Глава 20. Конец.

Я не должен был отпускать его. Я должен был его остановить.

Я его не остановил.

Пир в честь Хэллоуина на этот раз еще невыносимее, чем обычно. Шум и праздничная обстановка. Все стараются выкинуть из головы то, что мир на краю пропасти. И все зависит только от проклятого везения одного мальчика. Никто не знает о том, что пока они играют со всякой взрывающейся ерундой, болтают и обжираются всякими вкусными вещами, этот мальчик отдает за них свою жизнь. Так или иначе.

Я не должен быть здесь.

- Снейп, - шипит мне Блэк, наклонившись к столу. Я бросаю взгляд в его сторону и вижу в его глазах вопрос. Я пожимаю плечами. Я не знаю, где он. Он ушел.

Я смотрю туда, где он должен сидеть. Откуда он должен время от времени, нервничая, поглядывать на учительский стол, пытаясь перехватить мой взгляд. Пытаясь установить хотя бы слабую связь и еще раз убедиться, что я здесь.

Я-то здесь.

А его нет.

Вместо него, на этом месте сидит Уизли и смотрит на меня, и на его грустном лице написан тот же вопрос, что и в глазах у Блэка. Он ушел, говорю я ему. Он не вернется.

Я ничего не чувствую. Я жду, пока я почувствую что-то. Какой-то знак того, что у него это получилось. Того, что не все потеряно.

Но все будет потеряно, получится у него или нет. И пока ничего нет. Я ничего не чувствую.

Я не должен был отпускать его. Несмотря на всю его силу, у него нет опыта. Не достаточно опыта. Одна секунда – и все потеряно. А его нет уже сорок пять минут.

Он имел право попытаться, возражает мне слабый внутренний голос. Он заслужил свой шанс отомстить за родителей. Более того, он заслужил шанс отомстить за то, что у него не было нормальной жизни. Такой, какую он мог бы прожить, если бы Волдеморта не существовало.

Если бы Волдеморта не существовало, я бы сейчас смотрел на него сверху вниз, ненавидя его, как продолжение его отца и был бы счастлив. Нет, это не правда. Меня бы вообще не было здесь. Я бы мирно жил в своем поместье, ничем не запятнанный и с чистой совестью. Я бы имел весьма смутное представление о существовании Гарри Поттера и это бы меня не волновало. Скорее всего, я не увидел бы его ни разу в жизни.

Он имел право, продолжаю я себя убеждать. Сейчас мне остается только надеяться на то, что Дамблдор был прав, веря в него. Дамблдор считал, что он сможет это сделать. А за все годы, которые я знал этого кошмарного человека, он никогда не ошибался. По большей части.

Я не должен был отпускать его одного. Я должен был пойти вместе с ним.
«Ты будешь стараться спасти мою жизнь», - сказал он. Конечно же, буду. Это моя проклятая работа.

Я подношу кубок к губам и притворяюсь, что пью, чтобы спрятать свое лицо. Мне кажется, что у него очень странное выражение, с которым я никак не могу справиться. Несколько капель сока как-то ухитряется проскользнуть между моими губами и попасть в легкие. У меня резко перехватывает дыхание.

Я закашливаюсь.

От этого хриплого кашля у меня на глазах выступают слезы. Спраут хлопает меня по спине, но я продолжаю откашливаться. Наконец я справляюсь с дыханием и удивленно вижу, что на меня смотрят со всех сторон. Я бросаю сердитый взгляд на своих коллег и на тех студентов, которые оказались настолько глупы, что не успели отвести глаз. Потом я снова продолжаю разглядывать свою нетронутую тарелку.

- Северус?

Я поворачиваю голову на шепот МакГонагалл. – Что? - бросаю я, раздраженный ее изучающим взглядом.

- Если ты предпочел бы куда-нибудь уйти отсюда, я не буду тебя задерживать, - тихо говорит она, наклоняясь ко мне за спинами Вектор и Спраут.

Куда-нибудь. Куда-нибудь – звучит заманчиво. Только вот куда. От одной только мысли о возвращении в свои комнаты мне становится плохо. Я знаю, что ждет меня там. Пустота. Холодная пустота, которая раньше успокаивала меня, а теперь будет напоминать о том, что его нет. Он не вернется. Я позволил ему уйти.

Но МакГонагалл права. Я предпочел бы уйти куда-нибудь. Например, в свой кабинет, где храниться фляжка, наполненная лучшим достижением маггловской магии. И если я выпью достаточно много, я возможно даже смогу забыть, кто подарил мне эту фляжку.
Я не должен был его отпускать.

Я не мог его остановить. Я знал, что ждет его после этого праздника. Он хотел свободы. Я позволил ему уйти.

Он ушел.

Чувствуя себя ужасно больным, я встаю и начинаю выходить из-за стола, кивнув МакГонагалл. Я направляюсь к двери, но тут же меня останавливает обжигающая боль в левой руке. Я машинально хватаюсь за нее, шиплю сквозь зубы и продолжаю идти.

Мои ноги двигаются сами по себе. Комната погружается в полумрак, заполняется неотчетливыми тенями, которые бормочут что-то неразборчивое. Мое тело пронизывает приступ боли, похожий на разряд тока. На какое-то время я теряю способность двигаться.

