Слова признательности 20 страница

Минь радостно поприветствовала молодого человека в дверях:

— Ли Юэ!

Он носил очки и был одет как студент. Его пухлое лицо с широкими чертами и проницательными карими глазами показалось Бену знакомым. Неудивительно, подумал Бен, -таким же будет Шэнь через каких-нибудь пятнадцать лет.

— Ли Юэ — любимый племянник Ли Цюаня! — Минь чуть не пела от радости. — Это Бен Филдинг из Америки, товарищ Цюаня по общежитию.

— Гарвард, — сказал молодой человек. — Большая честь познакомиться с вами. И с Новым годом всех вас.

— И с ранним китайским Новым годом, — сказал Бен. — Ты говоришь на хорошем английском. — Эти слова вызвали у Юэ радостную, детскую улыбку.

— Я заварю зеленый чай, — сказала Минь. — Ли Юэ расскажет Бену Филдингу о себе.

Юэ сел на пол рядом со стулом с высокой спинкой.

— Я учился в семинарии. Я также посещал близлежащие деревни и разговаривал со студентами.

— Зачем?

— Чтобы рассказать студентам об Иисусе. Чтобы призвать их исследовать свои притязания. Коммунистическая партия преуспела в своем стремлении остановить политическое движение диссидентов, но не смогло остановить движение Святого Духа в университетах. Не осмеливаюсь сказать больше. Но могу уверить вас, Бог действует.

— Что за семинария?

Юэ пожал плечами:

— Много скучного, потому что там проповедуется пропаганда партии, а не Слово Божье. И все же там есть профессор, который верит в Библию. По вечерам он приглашал некоторых из нас к себе, чтобы учить.

— Всего один преподаватель, который верит в Библию? Кто он?

— Об этом лучше не говорить. Епископ церкви из Триединого патриотического движения протестантских церквей придерживается ортодоксальной теологии. Опасна только истина, поэтому если церкви либеральны, тогда они не представляют опасности для партии. На самом деле их можно использовать для поддержки дела партии. Семинарии для них — стратегическое средство.

— Сколько всего семинарий в Китае?

— Было восемнадцать, а теперь двадцать одна. Самая большая семинария находится в Наньцзине. Там учится сто семьдесят студентов, но из десяти абитуриентов поступает только один. Мао закрыл семинарию в Наньцзине и использовал ее каменные здания как армейские бараки. Она вновь стала функционировать во время политики открытых дверей при Дэн Сяопине. Этой семинарией руководит Китайский христианский совет, это неденоминационная церковь, работающая в тесной связи с Национальным комитетом Триединого патриотического движения протестантских церквей. Трое студентов были исключены. Президент семинарии публично осудил их, когда они отказались петь коммунистические песни во время школьной церемонии, поскольку они верили, что следует петь христианские гимны. Преподаватели, которые верят в Библию, и те, что преподают в домашних церквах, были уволены. Многие штатные руководящие работники и выпускники были отправлены в отставку или уволены ректором. Он — марионетка партии.

— Мне говорили, что семинарии — это доказательство религиозной свободы в Китае.

— То, что произошло в семинарии в Наньцзине, не похоже на свободу. Епископ призвал к «теологической адаптации к социализму». Занятия по Посланию к римлянам, по Книге Откровение и апологетике заменили на учение Дэн Сяопина, триединое образование и военную подготовку. Подобное происходит и в моей семинарии. Вот почему полтора месяца назад я ушел оттуда. Теперь я хожу в подпольную семинарию.

— Где это?

— Об этом лучше не говорить. Ее открыл пастор домашней церкви, которому восемьдесят два года. Ему грозили тюремным заключением, если он откроет семинарию. Но тюрьма — небольшая угроза для человека, который уже провел там тридцать пять лет. Я помогаю ему организовывать другие собрания, несколько иной вид богословского обучения. Вот почему я здесь.

— Какие собрания ты имеешь в виду?

