Искушение. 8 страница

Фриц Беккер был из Автономной республики Немцев Поволжья^[339]. Его предки переселилась в Россию из Майнца еще во времена Екатерины Великой. Из всей многочисленной семьи Беккеров он единственный остался в живых в голодный 32-й. Пятнадцатилетнего парнишку в беспамятстве подобрал на полустанке санитарный поезд. Умирающих в станционном бараке было десятка два, но мест в эшелоне уже не было. Случайно на глаза хирурга, который в бригаде врачей осматривал больных, попала почерневшая от гангрены нога подростка. Если бы не рана на ноге, вызвавшая заражение и гангрену, возможно, Фриц так бы и угас от истощения на грязном матрасе, набитом соломой. Хирург не держал в руках скальпеля уже полгода, и возможность провести операцию решила судьбу юного Беккера. Врач не раздумывал и «отхватил» ступню по щиколотку. Юноша прижился в поезде и через год, когда эшелон пришел в Ленинград на переформирование, комиссар санитарного эшелона привел парнишку к своему приятелю. Комиссар, как и Фриц, был одинок – всех забрала Гражданская. Оставить с собой паренька он не мог, понимая, что тому надо учиться и вставать «на ноги». Тем более что нога была одна. Сам комиссар жил при эшелоне и своего «угла» не имел, а вот его приятель имел и большую квартиру, и отдельный кабинет в новом здании НКВД на Литейном. Протекция помогла. Нашлось место в общежитии. Помогли устроиться на «Красный путиловец»^[340]. Молодой Беккер работал на заводе и учился в электротехническом институте, вступил в комсомол. Изредка, приятель комиссара справлялся у него о «житье-бытье», да и комиссар, когда бывал в Ленинграде, навещал. Доучиться до конца ему не дали, через три года толкового парня с великолепным немецким из северной столицы направили в Иностранный отдел ГУГБ^[341] НКВД в Москву.

Командир отряда - Елиас Трой, он же майор госбезопасности Илья Свиридов. Свиридову повезло: его в 34-м, за несколько дней до смерти Председателя ОГПУ Менжинского, неожиданно перевели от Глеба Бокия в иностранный отдел. Затем перебросили под видом белоэмигранта в Болгарию, а спустя два года Елиас Трой работал разнорабочим в германской дипмиссии в Стамбуле. Краем уха он слышал, что это было личное указание Менжинского. Это указание главы ОГПУ позволило Свиридову избежать участи большинства сотрудников Специального отдела, арестованных и расстрелянных вместе с Бокием. В Москву он вернулся ненадолго, в 38-м, когда волны чисток в органах пошли на спад и квалифицированных кадров почти не осталось.

В мае 40-го к перрону Висбаденского вокзала, мерно постукивая на стыках, в клубах пара подходил состав, в одном из купе которого, приосанившись, сидел будущий владелец автомастерской. Здесь ему предстояло встретиться с остальными членами группы, которые разными путями и в разное время появились в курортном городе.

Валентин Ильин никогда не узнает об этом. Зато приоткрытая тайна старой тетради, лежащей сейчас на кухонном столе, подарит ему неожиданную мимолетную, и, увы, последнюю встречу с братом.

Сейчас он в ночной прифронтовой Москве курит у открытой форточки, пытаясь осознать только что прочитанное.

К каждой странице тетради был аккуратно подклеен листок папиросной бумаги с машинописным переводом шифра на странице. Это было неожиданно не похоже на то, как должна была оформляться расшифровка документов. Похоже, Илья Свиридов перед тем, как передать тетрадь Ивану специально все сделал так, чтобы облегчить дальнейшую работу с документом. Кроме того, под обложку тетрадки были вложены несколько страниц, которые, явно, в свое время кто-то изъял из папки «Дело» (об этом свидетельствовали следы прошивки и номер инвентарного^[342]). Развернув ее, Валентин понял, что это часть докладной, сопровождающей перевод.

Текст служебной записки.