Вдруг я прихожу в себя и обнаруживаю, что меня зовет МакГонагалл. Я прищуриваюсь и вижу озабоченные лица Минервы и Люпина. Я отмахиваюсь от них и поднимаюсь, пытаясь сообразить, какого черта я потерял на полу.

- Северус?

И я понимаю

Я закатываю рукав, не заботясь об осторожности, и, не веря своим глазам, смотрю на чистую гладкую кожу предплечья. Мои пальцы осторожно прикасаются к тому месту, на котором должна быть метка.

- Северус, студенты. Несколько твоих студентов…

Я скольжу по стене, рассеянно сгибая пальцы, чтобы освободить их от странного ощущения заново влившейся магии.

Он сделал это.

- Северус! Ты слышишь меня? Все твои студенты повскакивали с мест и я очень хочу получить объяснение. Что случилось! - Яростно шипит МакГонагалл.

Я смотрю на ее покрасневшее лицо. – Волдеморта больше нет, - говорю я, наблюдая, как паника на ее лице сменяется замешательством. – Можно начинать праздновать.

Я с трудом поднимаюсь с пола и сбегаю…

Я иду в свой кабинет, но дойдя до него, не останавливаюсь. Я сворачиваю в коридор, ведущий к моим комнатам, движимый какой-то необъяснимой вспышкой оптимизма. Последним обрывком надежды на то, что он смог совершить невозможное. В конце концов, это не в первый раз. Мальчик прославился тем, что его жизнь противоречит здравому смыслу.

Я вхожу в комнаты, стараясь сопротивляться этой безумной надежде. Или ужасу. Мне трудно определить, где заканчивается одно и начинается другое. В мой желудок падает тяжелый комок, когда я чувствую, что воздух неподвижен. Но это не надолго. Может быть, именно сейчас он идет к этой полуразвалившейся хибаре, в которой он сможет воспользоваться дымолетным порошком. Он вернется.

Я сажусь в кресло, смотрю на огонь и жду знакомого свистящего звука. Я жду, когда он споткнувшись, очередной раз перепачкает сажей пол, а потом устроится у меня на коленях. Я жду, что он докажет раз и навсегда, что его не сдержать. Что ничто не может с ним справиться. Что его упрямство и настойчивое желание быть вечным бельмом у меня на глазу поможет ему вернуться ко мне.

Что любви достаточно, чтобы сохранить его несчастную душу.

*****

Я не знаю, сколько я просидел перед камином, прежде чем очередной стук в дверь заставил меня вскочить с кресла. Но я тут же опускаюсь назад.

Он не придет через дверь.

Какая-то часть меня все еще сохраняет достаточно здравого смысла, чтобы проклинать оставшуюся часть за то, что я сижу тут в безрассудной надежде. Она говорит, что я должен открыть дверь. Что я должен смириться с тем, что он не вернется и продолжать свое жалкое существование.

Но ее тут же заглушает другая часть, которая настаивает на том, что он вернется. Что после того, как не стало Дамблдора, а теперь и Волдеморта, только он и может не давать мне покоя. Он не может умереть, потому что без него моя жизнь будет слишком легкой. Судьба не может быть так добра.

Судьба не может быть так беспощадна.

Сколько я здесь просидел? Две, три тысячи лет. Уже не в первый раз я думаю о том, что он, возможно, просто не может вернуться. Может быть, он ранен и не может аппарировать назад. А я не знаю, где его искать. Может быть, он ждет, что кто-то наконец найдет его.

Не мог же он остаться совершенно невредимым в такой схватке.

Искали ли они его?

Может быть, они его нашли и сейчас он спит в больнице у Помфри. Или они могли положить его в госпиталь Св. Мунго и он выздоравливает перед тем, как вернуться в школу. Ко мне.

*Открой дверь, Северус. *

Снова этот голос. Неужели Альбус Дамблдор умер только для того, чтобы поселиться у меня в голове. Я не хочу открывать дверь. Я не хочу никого видеть. Я не хочу услышать плохие новости.

*Когда-нибудь тебе придется посмотреть правде в глаза.*

Когда-нибудь придется. В понедельник, когда снова начнутся занятия. Когда я буду слишком занят, чтобы думать об этом.

У меня сводит живот при мысли о том, что его не будет на занятиях. Он не будет неумело возиться с зельем, портить ингредиенты и сердито пялиться на Малфоя.

Которого там тоже не будет. Одним поводом для беспокойства меньше.

Я понимаю, что стучать перестали. Через несколько часов начнут снова. Как часовой механизм. Хорошо бы восстановить защитные заклинания Альбуса - тогда я бы быстро от них отделался.

Но тогда он не сможет найти дорогу назад.

* Он не вернется.*

Он должен.

Вдруг раздается звук дымолетного порошка и я напрягаюсь, выпрямляюсь в кресле и жду – хотя уже почти не надеясь. Как бы то ни было, последняя надежда улетучивается, когда из камина появляется МакГонагалл. Она неодобрительно смотрит на меня.

- Северус.

- Минерва.

Она внимательно изучает меня, и ее губы вздрагивают. Я усмехаюсь, потом снова перевожу взгляд на камин.

- Ты собираешься присоединиться к нам? – спрашивает она, усаживаясь на второй стул. Я у меня вдруг появляется отчаянное желание вышвырнуть ее оттуда. Но я сдерживаю себя. Все равно он никогда на нем не сидел.

