Слова признательности 17 страница

— Перевели? Не освободили?

— Но это же шаг в нужном направлении, не так ли?

— Начальник полиции Пушана ненавидит его. Не знаю, какое влияние он имеет в тюрьме, но...

— Если ты хочешь сказать, что ему лучше было на фабрике, тогда немного поздновато!

— Извини, Джонни. Я очень ценю все то, что ты сделал. По крайней мере, «Гетц» теперь чист. С Цюанем хотя бы. Кто знает, сколько еще заключенных там работает.

— Думаю, я и знать этого не хочу, — сказал Джонни.

— Теперь, поскольку он вернулся в Пушан, я завтра же пойду в строение номер шесть. Они должны позволить мне увидеться с ним.

— Не думаю, что они должны тебе это позволить. Но пока ты стучишься в двери со своего конца, я проверю ситуацию через мой источник. Надеюсь, мы сможем обеспечить тебе доступ к твоему другу. — Джонни откашлялся. — Есть еще одна вещь, Бен. Хотя не знаю, как об этом сказать.

— Что это?

— Мой источник достал фотокопию обвинений против Ли Цюаня. Этот список перевели для меня. Ничего нового, кроме одной детали. Судя по отчету, есть человек, который сообщил информацию о том, что Цюань нелегально преподавал христианство своему несовершеннолетнему сыну. А это одно из самых серьезных обвинений против него. И это главное его преступление.

— Кто сообщил об этом?

— Это донесение было составлено нашим партнером из РТЕ Вон Чи. Но в качестве источника информации он называет имя... Бена Филдинга.

Простояв около часа у строения номер шесть, показав свои верительные грамоты и продемонстрировав свободное владение мандаринским языком, Бен, наконец, дождался момента, когда вооруженный часовой проводил его до круговой металлической сетки высотой в восемь футов с колючей проволокой, плотно опутывавшей сетчатый забор. Часовой снаружи поговорил с охранником внутри, и тот исчез за смутно видневшейся дверью, ведущей в блок с камерами.

Бен знал, что разрешение на свидание с Цюанем он получил как подтверждение своего выдающегося положения американского бизнесмена, помогающего стране производить выгодную для Китая продукцию. Если бы не связи «Гетца», он бы никогда не добрался до Цюаня. Ему нужно было правильно сыграть свою партию и демонстрировать им свою лояльность до тех пор, пока он не вытащит Цюаня отсюда.

Даже здесь, за сорок футов от ближайшего здания, блоки с камерами исторгали отвратительные запахи. Через десять минут появился надзиратель, ведя перед собой бледного и согнувшегося человека. Ли Цюань! Как только Бен увидел его, он испытал одновременное чувство облегчения и шока. Его педантичный товарищ, который в колледже ежедневно принимал душ, шел к нему в той же одежде, в которой его арестовали две с половиной недели назад. Только теперь его одежда была помятой и испачканной. Бен подумал, что, наверное, помимо рабочей куртки на фабрике, у Цюаня не было другой одежды.

Цюань просунул палец через сетку.

Бен схватил его:

— Как у тебя дела?

Цюань улыбнулся и кивнул:

— Господь Иисус верен.

— Я принес тебе одежду от Минь. — Бен приподнял сумку, которую принес с собой, затем открыл ее и вытащил голубую рубашку с длинными рукавами, коричневые брюки, носки и туфли из коричневой кожи. Глаза Цюаня загорелись, когда он увидел одеяло, выглядывавшее из сумки.

— Надеюсь, мне разрешат оставить все это. Здесь холодно.

— Подумаем, как это устроить, — сказал Бен. — Здесь также большая бутылка воды.

— Свежая вода — это хорошо. Мои товарищи по камере будут благодарны. — Он заглянул Бену в глаза. — Ты почему до сих пор не уехал?

— Ты думаешь, я мог оставить тебя в тюрьме, ничего не предпринимая и не пытаясь тебя вытащить?