Ли Юэ посмотрел на Бена. И затем они оба в один голос сказали:

— Об этом лучше не говорить.

Бен стоял на холодном зимнем воздухе. Как обычно, он нервничал в ожидании, пытаясь согреться и желая увидеть Ли Цюаня выходящим из черной дыры. Вот из двери вывели кого-то — хрупкого, старого человека с явной хромотой и желтой кожей, словно у него была желтуха или гепатит.

Бен молча смотрел, как этот человек почему-то направляется к нему. И вдруг его сердце похолодело.

Цюань? — Он попытался как-то скрыть свой ужас. Они соприкоснулись пальцами через металлическую сетку.

— Да. — Цюань озарился улыбкой, его лицо и голос удивительным образом ожили. — Сегодня я пахну лучше, чем в прошлый раз, да? У меня прекрасные новости! Ты должен рассказать об этом моей семье и церкви. Бог ответил на мои молитвы. Он дал мне служение!

— Что?

— Я хожу из камеры в камеру и распространяю весть об Иисусе!

— Но я думал, ты сидишь в одиночной камере.

— Бог открыл дверь. Я хожу к другим людям. К большей части людей в их камеры приходят только для того, чтобы избивать их. Я помогаю и служу им, а также чищу и мою их камеры. Я несу им любовь Иисуса. Я уже посетил двенадцать человек. Когда я уходил из их камер, шестеро из них уже не остались в одиночестве.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я уходил, они оставались с Иисусом. Трое уже были верующими, один из них — пастор. Он знал моего отца, Ли Туна! Трое преклонили свои колени перед Иисусом, Который обещал никогда не оставлять и не покидать их.

Когда я прохожу мимо их камер по пути к другим для уборки, я пою им: «Небеса — мой дом». Когда я закончу уборку во всех камерах, я начну все заново. Затем я смогу обучать каждого из них Библии. Буду учить их, пока убираюсь в камере.

— И надзиратели позволяют тебе это делать?

— Вонь, которая пропитывала и одежду надзирателей, почти исчезла. Теперь их туфли не портятся. Узникам уже не одиноко, как раньше. Они радуются от осознания того, что даже если умрут здесь, они перейдут в жизнь вечную. Радуются, что Бог никогда их не забывал, что этот мир не является их родиной и что они обретут освобождение.

— Больше похоже на собрание пробуждения, а не на тюрьму.

— Здесь в тюрьме никто ни на что не отвлекается, как на свободе. Здесь люди больше думают о смерти. Они спрашивают себя: «Неужели это тот день?» Они уже не надеются на собственные планы и успех в этом мире. Я говорю им об Иисусе и Его небесах, и они внимательно слушают, намного внимательнее, чем большая часть свободных людей, с которыми я разговаривал в мастерской ключника. Пожалуйста, расскажи Минь, Шэню и Чжоу Цзиню о служении Ли Цюаня.

— Расскажу при одном условии — сначала ответь мне на один вопрос.

— Они называли меня мастером-плотником, — сказал Ли Вэнь. — Но по сравнению с Тобой я ученик.

Они работали вместе, Мастер и ученик, созидая и обустраивая, работая простой стамеской и рубанком и делая своими руками то, на что не способна ни одна машина.

— У Тебя такие сильные и умелые руки, — сказал Ли Вэнь, — и такие нежные.

— У Меня большой опыт в созидании. И Мои руки знакомы с деревом.

— Ничто из того, что я сделал в Стране теней, не сравнится с этой работой.

— Все, что ты сделал, ценно, ибо все это ты делал для Меня. Но все, что Ли Вэнь сделает в будущем, будет еще более ценным. Я — источник твоих дарований и умений. Я создал твое сердце и научил твои руки в Темном мире.

— Ты и есть Мастер созидания.

— Я Мастер простой мебели и деревянного плуга. Я — Создатель людей и миров. И Я — Строитель того места, которое предназначено для тебя. — Его глаза устремились за горизонт, в ту часть необъятной страны, которую Ли Вэнь еще не видел.