*" Он такой же ужасный, как и ты "

"Это мой стул."

"Ладно, тогда садись на него. А я сяду сюда."

"Нахал"

"Сволочь"*

- Северус?

Я перевожу на нее взгляд и вижу что-то похожее на сочувствие. Я недовольно фыркаю, но потом понимаю, что она задала вопрос. Я не помню, какой.

- Ты не можешь сидеть здесь вечно, - тихо говорит она.

Я сердито смотрю на нее. – Я и не собираюсь. У меня есть право на выходные? В понедельник я буду проводить занятия.

Она моргает и ошарашено открывает рот. Я отвожу взгляд.

- Сейчас понедельник. Полдень.

- Это не смешно, - говорю я. Я же не мог просидеть здесь три дня. Я еще не совсем рехнулся.

- Занятия отменены. И завтрашние тоже. – Она делает глубокий вдох. – Будет поминальная церемония, - добавляет она.

Ну да, поминальная церемония. Кому нужно оплакивать Темного Лорда? Я рассеянно поглаживаю предплечье.

- Мы, конечно же, надеемся, что ты будешь на ней присутствовать. – У нее натянутый голос. Наверно оттого, что она старается говорить настойчиво. – Как член педагогического коллектива, - быстро добавляет она.

Я стискиваю зубы, мечтая о том, чтобы она убралась. – Нет.

- Мы должны быть сплоченными. Ты придешь. Как учитель, как декан своего колледжа…

- Тогда я увольняюсь. Я не…

- И как его друг, Северус Снейп. Ты придешь!

- Я не его друг, бестолковая женщина! – кричу я. Мой голос заглушает ее указания, заставляя ее тихо соглашаться. – Я был его учителем. Он умер. Теперь я никто.

Что-то подсказывает мне, что я должен пересмотреть свое последнее заявление. Но я не могу вернуть назад то, что уже сказал. Я решаю, что это не имеет значения.

Она поднимается с кресла. - Я не приму твоего прошения об отставке. Я надеюсь увидеть тебя в Главном Холле завтра в полдень. Я не могу заставить тебя придти, но я очень советую тебе это сделать. Нужно пережить все это. – Она достает из кармана мантии…газеты. – Я не думаю, что ты уже видел. Я оставлю их тебе. Письмо редактору, опубликованное в субботнем номере Ежедневного пророка, может тебя заинтересовать.

Я не обращаю внимания на ее слова. Или пытаюсь это сделать. Трудно не обращать внимания на того, кто не прекращает болтать. Она проходит мимо меня и бросает порошок в пламя. Она исчезает, и я снова остаюсь в одиночестве. Это мне подходит.

А вот для ее замечательного единения я не подхожу.

Я смотрю на газеты, которые она оставила у меня на столе. С возмущением я беру одну из них. Разворачиваю и вижу его одиннадцатилетнюю физиономию и руку в перчатке, сжимающую трепещущий снитч. Он усмехается так, как будто только что спас весь чертов мир.

Самодовольный маленький паршивец.

Я роняю газету на пол и поднимаюсь из кресла. Я иду в спальню. Проходя мимо его стола, я замечаю его дневник, на котором лежит конверт, подписанный его аккуратным почерком «Северусу».

Я делаю вдох и иду дальше, обходя воронку, которая осталась на моем полу от его крови, и раздеваясь на ходу. Я падаю на кровать, зарываюсь головой в подушку и еще раз глубоко вдыхаю, чтобы избавить горло от ужасной давящей боли. Кажется, я все еще чувствую его запах – запах солнечного света и дерзости.

Я переворачиваюсь на спину и зажмуриваю глаза. Мое тело вздрагивает от прикосновения к холодным простыням, от того, что он больше не прижимается ко мне, положив ладонь над моим сердцем, как будто стараясь успокоить себя, убедившись, что я жив.

Я жив.

Он тоже скоро придет, говорю я себе. Он вернется чуть позже.

*Магическому миру:

Через несколько часов я попытаюсь сделать то, чего, как вероятно считает большинство из вас, я делать не должен. Может быть вы и правы. Но я знаменит тем, что постоянно делаю то, чего не должен. Любой учитель в Хогварце может вам это подтвердить. Особенно один, который мог бы написать об этом книгу.

И именно о нем я хочу сказать.

Наверно он проклял бы меня, если бы узнал, что я делаю – или, по крайней мере, захотел бы меня проклясть, хотя я ни за что не поверю, что он действительно смог бы это сделать. Было время, когда я этого не понимал. Было время, когда я был уверен, что он убил бы меня, если бы у него была такая возможность. Но тогда я его не знал. Я думаю, что сейчас я могу сказать, что знаю его. Лучше, чем остальные, по крайней мере.

Профессор Северус Снейп – строгий и злой учитель. Каждый, кто хоть раз был на его уроке, подтвердит это. Он беспощаден, когда речь идет о том, чтобы убедиться, что его студенты не навредят себе и окружающим, приготовив неправильное зелье. Он не прощает ошибок и невнимательности и может любого довести до слез. Он часто бывает несправедлив в том, что касается баллов колледжей, хотя с оценками все обстоит не так плохо. Во время экзаменов он обычно откладывает в сторону свое пристрастие к Слизеринцам.

