Искушение. 9 страница. - Ты меня извини, что не мог серьезно поговорить, дел «по горло»

- Ты меня извини, что не мог серьезно поговорить, дел «по горло», сам понимаешь. А поговорить необходимо. – Они быстро шли по коридору, Валентин едва успевал за начальником. - Похоже, Абакумов хочет тебя к себе забрать. Деканозов - против, но СМЕРШ сейчас на первом месте. Одна надежда, что в тылу у немцев у нас народу мало. Агентуры серьезной нет, особенно, в Фатерлянде и на территориях, что после 39-го к нам отошли. - Он помрачнел. - Многих сами положили. Да ты в курсе. – Подойдя к кабинету, остановился и посмотрел Ильину в глаза. – Сам-то, что думаешь?

Не ожидавший такого напора Валентин только с сомнением пожал плечами: - Я-то, что, как начальство скажет.

- Ну, вот и отлично! Завтра все и решим, - крепко пожав Валентину руку, Судоплатов развернулся и скрылся за дверью кабинета, оставив Ильина в полном недоумении.

Хмурая Москва обожгла лицо пронизывающим ледяным ветром. Валентин свернул на улицу Кирова^[349] и неспешным шагом направился в сторону дома. Стоило площади скрыться за углом, как ветер немного угомонился. Из головы не выходила неожиданно теплая встреча с Судоплатовым. После возвращения на Родину, Ильин почти не сталкивался с ним. Валентину было известно о серии успешных ликвидационных операций, которые провел Павел^[350], но он не мог представить себе, чем может быть полезен «ликвидатору» Судоплатову.

Магазины были закрыты, редкие прохожие спешили по своим делам, Ильин подошел к газетному стенду «Комсомольской правды».

«ПРЕГРАДИМ ПУТЬ ФАШИСТСКОМУ ЗВЕРЮ!», - в глаза бросилось постановление ГКО.

«Сим об’является, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. ЖУКОВУ, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта т. АРТЕМЬЕВА возложена оборона Москвы на ее подступах.

В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение, как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта города Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. СИНИЛОВА, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Председатель Государственного Комитета Обороны

И. СТАЛИН

Москва, Кремль, 19 октября 1941 г.».

Ильин, поежившись, пробежал глазами газетные листы. Усмехнулся, увидев смешную карикатуру о том, как бьют немцев в Югославии. Дерево и растение в цветочном горшке грозили оторопевшему оккупанту гранатами, а трава ощетинилась на него штыками.

Опустив руку в карман за папиросами, Валентин неожиданно нащупал в нем сложенный листок.

«Через полчаса в Славянском^[351]». Кто был автором записки, сомнений не было. Непроизвольно взглянув на часы, Ильин понял, что он едва успеет вернуться на Никольскую к ресторану. «Теперь это улица 25-го Октября», - поправил он себя. - «И, ведь, не надоест же людям переименовывать улицы, площади, города», - ворчал про себя Ильин, быстрым шагом пересекая то ли Лубянскую площадь, то ли площадь Дзержинского.

Город был уже в глубоких сумерках, когда Валентин подошел к застекленным дверям ресторана. Легендарное заведение по случаю объявленного «военного положения» было закрыто. Тусклый свет дежурного освещения, который, видимо, забыли отключить, высвечивал странную фигуру в дверном тамбуре. Не успел Ильин подойти к дверям ресторана, как фигура подошла к дверям. Оказалось - это швейцар с огромными бакенбардами, которые скорее напоминали бороду, разделенную надвое. Лицо Валентина «лизнул» луч фонарика. Швейцар, видимо, удовлетворенный увиденным, приоткрыл дверь.

- По коридору, кабинет номер три, - высокий хрипловатый голос плохо соответствовал бравой внешности «стража ворот».

В глубине ресторанного зала за частоколом колонн и вертикальных светильников было одно освещенное место - столик метрдотеля. За столиком было пусто, но света оказалось достаточно, чтобы сориентироваться и пройти в коридор, где были кабинеты. Здесь уже царил полный мрак. Подсвечивая себе спичками, Валентин нашел дверь с номером «3» и толкнул дверь.

Яркий свет помещения на мгновение ослепил Ильина после темноты коридора. «Сильно зажмуриться, досчитать до трех», - слова инструкции непроизвольно всплыли в голове. Перед ним за пустым столом сидел Павел Анатольевич Судоплатов и пил чай.

