Стой, кто идет?

* * *

На занятиях в спортзале, мы, не расслышав команды сержанта Бояринцева, продолжали толпиться вокруг Неронова, разбиравшего свежую почту. Письма из дома для солдата дело святое, а потому с нетерпением встречаем каждый приход взводного почтальона.

Сержант меж тем вспылил (такое с ним иногда бывает), приказал всем одеться и построиться на улице. Мы неохотно выполняем команду.

- Не захотели заниматься в спортзале - будем сдавать кросс на улице! - отрывисто бросает сержант и гневно уточняет: - До обеда три часа вокруг казарм бегом - марш!

Взвод, не сговариваясь, лениво засеменил на первый круг, едва переставляя ноги. Солдатское самолюбие было задето. «Ах, так! - думал каждый. - Власть свою показать захотел? Ну, посмотрим, кто сильнее. Мы тоже люди…».

Делаем вид, что бежим, хотя нашу скорость можно превысить, маршируя шагом.

- Шире шаг! - командует сержант. - Шире шаг, я вам приказываю!

Но скорость нашего так называемого бега не возрастает.

Другие солдаты, проходя мимо, с удивлением оглядываются на едва переставляющий ноги взвод.

Бояринцев раскраснелся.

- Направляющие, шире шаг! - приказывает он.

Мы все, словно сговорившись, продолжаем бег в прежнем темпе.

- Взвод, стой! – вновь командует сержант. Мы встали.

- Направляющие, выйти из строя! Взвод, смирно! За невыполнение приказа курсантам Гусарову, Пищикову, Ларькову объявляю по два наряда на работу вне очереди! – прикладывает Бояринцев руку к головному убору.

- Есть два наряда вне очереди! - повторяют направляющие.

Мы замерли, потупив взгляды, - не можем помочь товарищам!

- Взвод, бегом! – продолжает командовать Бояринцев.

Мы умышленно идем шагом.

- Взвод, бегом! - разъярился не на шутку сержант.

Мы вновь идем шагом.

- Знаешь что, - признался потом Подлесный, который стоит в строю впереди меня, - слежу я за тобой, Володь, и думаю: «Если сейчас он подчинится команде и побежит, то я ему локтем врежу! Скажу, что поскользнулся». Но ты молодец, семенишь сзади. Я – шагом, и ты шагом. Я стою - и ты встал.

Потом в бытовой комнате состоялось комсомольское собрание. Кипятился и

возмущался наш ротный- капитан Малышкевич. Сержант Бояринцев угрюмо молчал. Нам было жаль его, одного из самых приветливых и уважаемых нами сержантов учебной роты. Что на него в то время нашло?

За наш взбунтовавшийся взвод ответ держали курсанты Подлесный, Банников, Расоха.

Высказался и я:

- Как можно, товарищ сержант, гонять нас три часа до обеда? Мы не лошади, а все-таки люди. Не на первом, так на четвертом круге взбунтовались бы, не выдержали. Нужно быть человечнее.

- Вы прежде всего солдат, а потом уже человек!- кипятится Малышкевич.

- Даже так? – вступает в дискуссию курсант Банников. - А нас учили, что

советский солдат прежде всего человек, а только потом солдат! У вас же, вижу, товарищ капитан, иная точка зрения? Даже в годы войны советский солдат был прежде всего человеком с большой буквы, и только потом- солдатом. Угрозами нас не воспитаешь, нас нужно убедить, заслужить авторитет.

За время спора мы не раз закусывали губы, чтобы не улыбнуться в ходе тонких дипломатичных намеков нашего Володи Банникова. Мы хорошо понимали, что были не правы в принципе. Но отступать не хотелось, а потому горячо отстаивали свою позицию.

После дискуссии на собрании серьезных последствий для взвода, на удивление, не последовало.

* * *

Из армейского

дневника

· 18.01.68 г

Ясна январская ночь: скрипит под солдатскими сапогами

зеленоватый снег, заиндевели деревья - все залито призрачным лунным светом.

Строевым шагом повзводно идем на ужин. Крошится под сапогом снег, легко вдыхаешь щекочущий морозный воздух, ярко горят в застывшем небе холодные звезды. Легко льется взводная песня, которую начинает запевала:

- Курносый парень с автоматом…

«Раз! Два! Раз! Два!» -четко печатает шаг наш взвод.