Я думаю, что именно такого Снейпа знает большинство. Но это не все, что можно о нем сказать.

Он дважды спасал мне жизнь. Один раз во время моего первого квиддитчного матча, когда на мою метлу было наложено заклятие, и потом сразу после моего шестнадцатилетия, когда я был отравлен Волдемортом. Это не считая того раза, когда он думал, что спасает меня от Сириуса Блэка и всех остальных случаев, когда он пытался не позволить мне совершать глупости и нарушать правила, чтобы защитить меня.

Он всегда защищал меня, понимал я это или нет. Он скажет, что это была его работа. Может быть и так, но когда Дамблдор попросил его пожертвовать двумя годами своей жизни чтобы защищать меня, он имел право ответить «нет». Но он этого не сделал. Вместо этого все выходные и все свое свободное время посвятил тому, чтобы сохранить мне жизнь и рассудок. Он и сам не знает, сколько раз спас мне жизнь. Он сделал мою короткую жизнь более терпимой.

Я не знаю, что произойдет в следующие несколько часов, но думаю, что завтра меня с вами не будет. Я не хочу умереть, оставаясь единственным, кто понимает, какой замечательный человек Северус Снейп. И именно он настоящий герой всего происходящего.

Искренне ваш

Гарри Поттер.*

Я растерянно моргаю, глядя на то, что вполне может сойти за хвалебную речь на моих похоронах. И может быть оно ей и будет, потому что намерен покончить с собой.

Несчастный маленький придурок.

Мало того, что он ушел и погубил себя, оставив меня одного в кошмарной тишине, пустоте и холоде моего проклятого подземелья – он еще и уничтожил мою репутацию. Я начал работать над ней еще до того, как мальчишка родился. Все горе, которое я мог чувствовать, сжигает бешеная ярость.

Проклясть его? Нет. Я бы не стал его проклинать. Я не почувствовал бы достаточного удовлетворения, не сжав пальцы вокруг его тощей шеи.

Это не исправишь. Гарри Поттер разрушил мою жизнь.

И теперь я должен присоединиться к сотням рыдающих ведьм и колдунов и выражать им свое соболезнование

Я сминаю проклятую газету и оставляю ее валяться на полу вместе с остальными.

Когда я появляюсь, Главный Холл уже заполнен народом. Заметно, что его расширили, чтобы вместить всех плакальщиков. Я на мгновение задерживаюсь в дверях, набираясь решимости для того, чтобы сделать шаг в Холл. И после первого шага меня ослепляет яркая вспышка белого света. Я моргаю, отчаянно пытаясь разглядеть что-нибудь через темную завесу, закрывшую мне глаза. Наконец мне удается различить фотографа с аппаратом, и я тянусь за палочкой. Но мою руку кто-то останавливает. Я бросаю взгляд через плечо и встречаю предостерегающий взгляд МакГонагалл.

- Вот он!

- Профессор Снейп!

Комната взрывается оглушительными аплодисментами, и какое-то время я могу только ошеломленно смотреть, как все эти люди вскакивают со своих мест. Судя по тому, что я чувствую, как бьется пульс у меня на виске, мое лицо сейчас багровое от гнева. Если мальчишка снова выживет, я убью его собственными руками.

МакГонагалл тянет меня за руку и быстро проводит меня между двух их тридцати, или около того, столов, расставленных в холле. Я сердито смотрю на тех идиотов, которые отваживаются улыбаться мне сквозь слезы. Я уже начинаю огрызаться, когда мы наконец добираемся до Учительского Стола, который удлинили, чтобы рассадить еще несколько незнакомых мне колдунов и ведьм. Я смотрю вдоль стола и вижу, что даже Блэк аплодирует. Я бросаю на него сердитый взгляд, он презрительно усмехается в ответ, но не прекращает своего идиотского занятия.

Я сажусь и позволяю всему своему глубочайшему отвращению к происходящему отразиться на моем лице. Я окидываю взглядом толпу, мысленно желая каждому из присутствующих подхватить проказу.
Мой взгляд останавливается на огромной фотографии на задней стене. На ней он в мантии бутылочно-зеленого цвета, с застывшим на лице сосредоточенным и страдающим выражением танцует с заметно скучающей Парвати Патил.

Я раздраженно фыркаю, пытаясь догадаться, как бы он среагировал на то, что один из самых неприятных моментов его жизни демонстрируется всему миру. Мальчик умер, и в благодарность за это мы унижаем его. Со всей своей признательностью.

Я снова продолжаю тихо ненавидеть его, пока мое внимание не привлекает министр – я не помню как его зовут, что-то типа «болвана». Мне приходит в голову, что было бы полезно снова начать читать Пророк. Хотя бы раз в неделю. Чтобы знать по именам, каких политиков я презираю.

Он становится на подиум в центре стола, откашливается и накладывает чары для усиления звука. Мне удается не сползти со стула, когда он начинает свою речь, обещающую быть длинной и пафосной.

- Наше торжество посвящено жизни мальчика…

Я громко фыркаю. Чепуха. Оно посвящено его смерти. Я сжимаю губы, почувствовав, как МакГонагалл пинает меня ногой по голени.

