Слова признательности 11 страница

«Жаждущему дам даром от источника воды живой».

Бен почувствовал внутри себя острое, сильное желание. Он понял, что вчера во время рыбалки уже испытал его. Казалось, он ощущает глубокую, но какую-то ускользающую жажду, вдруг ставшую явной и понятной на фоне обнаруженного, очень близкого, холодного источника горной воды. Вся его жизнь была стремлением и погоней за чем-то, чего он не знал и не понимал, словно все, что он делал, было направлено на поиски осуществления несбывшегося обещания. Мальчиком он ощущал это в лесу, и ему казалось, что за следующим поворотом он найдет что-то необычное, прекрасное, объект его сокровенных желаний. Его манила неизвестная Красота, которая звала его в ночи, побуждая его не обрести себя в меньшем, но потеряться в большем. Что-то влекло его к холмам, и вовне, и внутри.

Сидя здесь, в этой комнате, за восемь тысяч, — нет, за миллионы миль от своего дома, — он увидел всю свою жизнь с внезапной ясностью. Время от времени ему казалось, что он стоит на краю чего-то, что даст насыщение его изнемогающей от жажды душе. Но всегда вода, казавшаяся свежей, оказывалась соленой, и она не могла утолить его жажду, но лишь усугубляла ее. Что-то в этой комнате, в этом собрании, с этими людьми позволило ему оказаться ближе к Потоку, чем когда-либо раньше. Однако эта близость лишь умножила боль его жажды.

«Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном».

Бен услышал рядом с собой слабый стон. Он увидел, как по щеке Цюаня скатилась слеза. За все годы, что они вместе жили в общежитии, он никогда не видел товарища плачущим.

— В следующий Господень день мы с вами поговорим о мучениках, которые теперь стоят рядом с престолом Бога. Сейчас мы прочитаем стихи, и следующую неделю будем их заучивать.

Его жена снова развернула Библию и с почтением вручила ему.

Он открыл Книгу и прочитал:

И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

Одна женщина встала и протянула руки. Чжоу Цзинь тут же передал ей Библию. Она прочитала большой отрывок вслух и сказала:

— Мой сын все еще в тюрьме. Он находится там десять месяцев. Мне разрешили посетить его всего три раза. Его... пытали. Пожалуйста, молитесь, чтобы его вера оставалась твердой.

Чжоу Цзинь поднял руки и стал ходатайствовать за мальчика и его мать. Затем женщина со светящимся лицом возвысила голос в молитве. Бен слушал крики женщины, чей сын тоже находился в тюрьме. Ее плач не отпускал его.

Читатель повернулся к престолу и сказал:

Доколе, о Господи, буду я взывать о помощи, а Ты не слушаешь? Или буду вопиять: «Насилие!», а Ты не спасаешь? Почему терпишь зло? Повсюду пагуба и обман, коварство, злодеяния и бедствие. Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моем день и ночь? Доколе врагу моему возноситься надо мною?

Царь встал, чтобы говорить. И хотя Он не возвысил голоса, Его можно было слышать в каждом уголке вселенной: «Я вижу бедствие Моего народа. Я слышу их крики. Вы не одиноки в своих страданиях. Вы будете плакать и рыдать, пока мир веселится. Вы будете печалиться, но ваша печаль обратится в радость. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир».

Молитвы были короткими и длинными, неформальными и формальными, но все они произносились с такой страстью, которой Бен раньше никогда не испытывал. Много лет назад он засыпал на молитвенных собраниях. Но на таком собрании заснуть было невозможно. Произносимые слова не казались номинальными. Молитвы не казались подготовленными. Более того, у Бена было безошибочное ощущение, что эти молитвы не зависали на уровне потолка. Они пронзали его, словно сгусток движущей силы, совокупная мощь такого взрывного свойства, что, казалось, она способна снести крышу старого дома.

Еще несколько человек встали и зачитали или процитировали стихи из Библии. Слова были легким ветерком, расходящимся по комнате, жизнью и дыханием от невидимого присутствия. Комната была теплой, влажной и пульсирующей, словно люди находились в каком-то чреве.

Бен услышал нечто вроде шепота, который говорил ему, что все эти люди были наивными, суеверными, легковерными, склонными приписывать сверхъестественные качества обычным вещам. Затем другой голос внутри него сказал, что проблема была не в них, а в нем. Ему следует прекратить отрицать реалии только потому, что он не может видеть, прикоснуться или измерить их.