Председателю ОГПУ

тов. МЕНЖИНСКОМУ В.Р.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

О расшифровке записей инв. № ХХХХ

В соответствии с Вашим распоряжением произвести расшифровку записей инв. №ХХХХ от 12.03.1920г., поступивших на специальное хранение 12.03.1920г. от старшего оперуполномоченного Блюмкина Я.Г., докладываю, что шифровальной службой Специального отдела поставленная Вами задача выполнена. Расшифровка текста прилагается.

Учитывая Ваше личное распоряжение о соблюдении исключительной секретности работ и особую важность содержания записей, копирование текстов оригинала и перевода не производилось. Единственный экземпляр перевода подготовлен мной лично и подклеен к оригиналу. Начальнику Специального отдела ОГПУ тов. Бокию Г.И. о проводимых работах не докладывалось.

По содержанию работ информирую, что записи, находящиеся в тетради (37 листов), представляют собой текст, который зашифрован зеркальным шифром Леонардо да Винчи с помощью символики тибетского письма. Записи сделаны врачом Петром Александровичем Бадмаевым со слов безымянного индуса в период с января по март 1917 года в г. Петрограде. В преамбуле к тексту сообщается, что индус прибыл в Россию, чтобы предотвратить некую катастрофу, грозящую миру, и, что ее источник находится где-то на территории Российской Империи. По приезде в Петроград в январе 1917 года индус получил от неизвестного преступника тяжелое ножевое ранение, по словам П.А.Бадмаева, были повреждены внутренние органы и через две недели означенный индус скончался. Пытавшийся его вылечить П.А.Бадмаев, записал слова индуса, которые тот произносил в бреду. Из текста следует, что П.А.Бадмаев так и не выяснил, о какой катастрофе шла речь.

Расшифрованный текст носит антинаучный, метафизический характер, но в нем имеются указания на конкретные объекты на территории РСФСР в Туркестане, на Кавказе и в Москве.

Таким образом, прошу Ваших указаний на проведение оперативных действий на местах по проверке полученной информации.

Уполномоченный Специального отдела ОГПУ /И.С.Свиридов/

27.04.1934г.

«Эх, Илюха, хоть бы какую-нибудь замысловатую подпись придумал», - увидев знакомую с юности закорючку ИС, вздохнул Ильин.

Резолюция Председателя ОГПУ была сделана красным карандашом: «И.С.Свиридову. Прошу провести 1 мая 1934 года проверку информации в Москве с соблюдением особого режима конфиденциальности. Доложить о результатах проверки мне лично 11.05.1934 г.

Убедительно прошу, документ хранить при себе, в архив не сдавать.

В.Менжинский

28.04.1934г.»

Валентин прочитал резолюцию дважды. Хорошо зная щепетильность Менжинского в вопросах секретности, а главное, «Убедительно прошу» и «хранить при себе» всемогущего Председателя ОГПУ, заставило с особым вниманием вчитываться в машинописный текст на папиросной бумаге.

Расшифрованный бред умирающего представлял собой повторяющееся описание различных мест. Находящиеся в этих местах «Врата перехода» позволяли путешествовать не только по всей планете, но даже совершать скачки в прошлое и будущее. Несчастный повторял описания в определенном порядке, поэтому складывалось впечатление, что это описание маршрута, пройдя который индус должен был отыскать и уничтожить «хранителей крови», отыскать «хранителей божественного металла» и вернуть металл Богу.

В рациональной, не допускавшей никакой мистики голове майора госбезопасности Ильина с трудом укладывалась информация о том, что в этом мире существует возможность почти беспрепятственно перемещаться во времени и пространстве. Всего и дел-то, найти место, где расположены «Врата перехода» и - вперед!

- Бред! - вслух пробормотал Валентин.

За окном окончательно рассвело. Сегодня на службе можно было не появляться. Ему дали два дня на то, чтобы он перевез родных в Москву. То, что они с Сарафановым обернутся за день, трудно было даже представить. Поэтому Валентин решил зайти к жене Ильи и выяснить, не знает ли она еще какие-нибудь подробности, связанные с тетрадью.