— Бен Филдинг еще более могущественный, чем я думал, если он может вытащить меня из китайской тюрьмы.

Бен посмотрел на надзирателя, стоявшего в шести футах от Цюаня. Затем он перешел с мандаринского на английский:

— Ну что?

Цюань пожал плечами:

— Еды мало. Меньше после того, как я перестал работать на фабрике.

— Думаю, это моя вина, что тебя перевели оттуда.

— Здесь мы просто сидим в камере. Нам не нужно много пищи. Но вчера нам всем дали по яйцу. Мои товарищи по камере научили меня растереть скорлупу в порошок и пить этот порошок с водой, чтобы получить кальций.

Бен чуть не задохнулся.

— Должно быть, у вас проблемы с... санитарными условиями. Цюань, которого я знал, мыл руки даже после прикосновения к собаке.

— Я уже не тот Цюань, которого ты знал.

— Минь упаковала твою сумку в тот же день, когда тебя арестовали. Она сказала, что знала, что они придут за тобой.

— Один из наших... друзей в МОБ видел мое имя в списке людей, которых должны были арестовать. Он сообщил мне эту информацию.

— Ты не думал бежать?

— В какой-то момент эта мысль пришла мне в голову. Но я не хочу, чтобы они преследовали Шэня и Минь. У Шэня после этого начнутся серьезные сложности в школе. Я знаю, как это трудно.

— Почему тебя арестовали?

— Когда ты слишком часто поднимаешься в горы, ты обязательно однажды встретишься с тигром. Вопрос был только о времени этой встречи. Но меня и раньше арестовывали. И каждый раз отпускали.

— Минь сказала, что однажды ты сидел восемь месяцев.

— На этот раз, надеюсь, будет меньше. Как моя семья?

— У них все хорошо. Они скучают по тебе.

— Скажи им, пожалуйста, что я тоже скучаю. И скажи им... здесь не так плохо. Здесь много христиан. Я могу говорить о Евангелии и вместе с братьями поклоняться Богу. Некоторые надзиратели очень жестокие. Некоторые не такие плохие. Мы молимся за них.

— Это, должно быть, ужасно.

— Нет, не так ужасно. Для меня это не самое худшее. Надзиратель сказал одному из братьев, что в нижнем блоке сидит пастор, в камере-одиночке и в темноте. Он не видел солнца вот уже полгода.

— Полгода?

— От моих новых друзей я услышал много историй. В некоторых деревнях христиан не трогают. В других избивают, а дома разрушают. В одной деревне одного брата распяли. В другой сестру облили бензином и подожгли. Один рассказал о христианах, которых живьем закопали в землю. Это самое страшное, что я слышал. В тюрьме не так плохо. По сравнению с зимними преследованиями христиан в дни моего отца, мы живем в весеннее время.

— Я все еще не могу поверить, что они заставляют заключенных работать, — сказал Бен.

— Я слышал о фабриках Лаогай, но сам попал туда впервые. Я и раньше выполнял работу на заводах во время тюремного заключения. Два года назад меня арестовали в садовой семинарии. Вместе с другими заключенными меня посадили клеить коробки. Каждый из нас должен был склеить двести коробок в день, иначе нас избивали. Пять лет назад я сидел в другой тюрьме. Каждый день я собирал рождественские гирлянды.

— Рождественские гирлянды?

— В день я должен был собрать три тысячи лампочек. Когда в течение двух дней я сделал больше, чем положено, они повысили мою норму до четырех тысяч. Я плохо видел ине справился с заданием. Меня избили. На следующий день я встал на заре и работал при свечах до одиннадцати ночи. Вот сколько времени мне понадобилось, чтобы справиться со своей нормой. И каждый день я выполнял свою работу в течение семнадцати часов.

— В это время года рождественские гирлянды вывешивают и на домах, и внутри домов. Но я не знал, что китайцы тоже их используют, — но явно не для Рождества, так ведь?