Они пели, восхваляя Бога. Бога, в Которого Бен когда-то верил. Он тоже когда-то читал Библию и пел песни на религиозных собраниях. Но он никогда не чувствовал присутствия Божьего так, как сейчас в этой комнате. Почему? Он никогда не терял себя в восхвалении. Отчего? Его «христианская жизнь» была просто одной из частей его обыденной жизни. И все всегда вращалось вокруг Бена Филдинга.

Более всего его пленяли эти лица. Радостные, улыбающиеся, мокрые, печальные, тоскующие, по-детски выглядевшие лица. И особенно та женщина впереди с сияющим лицом.

«Посмотри на меня, папа», — вспомнил он, как говорила ему Мелисса, когда впервые села на только что купленный велосипед. «Тебе нравятся мои косички?» — спрашивала Кимми. Да, их лица тогда выглядели точно такими же, как у этих людей, — по-детски радостными в папином присутствии, желающими услышать папино одобрение.

Когда-то я был таким же наивным идеалистом. Но я вырос; я пережил это. Волна цинизма обрушилась на него с сокрушительной силой, словно эти мысли пришли к нему не изнутри, но снаружи.

Ты никогда не был таким, как эти люди, — услышал он другой голос, голос без звука. — Никогда.

Если эти люди ошибались, подумал Бен, они были одурачены и страдали без нужды ради ложной веры. Но если они были правы, — большое ЕСЛИ, — тогда это значило, что жизнь Бена была спущена в унитаз, и он был виновен в высокомерном и низком отступничестве.

Кое-кто из присутствующих к этому моменту стоял на полу на коленях, наклонившись вперед, лбами прикасаясь к полу. Другие смотрели прямо перед собой. Мужчина и женщина перед ним смотрели в потолок. Он тоже поглядел туда, высматривая нечто, что готово было свалиться на него. На что они смотрели и почему он почти видел это — но не вполне?

Ветер в домашней церкви дул, и он чувствовал, как над карточным домиком его жизни нависла угроза. Бен Филдинг ощутил ласковый, призывающий ветерок, который приглашал его встать и последовать за ним за горизонт. Бен почти с тошнотворным напряжением надеялся, что это ощущение его не покинет. В то же самое время он отчаянно надеялся, что этот ветерок не превратится в яростный ураган.

Ли Тун спросил:

- Ты видишь Абук Акес Дель, женщину, которую продали в рабство в Судане? Ее мужа убили, а детей тоже забрали в рабство. Ее избили и искалечили. Ее попытались обратить в ислам. Писатель записал все подробности. Смотри, как назначенный ей Воин стоит рядом с ней, хотя она его не видит.

— Ты уже был в великом Зале наград? — спросил Ли Туна Ли Маньчу. — Ты видел там Писателя, того, кто записывает не страдания святых, но все их акты милосердия, каждую чашу холодной воды, каждый финансовый дар, все молитвы, вознесенные за страдающих?

— Я слышал об этом, конечно, но там еще не бывал. Мне нужно переговорить со многими людьми, повидать столько мест и столько увидеть! Я подумал, что, может быть, я пойду туда вместе с Ли Цюанем.

Ли Маньчу кивнул головой:

— Само собой разумеется, что здесь много других Писателей, и Царь читает все их записи. Но я думаю, что тому Писателю, что сидит перед нами, Царь уделяет особое внимание. Каждый день, каждый миг Он исследует свидетельства о Своих страдающих детях.

— Но Он все видит и уже не может забыть увиденное. Зачем Он велит им записывать свидетельства в книги?

— Может, чтобы мы, чей разум не безграничен, тоже никогда этого не забывали.

Бен почувствовал облегчение, когда они благополучно вернулись в дом Ли Цюаня, не встретив представителей властей. Минь заварила зеленый чай, и в прохладе комнаты он с особым удовольствием ощутил внутри растекающееся тепло чая.

— Что ты думаешь о нашей домашней церкви, Бен Филдинг? — спросил Цюань, закатив внутрь маленькую деревянную тачку и подбрасывая уголь в печку.

— Похоже... они все были уверены в Божьем присутствии в той комнате.

— Это понятно, — сказал Цюань, улыбаясь. — Поскольку Он действительно там был.