— Спасибо, что предложил построить это вместе с Тобой и что помог мне научиться, наблюдая за умением Твоих рук.

Плотник положил Свою руку на голову Своего ученика:

— Строить что-то вместе с тобой, Ли Вэнь, — это большое удовольствие для Меня.

— Что за важный вопрос, Бен?

— Ты должен рассказать мне про тот стул!

— Какой стул? — спросил Ли Цюань, не в силах сдержать улыбки.

— Ты знаешь, какой стул. Стул из красного дерева, пустой, с высокой спинкой. Минь и Шэнь говорят, что рассказать о нем должен ты. Я не могу вытянуть из них ни слова.

— Этот стул сделал Ли Вэнь. Он был искусным мастером, известным во всей провинции. Для создания этого стула ему понадобился целый год. Он сделал его в честь своего отца, Ли Маньчу. Но потом он стал для него стулом Иисуса. Когда другие люди заявляли о своих правах на управление миром, этот стул напоминал ему, Кто является истинным Царем.

— Так вот почему он похож на трон?

— Очень скромный трон. Но да, поэтому. И есть только Один, Кто достоин сидеть на нем. Он всегда присутствует в доме семьи Ли. Мой отец усвоил это еще ребенком. Мне тоже следовало понять это раньше, но я медленно учился. Шэнь это уже понимает.

— У него хороший учитель.

— Боюсь, недостаточно хороший, хотя Минь вполне успешно компенсирует мои слабости. Этот стул является символом христианской родословной в семье Ли, которая начинается с Ли Маньчу. Но главное — этот стул служит напоминанием обетования Иисуса всегда быть с Его детьми. Когда мы садимся за стол или когда ложимся спать, мы помним, что Он с нами и наблюдает за нами. Всегда и везде.

— Никто не садился на этот стул?

— Мой отец рассказывал, что его отец, Ли Вэнь, учил, что Иисус реально сидит на этом стуле, хотя Он находится везде и стул — всего лишь символ, но очень важный символ. Поскольку Ли Вэнь никому не разрешал садиться на этот стул, Ли Тун делал то же самое. Он сказал, что если мы сядем на него, то мы забудем его значение. Когда у нас бывало много гостей, стул все равно оставался пустым, и мы с отцом садились на пол. Я сердился на него за то, что мне приходилось сидеть на полу вместо того, чтобы сидеть на хорошем стуле. Тогда я был молод и глуп.

— Лучше быть молодым глупцом, чем старым глупцом, — сказал Бен.

— Да, — улыбнулся Цюань. — Из твоего замечания получится хорошая китайская пословица. Для Бена Филдинга есть надежда. Скажи мне, мой старый друг, — как прошло Рождество?

— Я нашел апельсины для Минь и Шэня. А также бананы и виноград.

— Бен Филдинг — чудотворец, — сказал Цюань. В его глазах показались слезы и побежали струйкой по щекам. -Должно быть, они были счастливы.

Он посмотрел в небеса:

— Спасибо Тебе за Твою доброту, Иисус.

Бен протолкнул руку через сетчатый забор и крепко сжал пальцы Цюаня. В этот момент подошел надзиратель и увел его прочь в черную дыру. Ли Цюань шел к своей одинокой камере с песней на устах. Бен Филдинг, осознавая, что никогда не благодарил Бога ни за один фрукт, медленно побрел к машине, испытывая чувство отчаяния.

Ли Вэнь растер в руках деревянные опилки, а Царь отошел немного назад и сказал:

— Ну вот — готово. — Улыбаясь, Он погладил подлокотники стула. — Этот стул сделан для Ли Вэня. Садись.

— Нет. Я не могу. Он слишком красивый. Я недостоин.

— Это Я решаю, кто получает Мои подарки. Садись.