— Мне сказали, что их отправляют в Америку для продажи. Ты видел рождественские гирлянды, Бен?

— Последние несколько лет я не праздную Рождество. Но когда мы с Пэм и детьми были вместе, да, мы вывешивали эти гирлянды.

— Тогда, возможно, ты пользовался гирляндами, которые собирал твой бывший товарищ по колледжу.

Бен смотрел на него, пытаясь найти правильные слова.

— У тебя какие-нибудь лампочки не загорались? — спросил Цюань.

— Да. Каждый год у нас бывали подобные проблемы.

— А, тогда это не то, что я собирал, — сказал он улыбаясь. — Ибо Ли Цюань самый лучший сборщик гирлянд во всем Китае.

— Уверен, что это так, — сказал Бен.

Надзиратель схватил Цюаня за плечо и оттащил назад, а затем направил к кирпичной двери.

— Я вытащу тебя, — крикнул ему Бен. — Обещаю.

Цюань исчез в темноте дверного проема. Бен подошел к часовому снаружи, стоявшему в шести футах от него. Он попросил его отнести сумку в камеру Цюаня. Человек покачал головой. Бен вытащил из кармана три банкноты по двадцать долларов и вручил ему. Человек кивнул и взял сумку.

Бен стоял, прислонившись к дереву гинкго, пока в доме несколько женщин молились вместе с Минь. Шэнь был в школе.

Наконец женщины вышли из дома, как рой радостных пчел; трое из них сели на велосипеды, а четверо направились к главной дороге. Бен вошел в дом.

— Я рад, что у тебя есть подруги, с которыми ты можешь молиться. Но я должен сделать что-то большее.

— Что может быть больше молитвы? — спросила Минь.

— Мне нужно растревожить кое-какие слои.

Она склонила голову, пытаясь понять смысл сказанных слов:

— Сегодня не так холодно. Не хочет ли Бен Филдинг выпить чаю под деревом гинкго?

Минь заварила зеленый чай, налила его, и вынесла две чашки на маленьком подносе под дерево. Они сели прямо под вырезанным на коре дерева сердцем с инициалами Минь и Цюаня. Минь, казалось, было комфортно сидеть в молчании. Но Бену было неуютно.

— Как тут обстоят дела с женщинами? — спросил Бен. — Правду о них говорят?

— А что о них говорят?

— Ну, когда в Пекине организовали конференцию по женскому вопросу, там было много споров. Некоторые делегаты из западных стран утверждали, что женщины здесь живут в угнетении. Я уверен, ты слышала о протестах на конференции.

— Я вообще ничего не слышала о конференции.

— Ничего?

— В Китае происходит много всякого, о чем китайцы не знают! И многое, о чем мы знаем, наверное, не происходит. — Она засмеялась. — Но, пожалуйста, расскажи Чань Миньхуа об этой конференции.

— Надеюсь, ты не обидишься, но, честно говоря, больше всего говорили о том, что религии, и в особенности христианство, заставляют женщин почувствовать себя униженными.

— Не понимаю.

— Выступающие говорили, что христианство учит превосходству мужчин и зависимому положению женщин.

Минь с недоверием посмотрела на Бена, как человек, который готов был назвать его глупцом, если бы не его доброе сердце.

— Может, они говорили о конфуцианстве? Старая пословица гласит, что когда рождается сын, ему нужно дать нефрит в качестве игрушки. Но когда родится дочь, ей можно дать черепок от горшка. В буддизме и конфуцианстве одинаковое отношение к женщине. Мао Цзэдун говорил: «Женщины поддерживают половину неба». Но это только слова — все знают, что мужчин всегда воспринимают более важными личностями, чем женщин.

— Должно быть, тяжело расти с таким отношением к женщине.

Она наклонила голову:

— Я не росла с таким отношением.

— Но ты же выросла в Китае, так ведь?

— Я выросла в христианской семье. Я выросла в церкви. — Она широко улыбнулась. — Мама и папа Миньхуа дали ей нефрит.