- Проходи, проходи, Валентин Кириллович, - он отодвинул подстаканник и поднялся навстречу гостю. - Еще чай, сахар колотый, сухари и сушки. - Несмотря на то, что слова, явно, не предназначались Ильину, смотрел Судоплатов прямо ему в глаза. - Разговор у нас будет не деловой, но и не праздный.

Они сели за стол, и только тут гость увидел, что из комнаты ведут еще две двери, помимо той, через которую он вошел.

«Хотели бы убрать, взяли бы прямо на Лубянке», - промелькнуло с облегчением. – «Да и не стал бы Судоплатов огород городить, чтобы арестовать такую «мелочь», как я».

Судоплатов приоткрыл одну из дверей: «Ну, где вы там?»

Появившийся из-за двери официант принес поднос с еще одним стаканом в массивном подстаканнике и тремя хрустальными вазочками: с сушками, сухарями и колотым сахаром. Следом появился еще один с самоваром и заварным чайником.

- Все свободны. Машина мне будет нужна через час.

Валетин видел, что Судопатов о чем-то напряженно думает, скорее всего, не зная с чего начать разговор.

Ощущение напряженности быстро нарастало и Ильин, нарушая субординацию, решил первым нарушить молчание.

- Павел Анатольевич, - Валентин обратился к начальнику подчеркнуто не по званию, - откуда Вам известно, что я люблю чай с сахаром вприкуску?

- Извини, Валентин Кириллович, но это - моя обязанность – ЗНАТЬ. А если по правде, то мне и самому нравится именно так, если б «воспитанные» не косились, из блюдца бы пил, «по-купечески». Ладно, давай к делу. Ты, я уверен, в курсе, что Старика ликвидировали мы? – И, не обращая внимания на протестующую реакцию Ильина, продолжил, - так-то оно так, да в ходе подготовки операции у меня сложилось впечатление, что ликвидация Льва Давыдовича начала подготавливаться задолго до того, как Иосиф Виссарионович дал указание приступить к ней.

Понимая, что Судоплатов сейчас вводит его в курс одного из наиболее важных государственных секретов, Валентин внутренне подобрался. «Во многой мудрости много печали» - невольно пришли на ум слова из Екклесиаста.

- Я это говорю только потому, что тебя это касается напрямую, - нахмурился Судоплатов. - Дело в том, что на конкретного исполнителя акта уничтожения Лейбы Давидовича Бронштейна меня вывел один человек, о котором, надеюсь, ты мне и расскажешь.

Судоплатов помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил, - имя Джейкоб Блюмм тебе ничего не говорит? - Задавая вопрос, он пристально посмотрел в глаза Ильина и, видя его неподдельное изумление, продолжил, - а Яков Блюмкин?

Такого поворота Валентин никак не ожидал и от неожиданности даже поперхнулся чаем.

- Так ведь он еще в 30-м расстрелян, - делая удивленное лицо, он очень боялся, что собеседник может почувствовать фальшь, и поймет, что Ильину известна тайна Блюмкина.

- Значит, пуля не нашла тогда своего героя, - без тени улыбки проворчал Судоплатов, - я сам с ним лично беседовал три года назад в Роттердаме. Внешне он, конечно, выглядит, как заправский американец, но пальчики-то никуда не денешь. Он хоть и уронил свой бокал после того, как глоток коньяка сделал - я осколочки собрал и в Москве проверил. Яков Григорьевич, покойный, собственной персоной со мной беседовал. О чем мы беседовали - тебе лучше не знать. Мне сейчас важно выяснить только одно: почему он назвал твое имя, когда мы обговаривали, как восстановить с ним канал связи.

- В этом мудреного ничего нет, - пришел в себя от неожиданного известия Ильин, - я, возможно, один из немногих, кто известен ему в лицо.

- Ну да, ну да, - задумчиво согласился с ним Судоплатов, - признаюсь, первым он назвал твоего приятеля детства - Илью Свиридова, но тот был уже в Германии, и трогать его было нельзя, да и твоя карьера в СД шла в гору. Поэтому решили, что Блюмм сам в ближайшее время снова выйдет на связь, но он неожиданно пропал.

Ильину не давал покоя вопрос, почему Блюмкин объявился спустя столько лет?