На приглушенную трель звонка долго никто не откликался. Валентин уже открывал дверь в свою квартиру, когда с резким скрипом давно не смазанных петель открылась дверь Свиридовых. На пороге стояла молодая женщина с осунувшимся лицом, закутанная в шубу, перевязанную теплым пуховым платком.

- Извините, я болею, и не смогла сразу отворить дверь. Вы по какому вопросу? – Видимо, женщине было трудно стоять, и она оперлась на косяк.

- Меня зовут Валентин Ильин. Я ваш сосед. Друг Ильи. – Валентин не знал, зачем он это говорит незнакомой женщине, которая открыла ему дверь.

- Вы Валя? Илюша много рассказывал о Вас, - ее лицо озарила улыбка. Неожиданно она пошатнулась и судорожно ухватилась за ручку двери, чтобы не упасть. Дверь со скрипом стала открываться внутрь, увлекая женщину за собой. Валентин едва успел подхватить ее и бережно усадил на табурет, который стоял у Свиридовых в прихожей.

Эта женщина и оказалась женой Ильи. Последнее время ее преследовали неприятности. Третьего дня на бульваре ее сбили с ног несколько подростков и вырвали из рук ридикюль^[343] с продуктовыми карточками^[344], когда она, совершенно больная, пошла их отоваривать. А вчера кто-то камнем разбил стекло в гостиной.

Пока она, постоянно кашляя и сморкаясь, с отчаянием рассказывала о своих бедах, Валентин, не спрашивая разрешения, поднял ее и, поддерживая, отвел к себе.

Софья Ивановна тут же уложила больную в постель, Надежда принесла горячий чай и розетку с малиновым вареньем. Когда через некоторое время Валентин заглянул проведать больную, он застал плачущее трио.

Свиридова, плача и стесняясь, жадно доедала варенье. Мама и сестра с опухшими от слез лицами с умиленьем глядели на нее.

- Мы все сейчас утонем! – громко заявил о своем присутствии Ильин. – Прекращайте рыдать! Все хорошо, вместе не пропадем!

Выпроводив своих из комнаты, Валентин сел у кровати и успокаивающе накрыл ладонью горячую руку женщины.

- Бога ради, прекращайте плакать. Все позади. Продуктов на всех хватит. С голоду не помрем. Теперь спите, выздоравливайте.

- Нет, нет! Валентин Крылыч, я должна Вам сзать... - женщина говорила быстро, проглатывая слова, Ильину показалось, что у больной начался горячечный бред. Она привстала в постели и крепко сжала его руку. Попытки уложить ее на подушки только еще больше разволновали ее. Закашлявшись, она замотала головой, умоляюще посмотрела на Валентина и хрипло повторила:

- Я должна Вам сказать нечто очень важное. Илюша, когда уезжал ТУДА, - она многозначительно повела глазами, - попросил меня запомнить сообщение для Вас. Он не знал, живы Вы или нет. Не знал - вернется ли сам, а доверить кому-нибудь, кроме Вас, боялся. Так и сказал: «Если кто-то, кроме Вали это узнает – мне не жить». От него с сорокового года весточек не было, - слезы опять потекли по опухшему лицу.

- Не волнуйтесь, завтра я попытаюсь что-нибудь узнать, - Валентину все-таки удалось уложить больную на подушки.

- Надюш, - то, что сестра где-то рядом он не сомневался и хотел отправить ее за чаем. И больной необходимо теплое питье, и лишние уши сейчас были ни к чему.

Свиридова понимающе кивнула и прикрыла глаза. Когда Надины шаги стихли в коридоре, женщина быстро прошептала:

- Тетрадь у Вас? - Заметив утверждающий кивок Ильина, она продолжала, - во-первых, Яков Григорьевич жив, но этого никто не должен знать. Это на случай, если Илюша не вернется, - чувствовалось, что она едва сдерживается, чтобы снова не разрыдаться, - во-вторых, надо пройти девять врат, тогда стражи не страшны, а предметы перестают действовать. Вход – Арбат, подвал дворца Разумовского, дом, где кресло стояло.