Она засмеялась.

Конечно, они не могли позволить себе нефрит. Но ко мне и брату относились одинаково. Я никогда не чувствовала, что родители любят меня меньше. Знает ли Бен Филдинг, что долгое время китаянки во время беременности проходили тест? Теперь эти тесты объявлены вне закона, но за взятку по-прежнему можно пройти этот тест. Когда тест показывает, что мама носит в себе девочку, родители убивают ее, потому что хотят мальчика. Верующие в Иисуса не убивают своих дочерей. Об этом не говорили на конференции в Пекине?

— Нет, не думаю.

— Там говорили о том, как миссионеры учили людей уважать женщин?

— Ну, на самом деле, на той конференции миссионеров... э-э, воспринимали как часть существующей проблемы.

Она покачала головой:

— Об этом лучше мог бы сказать Цюань, потому что его предки пришли к вере через миссионеров. Но вместе с Евангелием впервые пришло учение о том, что мужчины и женщины равны в глазах Бога. Миссионеры настаивали на одинаковом отношении к здоровью мужчин и женщин. Они утверждали, что девочки должны получать такое же образование, как и мальчики. Миссионеры открыли первые школы для девочек. Позже они организовали женские колледжи. Тетя Цюаня училась в одном из таких колледжей до того, как ее застрелили коммунисты.

— Но я думал, что это китайское правительство построило первые женские школы.

— О нет. Они стали строить школы только после миссионеров.

— Расскажи мне про политику «одна семья — один ребенок».

— Тяжело рассказывать. Жестокая политика. — Она опустила глаза. — После того, как я родила Шэня, они стерилизовали Чань Миньхуа.

— Сожалею.

— У сестры Минь, Яомэй, ее единственный ребенок, девочка, умерла, но Яомэй уже успели стерилизовать. Больше детей у нее не будет.

— Ей, должно быть, очень тяжело.

— У Бена и Пэм Филдинг было трое детей?

— Да, двое до сих пор живы.

— Великое благословение. Так говорит Библия.

— Я слышал о насильственных абортах со вторым и третьим ребенком. Это правда?

— В деревне Цайдянь в центральной провинции Хубэй четвертого ребенка власти утопили на рисовой плантации за домом прямо на глазах у родителей. Они ждали их возвращения из роддома. Люди возмутились, поэтому тех чиновников наказали. Но если бы это было сделано тихо, никто ничего не сказал бы. Да, много принудительных абортов. В некоторых деревнях формируются вооруженные отряды, которые захватывают беременных женщин и на грузовиках отвозят в больницы, чтобы убить детей. Это ужасно.

Бен вспомнил несколько случаев, когда он защищал китайскую политику планирования рождаемости. Он был рад, что Минь не слышала его тогда.

— Нелегко воспитывать одного ребенка. Я не хочу, чтобы он был избалованным «маленьким императором», как многие мальчики. Миньхуа беспокоится о том, будет ли у него жена.

— Почему?

— Аборты по причине выбора пола будущего ребенка. Сейчас рождается намного больше мальчиков, на миллионы больше. Очень печально. Бог гневается за это. Чжоу Цзинь говорит, что Бог будет судить Китай. Библия говорит, что Бог будет судить все народы, которые разрешают убивать детей. Об этом говорили на конференции в Пекине?

— Уверен, что нет.

— Они говорили о практике обертывания ног? Я помню, какие ноги были у бабушки после такого обертывания. Я видела, как она мыла ноги. Они были очень маленькими и острыми. Все ее пальцы были свернуты на одну сторону. Девочкам начинали туго забинтовывать ноги, когда им было всего несколько лет. Считалось, что чем меньше размер ноги у женщины, тем она красивее. Женщинам, у которых ноги не были деформированы таким образом, было трудно найти мужа. Очень жестоко. Миссионеры учили людей не обвязывать ноги.

— Странно. Я слышал о миссионерах только то, что они не уважали китайскую культуру.