Словно отвечая на этот немой вопрос, замначальника разведуправления продолжил:

- Блюмкин каким-то образом узнал, в котором часу я буду в Париже в привокзальном ресторане, встретился со мной и дал подробную ориентировку на исполнителя операции. Во время беседы у меня сложилось серьезное подозрение, что он лишился связи буквально незадолго до нашей встречи. Когда в Москве выяснилось, с кем я встречался, стало ясно, на каком уровне подготавливался его уход за кордон. Скажу больше, когда я доложил Сталину о встрече с Блюмкиным, он не удивился и посоветовал обратить внимание на предложение мистера Блюмма. - Последние слова Судоплатов непроизвольно произнес с грузинским акцентом Вождя. - Все мои попытки найти в архивах материалы по последним операциям, которыми руководил Яков Григорьевич, ничего не дали. Якобы, в ходе чисток в 30-х годах все уничтожили. Последним, кто контактировал с ним, были вы со Свиридовым, но добраться до вас тогда было невозможно.

- А толку-то что, - откликнулся Ильин, - я сам только что узнал, что он жив.

- Валентин Кириллович, пойми меня правильно, афишировать свой интерес к Блюмкину мне нельзя. Официально он как был, так и остается расстрелянным сподвижником Троцкого. Однако, та информация, которую он мне передал, оказалась решающей в ликвидации Старика, и если он еще жив, мы должны его найти. Скоро ты вернешься в Германию, легенду тебе уже готовят. Этот же разговор я затеял только с одной целью - ты должен быть всегда готовым к контакту с Блюмкиным. Независимо от того, какое задание ты будешь выполнять, поиски контакта с Яковом Григорьевичем - твоя основная задача. - Судоплатов одним глотком допил остывший чай. - Не знаю, что нас ждет - Гитлер до Москвы дошел. Да что я тебе говорю. Ты, кстати, успел мать вывезти?

- Вчера. Буквально, за несколько часов до того, как наши оставили Можайск.

- Москву не отдадим. Это факт. Но в прифронтовом городе гражданским находиться опасно, поэтому своих можешь отправить в эвакуацию. Указание на размещение в эшелоне тебе подготовят.

- Спасибо, Павел Анатольевич. Но, уверен, мама никуда из Москвы не поедет. У меня к Вам другая просьба. Жену Ильи Свиридова обокрали. Она одна у Ильи осталась. Можно ей чем-нибудь помочь?

- Не волнуйся. Завтра все решим. - Судоплатов поднялся. - Уйдешь отсюда через десять минут.

Короткое крепкое рукопожатие, и Валентин остался в одиночестве.

Ильин посмотрел на часы. До встречи с Солей оставалось еще около часа, и Валентин решил пройтись пешком до Никитских ворот, где жил Соломон. Надо было все хорошенько обдумать. Сообщение Судоплатова о том, что Сталин знает о Блюмкине, сделало Ильина причастным к самым сокровенным государственным тайнам. Это приятно щекотало его тщеславие, но трезвый рассудок подсказывал, что обладатели подобных секретов долго не живут.

Дверь открыла жена Соломона. Настороженный взгляд. Рыжая с сильной проседью прядь выбивается из-под когда-то яркой красно-зеленой косынки. Из-за двери выглядывает мальчишка лет семи. Шапка рыжих волос и немного выпуклые глаза делают его очень похожим на мать.

Взгляд Валентина падает на небольшой фибровый чемодан, который кажется частью галошницы. Вспомнив, что он в форме и его визит может быть неправильно истолкован, пытается успокоить женщину, - Соля, извините, Соломон, дома?

Женщина не скрывает облегченного вздоха, - Вы, смею надеяться, товарищ Ильин, - слово «товарищ» она произносит подчеркнуто сухо, но лицо ее теряет напряжение испуга, в глазах проступает усталость.

- Юрий, идите к себе, здесь нет ничего интересного. Вы уже все выучили? Можно проверять? - Рыжая голова стремительно исчезает за дверью.- Извините, не знаю Вашего имени-отчества...

- Валентин Кириллович, - спохватившись, представился Ильин.

- Проходите, Соля уже давно ждет Вас. Шинель можете повесить сюда. Проходите в комнату, пожалуйста.

Бонзо жили в отдельной квартире. Вернее, это была небольшая часть бывшей огромной квартиры известного московского адвоката Рувима Бонзо. Сыну адвоката досталась лишь часть квартиры, где располагались кухня и туалет для прислуги, поэтому Соломон смог соорудить великолепную, по тем временам, ванную комнату.