— Они были так взволнованы, так воодушевлены собранием. Я никогда раньше так не чувствовал себя в церкви, а если и чувствовал, то это было очень давно. Даже когда я учился в колледже или когда ребенком ходил в церковь, я не видел, чтобы люди так горели по Богу. Поэтому я стал задумываться над тем, насколько реальной является моя вера.

— Это хороший вопрос, — сказал Цюань. — Сомнения в спасении могут быть атакой врага против истинного верующего. Однако Библия говорит, что нам нужно исследовать себя, чтобы убедиться, что мы не отпали от веры. Однако прежде этого мы должны убедиться, что мы Его последователи. Враг всегда пытается обвинить и внушить нам, что мы не то, кем должны быть. Но точно так же он стремится нарисовать наш ложный образ.

— Не могу представить, что они вот так рискуют, просто придя на собрание. Церкви в Америке стали бы намного меньше, если бы цена посещения была столь же велика.

— Меньше поначалу. Но со временем, может быть, даже больше. Или, как в Китае, организовалось бы больше маленьких церквей, а в итоге намного больше верующих. Человек идет на риск только ради того, в чем он глубоко уверен. Если человек посещает церковь, не рискуя, он не принесет с собой страсти.

— На семинарах я всегда говорю о соотношении цены и достижений. Но раньше я видел применение этого принципа только в бизнесе.

— Иисус говорил о сокровище, спрятанном на поле, — сказал Цюань. — Он сказал, что от радости этот человек продал все, что имел, чтобы приобрести найденное сокровище. Оно стоило ему всего, чем он обладал, — но его это не тревожило, ибо он получил все, что для него имело значение.

— Лица этих людей были такими живыми. Когда я увидел, как они упали на колени, я сам чуть не сделал то же самое.

— Чуть? Подойти ближе — не значит дойти.

— Не скажу, что я никогда не молился. Просто я не тот человек, который делает это, стоя на коленях.

— Тогда Ли Цюань будет молиться о том, чтобы ты стал таким человеком.

С полминуты мужчины молчали.

— Чего ты хочешь, Бен? — Вопрос казался странным, но он настолько соответствовал мыслям Бена, что он решил ответить.

— Годы назад я записал цели своей жизни. Каждый понедельник я просматриваю эти записи. Это, в основном, планы в бизнесе. Я хочу стать исполнительным директором «Getz International». Построить компанию. Усилить наше присутствие в Китае. Создать себе комфортную жизнь.

— И это все, чего ты хочешь?

— Многие люди считают, что это очень высокие планы.

— Очень немногие люди достигают своих целей, — сказал Цюань. — Но если ты достигнешь своих, принесут ли они тебе радость?

— Радость? Вообще-то я рассчитывал на кусочек счастья.

— Тогда ты рассчитываешь на самую малость.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня раньше были подобные мечты. Во-первых, быть самым лучшим студентом. Пожалуй, я осуществил эту цель. Но моим самым большим желанием было стать великим профессором и писать книги. Мне пришлось умереть для этой мечты. Но я был счастлив умереть для нее. Ибо тогда я вынужден был поставить другие цели, лучшие. — Он протянул руку и положил ее на плечо Бена. — Я не думаю, что твои цели слишком велики, Бен Филдинг. Я думаю, они слишком ничтожны.

Бен почувствовал, как в нем поднимается желание занять оборонительную позицию. Он молча смотрел на Цюаня, пытаясь понять, как помощник слесаря может говорить подобные вещи будущему исполнительному директору «Getz International»:

— Пока у меня все получается на отлично. Я всегда получал то, чего хотел.

— Значит, ты хочешь очень малого, — пожал плечами Цюань. — Но твои цели определенно не принесут тебе счастья. И даже если принесут, сколько твое счастье продлится? День? Год? Десять лет? Двадцать? А потом что? Твоя жизнь будет короткой — у всех людей жизнь коротка. Что станет продолжением твоей жизни? Вот о чем нужно подумать. Ты инвестор? Очень хорошо. Почему же ты инвестируешь в то, что принесет тебе прибыль через десять лет, когда ты можешь вложить в то, что гарантированно принесет тебе выгоду через миллионы лет?

Бен засмеялся, но тут же понял, что Цюань говорит серьезно.

— Такого рода долгосрочное планирование немного не по моей теме.

— Твои глубочайшие желания происходят из того, что мой отец называл пустотой в сердце. Ибо что пользы, Бен Филдинг, приобрести весь мир, но потерять собственную душу? Или даже если душа человека спасена, — что пользы приобрести весь мир, но потерять награду в вечности?