Ли Вэнь сел. Стул был превосходным и полностью соответствовал изгибам его тела. Ему казалось, он сидит на пушистом облаке. Он мог бы сидеть на этом стуле целые дни, недели, и так без конца. Работа была совершенной. И за десять тысяч лет этот стул останется прежним.

— Ты можешь взять его с собой в Мой новый мир. Он будет стоять в огромном доме семьи Ли.

— Спасибо, мой Господин. Ли Вэнь недостоин такой чести.

— Ты не думаешь, что Мне известно, кто достоин и кто недостоин? — со смехом спросил Царь. — Однажды Ли Вэнь сделал стул для Меня. Я такие вещи не забываю. И теперь Мне приятно сделать стул для тебя. И помни, ты помогал Мне созидать его.

— Но этот стул намного превосходит все, на что способен Ли Вэнь.

— То, что ты делаешь для Меня, никогда не сравнится с тем, что Я делаю для тебя, так?

— Никогда.

— Так давай не будем думать, что может быть иначе.

Плотник встал позади стула и положил руки на плечи Ли Вэня. Он стал массировать руками шею, и сначала Его пальцы казались жесткими и грубыми, но постепенно они стали мягкими и нежными.

— У тебя намного больше даров и талантов, чем ты осознаешь, Ли Вэнь. Уж Я-то знаю. У Меня есть планы, как их использовать в Моем новом мире, чтобы творить и созидать вещи, о которых ты никогда даже не мечтал.

— И сколько же ждать до тех пор, мой Царь?

— Недолго, мой друг, — сказал Он, крепко сжимая его шею. — Недолго.

Ли Юэ спросил:

— Тетушка Минь, Чжоу Цзинь говорит, я могу доверять Бену Филдингу. Это правда?

Минь кивнула, хотя не так быстро, как хотелось бы ему.

Ли Юэ посмотрел на Бена.

— Вы помните, я рассказывал о семинарии?

— В Наньцзине?

— Нет, я говорил о другом типе семинарии, которую я помогаю запустить в работу. Как мы уже говорили, она только собирается открыться. Некоторым придется ехать целыми днями, чтобы добраться до нее. — Юэ кивнул Бену. — Вы составите мне компанию.

— Зачем? Тебя нужно подвезти?

— Нет. Мы пойдем пешком. Это недалеко. Но нам было показано, что после посещения домашней церкви и пребывания в семье Ли Цюаня Бен Филдинг должен прийти к нам, чтобы он смог сам посмотреть, чему можно научиться в нашей особой семинарии. Возможно, вы найдете ответы на какие-то свои вопросы.

— Какие вопросы?

— Вопросы, которые задают себе все люди в глубине своей души. Все уже решено. Вы пойдете с нами. — Племянник Цюаня, хоть и был молодым и худощавым, проявлял такую же настойчивость, что и его дядя.

— Когда?

— Завтра ночью.

— Но где вы встречаетесь?

— Об этом лучше не говорить. В этой школе места занятий и время встреч всегда меняются. Дядя Ли Цюань посещал ее и как студент, и как преподаватель. Там он, скорее всего, мог стать профессором.

— Откуда приезжают люди?

— Отовсюду. Некоторые проходят по шестьдесят километров пешком, другие едут на велосипедах за двести километров. О некоторых мы узнаем только тогда, когда они приезжают. Завтра вечером там будет приезжий преподаватель. И даже когда преподаватель устает до изнеможения, студенты, по большей части фермеры и фабричные рабочие, не дают ему покоя и после занятий. Они умоляют его продолжать преподавать им Слово Божие.

— Кто этот приезжий преподаватель?

— Он из Америки.

— Ты шутишь? Как его зовут?

— Об этом лучше не говорить. Вы все узнаете завтрашней ночью.

— Это признаки моего повышения квалификации, — сказал Цюань, когда Бен увидел следы побоев на его лице. — Но обучение мне не помогает. Не могу причислить себя к их лучшему ученику.

— Ты можешь хоть немного пожаловаться, чтобы я почувствовал облегчение?