То, что его ждали, Валентин понял, как только вошел в комнату. На столе стояла хрустальная мисочка с серой массой, украшенной тонкими колечками лука. На красивом фарфоровом блюде золотились половинки вареной картошки, политые постным маслом. В центре стола возвышался запотевший графин. Бриллиантовыми всполохами посверкивали грани рюмок.

- Ну, прямо Новый год какой-то, - не сдержался Ильин. - Что празднуем?

- Встречу, Валя. Жизнь. То, что можем с другом за праздничным столом посидеть. Водки выпить. Фаршмаком закусить. Симочка сама делала. - Соломон с любовью посмотрел на жену и уже после того обнял Валентина.- Если б ты только знал, как я рад тебя видеть, Ильин, - едва слышно прошептал Бонзо.

Посидели, опустошили наполовину графин. Помянули, не чокаясь, тех, с кем служили, о ком многие старались не вспоминать или говорили шепотом, потому что память о «врагах народа» - опасная память.

- Я уж думал, ты ко мне в библиотеку и не зайдешь, многие после ареста и расстрела Глеба Ивановича^[352] от нас, всех кто остался от отдела, шарахались, как от зачумленных. Ты да Илюша Свиридов не побоялись прийти к Соломону Бонзо. Знаешь, Валя, до сих пор понять не могу, почему меня тогда вместе с ребятами в расход не пустили? - Жена Соломона положила руку ему на плечо и с тревогой заглянула в лицо.

- Соломон, когда до меня там, - Ильин неопределенно мотнул головой в сторону, - стала доходить информация о происходящем здесь, моей первой мыслью было - бред, полный абсурд. Но, поразмыслив, понял - все логично. Кто-то все хорошо и тщательно продумал и спланировал. А нам просто повезло не очутиться на пути этой смертельной косилки. - Мужчины замолчали, Сима, извинившись, ушла проведать Юру.

Валентин неожиданно понял, что не может начать разговор о подвале дворца Разумовского, не может подвергать опасности Солину семью. Но Проведение посчитало, что он все-таки должен сегодня узнать тайну Свиридова.

Соломон Бонзо, в отличие от большинства потомственных еврейских интеллигентов, был мастером на все руки. Очень этим гордился и отчаянно хвастался каждой своей новой поделкой. Особенной его страстью была мебель. Вот и в этот вечер, провожая Ильина, он не удержался от возможности обратить внимание гостя на плоды своего труда.

- Валя, почему ты ничего не говоришь за нашу новую мэбэль? – Бонзо, дурачась, стал изъясняться подобно еврею-провинциалу, с нежностью поглаживая полированную поверхность дверной рамы книжного стеллажа. Настоящий дуб. Петли рояльные. Стекла, правда, полгода искал. - Соломон с гордостью несколько раз открыл и закрыл дверцы. - Да, а вот это, специально по случаю обновы, мне Илюша Свиридов подарил, - Бонзо протянул Ильину толстенный том издания, посвященного пятидесятилетию отмены крепостного права. Валентин помнил эти книги, мальчишками они любили рассматривать в них цветные иллюстрации. - Совсем забыл, - встрепенулся Соломон, - Илья просил обязательно показать эти книги тебе, если, конечно, будет возможность.

Последние слова старого приятеля заставили Ильина вздрогнуть: «Соля, а когда Илья был у тебя?»

- В прошлом году, перед командировкой, - Бонзо многозначительно повел глазами.

Непроизвольно Валентин открыл книгу на иллюстрации, которую они и Илюхой рассматривали тайком и особенно часто. На ней была изображена крепостная девушка с обнаженной грудью в объятиях насильника-крепостника. Из-под наклеенной иллюстрации виднелся едва заметный краешек бумаги.

- Соломон, водички не принесешь, что-то во рту пересохло.

Стоило Бонзо выйти на кухню, как Ильин поддел ногтем иллюстрацию и, выхватив из-под нее листок, сунул его в карман.

На прощанье они обнялись, пообещав друг другу вместе отпраздновать четырнадцатую годовщину Октября.

Этим планам не суждено было сбыться. Они больше никогда не встретятся. Валентина отправят в «командировку» уже через две недели. На Родине он появится дважды в 42-м и в 50-м в качестве нелегально заброшенного диверсанта, а вернувшись в 58-м, скоропостижно скончается, не повидавшись со старым другом.