На немой вопрос Ильина женщина пожала плечами и виновато призналась:

- Илюша просил запомнить это буквально, слово в слово, но что это означает, я не представляю.

Дождавшись, когда Свиридова задремала, Валентин вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь. Он вернулся на кухню, где в тайнике его ждала тетрадь. Теперь он знал, для чего предназначен маршрут, который Петру Бадмаеву выдало подсознание умирающего. Осталось найти начало пути.

Глава 18. О странностях, не прекращающихся в доме Ильиных (Часть III), а еще о событиях необычного утра.

19:00. 22 ноября 2012 года. Москва. Южное Бутово. Квартира Ильиных.

- Илюша, ты сегодня снова один? - В голосе Ксении сын почувствовал нечто большее, чем просто вопрос. - Может быть, мы с папой чем-то обидели Дашу, почему она не появляется?

Илью так и подмывало жесточайшим образом пресечь все попытки матери вмешиваться в его личную жизнь. Очень хотелось, но усилием воли он взял себя в руки, подошел сзади к Ксении и, обняв ее, тихо прошептал:

- Мамуль, у нас с Дашкой все хорошо. А если ты по поводу женитьбы, поверь, ты узнаешь раньше всех.

- Обормот, - ласково прижалась к его руке мать. Неожиданно она почувствовала, как напрягся Илья.

- Илюш, что случилось?

- Мам, последнее время со мной какая-то странная фигня происходит. Стоит мне очутиться рядом с тобой, а уж если, как сейчас, обнять тебя, то со мной начинает происходить что-то странное. Вроде как допинг какой принял. Я сразу такой, знаешь, сильный-сильный, умный-умный.

- Материнская любовь творит чудеса! - назидательно подняв палец вверх, рассмеялась Ксения, но серьезное лицо Ильи заставило ее насторожиться, - сынок, просто, ты устал, соскучился по дому. Давай, звони Даше, пусть приезжает к нам. Вместе поужинаем, посидим, чайку попьем. Останетесь дома, отсюда и на работу завтра поедете. - Ксения еще какое-то время продолжала говорить что-то успокаивающее, хотя уже понимала, что сын не слушает ее. Он, то подходил к ней, прикасался, то отходил по коридору почти до комнаты. Взгляд Ильи остановился и только расширяющиеся и сжимающиеся в точку зрачки выдавали его напряжение.

- Кончай меня пугать. Звони Даше, а я пока закончу готовить ужин. Папа скоро придет. Может Алиска заскочит.

- Мамуль, лучше расскажи, как наш «зоопарк»? Продолжают «дуреть» от бабушкиного колечка?

- Знаешь, что-то притихли в последнее время.

- А где оно? Дай-ка мне его посмотреть.

Ксения долго не могла вспомнить, куда задевала перстенек, пока не обнаружила его у себя в кармане. Холодный металл привычно слегка обжег руку. Она достала безделушку и вложила сыну в раскрытую ладонь.

Холод.

Холод электрическим разрядом пронизывает тело. Каждую клеточку распирает ощущение силы, нечеловеческой мощи, безграничных возможностей и власти. Хорошо!

Мир лежит под ногами пестрым ковром, каждая ворсинка которого подвластна мысли, покорна любому капризу. Невозможного нет. Этот мир принадлежит мне. Хорошо!

Я - исполин, попирающий ногами далекую твердь, пред моим взором бескрайнее небо. Мне мал уже убогий мир подо мной. Я хочу устремиться в черноту космоса к звездам, чтобы в их пламени растопить сковавший меня холод. Небольшое усилие и эти далекие «светлячки» ощутят на себе величие моей мощи.

Резкая, острая боль где-то там, в далеком сумраке, где скрываются мои ступни, заставляет разжать пальцы. Сознание заволакивает тьма. Плохо. Неведомая сила давит на меня со всех сторон, выдавливая из легких воздух, выдавливая саму жизнь из неподвластного мне тела.