- С виду, Гарри Поттер был обычным мальчиком. Мальчиком, который играл в квиддитч и Подрывного Дурака. Мальчиком, который делал уроки или отдыхал, играя с друзьями в волшебные шахматы. Мальчиком, который спотыкался, заглядевшись на симпатичных девочек.

Он улыбается и кивает в сторону фотографии, висящей на стене, а я сжимаю губы, чтобы удержаться от комментариев. Я кашляю, чтобы освободиться от смеха, подступающего к горлу. На мое плечо опускается рука. Я пытаюсь сбросить ее, но МакГонагалл сжимает ее сильнее. Я тихо вздыхаю и смотрю вдоль стола. Люпин сидит, наклонив голову, и потирает пальцами переносицу. На первый взгляд можно подумать, что он старается контролировать свои эмоции, но я вижу, что уголки его рта изгибаются в сдерживаемой улыбке. Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя удовлетворение от того, что хотя бы еще один человек в этом зале понимает, насколько глупа эта речь. Потом мне приходит в голову, что меня должно раздражать, что этот еще один человек – он.

-... Гарри Поттер никогда не был обычным. Его имя стало легендой еще до того, как он научился говорить. Это имя никогда не будет забыто. Я раздраженно ерзаю на стуле.

Ему бы все это очень не понравилось. Он бы сжал губы, наморщил нос и смотрел бы на все это с молчаливым противоречием.

* "Что бывает на поминальной церемонии?"

"Хоронят покойника."

"Я знаю."

"Какой-нибудь идиот поднимается и начинает расписывать тебя как величайшую из личностей, когда-либо живших на свете. Остальные шмыгают носами и кивают головами в знак согласия."

"Правильно, я величайшая из личностей, когда-либо живших на свете."

"Прекрати хихикать как последний дурак. Лучше приготовься встречать своего крестного. Я не позволю ему задерживаться здесь дольше, чем необходимо."*

Рука МакГонагалл отвлекает меня от моих мыслей. Я отстраняюсь и скриплю зубами, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме глупых речей выступающего и собственных бесполезных мыслей.

- Учителя мальчика говорили мне, что он был рожден героем. Он постоянно рисковал собой, чтобы помочь другим. Директор МакГонагалл говорила мне, что его храбрость часто заставляла его поступать вопреки здравому смыслу. Думаю, что Гарри сам сказал об этом лучше всего в своем искреннем письме в «Ежедневный пророк» - он был знаменит тем, что делал то, чего не должен был делать. Шестнадцать лет назад Гарри не должен был выжить. Тогда мы не могли понять, как смог этот мальчик, вопреки законам, управляющим миром, выжить после проклятия, убившего его родителей и множество других людей. Теперь я вздрагиваю при мысли о том, что было бы с нашим миром, если бы Гарри Поттер поступал так, как был должен.

Еще больше слез, знаков согласия и аплодисментов. Я бы аплодировал этому человеку уже только за то, что он говорит в зале, полном подростков, о том, что пренебрежение правилами – замечательное качество. Кем бы ни был мальчишка – он точно не был примером для поведения. Спать с учителем и дать себя убить – не самые похвальные действия.

- Я от души сожалею, что никогда не был лично знаком с этим замечательным мальчиком. С храбрецом, который, зная о последствиях своего успеха, в пятницу вечером, в шестнадцатую годовщину своего удивительного спасения, пошел и снова спас наш мир. Он не должен был этого делать, но я думаю, что сейчас каждый из нас благодарит небо за то, что он это сделал.

Возможно, не каждый.

Все они очень легко заставили себя забыть о том, что мальчишка рисковал не только своей жизнью, но и судьбой всего мира. Во имя своих интересов. Он не хотел, чтобы его заперли. Но кто я такой, чтобы отнимать у них их бредовую признательность?

Вместе со всеми я поднимаю свой бокал и пью за редкостную способность этого мальчика не задумываться над последствиями своих действий.

- Ты пойдешь на Благодарственную Церемонию, - шипит мне МакГонагалл. Я разъяренно смотрю на нее, но она поднимается, крепко сжав мое плечо, заставляя идти вслед за ней и другими деканами колледжей в сторону двери. Остальные расступаются, позволяя нам пройти. Беспрестанно щелкают фотоаппараты. Ко мне обращается молодая ведьма в пурпурной мантии.

- Мистер Снейп, вы можете прокомментировать…

- Нет, отвяжитесь, - рявкаю я и быстро ухожу, хотя выражение лица этой девочки могло бы доставить мне удовольствие.

- Не была ли бы ты так любезна прекратить тянуть меня за собой? - Рычу я себе под нос.

- Только если бы будешь так добр, что начнешь вести себя соответственно возрасту, - бормочет она в ответ. – Попытайся запомнить, что все эти люди собрались здесь не для того, чтобы помучить тебя. Они здесь ради Гарри Поттера.

Конечно же, она не права. Все это не имеет к нему никакого отношения. Все это ради новой иконы Магического мира, которой можно поклоняться и в честь которой можно устраивать празднества. Он уже был чем-то подобным. Но на самом деле все это не о нем, и я готов спорить с каждым, кто станет утверждать обратное. Эти идолопоклонники его не знали. Их не заботила его жизнь. Их касается только то, что он жил, причем жил достаточно долго для того, чтобы спасти их.