Выйдя от Соломона, Ильин нетерпеливо достал скомканный листок и попытался разобрать, что на нем написано. В темноте подъезда разобрать что-либо было невозможно. Светящиеся фосфором стрелки часов показывали без четверти одиннадцать, и продолжать поиски казалось бессмысленно.

Неожиданно в его голове прозвучал странный, лишенный эмоций голос:

- Сейчас, только сейчас. Другого времени не будет, - слова как будто рождались сами собой в голове, - попробуй, рискни, пройдя врата, запустишь цепь событий, что приведут игру к финалу…

Ильин вздрогнул и стал осторожно осматриваться по сторонам. Слова были отчетливыми, говоривший их должен был быть где-то рядом. В первый момент он ничего не увидел и, только присмотревшись, различил в темном углу лестничной клетки тающую полупрозрачную тень, исчезающий призрак.

- Мерещится всякая чертовщина, - проворчал Валентин, встряхнул головой, - возможно, это водка или накопившаяся за последние дни усталость.

- Ни усталость, ни алкогольное отравление ни при чем. Ты должен исполнить свою роль, чтобы другие игроки смогли сыграть свои. Ты пройдешь врата и сможешь послужить своей стране, но роль твоя - увидеть брата и поманить за собой, чтоб смог он встретить внука своего. Финал игры, - и помолчав, - или опять начало. Решайся!

Мерцающий призрак стал плотнее и Ильин понял, что это не мираж. Он протянул руку и ощутил, как режущий браслет обхватил его запястье.

- Идем, я проведу тебя туда, где открываются сейчас начальные врата.

Влекомый неведомым призраком, Валентин почти бежал по улицам ночной Москвы. Патрули не замечали его. Подчас он пробегал буквально в двух шагах от бредущего наряда, но красноармейцы даже не оборачивались на звонкие удары подкованных сапог.

До лабиринта арбатских улочек они добрались за считанные минуты. Ильин едва успевал запоминать ориентиры, чтобы найти потом дорогу. Неожиданно они оказались перед хорошо знакомым домом. В нем находилась квартира Якова Блюмкина, откуда лет десять тому назад Валентин вывозил на подводе старинное кресло.

- Быстрей, быстрей, - торопил призрак, - времени почти не осталось, через час закроются пятые врата, и роль твоя несыгранной останется.

Происходящее напоминало сон. В полном безмолвии открывались двери, срывались с петель давным-давно заржавевшие замки, вспыхивали перегоревшие лампочки подвалов. Валентин ощущал сильный запах озона. Казалось, что его преследует луч света. Лампы зажигались над головой, но стоило отбежать на несколько шагов, тут же тухли. Рука, за которую его ухватил призрак, онемела. Ильин все чаще спотыкался, перед глазами плыли круги. Еще мгновение и он рухнет без сил. В этот момент все кончилось. Он стоял в мрачном подземелье. Можно было разобрать, что стены кое-где сложены из кирпича, местами из кусков известняка. Запах озона исчез, ему на смену пришла затхлая атмосфера глубокого подземелья. В центре пещеры висело нечто. Скорее всего, это напоминало не проливающееся ртутное зеркало. Поверхность находилась в постоянном движении, светилась и манила к себе. Непроизвольно он протянул руку и ощутил жидкий металлический холод.

- Удачи! – Услышал он в голове напутствие призрака и получил толчок, опрокинувший его в мерцающую ртуть.

Глава 20. О том, что не все любят, когда их учат жить.

Полдень. 23 ноября 2012 года. Москва.

Дарья Алексеевна Удилова.

Дашин взгляд упал на странную молодую женщину, которая нетвердой походкой шла вдоль вагона. Трудно было представить более нелепую картину. Подчеркнуто дорогая одежда а-ля 60-е, «лабутены» на нереально высоком каблуке, яркий вызывающий макияж и изумленный взгляд, с которым она рассматривала редких пассажиров дневной подземки, делали ее похожей на инопланетянку, фантастическим образом попавшую в вагон московского метрополитена. Наконец, она поравнялась с Дашей и обессиленная в борьбе с дергающимся вагоном подземки завалилась прямо на девушку.