Их соседи и члены церкви Фу Гань и Чунь со своей дочерью-подростком Юнь пришли к ним в воскресенье вечером на ужин. Бен сел на четвертый стул, в то время как пятый остался пустым. Цюань, Минь и Шэнь сидели на холодном и твердом полу. Семьи рассуждали о своих соседях, к которым они хотели пойти с евангельской вестью. После ужина Цюань сыграл на синтезаторе несколько классических священных песен, а потом гимн. Присутствующие тихо пели. У Минь в руках была Библия Цюаня, и она приготовилась читать.

Бен извинился и пересел на кровать в пяти футах от стола с ноутбуком, присоединенным к телефонному аппарату.

Вдруг в дверь громко постучали. В то же мгновение Минь, словно она проделывала это сотни раз, исчезла под кроватью и через секунду появилась уже без Библии.

Цюань подошел к входной двери и открыл ее. Он тут же отступил назад, когда увидел стоявших у дверей людей.

В комнату ворвались трое, у одного в руках был пистолет. Бен дважды видел его на расстоянии, и теперь ему представилась возможность рассмотреть треугольное, красное, обветренное и жесткое лицо Тай Хуна вблизи. Казалось, свою молодость он провел в открытом море, бросая вызов океану и суровым ветрам. У него на подбородке, как у Мао, была большая родинка, вздутая и бесцветная. Бен смотрел с расстояния всего в пять футов в его черные, холодные глаза. Тай Хун невольно дернулся, поскольку не привык, чтобы люди смотрели ему в глаза более секунды. Бен почувствовал это и заставил себя смотреть дальше. Он не моргал до тех пор, пока Хун не отвел взгляд.

Цюань заговорил первым:

— Что привело в наш скромный дом заместителя начальника полиции?

— Мы были поблизости. Решили почтить вас своим присутствием. — Казалось, его губы не открываются даже во время разговора. Голос у него был несколько высокий, но хорошо натренированный. Бен отметил у него шанхайский акцент и высокомерный тон. Несмотря на демонстрацию храбрости, он почувствовал, как у него по спине побежали мурашки.

— Что здесь происходит? — спросил Хун, поочередно оглядывая всех семерых собравшихся.

— Я играл на синтезаторе, это подарок моего друга Бена Филдинга.

Хун посмотрел прямо на Бена, потом перевел взгляд на Цюаня:

— Зачем вы собрались?

— У нас был ужин. Мы обсуждали урожай, затем играли классическую музыку. Такую, которая нравится нашему президенту Цзян Цзэминю.

Хун ухмыльнулся:

— Обсуждали урожай? Так вы этим занимались?

Он посмотрел на семью Фу, а те все смотрели в пол.

— Да, — быстро ответил Цюань. — Мы ожидаем хороший урожай.

— Вы не фермеры.

— Урожай — это тема, которая интересует нас всех. Нам нужно есть, чтобы жить, и мы должны работать, чтобы произрастить еду. Тай Хун тоже нуждается в еде, разве нет?

— У меня много еды — ваша еда мне не нужна, — сказал Тай Хун, передвинувшись к двери и жестом приказав сопровождающим выйти из дома.

— Я приду снова, Ли Цюань. Пожалуй, после отъезда твоего американского друга. А может, раньше. В следующий раз, возможно, я захочу встретиться с тобой у меня. — Он угрожающе улыбнулся.

Подойдя к двери, Хун еще раз посмотрел на Бена. Бен понял, что, если бы он не был выдающимся бизнесменом с американским паспортом и долгой историей в Китае, эта встреча могла бы закончиться иначе. Дверь закрылась. Минь обняла Шэня.

— Что ж, приятный частный визит, — сказал Бен.

— Да, — ответил Цюань. — Куница пришла поздороваться с цыплятами.

Может быть, таким образом Тай Хун дал мне понять, что он знает о моем посещении домашней церкви, и мне лучше быть поосторожнее?

Но, как он делал всегда в своей жизни, Бен предпочел держать свои страхи при себе.

Пока Минь помогала Шэню собраться в школу, Бен сидел на своей кровати, а Цюань на своей.

— Сколько народу в домашних церквах имеют Библии? — спросил Бен.

— Обычно немного. Говорят, что в Китае каждый день ко Христу приходят от пяти до десяти тысяч человек. Новообращенных намного больше, чем новых Библий. Неважно, сколько Библий поступает в страну, — их все равно не хватает.