И даже их благодарность не искренняя. Сколько бы все они не пытались, они не смогут представить себе, что стало бы с ними, если бы он потерпел поражение. Они чувствуют благодарность за то, что кто-то убил Темного Лорда. Их сердца переполняет сочувствие к *этому бедному мальчику*. Но никто из них не согласился бы вернуть все назад. Они рады, что он умер.

Я останавливаюсь, когда мы выходим в восточный внутренний двор, где собираются сажать его дерево, и вздрагиваю от холодного дождя. И где-то глубоко под деревом лежит его тело — холодное и одинокое. Обнаженное и беззащитное перед землей, которая поглотила его.

В том, что у меня перехватывает дыхание, я предпочитаю обвинять долгий путь из главного холла и холодный воздух. Я слышу за спиной зловещие шаги толпы, идущей сюда, чтобы поблагодарить мальчика за то, что он умер.

- Северус?

- Да, черт возьми, Минерва! Оставь меня в покое, - выдавливаю я сквозь сжавшееся горло. Какой-то момент она, похоже, собирается возражать, но потом кивает и одна идет к центру двора.

Я прижимаюсь спиной к каменной колонне, в стороне от потока благодарных плакальщиков, складываю руки на груди, чтобы защитить себя от холода и от желания обвинить всех их в лицемерии.

* "Мне понравилось дерево. Это красиво. Я имею в виду саму идею."

"В самом деле. Чем круче колдун, тем больше дерево. Восхитительная идея."

"Идиот. Это лучше того, что делают магглы. Они пишут твое имя на цементной плите и ставят эти плиты в аккуратные ряды. Пусть лучше у меня будет дерево. "

"И я совершенно уверен, что у тебя будет самое большое дерево."

"Перестань. Я серьезно."

"Я тоже."

"Хотя это не честно, правда? Если бы люди знали обо всем хорошем, что ты сделал..."

"Тогда это все имело бы еще меньше смысла. В загробной жизни ты вряд ли сможешь судить о размерах своего дерева."**

Меня отвлекает от мыслей рука, коснувшаяся плеча. Я поворачиваю голову и вижу Люпина. У него за спиной стоит Блэк, выглядящий так, как будто его вот-вот вырвет. Он не смотрит на меня. Он смотрит на толпу. Ко всем различным видам боли, наполняющей меня, добавляется некоторое количество сочувствия. Хотя бы кто-то в этой толпе будет искренне оплакивать смерть мальчика.

Но это буду не я.

- Ты пойдешь? - хриплым голосом спрашивает Люпин.

- Отвяжись, - отвечаю я, не пытаясь даже скрыть свою злобу. С таким же успехом я бы мог вообще не отвечать и не тратить на это силы. Он сжимает мое плечо, и они уходят, чтобы присоединиться к людям, становящимся кругами вокруг дерева, вокруг его тела, лежащего на холодной мокрой траве.

Я вижу, как все они берутся за руки, и снова понимаю, насколько я ненавижу их всех. Их ложь настолько пропитывает воздух, что им становится трудно дышать. Дерево громко скрипит, как будто проклинает их всех, но разрастается все шире и выше, питаемое ложью, которую они сами себе выдают за правду. Я ненавижу даже тех, кто по-настоящему любил его, за то, что они присоединились к тем, кто делает из его жизни этот дешевый спектакль.

Они согласились бы расширить Магический мир, чтобы вырастить на свободном пространстве целый лес Благодарственных деревьев, напоминающих о последней попытке мальчика нарушить все правила. Люди, которые никогда не видели его, благодарят его за то, что он совершил свой поступок, не имея другого выбора.

Я всех их ненавижу.

Я заставляю себя оторваться от колонны и ухожу в свои подземелья. В единственный мир, который действительно оплакивает его смерть.

Завтра мир снова начнет жить. И время снова начнет свой бег, с каждой секундой унося его в прошлое, пока он не станет пятнышком на совести истории. Еще одна тема, которой Биннс будет усыплять новые поколения студентов.

Я не знаю, как я справлюсь с этим. Повседневные дела. Приходится признать, что перспектива продолжать день за днем заниматься обычными делами никогда не казалась мне столь ужасной. Забавно, но мне никогда не было так легко. Теперь я отвечаю только перед самим собой. Я уплатил долги, я выполнил свои обязанности, мои враги убиты.

Один спасся.

Люциус Малфой снова вышел сухим из воды. Живущий во мне Слизеринец должен быть поражен его изворотливостью. Даже не деньги, а чужие секреты дают ему силу и покупают свободу. Это напоминание о том, что в мире нет справедливости. И, наверное, не будет никогда.

Добро побеждает Зло, и они погибают вместе. Те из нас, кто не относится ни к какой стороне, замирают в ожидании новой битвы, когда нам снова придется выбирать сторону и бороться за то, что нам не удалось сохранить. И вновь появится сияющий козел отпущения, чтобы спасти нас от тьмы, которая никогда и не исчезала.

Я борюсь с желанием заснуть и проспать все это. Мы можем рассчитывать только на то, что история повторяется. Снова и снова, бесконечно. Темный Лорд не умер. Он спит. И мальчик-герой снова родится, чтобы сразиться с ним.

