автомашины в растерянности развел руки.

Мы остановились.

- Да-а, - тянет наш водитель, - придется его буксировать. Только тяжелая больно машина…

- Ничего, потянем! – подбодрил его комбат.

И вот наш «уазик», натужно урча, тянет на буксире чужую машину. Прохожие удивленно провожают нас взглядом, а девушки с улыбками бросают в нашу армейскую машину полевые цветы. Это лучшая награда и лучшие заверения в дружбе.

Комбат с водителем мусолят в губах незажженые сигареты – ни у кого не оказалось в карманах спичек. В одной из деревенек остановились у группы мужчин, комбат приоткрыл кабинку:

- Камрад, запалку маемо?

Все поспешно зашарили по карманам. Один из мужчин с готовностью протянул коробок. Когда военные прикурили, он еще раз протянул нам коробок:

- Камрад, рус содруг, просимо! - предложено было так искренне, что отказаться и вернуть «запалку» владельцу представилось невозможным.

Не зря, выходит, наши флаги полощутся на ветру рядом с чехословацкими.

А вечером в наши затерявшиеся в Татрах палатки приехали с концертом санитарки из медсанбата в Зволене. Как повеселели, потеплели лица моих товарищей!

Сидим под открытым небом, не замечая дождя, а на площадке под тентом выступают девчата. Каждую песню, исполненную не всегда профессионально, отмечаем бурей аплодисментов.

До чего же, оказывается, истосковались все мы по девичьим лицам, по гражданской жизни.

Заметки

на полях

- Оставь, друг, покурить!

- Извини, не могу! Ребятам окурок во взвод несу.

Из армейского

дневника

· 08.10.69 г.

«Вот, Володя, служили мы с тобой служили, никому плохого не делали, - изрек на днях мой неунывающий друг и однополчанин сержант Володя Банников по поводу моего гвардейского знака на гимнастерке, - и на тебе, достукались, в гвардию нас записали! Так, чего доброго, и медаль получим!».

До медали не дошло, а вот благодарность родителям из части, как выяснилось позже, на нас направили.

* * *

Вчера ребята из нашей роты выезжали на уборку винограда – вернулись чуть живыми от переедания (иногда и лису назначают гусей пасти!) А сегодня на уборку подсолнечника направляют наш взвод связи, с которым сроднился и я, секретарь первичной комсомольской организации второго мотострелкового батальона в/ч 41337 гвардии сержант Владимир Федулов. Подсолнечником, конечно, сыт не будешь, но и без того интересно – смена армейской обстановки на гражданскую, новые впечатления и лица, непривычная для многих работа.

У моста через Дунай, что за военным городком, нас поджидал комфортабельный словацкий автобус. Уже в дороге, покачиваясь на мягком сидении, ефрейтор Витт, как всегда, острит:

- Да, ребята, удобства - почти как в бронетранспортере!

И, помолчав, признается:

- У нас бы в колхозе прислали за рабочими в лучшем случае полуторку.

- А знаете, что еще удивительно? – вступает в беседу мой сосед справа. – Вот

сколько по Чехословакии езжу - нигде не видел деревянных домов. Одни поселки городского типа - живут же люди! А им все мало, «заварухи» устраивают…

- А я вот иногда думаю: что мне армия? – рассуждает между тем Витт. - Вычеркнуто два года из жизни, и всего!

- Нет, мне армия много дала, - не соглашается с ним Ходжаев. - Дома у нас по другому. Столов - и тех нет, на земле сидим и едим. Вернусь - заведу новые порядки, - мечтает он. - Братишке скажу - иди служить, человеком станешь!

И вновь покачиваемся на поворотах асфальтного шоссе, ровными шеренгами обступают дорогу яблони. За ними - бескрайние равнины кукурузы, спелых подсолнухов. Вдалеке зеленеют виноградники.

На поле нас уже ждали местные крестьяне.

Ребят вооружили длинными ножами типа мексиканских мачете, вручили одну плетеную кошелку на двоих, мы заняли ряды подсолнечника – и за дело! Повсюду мелькают ножи, срезая головки подсолнухов и осыпая землю перезрелыми семечками. Но даже полущить их некогда – сзади, подгоняя, трещит работающий комбайн, куда высыпаем на обмолот заполненные подсолнухами корзины.

- Колючий, аллах его побери!

- Берись за стебель! Высыпать пора на обмолот!

Солнце. Пот. Паутина, Пыль. Мелькают руки, ловко орудующие ножами. Словно всю жизнь только и занимались тем, что срезали подсолнухи.

- А знаешь, Володь, почему все подсолнухи в одну сторону повернуты? - спрашивает работающий рядом Банников и поясняет: - Они к солнышку тянутся, вот в одну сторону и смотрят.

И снова взмахи ножей, наполнение корзин, стирание липкой паутины с разгоряченных лиц. Стали побаливать плечи, исколоты подсолнухом руки. В пыли и шуме едва расслышали впереди радостный голос:

- Хлопцы, а ведь все уже!

К началу поля возвращаемся на комбайне.

- Как у нас люди? – спрашивает комбайнер.