- Илюшенька, сынок, очнись! - мамин крик заставляет открыть глаза. Тьма отступает. Кухня. Я сижу на стуле, мама - передо мной сидит на корточках, по ее щекам текут слезы. Она гладит мне руку и с испугом вглядывается мне в глаза. - Что с тобой было? Как ты?

- Н-не знаю, - мямлю я. На глаза попадается Тоторошка, который, зажав в зубах бабушкин перстенек, улепетывает по коридору прочь с кухни. Я вспомнил ТЬМУ. Я вспомнил ХОЛОД. Я вспомнил ВЛАСТЬ. Я СОДРОГНУЛСЯ.

Пытаюсь приподняться, чтобы догнать похитителя, но колени подкашиваются, и я падаю обратно на стул.

Мышцы ноют, будто с непривычки после спортзала. Сердце глухо ухает где-то в горле. Во рту противный металлический вкус. Шершавый язык едва ворочается.

- Мам-мулль, пхить…, - трясущейся рукой подношу стакан ко рту. Ледяная вода возвращает мне силы, способность мыслить, говорить.

В животе крутит. Конечно, бывает хуже, но реже.

- Мам, у папы в баре коньяк есть? Налей мне, пожалуйста, полстаканчика. Я сегодня точно за руль не сяду.

Ксения, недовольно ворча, решила с сыном не спорить и ушла в гостиную за коньяком.

Я чувствую, что жизнь медленно, нехотя возвращается.

Обжигающая волна прокатилась в желудок, заставила кровь бежать быстрее, откликнулась теплом во всем теле.

Мама гладит меня по голове и что-то говорит. Ее слова не сразу начинают доходить до моего сознания.

-… я уже позвонила Даше. Она приедет сюда. Переночуете у нас, все равно тебе завтра к этому Гумилеву ехать. Вот с папой вместе и отправитесь. Я уже постелила вам. Хочешь, можешь лечь, а то на тебе лица нет.

- Уфф! – пошатываясь, направляюсь в нашу с Дашкой комнату. В голове пульсирует мысль, что надо найти Алискиного хомяка. Куда этот засранец утащил КОЛЬЦО? Я чувствую, что обязан еще раз испытать этот обжигающий ХОЛОД, это всепоглощающую ВЛАСТЬ. Но сил нет. Спать. Кидаю одежду на пол рядом с кроватью и забираюсь под прохладное одеяло.

9:30. 23 ноября 2012 года. Москва. Южное Бутово. Квартира Ильиных.

Боже, когда же я соберусь повесить в нашей комнате шторы? Солнце. Не может быть. Сегодня пятница и, похоже, я все проспал! Ну и пусть. Уже не помню, когда мне было так хорошо.

Щекотно. Дашка, сидя на мне верхом, склонилась надо мной, и ее волосы щекочут мне нос. СЧАСТЬЕ!!!

За дверью раздается настороженный голос мамы:

- Лежебоки, пора вставать! Еще позавтракать надо. Папа уже готов. Через час вам выехать надо.

Не хочу ничего слышать. Не хочу никуда ехать. У меня утро. Солнце. Даша. Я всматриваюсь в ее лицо. В ее глазах читаю, что у нее тоже утро. Солнце. Я.

Никуда мы не поедем! Мы остаемся здесь! НАВСЕГДА!!!

- Ты знаешь, ваши звери совершенно свихнулись, - Дашка готовит мне горячий бутерброд, а я любуюсь ею. Обожаю, когда мама или Даша готовят мне какую-нибудь снедь.

- Хватит на меня глазеть! Не придуривайся! Ты слышишь меня или нет? – она делает вид, что рассержена. Получается плохо.

Мы счастливы.

- Я говорю, ваши звери совершенно свихнулись. Мне даже кажется, что они подсматривают за нами, - она скорчила многозначительную мину, покраснела и, не выдержав, прыснула.

- Ну, наверное, им было на что посмотреть, - безразлично откликаюсь я, не в состоянии оторваться от дашкиного румянца. Жизнь родительского «зоопарка» мало меня волнует.