И в этой слаженной поступи - армейское единство, чувство локтя, спаянность дисциплиной.

Угадываем, что в ближайшие дни предвидится «тревога!»: старшина не зря каждый вечер перед отбоем зачитывает боевой расчет, давно уже лежат за вешалкой в казарме заправленные нехитрым солдатским имуществом вещевые мешки, начищены оружие и саперные лопатки. Возле столовой с неделю стоит полевая кухня.

Сегодня наш взвод был уборщиком территории- с 6.30 до 9.00 утра сгребали с дорожек массу выпавшего за ночь снега.

Курсант Баблумян, как участник полкового хора, от утренней уборки снега освобожден: его голос- полковое достояние.

-Просыпаюсь, - рассказывает он, - слышу, старшина командует подъем. Сорвался с постели, а взвода нет! Одни кровати пустые. Не знаю, братцы, что и делать…Лишь потом вспомнил, что от наряда освобожден. Выхожу, а вы вот где.

И он сладко затягивается сигаретой. Мы закончили сгребать мокрый снег, отдыхаем.

- А я мечтаю, - опирается на лопату курсант Морозик, - после «учебки» попасть в войска сопровождения: сегодня морозы, а завтра - море, виноград и груши! Свет посмотришь.

- У нас в Армении сейчас тепло, а здесь морозы под 30, - продолжает тему Баблумян. – Я такого раньше не видел. Помню, брат, когда служил, фото прислал. Он был по грудь в снегу. Морозы там, где он служил, были под 20 градусов. Так мать и отец целый день думали, как трудно ему там служить. Теперь вот и моя очередь…

* * *

Под утро в полку объявлена тревога. Отбросив сон, быстро строимся, разбираем оружие, выходим в темноту морозного рассвета. Колонна за колонной, обгоняемые мчащимися в снежном вихре танками и боевыми машинами пехоты, шествуем мимо спящих деревень, где лишь местами одиноко приоткрыты глаза освещенных окон.

И все же возле плетней, разбуженные гулом моторов, стоят, скорбно провожая нас взглядом, одинокие женщины. Не так ли когда-то провожали они в грохот и ад фронтовых дорог своих сынов?

Мерно шагает взвод, а мысли опять уводят в прошлое, к далекому сейчас дому. Вот прогулка с ружьем за плечами по осеннему лесу, полному ярких красок и неожиданных впечатлений. Рядом шагает отец – надежный и верный старший товарищ, внимательный и чуткий, не навязывающий свое поведение или точку зрения.

А дома поджидает, дыша паром, пузатый самовар…

Разлука с родными с особой силой высвечивает их значимость в моей жизни. Мама, учитель истории по образованию, старалась привить нам уважение к истории родной земли, родного края, воспитывая в нас достойных людей. Как ты сейчас там без меня, милая, единственная и самая красивая на свете? Вновь допоздна сидишь над книжками и диаграммами – а мысли, конечно, обо мне. Рядом с тобой отец - добрый, сердечный, но при случае строгий, не терпящий лености души и тела, фразерства, молодецкого хвастовства. Бабушка – неутомимая труженица, знаток народных песен и сказок, которых непременно ждал от нее внук «на сон грядущий». А она, рассказывая про царевича и серого волка, вдруг невнятно шепчет: «Смородина на кусту красная, так гроздьями и висит!».

- Бабушка, не спи! – тут же перебиваю ее.

- Да Бог с тобой, разве я сплю? – спохватывается, просыпаясь, она и ведет

сказку дальше по привычной для меня, давно проторенной колее.

Родные и близкие мне люди, так хочется к вам…

- Курсант Федулов, не спать! - возвращает к действительности сержант и объявляет взводу привал.

Где остальные роты батальона, как выясняется, сержант не знает. Но вот, разрывая ночь огнями фар, мчит по кустам бронетранспортер, возле нас останавливается. Из люка выглядывает комбат и уточняет:

- Это второй взвод третьей роты? Всем в пункт сосредоточения за деревню Новокузовку!

- Как Новокузовку? – переспрашивает сержант Бояринцев. – До нее тридцать верст!