— Все не так плохо. У меня есть два соседа по камере. Я назвал их Инь и Янь.

— Что?

— Это тараканы. — Он улыбался.

— Цюань, с тобой все в порядке?

— Я не теряю рассудка. В тюрьме человек учится ценить самые незначительные вещи. Кунцзы сказал: «Все прекрасно, но не все видят это». Когда ты лишен многого, ты начинаешь видеть красоту в малом. Кунцзы был не прав во многом, но в этом он был прав.

— Кто такой Кунцзы?

— Ты не слышал о Конфуции?

— Ах да. Я забыл его китайское имя.

Цюань улыбнулся:

— No problema.

— Значит, Инь и Янь?

— Это не первые странные товарищи по комнате у Ли Цюаня.

— Очень смешно. — Бен немного расслабился. — Как ты сохраняешь здравость рассудка?

— Я играю Бетховена, Моцарта и Шуберта. Однажды ночью я сыграл всего «Мессию»¹¹.

— У тебя есть доступ к пианино?

— Я этого не говорил. Мой отец утверждал, что разум человека свободен, когда тело сковано цепями. Поэтому каждый день я сижу на занятиях в классе по изучению Библии вместе с Чжоу Цзинем в качестве моего наставника и Библией в качестве учебника.

— У тебя есть Библия?

— В моем сердце.

— Тебе... одиноко?

— Ты имеешь в виду, скучаю ли я по Минь, Шэню и церкви? Да. И по Бену Филдингу? Да, хотя благодарю Бога за твои чудесные посещения. Но Иисус всегда со мной. И я познакомился со многими братьями из других районов и областей Китая. Сегодня я помыл полы и ноги в пятнадцати камерах. Я узнал имена узников и передал их другим заключенным. Я попросил разрешения навести порядок в камерах на верхнем уровне, чтобы послужить еще большему количеству людей. Я отстаю в работе, из-за... того, что со мной сделали недавно. Но я встретился с врачом, которого арестовали за «нарушение общественного порядка», потому что он постоянно рассказывал своим пациентам о любви Иисуса. И встретил также трех пасторов.

— Трех?

— Все они — лидеры домашних церквей в нашей провинции. Один из пасторов крестил более двух тысяч новообращенных. Он работает в районе, где люди настолько бедны, что у них нет даже смены одежды. Он крестил только в теплую погоду, иначе они все замерзли бы. Двух человек нашли на нелегальном занятии в семинарии, организованной в подвале жилого дома.

— Да, кстати... Ли Юэ сообщил, что сегодня вечером я пойду вместе с ним в семинарию.

— Они тебя пригласили? Это очень необычно.

— Я бы не назвал это приглашением. Скорее, требованием.

Цюань широко улыбнулся, и Бен увидел, что у него не хватает одного зуба, а другой едва держится на своем месте.

— Они рискуют намного больше, чем ты. Тебе все равно нужно уезжать, и ничего страшного, если власти вынудят тебя покинуть страну. А вот китайских христиан никто не выставит из страны. Наоборот, нас загоняют в темные камеры. Большая часть братьев, которых поймали в подпольных семинариях, просидели в тюрьмах минимум по несколько месяцев. А одному пришлось сидеть шесть лет. Многих пытают. В районах рассказывают истории о мучениках, и эти истории никогда не попадут в газеты.

— Например?

— Например, людей калечат и распинают. И другие постыдные вещи — в одном городе христианина просто съели.

— Не может быть! В это невозможно поверить.

— Один из пасторов утверждает, что это правда. Верь во что хочешь, Бен Филдинг. Но я знаю одно — mogui ненавидит слабых, невинных и всех Божьих детей. Нанося им удары, он мстит Иисусу. Ты думаешь, за политикой «одна семья — один ребенок» стоят человеческие силы? Ты думаешь, это люди вынуждают делать аборты, принимают указы о стерилизации, заключают в тюрьмы и пытают верующих? — Веко Цюаня задергалось, и он приложил руку к голове.