- Перестань так смотреть на меня, я стесняюсь. Сейчас Ксению Васильевну позову, - Дашка дразнит меня, показывает свой розовый язычок. НАМ ХОРОШО. МЫ СЧАСТЛИВЫ!

Мама появляется некстати. Вздыхаю, одним глотком допиваю чай, с грустью смотрю на оплывший сыр горячего бутерброда.

- Да, так что ты говорила по поводу «зоопарка»? - пытаюсь я отвлечься от мысли о потерянном завтраке.

- Ну, в общем, когда мы с тобой… - Дарья опять многозначительно вздергивает бровями и косится на маму, - ну, ты понимаешь,- при этих словах мне все-таки удается отвлечься от мысли о бутерброде, - я увидела, что они все сидят у кровати, уставившись на нас. Это все ты виноват - вечно не закрываешь за собой дверь. Представляешь? А Тоторошку, - «Дела-а, - отметил я про себя, - Даша, завзятая кошатница, назвала Алискину бесхвостую крысу ласково и по имени. Что-то загадочное происходит в нашем доме», - я достала из кармана твоих джинсов.

- Очень просто, этот прохиндей, видимо, считает, что сестра ему подругу прикупит к Новому году, и решил загодя гнездышко оборудовать в моих «Левисах».

Рассказ о чудачествах родительских питомцев пришелся как нельзя кстати – обжигаясь, я успел запихнуть бутер в рот, когда из прихожей раздался папин недовольный голос:

- Мы должны были выехать полчаса тому назад. Теперь, наверняка, в пробках застрянем. Дашутка, ты с нами?

- Спасибо, Кирилл Иванович, я отпросилась на работе, поеду к обеду на метро.

Дашкин поцелуй. Мамин поцелуй. Мы с папой выходим из дома.

10:30. 23 ноября 2012 года. Москва. Набережная Тараса Шевченко.

Поздняя осень в Москве время грустное и пронзительно тревожное. Столица русских - поразительный город, в нем с приходом зимы воцаряется слякотная грязь, независимо от того, есть морозы или нет. И от этого грустно. Одинокий прохожий идет по пустынной в этот ранний час набережной Москва реки, наслаждаясь безлюдьем утра рабочего дня. Огромным белым айсбергом высится на противоположном берегу Дом Правительства. Редкие машины пролетают мимо прохожего, но он никак не реагирует на них. Он погружен в свои мысли.

Ветер разогнал утреннюю серую хмарь и заставил холодное осеннее солнце высушить асфальт и ярко высветить просыпающийся город. Природа, похоже, чувствует, что сегодняшний день особый, сегодня должно что-то случиться, и это что-то надо получше рассмотреть, ни в коем случае ничего не пропустив.

Осенний ветер безобразничает с необычной прической прохожего. Серьезно посеребренные сединой волосы были выстрижены от висков почти до макушки, на темени торчал небольшой ирокез, а на затылке развевался длинный пегий хвост. Сэр Артур Уинсли, а это был он, медленно прогуливался, еще и еще раз прокручивая в голове предстоящую операцию. Его не оставляло неприятное ощущение, что какая-то важная деталь постоянно ускользает от него.

Неожиданно его взгляд упал на молодую брюнетку, которая, облокотившись на парапет, с интересом рассматривала панораму московской набережной. Казалось, она появилась здесь из итальянского кино полувековой давности. Легкая короткая норковая шубка, пестрый шелковый платок, элегантные лаковые лодочки от Christian Louboutin^[345]. Уинсли подумал, что она поразительно неуместна в городе, который уже был готов окунуться в зимние снега и морозы. Незнакомка, как бы нехотя повернула лицо к англичанину. Яркий макияж а-ля 60-е не мог скрыть знакомых черт. Ярко голубые глаза, слегка вздернутый нос, косая черная челка. Ему навстречу направлялась Сима.