— У меня дома на полке стоит по меньшей мере три Библии, — сказал Бен. Однако он не стал говорить, что не может вспомнить, когда в последний раз читал эту Книгу.

— У нас в Китае есть пословица: «Далекая вода не поможет потушить пожар». У нас есть люди, которые с радостью отказались бы от недельной пищи в обмен на духовную пищу, стоящую у тебя на полке. В стране с населением более миллиарда человек даже десять миллионов Библий были бы каплей в море.

— Понадобилось бы очень много денег, чтобы доставить такое количество Библий.

— Хадсон Тейлор сказал: «Божья работа, выполняемая Божьими путями, всегда будет обеспечена необходимыми ресурсами».

— Кто такой Хадсон Тейлор?

— Ты никогда не слышал о Хадсоне Тейлоре? — удивился Цюань.

— Это один из мужей Элизабет Тейлор?

— Кто такая Элизабет Тейлор?

— Ты никогда не слышал об Элизабет Тейлор?

— Хадсон Тейлор был основателем Китайской внутренней миссии. Он привел к Иисусу моего прапрадедушку Маньчу, когда тот был мальчиком. Хадсон Тейлор сделал ему операцию на глазах. Ты знаешь, что в некоторые дни он делал до двухсот операций на глазах? Полагаю, ты никогда об этом не слышал, потому что ты о нем ничего не слышал! Но я тоже достаточный невежда, — я не знаю, кто такая Элизабет Тейлор. Она тоже была великой миссионеркой?

— Не совсем.

— Ли Маньчу жил в Хан Чжоу, там находилась первая штаб-квартира Внутренней миссии Китая.

— Хан Чжоу? Так вот почему ты говоришь, что ты из Хан Чжоу, хотя никогда и не бывал там?

— Мы родом оттуда, откуда наши предки. Жизнь Ли Цюаня не началась с Ли Цюаня.

— Но она также не началась с твоего прапрадедушки.

— Мы выбираем кого-нибудь из своей семьи, кто установил направление для жизни всего рода. Ли Маньчу был первым Ли, кто последовал за Иисусом. Вот почему я из Хан Чжоу, как и Ли Шэнь.

— Он тоже там не бывал, верно?

— Нет, не бывал. Но почему это так важно для тебя?

Бен засмеялся:

— Просто все это кажется странным.

— Для меня Америка странная. Каждый человек ведет себя так, будто жизнь начинается с него и с ним заканчивается.

— Не могу сказать, где жил мой прапрадедушка, — сказал Бен, — или чем он занимался, и даже как его звали.

Бен буквально сжался, увидев в глазах Цюаня сожаление.

— После того, как я стал христианином, — сказал Цюань, — я посмотрел в Гарвардской библиотеке материалы о мучениках Боксерского восстания в Китае. Я нашел там имена всех двухсот тридцати миссионеров, которые были убиты во время восстания. Но исторические книги называют лишь некоторые имена из тридцати пяти тысяч китайских христиан, которые также были убиты в это время. Там не было имени моего прапрадедушки.

Бен посмотрел в глаза своего друга. Б них была глубокая печаль.

Ли Тун, стоя рядом с Ли Вэнем и Ли Маньчу, указал на имена, написанные на Стене Мучеников. Читатель громко произносил вслух каждое из сотен тысяч имен. Он никогда не прекращал это чтение.

— Когда он закончит, — объяснил Ли Маньчу вновь прибывшему, — он начнет читать имена снова, начиная со Стефана. И каждый раз, когда прибывает новый мученик, а это происходит каждый день, он останавливается и произносит его имя.

Вновь прибывший прошел к Стене и протянул к ней руку, проведя пальцем по одному из имен.

— Давай останемся и послушаем имя следующего мученика, — предложил Ли Вэнь.

— Однажды, — сказал Ли Маньчу, — следующий мученик будет последним.

Все Ли кивнули головами, дрожа от предвкушения этого события. Затем они взялись за руки.

- Расскажи мне о тюремном заключении твоего отца, — сказал Бен. — Я имею в виду, если хочешь.