— Что они с тобой сделали?

— Отцом движения домашних церквей является Ван Миндао. Он сказал: «Впереди нас ждут времена великих испытаний. Вода, по которой плывет лодка, может также перевернуть ее».

— Цюань, скажи, что они с тобой сделали?

— Это неважно.

— Это важно для меня.

—- Братьям нужна не жалость, а молитва. И Библии, чтобы жаждущие могли напиться.

— Тебе нужно много больше, чем молитвы и Библия.

— Я в этом не уверен.

— Тебе нужно выбраться отсюда.

— Сказать «да» Иисусу означает сказать «да» страданиям. Кроме того, чтобы увидеть долины, нужно добраться до горных вершин.

— Что я могу сделать для тебя, Цюань?

— Попроси Минь, Шэня, Ли Юэ и Чжоу Цзиня молиться за Дэвэя, Динбана, Хопа, Цзюня и Хо в их камерах. Теперь все они мои братья. Они и твои братья, Бен Филдинг?

Бен сделал вид, что не расслышал последнего вопроса, и, вытащив блокнот, стал записывать имена.

— Тебе не трудно доверять Богу, Который заставляет Своих слуг так страдать? — спросил он.

— Господь Иисус — свирепый Лев. У Него острые когти. Тот факт, что Лев стал жертвенным Агнцем, не означает, что Он перестал быть Львом. Он не ручной Лев, Бен Филдинг. Его пути — не наши пути. Боги нашего воображения никогда не удивляют нас. Иисус всегда удивляет. Ибо Он много величественнее, чем мы можем себе представить, — вот почему Он может заполнить пустоту в наших сердцах, которую боги, сотворенные человеком, заполнить не могут.

— Лев на твоем столе — символ Иисуса?

— Ты о многом догадываешься. Мой американский друг не такой глупый, как кажется. Я шучу! Лев — распространенная китайская фигура, так что МОБ не знает, что когда мы смотрим на льва, мы думаем о Нем. Лапа Льва лежит на шаре. Этот шар — Земля. Весь мир покоится в лапах Льва. И даже дракон не может забрать у Него Землю.

—- Но если Он Лев, откуда ты знаешь, что Он не... съест тебя?

Цюань задумался на минуту:

— Уж лучше пусть меня съест Он, чем кто-либо другой.

Бен уставился на него, не зная, что сказать.

— Страдания помогают нам помнить, что мы живем в состоянии духовной войны. Мы знаем, за Кого мы воюем. Мы знаем, кто наш враг. И даже в наших камерах мы молимся за верующих за пределами Китая, и особенно за американцев. В вашем обществе избытка и свободы вы, наверное, забыли, что кругом бушует война.

— Я добьюсь свободы для тебя.

— Некто уже сделал это. Лев.

— Я говорю о реальной свободе.

— Иисус сказал: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Библия говорит: «Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете». Вот это и есть реальная свобода. Один человек находится в тюрьме, но он свободен. Другой — вне тюрьмы, но остается в узах. Разве это не так, Бен Филдинг?

Су Гань открыл дверь камеры, чтобы впустить Цюаня, и затем закрыл ее за ним. Ли Цюань никого не видел, но в дальнем темном углу почувствовал чье-то присутствие, поскольку оттуда доносилась сильная вонь.

Стоя на четвереньках, окуная большую губку в ведро с водой, Ли Цюань представился незнакомцу. Когда он начал тереть пол, незнакомец придвинулся ближе, и на его лицо упал луч света. Цюань непроизвольно съежился, надеясь, что человек не заметил этого. Он был бледным, скрюченным и сморщенным, и в нем едва можно было признать человеческое существо. Его лицо напоминало маску, которую отец Цюаня носил на себе после долгих лет тюрьмы.

— Сколько ты сидишь здесь? — спросил Цюань.

Человек ничего не ответил, затем прокашлялся, словно пытаясь вспомнить, как произносить слова:

— Я... не знаю.