Но мне до этого нет дела. Что меня беспокоит — так это то, что он не вернется. Не герой. Мальчик. Молодой человек, который мог бы сейчас сидеть у моих ног, опустив голову мне на колени, счастливо улыбаясь, держась за этот единственный кусочек покоя, как будто только это может спасти его от разрушающего мира.

Так оно и было.

Я провожу пальцами по своему имени, написанному на конверте. Дневник, лежащий у меня на коленях, невозможно прочитать без пароля. Я не уверен, что у меня есть силы его прочитать, но почему-то я чувствую, что обязан это сделать.

Я думаю, что он имеет право, чтобы его помнили как сентиментального балбеса, которым он и был, а не драматического героя. И я единственный человек, которому позволено будет узнать размышления переполненного гормонами влюбленного подростка. Я единственный колдун, которого он выбрал своим доверенным лицом.

Я делаю глоток виски из своего стакана, и замираю, вспоминая алкогольный запах его дыхания. Если бы он выжил, у него были бы все шансы стать алкоголиком. Я ломаю печать на конверте и вытряхиваю письмо. С ним вылетает еще одна бумажка и падает мне на колено. Я оставляю ее и начинаю читать.

**Дорогой Северус,

Думаю, теперь ты уже знаешь, что я сделал. Я бы попросил прощения, но ты бы только сказал мне не извиняться. Не думаю, что теперь это важно. В любом случае, ничего не изменить.

Мне кажется, что в этом письме должно быть что-то большее, но не знаю, как это сказать. Я не думаю, что когда-то отличался большим красноречием, и мой словарный запас не настолько велик, чтобы рассказать все, что я чувствую. Поэтому я оставляю свой дневник. Я не ожидаю, что ты прочтешь его целиком. В основном там сплошные глупости. Но там очень много того, что я хотел сказать тебе, но не сумел по каким-то причинам.

Это был самый лучший подарок, который я когда-либо получал. Я не знал этого, когда ты подарил его мне, и не поблагодарил тебя как следует. Даже если там сплошная чушь, это я. Доказательство того, что я жил. Имеет ли это значение? Наверное, нет. В любом случае, просто прикоснись своей палочкой к корешку и скажи "Дорогой Северус".

(Не смейся. Я не знал, что еще придумать)

Когда я планировал все это, я подумал, что хорошо бы в конце процитировать одно из стихотворений из той книги, которую подарила мне Гермиона. Это единственное, которое имеет какой-то смысл, и в нем сказано все, что я чувствую, гораздо лучше, чем я сам мог бы сказать. Но все написано подряд, и я не мог решить, где его оборвать.

Вместо этого я просто скажу тебе, что я люблю тебя и надеюсь, что ты понимаешь, что это означает. Самая трудная вещь, которую я когда-либо делал — это оставить тебя. И больше того, что я собираюсь сегодня сотворить, я боюсь того, что ты о чем-то пожалеешь. О том, что знал меня. Любил меня. Потому что величайшая вещь, которую я сделал — это полюбил тебя.

Не усмехайся. Это правда.

Это сделало мою жизнь немного менее бессмысленной. Имеет ли это значение?

Пора заканчивать письмо, пока я не начал вести себя как полная сволочь. До свидания и спасибо тебе.

С любовью навсегда,

Гарри.

P.S. Не мог бы ты проследить, чтобы Сириус забрал мой сундук? И не мог бы ты время от времени навещать Хедвиг в Совятне? Я думаю, что ей будет одиноко. Я бы хотел, чтобы ты забрал ее, если только захочешь.**

***

Мне несколько раз пришлось прерывать чтение, чтобы сделать огромный, обжигающий глоток виски. Глупый мальчишка. Величайшей вещью, которую он сделал, была любовь ко мне. И как он мне отплатил? Паролем к его юношеской драме и надоедливой совой.

Браво.

После того, как я прочитал письмо, я продолжаю смотреть на него. В нескольких местах чернила расплылись. Скорее всего, от слез. Кажется, у него они никогда не кончались. Повышенная секреция слезных желез, слезы появлялись всегда в неподходящий момент. Неуместные и неконтролируемые. Они просто начинали течь. В конце концов, это стало одним из физических недостатков, которые мы предпочитаем не замечать. Как мокрые ладони.

Я провожу пальцем по одной из капель, и чернила размазываются. Я смотрю на бутылку виски, невинно стоящую на столе. Я говорю себе, что, должно быть, пролил немного, когда делал глоток. И вытираю рукавом со своего лица все доказательства обратного.

Сердито нахмурившись, я допиваю остатки из стакана, возвращаю письмо в конверт и кладу его на чайный столик. Я со страхом смотрю на дневник. Вместо него я беру клочок бумаги, который выглядит как вырванная из книги страница. Я понимаю, что это такое, и перевожу взгляд с листочка на дневник, глядя на них с равным пренебрежением.

Слишком много эмоций, чтобы вынести за один раз, решаю я. Я проведу остаток жизни, погружаясь в его воспоминания и мысли. Работая персональным Мыслесливом мертвого мальчишки. Сейчас я предпочитаю прочитать слова нейтрального человека. Слова, которые не вызовут в памяти его голос. А потом я закончу и начну готовиться к завтрашнему дню, когда я должен буду вернуться в мир отвратительных негодяев без шрамов, легенд и измученных душ.