— Они не уважали обертывание ног. Они не уважали учение, по которому женщины являются низшими существами по сравнению с мужчинами, и им не следует давать образования. Они не уважали брак с детьми и проституцию. Миссионерами были, в основном, женщины, вы знаете?

— Не знал. Думаю, я многого не знал о Китае, и особенно о христианах.

— Поскольку миссионеры учили как женщин, так и мужчин, когда большая часть мужчин попала в тюрьмы и трудовые лагеря, женщины заняли их место. Правительство полагает, что если оно арестует мужчин, церкви умрут. Очень неправильно. Хотелось бы иметь больше пасторов-мужчин. Но когда мужчины в тюрьме, женщины должны выступить вперед. Большая часть христиан в Китае — это женщины. Церковь — единственное место, где мужчины и женщины действительно равны. — Минь широко улыбнулась. — В Китае правительство дает женщинам черепки от горшков. Иисус дает нам нефрит.

Бен Филдинг заметил Цюаню:

— Ты выглядишь ужасно.

— Большое спасибо за такое вдохновляющее мнение о внешности старого товарища.

— Я не шучу. Твой арест оставил тяжелый след на тебе и твоей семье. Теперь уже декабрь, и все время становится холоднее.

— Да, я тоже это заметил.

— Я хочу спросить — неужели все это того стоит?

— Делать правильно — всегда стоит. Сегодня будет не всегда. Но завтра будет всегда. Бен Филдинг считает, что оно того стоит?

Бен почувствовал вес вопроса и ушел в сторону:

— Пастор Чжоу Цзинь сказал, что мне больше не разрешат с тобой увидеться.

— Я тоже удивился тому, что ты пришел. Даже членам семей редко разрешают свидания. Но чтобы разрешили иностранцу? Никогда о таком не слышал. Кто-то, имеющий власть в строении номер шесть, считает, что это им на пользу. А может, это чудо.

— Ну что ж, если они разрешают, я буду приходить. — Бен чувствовал себя виноватым за то, что не упоминает о взятках, но он знал, что Цюань не одобрит этого. — Можно спросить у тебя кое-что, Цюань?

— Как видишь, я человек занятой, и у меня много работы. — Цюань улыбнулся. — Ну конечно, спрашивай.

— Правильно ли не повиноваться правительству? — Бен прищурился сквозь колючую проволоку, натянутую на уровне глаз.

— Я не повинуюсь моему правительству каждый раз, когда молюсь с семьей перед обедом.

— Но разве Библия не учит нас повиноваться правительству?

— Мой старый товарищ помнит совсем немногое из Библии, но это назидание он помнит? Или кто-то напомнил ему? Однако ты не помнишь, что множество благочестивых мужей и жен Божьих нарушали закон. Даниил и его трое друзей отказались поклониться императору вместо своего Бога. Еврейские повивальные бабки, родители Моисея, Раав, храбрый Авдий, спасший пророков от царицы Иезавели, Есфирь, которая вошла в покои к царю, чтобы спасти иудеев, волхвы, которые не повиновались царю Ироду, чтобы защитить Младенца Иисуса. Я исследовал эти примеры и учил этому в нашей садовой семинарии.

— Я не знаком с этими примерами. Однако гражданское неповиновение кажется крайностью. Не говоря о той цене, которую приходится платить тебе и твоей семье.

— То, что законно, не всегда правильно, — сказал Цюань. — То, что незаконно, не всегда неправильно. Мы повинуемся правительству, потому что Павел и Петр говорили, что правительство является инструментом в руках Божьих. Но когда оно действует против Божьего закона, это совсем другое дело. Апостолы сказали: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам». Иисус, Петр и Павел — все сидели в тюрьме! Их всех казнили, как преступников и нарушителей закона. Когда законы несправедливы, благочестивые люди их нарушают. И когда их ловят, то сажают в тюрьму.