- Здравствуйте, сэр Артур! Не хмурьтесь! Неужели Вы думаете, что я поверю, что Вы не рады меня видеть. Такую яркую и стильную, в этом холодном и сером городе. Ну же, улыбнитесь, холодный англичанин! – Она улыбнулась, обнажив красивые зубы. «Клыки слишком большие», - отметил про себя Уинсли и подумал, что это придает лицу молодой женщины неприятную хищность.

- Здравствуйте, Сима, или сегодня Вас зовут SERAPHIMA, - он произнес это русское имя с подчеркнутым акцентом.

- Зовите, как хотите. Хотя, сейчас, я - Ника. Это имя, по-моему, лучше гармонирует с моим новым имиджем. Как Вам кажется? – Она лукаво, снизу-вверх, взглянула на англичанина из-под челки. – Перестаньте дуться, - голос ее приобрел капризный оттенок. - Я приехала сюда только с одной целью – попрощаться. Скорее всего, мы больше не встретимся, а Вы мне чем-то понравились, Артур.

Он и не заметил, как они вместе пошли по солнечной набережной.

- Неужели, только попрощаться? Что-то мне подсказывает, что не только, или Вы, как тогда в Риме, хотите нарушить наши с Баркером планы?

- Боже упаси! Делайте, что вам вздумается. Я уже завершила все свои дела здесь. – Она резко обернулась к Уинсли. – Послушайте, Артур, Вам не кажется, что все, что вы делаете – пустая трата времени?

Она стояла перед ним, маленькая щуплая девушка в символической шубке, и Уинсли внезапно стало холодно смотреть на нее. Мысли стали путаться, и неожиданно для себя он признался:

- Всю жизнь я живу с этой мыслью. Мальчишкой, с ней я получал школьный аттестат. Позже она приходила мне в голову, когда я окончил колледж и университет. Она и сейчас приходит мне часто в голову. Но моя жизнь построена по принципу: «Fais se que dois adviegne que peut»^[346].

Она тяжело вздохнула и погладила его модно-небритую щеку. Холод шелка перчатки током пронзил Уинсли и он непроизвольно прикрыл глаза. Легкая волна необычно резких духов, мгновенное как выстрел касание ее губ на щеке.

Когда он открыл глаза, она уже садилась в серебристый Бентли, огромной кошкой урчащий мотором.

- Прощайте, сэр Уинсли! Передайте Генри, что он милый! И не забудьте вытереть помаду, а то Вы выглядите по-дурацки! – с этими словами она, смеясь, исчезла в салоне автомобиля, и он на бешеной скорости умчался в сторону Университета.

Он поймал себя на мысли, что очень устал, что не понимает, зачем ему ехать и выяснять у Кирилла Ильина его тайны? Зачем вообще что-то надо выяснять? Ему скоро пятьдесят. Нет семьи. Девушка, которая любила его когда-то, давно замужем, у нее трое мальчишек. Однажды он случайно видел ее в кругу семьи. И троица рыжих сорванцов запала ему в душу. «Они могли бы быть Уинсли, и ты мог бы с ними по выходным ездить на океан, а вечером рядом с женой смотреть глупые сериалы в уютной гостиной, перед тем, как идти спать» - мрачно подумал глава английской ложи Хранителей. – «Вместо этого я спасаю Мир непонятно от кого, а главное непонятно зачем. Я, все равно, последний из Уинсли, и после моей смерти поместье в Хемпшире уйдет с молотка какому-нибудь русскому нуворишу». - Господи, вразуми меня, смилуйся, милосердный! - Последние слова уже прозвучали вслух.

Наследный пэр непроизвольно взглянул на голубое небо, по которому бежали клочковатые облака и истово перекрестился.

- Вот чего я от Вас не ожидал, сэр Артур, так это набожности. Видимо, я кое-что пропустил, читая Ваше досье, - насмешливый голос янки вернул Уинсли «на землю». - Уверен, Вы молите Всевышнего о даровании нам - его святому воинству, победы над варварским магом и чародеем! Ба, прошу извинить меня за то, что позволил себе подумать о Вас хорошо. Передо мной лукавый обманщик, напяливший маску святоши! Следы греха несешь ты на лице, коварный искуситель! - проблеял Генри пренеприятным голосом, глумливо подмигивая и тыча себе в щеку.