Но приказ есть приказ, а командирский бронетранспортер уже скрылся в ночном лесу. Наш взвод, пропуская спешащую на пункт сбора боевую технику, движется лесом к указанному пункту.

Ноги наливаются тяжестью, сбиваются намокшие в дороге портянки. То и дело слышны команды:

- Принять вправо, пропустить технику!

Мчат мимо БМП, ревут танки, тянутся за машинами, подпрыгивая на ухабах, зеленые полевые кухни. Устало передвигаем натертые ноги, а в голове лишь одна мысль: когда же дойдем?

Наконец, объявляют привал. Тут же падаем в снег, расслабляя уставшее тело. Но в снегу лежать нельзя и нас поднимают:

- Всем встать, не ложиться в снег!

До чего же трудно отрываться от ласковой снежной постели…Пройдено всего ничего, а сил уже нет, ждем новой команды - вдруг последует «Отбой»?

Так и есть – из леса показалась, судя по высокой антенне над бортами, штабная машина. Поступает приказ – следовать обратно.

Месим снег в обратную сторону, вспоминая армейскую мудрость: «Не спеши - будет команда отставить!».

Вновь маячат впереди спины товарищей, а мы топчем снежную кашу, едва одолевая нарастающую усталость.

Наконец, потянуло дымком: на полянке нас поджидает разогретая полевая кухня. Запоздалый завтрак в лесу. Без сил, бренча котелками и флягами, разбредаемся по лесной опушке. Мгновенно уничтожена каша, выпит чай, подобраны с отворотов шинелей хлебные крошки.

Потом запылал, благодаря смазке из масленок, приготовленный для костра хворост. Рассаживаемся вокруг, отогревая у огня намокшие ноги. Начинаются разговоры, вспыхивают шутки. Взвод на глазах оживает, превращаясь из механической шагающей машины в отдельных живых людей. Появляется уверенность в своих силах - не последние эти учения, выдюжим!

Отдохнули, подкрепились, убрали за голенища сапога походные ложки - и снова в дорогу.

А за леском поле сплошь изрыто гусеницами танков. Вот и они сами– громыхающие чудища, в смеси грязи и снега бороздящие дальние окопы. Гулко бьют танковые пушки, к мишеням устремляются разноцветные автоматные трассы. То ближе, то дальше взметают снег взрывпакеты.

В морозном небе вспыхивает зеленая ракета – сигнал к танковой атаке. К атаке на наш взвод, занявший оборону на полигоне.

В облаке снежной пыли ближайший танк наползает на траншеи. Вижу, как присел на дно окопа, прячась от танка, курсант Баблумян. Вот бросает гранату курсант Банников. Теперь громадина танка надвигается на меня.

В окопе на мгновение стемнело, небо закрыло черное днище. В лицо пахнуло перегоревшим соляром и моторным жаром. С утробным воем заскрежетали над головой гусеницы. Дрогнули стенки окопа, осыпая на рукава шинели мерзлую землю. Миг погребения под танком растягивается в вечность: сжался в комок, укрыв голову в коленях. Грохот и жар над головой притупляют мысли. Кроме одной: сейчас меня завалит землей, задушит! Но вот опять посветлело: танк, переваливаясь через окоп, в снежном вихре устремляется дальше. Поправив каску, протираю глаза, смахивая с ресниц иней и слезы. Поднимаюсь в рост над окопом и метаю в след уползающему чудищу учебную гранату.

Идет постижение главной солдатской науки- умения не только выживать в бою, но и приносить урон противнику.

Потом лежу на снегу, широко раскинув ноги, за укрепленным на станке пулеметом Калашникова. Приятно ощущать в руках силу и мощь боевого оружия, видеть сквозь прицел падающие от твоего огня поясные мишени, а из патронной коробки на глазах уползает в приемник плотная лента желтых остроносых пуль с чередующимися цветными метками - простая, бронебойная, трассирующая.

… За прошедшие учения наш взвод получил хорошую оценку.

А вот в соседнем батальоне – ЧП: под колесами боевой машины, не заметив ее разворота, погиб курсант. Не дай Бог получить дома такую весточку из воинской части!

…

Для души

и под гитару

Серебром облиты крыши,

---

Дата добавления: 2015-07-18