Я кладу дневник на стол рядом с письмом и открываю листок. Я фыркаю, увидев название "Стихотворение", которое убивает во мне всякие надежды на то, что у мальчика был художественный вкус. Тяжело вздохнув, я читаю.

**Северус, это стихотворение, о котором я говорил в своем письме. Я знаю, что это сентиментально, но это все то, что я имею в виду, когда говорю, что люблю тебя. Гарри.

Когда все вокруг становится мрачным и тревожным
все, что тебе нужно сделать это сбросить одежду
и все беспокоившее нас исчезнет и снова вернется
истинный смысл жизни в котором лишь наши тела
и наше дыхание имеют значение
и ты снова становишься сам собой и я становлюсь собой
и начинаю осознавать что я действительно живу
и что для меня важнее всех случайных событий и
мимолетных связей которые никогда не имели значенья

когда ты рядом, я чувствую себя сильным
и могу справиться со всем чем угодно
со всем что мешает нам в тебе и во мне
любая логика и все нелепые рассуждения отступают
перед совершенной гармонией твоего тела
и спускающаяся по нему линия волос отправляет
наконец отдохнуть все мои мысли и лишь чувства
остаются в бесконечном пространстве в котором
с тех пор как мы вместе мы останемся навечно
вместе в этой жизни и будь что будет. **

***

- Ты даже не скажешь до свидания?

Я останавливаюсь перед дверью, ведущей к моему избавлению, разворачиваюсь, и вижу Люпина. Хорошо уже то, что он без своей комнатной собачки. Я устал бороться против его упорных попыток установить хорошие отношения. Блэк, по крайней мере, постоянно показывает, что неохотно соглашается на любые вежливые разговоры со мной. И я начинаю подозревать, что Люпин специально ищет повода заговорить.

- Я не собирался, но если ты настаиваешь. До свидания. – Я подчеркнуто киваю и снова поворачиваюсь к двери.
- Северус.

Я вдыхаю, чтобы успокоиться и медленно выдыхаю, перед тем, как повернуться к нему. – Люпин, я три года ждал этого отпуска и предпочел бы, чтобы он начался быстрее.

- Но ты ведь вернешься, правда?

Я морщу бровь и пытаюсь понять, что скрывается за этим непонятным вопросом. У меня не получается. Вернусь ли я? Конечно же, я вернусь. Я не буду знать, куда себя деть, если не буду вынужден попусту тратить слова, пытаясь научить хоть кого-то разбираться в угасающем искусстве или заставлять себя терпеть назойливость МакГонагалл, или терпеливо стоять над котлом, чтобы всякие твари потом вели себя спокойно. Ох.

Ну конечно же.

- Не беспокойся, Люпин. Твоего зелья хватит до моего возвращения. Я уже объяснял, что тебе нужно только добавить слизней и кипятить, пока пар не потеряет зеленый оттенок...

Я замолкаю, увидев, что он улыбается. Я прикрываю глаза. – Я оставил Поппи подробные инструкции, - рычу я и предпринимаю очередную попытку сбежать. Только для того, чтобы снова быть остановленным. Я теряю терпение. – У тебя что, есть персональное поручение постоянно выводить меня из себя?

Его улыбка превращается в усмешку. К тому же есть что-то подозрительное в том, как он опускает глаза, начав изучать пол. На какой-то момент это меня озадачивает, потом мне в голову приходит ужасная мысль.

- Желаю тебе хорошо отдохнуть, - говорит он и собирается уходить.

- Люпин, ты же не гей, нет?

Он резко поворачивается ко мне. Какое-то время он только шипит что-то бессвязное – я уверен, что никогда раньше не видел его настолько потерявшим самообладание. Я был бы рад, если бы меня не пугал его возможный ответ. Я молча наблюдаю за тем, как к нему возвращается способность говорить.

- Что? Нет - не то, чтобы. А что?

Я с облегчением выдыхаю. Последнее, что мне нужно, это отгонять от себя сексуально озабоченного оборотня. С меня достаточно трагедий. Я качаю головой. – Это не важно. Увидимся в сентябре, - говорю я и выхожу. Проклятая сова начинает радостно щебетать, когда я выношу ее на солнце.

Это будет в первый раз. Я не был в поместье со времени второго пришествия Волдеморта. И еще это будет первое за много лет лето, которое я проведу в одиночестве. Я даже не могу вспомнить, за сколько лет. Но за последние несколько месяцев я привык к одиночеству. И, если не считать случающихся время от времени идиотских приступов тоски, я почти не замечаю его отсутствия.

* Лжец*.

Да, я должен это замечать. Я думаю о нем. Этого трудно не делать, если учесть, что его Фан-клуб все еще продолжает его оплакивать, что чертова дыра в полу угробит меня одной прекрасной ночью. И к тому же эта проклятая птица. Очередная сирота, за которой я вынужден присматривать.

* Тебе его не хватает*.

Мне его не хватает. Я знаю, что это нелепо, но это не помогает. Он слишком долго был частью моей жизни, чтобы его было легко забыть. Он моя привычка.

* Ты любил его*.

Я люблю его.

Конечно, я люблю его. Это моя работа.

Это делает его жизнь не такой бессмысленной.

Конец.

Дата добавления: 2015-07-07