Цюань посмотрел на него:

— Бен Филдинг задавал мне вопросы. А теперь я задам ему вопрос.

— Хорошо.

— Почему моего друга так сильно волнует, что говорит Библия о повиновении правительству, и так мало волнует все, что она говорит о других вещах?

— Что ты имеешь в виду?

— Брак. Церковь. Повиновение Иисусу. Эти и другие вещи.

Бен отпрянул от проволоки:

— Кто назначит тебя моим судьей?

— Бог тебе Судья. А я твой друг. Друзья предупреждают друг друга, когда кто-то из них уклоняется на неверный путь.

Послышался громкий крик, и оба мужчины повернулись на звук, шедший от главных ворот. Молодая женщина махала руками на надзирателя и говорила так быстро, что Бен ничего не мог понять.

— Что происходит? — спросил Бен.

— Ее муж, Вэнь Чжиюань, не вернулся домой. Она кричит: «Где он? Где он?»

Надзиратель пытался успокоить ее, но она была безутешна.

— Я знаю ее мужа Чжиюаня, — сказал Цюань. — Он сидел в камере напротив меня. На прошлой неделе его отвели в больницу на обследование, и он не вернулся. Мы надеялись, что его отпустили.

— Какие у него были проблемы со здоровьем?

— У него не было проблем со здоровьем. Он просто был истощен, его избили, как многих из нас. Может, недоедание. Но в общем он казался здоровым. В любом случае, в больницу нас увозят не для лечения — для чего угодно другого.

— Но почему?..

— Я не знаю, Бен. Но ходят всякие разговоры.

— Какие разговоры?

— Не могу утверждать, что это правда.

— Скажи, что ты слышал.

— Однажды они выбрали шестерых из нас и увели в санитарную часть тюрьмы. У нас проверили кровь.

— Зачем?

— Я тоже спросил, почему кровь проверяют у нас шестерых, а не у остальных заключенных.

— Что они тебе сказали?

— Я подумал, что единственное объяснение этому — то, что из всех заключенных мы выглядели самыми здоровыми.

— Не вижу в этом никакого смысла.

— Может быть.

— Цюань, скажи, что ты об этом думаешь!

— Говорят, что правительство продает органы казненных заключенных, чтобы удовлетворить нужду тех людей, которые нуждаются в трансплантации.

— Но они же не собираются тебя казнить!

— Нет. Но все также знают, что некоторые заключенные внезапно и таинственным образом умирают.

В этот момент надзиратель сделал шаг вперед и положил руку на плечо Цюаня. Бен беспомощно смотрел, как его друга увели прочь.

Царь смотрел вниз через прозрачный пол Своего тронного зала, устремив глаза на Дальний Восток Своей Земли. «Не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную — возлюбленною. И на том месте, где сказано им: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живого».

«Обратитесь ко Мне, люди великой и древней нации. Вспомните то, что вы знали давно. Слушайте тех, кого Я направил к вам со Своим посланием. Придите через эту открытую дверь, прежде чем Я закрою ее».

Пока Минь была с Шэнем на школьной церемонии, Бен воспользовался возможностью напечатать информацию, полученную им во время последних интервью. При своем следующем посещении отеля он попытается отправить их по электронной почте Мартину и совету директоров. Хотя у него теперь было больше свободного времени, он делал все возможное, чтобы оправдать перед «Гетцем» свое затянувшееся пребывание в Китае. Он постоянно напоминал им, что годами не брал отпуска.

Бен долго держал дверь открытой, чтобы проветрить дом. Время от времени он поглядывал на дерево гинкго, чью могущественную крону шевелил ветер. Казалось, оно зовет его куда-то. Но куда? Он поднял глаза. В дверях стоял человек.

Бен подскочил и посмотрел на него. Всего лишь секунду назад здесь никого не было. Пушистые седые волосы человека отнесло в сторону ветром. Сморщенное лицо показывало, что жизнь у него была трудная. Но его взгляд был почти что детский.