— Для меня большая честь, что ты спрашиваешь об этом, — ответил Цюань. — Первый раз мой отец попал в тюрьму в первые дни Народной республики. Потом его снова посадили в шестидесятые, во время Культурной революции. Мне было восемь лет, когда Ли Туна посадили в последний раз. Несколько раз в году мне разрешали навестить его, хотя прикасаться к нему было запрещено. Но когда мне исполнилось двенадцать, мое сердце отвернулось от него. Я был маленьким и гордым коммунистом, и я отказывался посещать своего отца в позоре.

Цюань сморщился от этих воспоминаний.

— Когда мне исполнилось пятнадцать, моя мама заставила меня пойти в тюрьму.

— И что ты там увидел?

— Человек, которого я там увидел, не был похож на моего отца. Его лицо было бледной, искаженной маской. Но я узнал его глаза. В тот день он сказал мне свои последние слова: «Zhen jin bu ba huo lian».

— Настоящее золото не боится огня, — перевел Бен.

Цюань кивнул головой.

— Затем он добавил: «Однажды ты умрешь. Ты должен прожить жизнь, готовясь к этому дню». Я часто спрашивал себя: «Неужели это тот день?»

— Что делала твоя мать, когда он умер?

— Она уже выполняла его работу. Они называли ее «улыбающийся пастор». Она была хорошим проповедником. Много раз она проповедовала и мне! Теперь я жалею, что не слушал ее. Я не слушал ее даже в тот вечер, когда вернулся домой и увидел, что ее избили. Тогда ей выбили два зуба, — Цюань дрожал, рассказывая об этом. — Даже с этой болью она умудрялась улыбаться, но мне было больно видеть, что у нее нет зубов.

— Кто избил ее?

— МОБ.

— Почему?

— Потому что она была христианкой. Более того — пастором. Божьим врагам не нужны другие причины.

— Сколько тебе было лет, когда она умерла?

— Восемнадцать. Когда произошло землетрясение, я проводил время с друзьями. А когда через завалы я прибежал домой, то увидел только поднимающиеся клубы дыма. Наш дом рухнул и загорелся. В нем я нашел мамино тело. Она сделала все для меня. Ни у кого больше не было такой доброй матери, переполненной радостью Иисуса. Но тогда я этого не ценил. Да, я плакал по ней, но плакал больше о себе, потому что остался без дома.

— Куда ты пошел?

— К родителям матери. Они тоже были христианами. Они не знали, что делать с моими аргументами против христианства, которые я приносил из школы. Я также сердился на то, что мне не разрешали сидеть на красивом стуле, сделанном моим дедушкой. Когда у нас бывали гости, я садился на твердый пол, а стул оставался пустым, — он указал на большой стул из красного дерева, стоящий у стола. — Я не видел смысла в том, что на красивом стуле никому не разрешалось сидеть.

— Так в чем же был смысл, в конце концов?

— Ты еще не знаешь?

— Не уверен.

— Тогда тебе лучше узнать самому.

— Я не достоин того, чтобы мое имя находилось на этой стене вместе с твоим и именами других мучеников.

— Однако здесь стоит имя Ли Вэня, плотника, — сказал Ли Маньчу. — Разве Создатель Стены, Который пишет здесь имена, не знает, кому надлежит здесь быть записанным?

— Я не умер за Господа, как вы оба.

Есть разные варианты смерти, — сказал Ли Маньчу. — Ты умер для обычной жизни. Ты умирал каждый день в служении Иисусу. Ты свидетельствовал о смерти твоего отца и матери. Что может быть труднее?

— Много лет спустя, когда твой сын умер, — сказал Ли Тун, — ты позаботился о его жене и сыне. Когда я завершил свой труд на земле, твой продолжился. Мученики — не только те, кто умирают, но все верные свидетели, которые страдают за Имя.

- Разве видеть, как умирают мать, отец и сын, легче, чем умереть самому? — спросил Ли Маньчу. — Нет. Это намного тяжелее. Господь Иисус знает, что иногда бывают семьи мучеников, которые заслуживают такой же награды, что и сами мученики. Вот почему на этой стене написано так много имен жен и мужей, отцов и матерей, сыновей и дочерей, сестер и братьев мучеников.

— Кроме моей мамы я уважал моего отца больше, чем кого-либо другого, — сказал Ли Тун, кладя руку на плечо отцу.

— А я уважал своего сына больше, чем кого-либо другого, — Ли Маньчу положил свою руку на другое плечо своего сына, Ли Вэня.

— Кроме того, Ли Вэнь, — сказал Ли Маньчу, — ты создал тот стул.