Непроизвольно проведя рукой по щеке, Артур понял, что имел в виду партнер, и, достав носовой платок, стер помаду со щеки.

- Вам привет от Ники, извините, - поправился он, - от Симы. Уверен, Вы помните, как вылили на меня пинту пива.

- Я смотрю, Вы не теряете времени даром, старина. В то время, когда я без сна и отдыха подготавливаю операцию, Вы развлекаетесь с этой барышней маргинальной внешности! Не отрицайте, - Баркер картинно поднял указательный палец, - следы «разврата» у Вас были на лице! Сэр Артур Уинсли, пэр Англии, и прочая, прочая, прочая! – Было видно, настроение у Баркера было превосходным.

- А она назвала Вас «милым» и велела передать привет. Генри, уверен, что Вы бы ее не узнали, если бы пару минут назад были здесь.

- Так она была здесь недавно? Это меняет дело! Сейчас посмотрим, чем это она Вас так поразила? - с этими словами американец достал свой iPad и начал стремительно елозить по нему пальцем.

Уинсли отвернулся от него и стал любоваться осенним небом.

- Вау! Беру свои слова обратно! Но, должен заметить, что я на Вашем месте ни за что не отпустил бы такую красотку! И пусть все эти операции летят в Тартарары! Эх, болван Вы, сэр Уинсли, ледышка, истинный сын «Туманного Альбиона»!

Обернувшись, Артур увидел, что Баркер с интересом что-то рассматривает в своем планшетнике. Из-за плеча Генри англичанин увидел себя с понуро опущенными плечами. Вот Ника, ласково прикасается к его щеке. Целует, приподнявшись на носках.

- Проклятый янки! Вы продолжаете следить за мной! – возмущению Уинсли не было предела. – С Вами бесполезно о чем-либо договариваться.

- Успокойтесь, партнер, - Баркер захлопнул чехол iPad-а. Его лицо стало серьезным. - Последние проверки аппаратуры перед боем. Нам пора, через час Кирилл Ильин с сыном подъедут к зданию корпорации Гумилева. Мои люди не спускают с них глаз со вчерашнего дня. – Американец снял темные очки и посмотрел на Уинсли холодным взглядом разноцветных глаз.

Глава 19. О том, что каждому в этой жизни уготована своя роль, которую он должен исполнить.

21 октября 1941 года. Москва. Лубянка. Ресторан "Славянский базар". Подвал арбатского дома.

Хотя весь день пришлось потратить на восстановление карточек Илюшиной жены, Ильин, под видом сдачи книг, все-таки успел заглянуть в библиотеку НКВД, где сейчас служил, чудом уцелевший после разгрома отдела Бокия, криптограф^[347] Соломон Бонзо. Соля, как в первые годы службы в ВЧК называли его друзья, прекрасно знал старую Москву, особенно лабиринт арбатских улочек и мог подсказать, где в былые времена находился дворец екатерининского вельможи.

Соломон Рувимович, подчеркнуто холодно поздоровался с Валентином. Постороннему человеку, могло показаться, что дежурному библиотекарю неприятно видеть Ильина. Валентин, уже собирался уйти, когда Соля, страшно вращая глазами под толстыми стеклами очков, не произнося ни звука, на пальцах показал, чтобы Ильин зашел к нему в 8 вечера.

На проходной, около часового Валентин столкнулся «нос к носу» с замначальника разведуправления НКВД.

- Ты еще здесь? Вот удача! - Хотя Ильин никогда не был с ним «на короткой ноге», тем не менее, Судоплатов^[348] его по-свойски обнял, обдав ароматом «Шипра». - Никогда бы не простил себе, что тебя не увидел.

- Да я пока никуда и не собираюсь, у меня полная неясность, - оправдывался Ильин.

Дата добавления: 2015-07-08