Цюань понял, что никогда раньше не слышал голоса этого человека, и даже его криков. У него не было имени для этого человека. Он никогда за него не молился.

— Ты сидел один?

— Два года я сидел с другими людьми, в верхних камерах. Но потерял милость. Я политический диссидент, — сказал он устало. — Надзиратель услышал, что я говорю против партии. Они пытали меня. Потом перевели сюда. Это было... наверное, три года назад? Я не знаю.

— Как тебя зовут?

Тот помолчал, словно пытаясь вспомнить.

— Ван. Мое имя... Ван Хай.

— Я Ли Цюань. — Он протянул руку. Человек отпрянул в темноте. Цюань продолжал держать руку протянутой, и Ван Хай чуть отодвинулся назад, потом медленно протянул то, что показалось Цюаню палкой. Свою руку. Цюань осторожно пожал хрупкую, покрытую коростой кисть руки.

— Для Ли Цюаня великая честь познакомиться с Ван Хаем. Когда Ли Цюань закончит мыть полы, он попросит разрешения омыть ноги достопочтенному Ван Хаю. И потом Ли Цюань расскажет ему истории, подлинные истории о Царе, Который пришел омыть людям ноги.

Ночь была безлунной, и звезды ярко сияли. В небе зависли несколько легких тучек, пытавшихся скрыть эти источники света.

Бен шагал через рощицу следом за Ли Юэ, который указывал путь своим фонариком. Бен постоянно спотыкался о камни и упавшие ветви. Однажды он увяз в жидкой грязи. Он дважды выругался, надеясь, что Ли Юэ не знает этих английских слов. В его левой руке была Библия Цюаня на английском языке, поскольку Ли Юэ настоял, чтобы он захватил ее. Он пожалел, что не взял свой фонарик.

Неожиданно Ли Юэ остановился и выключил свет. Слева от них кто-то выступил из-за дерева. Бен развернулся, поднимая руки.

— Ni hao, — шепотом поздоровался человек. Ли Юэ обнял его.

У этого человека тоже был фонарь. Километром позже к ним присоединился еще один человек, и в темноте засветились три фонаря. Бен был единственным, у кого не было фонаря, и был вынужден идти в свете остальных. Теперь путь был виден лучше, и идти стало проще. Бен видел все колдобины и ямы, камни и ветви и мог обойти их. Место назначения было еще не близко, но идти в группе было легче.

— Стоп, — сказал один из безымянных спутников старческим голосом. — Выключите свет человеческий.

Все фонари погасли.

— Подождите и закройте глаза на минуту.

Что происходит?

— А теперь откройте глаза и посмотрите вверх.

Бен посмотрел вверх и увидел черное небо, усыпанное яркими звездами. Это было самое прекрасное небо, которое он когда-либо видел. Звезды казались булавочными головками, мерцающими, словно бриллианты, ярко-голубым, и красным, и белым, лежащими на черном бархате неба, за которым, казалось, пылала огромная печь, которая вот-вот прорвется своей взрывной силой через эти головки и затопит Землю нестерпимым жаром и слепящим светом. Бену казалось, что эти крошечные головки были светящимися стрелами, нацеленными прямо на него. Ему хотелось, чтобы они пронзили его — несмотря на то, что он был готов воспрепятствовать этому.

— Смотрите, — сказал старик, — на лицо Божье.

Пушан закрывала гора, через которую они только что перебрались. Бен не видел ни одного огонька, который бы светил из города.

— Свет лица Божьего легко затмевается светом человеческим, — сказал старик. — Он смотрит на нас каждую безлунную ночь. Но как редко мы смотрим на Него.

Они постояли несколько минут, и Ли Юэ сказал:

— Теперь нужно идти.

— Молодым людям всегда нужно идти, — пробормотал старик.

Ли Юэ вел группу еще два километра до маленького домика, построенного на склоне огромной скалы. Свет свечи едва различался за опущенными занавесками в единственном видимом окошке. Ли Юэ обошел дом с дальней стороны, и там Бен увидел с десяток велосипедов. Они вошли в дом и услышали теплые приветствия.