— Я ищу Ли Цюаня, — сказал он высоким, веселым голосом.

— Ли Цюаня здесь нет. Я его друг, Бен Филдинг.

— Я Ван Шаомин.

Его сгорбленные плечи и искривленные колени говорили об одном, а горящие глаза о другом. Его кожа была почти прозрачной, вены набухшими, и казалось, что в любой момент они лопнут, и из них потечет кровь. Ван Шаомин протянул Бену руку. У Бена возникло ощущение, что его руки были затянуты в перчатки из воловьей кожи, — такими грубыми и обветренными они были. По сравнению с ними руки Бена казались гладкими, как у маленькой девочки.

Окаменелое тело Ван Шаомина не могло пересечь комнату без постоянно перемежающихся остановок и продвижений. Наконец он сел, и при этом Бену стало даже еще легче, чем самому Вану. Когда он садился, Бен услышал скрип. Бен поставил перед ним стакан воды. Волосы Шаомина почти непрерывно шевелились при каждом движении его головы, словно их беспокоил невидимый ветер. Это напомнило Бену пастора Чжоу Цзиня.

— Я думаю, Цюань рассказывал мне о вас, — сказал Бен. — Вы евангелист из горной деревушки?

Он посмотрел на Бена, затем медленно улыбнулся, показав два зуба, окруженные пустотой:

— Я вожу Евангелия и литературу, но большая часть людей в горах не умеет читать. Поэтому я читаю им Библию или цитирую стихи. — Он снова посмотрел на Бена. — Вы, наверное, удивляетесь, как может этот дышащий труп путешествовать за сотни километров в год без автомобиля и даже без велосипеда?

— В горах ходить тяжело, разве не так?

— В горах не так тяжело, когда Отец побуждает тебя двигаться вперед, Сын идет рядом с тобой, а Дух наделяет силой, чтобы переставлять ноги.

— Почему вы это делаете?

— Потому что я живой. Когда Иисус решит, что мне больше не нужно этого делать, Он даст мне знать. Когда я умру, это будет сигналом к тому, что Он хочет, чтобы я занялся чем-то другим. — Он улыбнулся, и улыбку было почти не видно, потому что он низко склонил голову. — Скорее всего, я умру в горах. Но Иисус может отправить меня в другие горы.

Бен вовремя наклонился, чтобы увидеть блеск в глазах Шаомина.

— Почему нельзя послать туда молодого человека?

Старик медленно поднял голову, борясь с силой тяжести и постепенно побеждая:

— В Послании к римлянам сказано, что гонения и преследования не могут отделить нас от любви Иисуса. Но Книга Откровение предупреждает, что богатство и комфорт могут заставить нас потерять любовь к Нему. Я не могу заставить молодых людей идти вместе со мной. Они предпочитают автобусы и поезда. Они думают, что даже тридцать километров — это долгий путь. Они вялые и изнеженные. Многие из них провели всего по нескольку недель в тюрьме. Они ничего не знают о страданиях.

— Вам обязательно ходить пешком?

— Туда не ходят автобусы и поезда. Нет дорог. Слишком высоко и каменисто для велосипедов. Посланник должен ходить пешком. Молодые лидеры церкви хотят власти, славы и богатства. Они хотят встречаться с богатыми иностранцами, хотят получить приглашение за рубеж, чтобы отправить туда своих детей учиться в колледжи.

— Кто-нибудь еще ходит в горы?

— Из Пушана только Ван Шаомин. Еще четыре человека из других городов. Такие же, как я, старые мужчины и женщины. Я вижу их иногда. Мы пьем чай и рассказываем друг другу о великих Божьих делах. — Он снова улыбнулся, и каким-то образом отсутствие зубов придавало еще большую радость его улыбке. Он выглядел как маленький ребенок, восторгающийся чудесами Диснейленда. — Я хотел бы, чтобы со мной ходили другие люди. Много раз я был свидетелем руки Божьей.

— Что это значит?