- Извините, Дарья Алексеевна, я, случайно, Вас не «раздавила»? - низкий хрипловатый голос выдавал в светской даме заядлую курильщицу, - прошу, как говорится, пардону.

Женщина сдернула неуместную для ноябрьской Москвы яркую косынку и вгляделась в лицо девушки.

- Та-ак, отлично! Секс у Вас, Дашенька, сегодня был – это раз! Молодой человек Вас, Дашенька, любит – это два! Контрацептивами Вам пользоваться сегодня было лень – это три! Что, веселенькое было утро? А?

- Какое Ваше дело? Как Вам не стыдно! – Даша готова была провалиться сквозь линолеум вагона подземки. Редкие пассажиры полуденного метро с неподдельным интересом уставились на нее и ее экстравагантную собеседницу.

- Ничего личного! Only business! Надо было лично убедиться, что все идет по плану и Вашему возлюбленному ничего не грозит. Зигота^[353] уже пробирается по маточной трубе. Завтра начнет делиться. Поверьте, он сейчас теряет призрачные возможности и приобретает реальное, земное счастье. Дашенька, рот-то закройте. Мальчик у Вас с Илюшей будет, мальчик! Берегите себя, дорогуша! – Она повязала пораженной девушке платок на руку и со словами – «это на память», выскочила из вагона.

Андрей Гумилев и Олег Санич.

«Здорово ребята окна отмыли», - Андрей стоял у панорамного стекла своего кабинета и смотрел вниз на округлую, похожую на огромное яйцо, крышу Усачевского рынка. Бригада скалолазов несколько дней на совесть отдраивала стекла здания корпорации. Гумилев поймал себя на мысли, что вот так же полтора месяца назад стоял в Пекине у окна пентхауса отеля «China World». Всего полтора месяца, а столько всего произошло.

- Андрей Львович, к Вам Санич. Вы свободны? – голос секретаря и озабоченная физиономия Робокопа на экране монитора.

- Конечно, конечно, я жду.

- Добрый день, Андрей Львович, - начальник службы охраны корпорации вошел и плотно закрыл за собой дверь, - хотя, может быть, и не очень добрый, похоже, что-то намечается недалеко от нашего здания. Я уже связался с ребятами из ФСБ, они тоже не в курсе, но уже выясняют. После смерти Беленина там все на ушах стоят.

- Олег, - Андрей с улыбкой взглянул на Санича, - как ты себя чувствуешь? Ты здоров? – и, видя изумление на обычно невозмутимом лице, продолжил, - впервые за время нашего знакомства я совершенно не понимаю, что ты мне хочешь сказать.

Начальник службы охраны переменился в лице и хлопнул себя по лбу.

- Четыре автомобиля американского и британского посольства в течение последнего часа одновременно попали в ДТП на улицах, прилегающих к зданию корпорации, блокируя движение. – Четко доложил Санич.

- Ну и что? – Удивился Гумилев. – ГИБДД-шники сейчас разберутся, - беспечно улыбнулся он.

Санич подошел к окну и жестом пригласил шефа.

- Посмотрите сюда, - он указал на картину, раскинувшуюся у них под ногами.

Вереница автомобилей пестрой змеей извивалась по свободной дороге через двор жилого дома. При въезде во двор и на выезде стояли огромные черные внедорожники.

- Мы проверили. Эти «катафалки» тоже с дипномерами. В них мощные источники радиопомех. Они явно кого-то пасут. Андрей Львович, Вы никого не ждете в ближайшее время? – Санич с беспокойством обернулся к Андрею.

- Да ничего особенного, Ильины, отец и сын, должны быть с минуты на минуту.

- Ну, конечно, это Ильин! – Олег быстро достал мобильный и стал набирать номер.

В этот момент машина Ильина-старшего въезжала в злополучный двор.

Ксения Васильевна Ильина.

Ну вот, все разъехались. Дома стало непривычно тихо. Ксения начала было загружать посудомоечную машину, но ее неожиданно отвлек крик Ираклия. Что кричал этот «говорун», разобрать с кухни было невозможно, и женщина поспешила в комнату, на ходу включая мобильный, чтобы записать очередной перл беспокойной птицы. Она это делала по настоянию сына, который последнее время увлекся выкладывать Ираклия на YouTube, и по посещениям пернатый далеко обошел звезд российской эстрады.

- Оле-оле-оле! Р-р-россия, впер-р-ред! - Раскатистое «р-р-р» напоминало рычание старого мотора.