Дом был намного больше, чем он казался снаружи. Справа, где Бен ожидал увидеть каменную стену, оказалась комната, в которую можно было войти через устье пещеры. Дом был построен прямо при входе в нее. При свете свечей Бен увидел увядшую зелень и предположил, что дом использовался для хранения овощей. Ему пришлось низко пригнуться, чтобы пройти внутрь. Воздух был заплесневелым, с привкусом органической влаги.

Старик с длинной белой бородой повел его вперед. Бен увидел свет свечи в дальнем конце, затем ощутил в тени присутствие других людей. Он осмотрел комнату пристальнее. Везде, где было достаточно света, он видел улыбающиеся лица. Трое мужчин встали, протянув ему руки. Они были одеты в куртки, рубашки и брюки, на ногах — старые туфли без признаков носков. Рабочая одежда. Старик провел его ближе к оголенной лампочке, которая свешивалась с мотыги, прислоненной к каменной стене.

Они начали петь песню со странными словами. Она больше напоминала повествование, чем поэтические строки:

С тех времен, когда Церковь возникла в день Пятидесятницы, все последователи Господа готовы пожертвовать собой. Десятки тысяч отдали свою жизнь, чтобы Евангелие распространилось.

И так они получили венец жизни.

Юэ подошел и сел рядом с Беном, втиснувшись между ним и еще одним мужчиной. Бена сжали с обеих сторон и сзади. Юэ прошептал:

— Эта песня называется «Мученики для Господа». Она очень популярна в домашних церквах.

Бен слушал продолжение песни:

Апостолы, любившие Господа до конца,

С готовностью последовали за Господом тропой страданий. Иоанн был сослан на одинокий остров Патмос,

Стефана толпа забила камнями,

Матфея народ зарезал в Персии.

Марка разорвали пополам две лошади,

К которым его привязали за ноги.

Врача Луку безжалостно повесили.

Петра, Филиппа и Симона распяли на кресте.

С Варфоломея язычники живьем сняли кожу.

Фома умер в Индии,

Когда пять лошадей разодрали его тело.

Апостолу Иакову Ирод отрубил голову.

Маленького Иакова расчленили острой пилой.

Иаков, брат Господа, был забит камнями.

Иуду привязали к столбу и убили стрелами.

Матфию отрубили голову в Иерусалиме.

Павел был мучеником при императоре Нероне.

Песня пелась под легко запоминающийся мотив, но слова показались Бену причудливыми и пугающими. Он не понимал, как люди могут петь их с таким энтузиазмом.

Я хочу взять свой крест и идти вперед,

Последовать за апостолами по дороге страданий.

Чтобы десятки тысяч драгоценных душ спаслись,

Я готов оставить все и быть мучеником для Господа.

Голоса напряглись, и люди спели хором:

Чтобы быть мучеником для Господа,

Чтобы быть мучеником для Господа,

Я готов умереть славной смертью для Господа.

Когда песня наконец была спета, Юэ сказал:

— Домашние пещеры прекрасны. Мы можем петь и молиться громко и долго. Никто нас не услышит.

Старик прошептал что-то на ухо Юэ, который, в свою очередь, сказал Бену:

— До нашего прихода они уже молились три часа.

— Так что, собрание скоро закончится?

— Нет. Оно только началось. У китайских верующих есть лозунг: «Мало молитвы — мало силы. Нет молитвы — нет силы».

Юэ указал на несколько мешков:

— Все принесли небольшие запасы еды, чтобы питаться те два-три дня, что мы пробудем здесь. У некоторых есть Библии, у других нет. Некоторые из присутствующих руководят несколькими церквами. Это фермеры, рыбаки, учителя, рабочие, плотники. Работники разных специальностей. Сейчас будет маленький перерыв. Можно не шептаться.

Дата добавления: 2015-07-11