Он закрыл глаза, словно решая, какую из историй ему рассказать. Потом глаза открылись:

— Есть такая деревня, Ань Нин, на другой стороне гор. Пастором там Фу Чи, у него большой шрам. Пастор Фу пришел к Иисусу, когда я приходил туда два года назад. Он умел читать. Я оставил ему Библию. Два месяца назад я вернулся туда, чтобы поделиться Евангелием с теми, кто живет во тьме. Но не смог.

— Почему?

— Потому что там не осталось ни одного человека, кто жил бы во тьме. Все пришли к свету. — Он улыбался. — В таких условиях трудно делиться Евангелием. Теперь они закрыли свою деревню и разошлись, чтобы обращать людей к Богу. Пастор Фу Чи тоже ушел, чтобы учиться Библии везде, где только можно.

— Деревня большая?

— Не больше двух тысяч.

— Две тысячи? И все стали христианами?

— Только Бог знает сердца. Но все утверждают, что стали последователями Иисуса.

— Сколько лет вы ходите в горы?

— Мы с Гуань Мэй поженились пятьдесят пять лет назад. После нашей свадьбы нам дали недельный отпуск на фабрике. И тогда мы совершили наше первое восхождение в горы, неся с собой евангельские брошюры. Читать умели немногие, но все слушали. Мы нашли способ общаться и с глухими тоже. Многие деревеньки маленькие. До своего ухода мы убеждались в том, что все слышали об Иисусе. Затем уходили. Мы смогли обойти только четыре деревни, потому что наступило время возвращаться на фабрику. Мы отправились прямо на работу, без сна, но хотя мы торопились, все равно на час опоздали на свою смену. Нас лишили оплаты за целый день. Но разве это важно? — Глаза Шаомина сияли. — Тогда в горах последователями Иисуса стали двенадцать человек.

— Это был ваш медовый месяц?

— Это было прекрасно, — сказал старик. — Мы согревали друг друга перед лицом Божьим. И теперь я обращаюсь к детям и внукам тех людей, с которыми впервые встретился вместе с Гуань Мэй.

Он низко склонил голову.

— Как часто вы отправляетесь в эти походы?

— Когда мы были молодыми, трудно было оставить работу более чем на несколько дней за раз, и мы могли добраться только до нижних деревень. Конечно, тогда мы ходили намного быстрее. Иногда мы бегали, и Гуань Мэй старалась обогнать меня, и я притворялся, что она бегает быстрее. Но... — он со свистом вздохнул, — я не всегда притворялся.

Его глаза увлажнились, когда он беззвучно смеялся. Бен смеялся вместе с ним.

— Гуань Мэй первой вышла из тюрьмы. Она одна пошла в горы, и жила тем, что подавали ей люди.

— Сколько времени вы просидели в тюрьме?

— Шестнадцать лет. Гуань Мэй всего девять. Наших детей воспитала ее сестра. Они могли видеть Гуань Мэй несколько раз в году. Но меня они не видели никогда. Но они молились за нас. Они стали великими воинами Иисуса. Сейчас наш сын дома. Наша дочь — евангелистка в провинции Хунань. Она намного лучше, чем евангелист Ван Шаомин. Больше посвящения. Кроме того, ходит намного быстрее! Я очень горжусь такой дочерью.

— Ли Цюань в тюрьме. Надеемся, что его скоро отпустят.

Ван Шаомин вздохнул, потом поднял глаза и произнес:

— Господь Иисус, мы предаем в Твои руки нашего брата Ли Цюаня. Дай ему служение. Дай ему приход, — он замолчал.

Бен съежился, надеясь, что от него молитвы не ожидают.

Я много думаю о заключении Цюаня. Как это было с вами?

— Это место отличного обучения. У одного из заключенных была Библия. Он учил нас по Библии и каким-то образом прятал ее от надзирателей. Мы запоминали целые отрывки. Я выучил весь Новый Завет.

Дата добавления: 2015-07-11