— Интересно, — сказал Ли Вэнь Ли Туну, — закончится ли род мучеников в нашей семье на тебе, или за нами последует Ли Цюань?

— А если не Ли Цюань, то Ли Шэнь?

— Посмотрим.

— Может быть, один из них, — прошептал Ли Маньчу, — будет последним мучеником.

Мужчины посмотрели друг на друга, не осмеливаясь говорить о такой великой чести.

Во вторник вечером Бен открыл письмо, пришедшее от Мартина.

Бен,

я все время тревожусь после нашего последнего разговора по телефону. Вон Чи позвонил вчера утром и сказал Джеффри, что ты присутствовал на подозрительном обмене пакетами в какой-то гостинице, называемой «Биньгуань». Каким-то образом он узнал о приходе гостей на ужин в дом к Ли Цюаню и визите заместителя начальника полиции, Тай Хуна. Чи говорит, что против тебя у них нет конкретных обвинений, но против твоего друга готовится дело, и они тебе не доверяют.

Бен, если ты когда-либо доверял мне, прошу, послушай меня.

Не могу сказать, насколько важно, чтобы ты не делал ничего нелегального. Ты даже косвенно не должен участвовать в чем-либо противозаконном. Ты меня понимаешь? Я рассчитываю на тебя. Единственный инцидент может навредить репутации компании. Не позволяй этому произойти.

Письмо встревожило Бена, но одновременно принесло ему чувство облегчения. Они ничего не знают о моем посещении церкви!

На следующее утро Бен отвез Цюаня на работу. Затем он походил по городу, продолжая разговаривать с людьми. Большая часть людей была настроена дружелюбно и с удовольствием отвечала на вопросы. Бен удивлялся тому, насколько больше он узнал о мыслях и чаяниях простых людей. Он понял, что не знал Китая в достаточной мере, как считал раньше. А понимание людей было ключевым фактором в продаже им чего бы то ни было. Материал, который он собрал во время своих интервью, ошеломит всех в их офисе.

Во время обеда Бен направился в мастерскую слесаря. Когда он вошел туда, Цюань вручил ему листок бумаги.

— Что это?

— Это циркулярное письмо от партии с запретом на употребление одного слова. Они доставили несколько таких писем к нам в мастерскую. Это официальная декларация о запрете партии на слово qianxinian, «тысячелетнее счастье». Они утверждают, что это христианское выражение, направленное против правительства, поскольку оно подразумевает правление Христа на земле в течение тысячи лет с низложением всех человеческих правительств. Они утверждают, что в Китае этому слову не должно быть места. Они знают, что Чжоу Цзинь и Ли Цюань христиане, поэтому они принесли нам циркуляр в первую очередь. И все же, — он улыбнулся, — они предпочитают иметь с нами бизнес, потому что мы делаем нашу работу лучше всех.

— Церковь повинуется этому циркуляру?

— Большая часть зарегистрированных церквей — да, но не все. Ни одна из домашних церквей не станет подчиняться этому запрету. Можешь представить, Бен, что американским христианам запретили использовать на публике определенные слова? Ты представляешь общество, в котором христианам говорят, что если они произнесут на публике определенные слова, если они буду говорить то, что считается политически непопулярным, они могут потерять свою работу? Для тебя это немыслимо, Бен, я знаю. Но здесь это случается.

Бен вздохнул, не имея мужества сказать, что на самом деле такое случается и у них.

— Что ты знаешь о нашем руководителе отдела по делам религий? — спросил Цюань.

— Не так уж много.

— Ты знаешь, что он атеист?

— Что?

— Мой отец, Ли Тун, обычно говорил: «Церковный лидер, который не верит в Бога, подобен босоногому человеку, продающему обувь». Мы называем нашего руководителя отдела китайским Каиафой.

— Что это значит?

— Ты помнишь библейского Каиафу?

— Нет.

— У тебя кто-нибудь отнял Библию?

— Нет. Она стоит у меня на полке. Помнишь? У меня их три.

— Может, Бену Филдингу стоит отдать кому-нибудь две Библии и начать читать третью?

— Прости, что разочаровал тебя.

— Каиафа был первосвященником, который организовал распятие Иисуса. Иногда самыми опасными врагами Церкви становятся люди, занимающие самые выдающиеся позиции в религиозном мире. Как еще можно объяснить тот факт, что самый выдающийся церковный лидер в Китае — атеист?

Дата добавления: 2015-07-11