- Прекрати безобразничать, ты еще себе шапку с рогами и перья в триколор покрась, - проворчала Ксения, выключая запись.

- По местам стоять! С якоря сниматься! Ключ на старт! От винта-а-а! Поехали! - истерично заорал попугай.

Казалось, эта приблудная птица подала некий сигнал домашним животным: Жук завыл. Василиса, издав премерзкий «мрррууиимьяввв», рванула к окну и стремительно взлетела на шторы. Из клетки Тоторошки раздался стук барабана, в котором пузатая кроха, видимо, пытался убежать от надвигающейся катастрофы.

Штора, не выдержав веса тучной кошки, затрещала. Ксения, растерялась, не зная, как успокоить питомцев. И над всем этим кавардаком царил шаляпинский хохот попугая «Блоха-ха-ха-ха!!!». Почему блоха - знал только Ираклий, но это было неважно, потому что у Ксении Ильиной от этого басовитого демонического хохота сделался самый натуральный обморок. Колени ее подогнулись и, с тихим «гадская птица», несчастная женщина завалилась на мохнатую спину Жука, который в этот момент, подвывая, вошел в гостиную.

Генри Баркер.

«Поразительный день, зима через неделю, а у этих русских настоящая весна», - Баркер лениво скользил глазами по чу́дному зданию Киевского вокзала, башня которого с курантами делала его похожим на сказочный замок среди лаконичного однообразия современных зданий. Неожиданно он поймал себя на мысли, что совершенно не думает о предстоящей операции. Что не ощущает привычного прилива адреналина, заставляющего напряженно вибрировать каждую клетку тела в преддверии ДЕЛА. Казалось, он уже возвращается домой в Вашингтон, в свой дом, тихо пустующий в ожидании хозяина среди осыпающихся кленов.

На другом берегу Москва-реки нестерпимо сверкали золотом кресты Новодевичьего монастыря.

«Господи, помоги, вразуми меня грешного!» - От этой мысли Генри даже вздрогнул, - «в этом городе я даже к Господу стал обращаться, как абориген». Он потер с усилием лоб и со вздохом попытался сосредоточиться на операции. Ответ Всевышнего застал главу американской ложи хранителей врасплох.

- Генри Баркер! - глас Божий гремел в голове американца. - Конец Света отменяется! Торопись! Ты еще успеешь жениться на Бекки Тетчер и показать вашим детям этот благословенный город.

- Детям? – пробормотал опешивший янки, ловя недоуменный взгляд водителя в зеркале заднего вида.

- Четыре сыночка и лапочка-дочка, - пропел затухающий голос. Баркеру даже показалось, что, «под занавес», ОН хихикнул.

Сэр Артур Уинсли.

Напрасно они решили с Генри ехать в разных машинах. Романтическое настроение после встречи с Соней-Никой еще напоминало о себе легким ароматом ее духов и, хотя голова была как никогда ясной, трудно было сосредоточиться на операции. Перед глазами продолжала маячить трепещущая косынка на холодном ноябрьском солнце. «Oh! Darling»^[354] едва слышно лилась из динамиков. Бутылочка скотча из минибара не нарушила лирическое настроение Уинсли. Второй скотч вправил мозги. Алкоголь, пробежав по жилам, обострил чувства. Холод Медузы, висевшей на шее, стал ощутимей. Казалось, стылые струи пронизывают грудь, заставляя сердечную мышцу сокращаться сильнее и резче.

- Джеймс, как идет фильтрация? - Перед сэром Артуром вспыхнул монитор, вмонтированный в спинку водительского кресла. Череда автомобилей не спеша пробиралась по узкому дворовому проезду.

- Сэр, расчетное время наступит через 8 минут. Вы нагоните объект через – 6 минут. «Мышеловка» захлопнется, как только Вы въедите во двор. - Голос помощника звучал безучастно уверенно.

- Благодарю, комма́ндер^[355]. – Уинсли знал, что подполковник - большой почитатель Бондианы - любил, когда его называли как легендарного агента. Сэр Артур всмотрелся в лица водителей, которым сегодня повезло. Через пару минут они покинут этот безвестный московский двор и точно останутся в живых. Те же, кому уготована участь наблюдать сегодняшнюю операцию, могут и не пережить пятницу, 23 ноября 2012 года.

Дата добавления: 2015-07-08