- Добре люди!- отвечаем возбужденно и радостно.

Отдыхаем на траве, сладостно расслабив ноющие мышцы. Ни мыслей, ни желаний – легкая пустота и в душе и в ярком над головой небе.

- Что это за такси катит? - лениво спросил Ходжаев, посмотрев в сторону деревушки.

Покачиваясь на рытвинах поля, к нам направлялась легковая «Шкода».

И как в доброй сказке из нее выпорхнули две феи в белоснежных передничках официанток. Из багажника машины появился на свет божий бак с наваристым борщом, на газетах разложили вареную колбасу, хлеб, поставили два ящика винограда, кошелку с яблоками, бутылки с минеральной водой. И это, как выясняется, солдатский обед в поле, нашенская скатерть- самобранка!

Обедаем, привычно расположившись в полевых условиях.

- Добрый обед! И виноград вкусный!

- Догадались черного хлеба привезти. Узнали, видно, русскую натуру…

И вновь жжет солнце, колют руки подсолнухи, опять трещит сзади комбайн.

Только под вечер закончили работу – поле оставили чистым.

Усталые и довольные, опять покачиваемся в мягком автобусе. Попутно подсело несколько чешек, вездесущие мальчишки уже бегают по автобусу в солдатских пилотках.

- Отговаривали председателя русских солдат приглашать, - рассказывает наш офицер. - Говорили, мол, русские только все попортят. А вы сегодня как жару дали - у них и удивление, и радость! – закончил он.

- А как же? - солидно подтвердил кто-то из наших солдат. - Русские не подведут, характер такой – особый…

* * *

А в части нас поджидало ЧП: все говорят о том, что в подвале крепости застрелился первогодок из показательной 7-й роты. Парнишка стоял в карауле, а проверять караул отправился дежурный по части самый строгий у нас майор Манукян.

- Как стоишь? - набросился он на часового. – Как автомат держишь? Дай

сюда автомат, проверю твое оружие!

Растерявшийся часовой передал майору свой автомат.

- В караульное помещение шагом марш! - приказал проверяющий часовому. - Доложишь начальнику караула, что тебя, разгильдяй, разоружил на посту майор Манукян! Твое оружие передам начальнику караула сам!

Потом было комсомольское собрание, на котором провинившегося товарища на чем свет костерили сослуживцы:

- Как ты мог на посту отдать кому-либо свое оружие? У нас показательная рота, а ты своим поступком свел на нет усилия всего коллектива: что теперь будут говорить о нас в части?

Парнишка затравленно молчал, а после собрания незаметно для окружающих взял из пирамиды свой автомат, спустился в подвал крепости и там, на битых кирпичах, застрелился….

Мы, любопытствуя, влезли через окошко подвала в тот каземат, освещенный мертвящим светом проведенной сюда переноски. Часовой оставался у входа, а мы, один за другим, беспрепятственно проникали в освещенное пространство, рассматривали парнишку - самострела, его бледное лицо с заострившимися скулами, развороченную на груди гимнастерку и раскинутые руки, возле которых, отброшенный выстрелом, лежал автомат…

Не слишком ли велика цена солдатской ошибки часового? Разве для такого шага прибыл парнишка в зарубежье, в нашу часть? Не позавидуешь теперь ребятам, которые отправляются на родину в краткосрочный отпуск – повезут домой, в Россию, цинковый ящик с телом погибшего: не дай Бог такого визита любой матери!

* * *

Своего друга рядового Ходжаева нашел в автопарке. Он лежал под машиной, грязный и злой, безуспешно копаясь в коробках переднего моста.

- Ходжаев, тебе письмо дать? - обратился к нему безмятежно.

- А что, письмо есть? – сразу воспрянул он, выбираясь из-под машины.

- Ну, если ты очень ждешь – могу и дать! – продолжал я с напускным равнодушием.

- Я из дома жду, - засуетился он, вытирая руки замызганной тряпицей и обшаривая меня взглядом, - а где оно, письмо-то?

- Ну, в таком случае получи! – великодушничаю я, вынимая конверт из кармана гимнастерки. – По носу, так и быть, хлопать не стану, поскольку оба мы с тобой старослужащие.

Я видел, с какой радостью пробежал он глазами по обратному адресу, с какой поспешностью вскрывал конверт.

- А что, может тебе и еще письмецо дать? - полушутливо интересуюсь я.

- А что, у тебя есть? – неуверенно оторвал он взгляд он неровных рукописных строчек.

- Есть, получи! – и я вынул еще одно письмо.

Он взглянул на меня с такой благодарностью, что я не смог долго тянуть и с третьим, последним письмом.

- Вот, возьми тогда и это.

- Ну, спасибо, Володь! – только и смог вымолвить он. Но сказано было так, словно именно я написал ему эти письма.

Уходя, слышал, как весело насвистывал за работой Ходжаев, как радостно позвякивали ключи в его умелых, приободренных руках. Письмо в армии – безошибочный барометр настроения солдата.

Для души

и под гитару:

Ты постой, постой немножко-

---

Дата добавления: 2015-07-18