Глава 11. Вина.

Я молча смотрю на огонь, чувствуя, как в воздухе проносятся импульсы неизвестной мне магии. Через два часа я перестал обращать на них внимание, находя надежду в том, что это все еще продолжается. Пока эта магия есть, остается надежда, что не все потеряно.

Я пытался понять, что произошло. Бесполезно. Лучшее, до чего я смог додуматься, это то, что Волдеморту удалось наложить проклятие Imperius. Но это невозможно. Даже если бы он мог колдовать на таком расстоянии, заклинание не пробилось бы через все охранные чары. И в любом случае, оно не подействовало бы на Поттера. Выход магии был слишком сильным. Чтобы Imperius подействовал на жертву, ее разум должен быть доступен для контроля. Разум Поттера был занят высвобождением магии, следовательно, он был недоступен.

В любом случае это не важно. Важно то, что я должен был быть готов. То, что я задремал — еще не преступление. В конце концов, этого можно было ожидать после того, как я восемнадцать часов подряд отражал вспышки магии, уничтожал созданные снитчи, тушил начинающиеся пожары, чистил комнату от слюны и спермы. Поднимал его каждый раз, когда он в судорогах сваливался с кровати.

Можно было ожидать, что я усну.

Непростительно то, что я потерял палочку. Моя неосторожность.

И моя глупость. Я должен был сразу позвать Дамблдора, как только почувствовал, что что-то не в порядке. Я знал. Где-то в глубине души я знал, но не мог поверить. Не мог понять, как это возможно. Но я знал с того момента, как его увидел. Когда он назвал меня по имени. Он не должен был меня узнать. Не должен был причинить себе вред. Я должен был активизировать портключ, как только его увидел. Но я не подумал…

Я не подумал. Вот в чем мое преступление.

Мне становится плохо. Снова.

Я проглатываю подступившую к горлу желчь и напрягаюсь, слыша звук в камине. Блэк получил мое сообщение. Если он меня убьет, я скажу ему спасибо.

Не то, чтобы я заслужил такую милость.

Я отвожу взгляд, когда он входит.

— Что случилось? — в его голосе слышна паника.

Я тупо качаю головой. — Я не знаю.

— С ним все в порядке?

У меня перехватывает дыхание и жжет глаза. Я зажмуриваюсь и трясу головой.

Он проносится между моим стулом и чайным столиком, чуть не опрокинув его по дороге к двери. Воздух становится напряженным. Меня покидают остатки энергии. Распахивается дверь в спальню.

— Боже! Гарри!

Я съеживаюсь, представив, что он увидел. Ту же картину, которую я уже два часа пытаюсь забыть. Голый мальчик лежит на спине в луже собственной крови, которая уже, наверное, запеклась на его коже и волосах. Альбус, склонившийся над ним, колдующий, не замечая, что стоит коленями в крови.

Я ничего не мог сделать.

Если попасть в нужную точку, человек может истечь кровью за девяносто секунд. Девяносто секунд, прежде чем надежда будет потеряна. Я не помню, откуда это знаю.

Он был еле жив, когда Дамблдор заставил меня уйти. И я ждал, когда он умрет. И где-то далеко Волдеморт тоже ждал. Может быть, ожидания уже оправдались. Тем лучше для мальчика.

— Гарри! — я снова слышу крик Блэка и пытаюсь расслышать, что ответит Дамблдор. Утешение? Ободрение?

Я ничего не слышу.

— Снейп, твою мать! Помоги мне!

Я слышу тяжелые шаги Блэка и поворачиваюсь к нему. Он держит безвольное тело мальчика на руках. — Возьми Альбуса. Быстро.

Я встаю и несусь в спальню. Мне никогда не приходило в голову беспокоиться за Дамблдора. Циник, живущий во мне, хохочет от мысли о том, что я виноват в смерти двух самых могущественных волшебников в мире. Я вхожу в комнату и вижу, что он лежит на спине, застывшим взглядом глядя в потолок.

— Альбус, — говорю я, и меня покидают жизненные силы. Я падаю на пол рядом с ним. Он переводит взгляд на меня, глаза прозрачные и водянистые. Я цепляюсь за эту надежду. Когда я поднимаю его с пола, к горлу подступает тошнота от того, как моя мантия липнет к ногам.

Он легче, чем я мог себе представить.

Я вижу свою палочку, валяющуюся на полу, перешагиваю и иду в госпиталь.

У меня дрожат руки, когда я беру чашку чая и обхватываю ее ладонями, концентрируясь на ее тепле. Я не встречаюсь взглядом с Люпином и виновато бормочу "спасибо".

Я не должен быть здесь.

От одной мысли у меня сводит живот. От мысли о крови, пропитавшей каменный пол так же, как мою мантию, которая встала колом на коленях. Перед глазами встает его образ — сумасшедшая улыбка, с которой он режет собственную шею, горящий от садистского удовольствия взгляд. Глаза, которые знают, как это представление подействует на публику. Тонкое тело, упавшее на пол, как сброшенная одежда.

Я. Не могу. Вернуться.

— Он жив, Северус, — слышу я голос Люпина. Я смотрю на него и вижу его сочувствующий взгляд. Я отвожу глаза. Мне не нужно утешение.

Случайно я встречаюсь взглядом с Блэком. Он на мгновение останавливается и пристально смотрит на меня. Я сказал ему, что я знаю. Я сказал ему, что я сделал. Чего не сделал. Что должен был сделать. Обвинение в его глазах вполне законно.

Я отвожу глаза, и он снова начинает кружить по комнате. Образы снова плывут перед глазами.

— Как он это сделал? — бормочет Люпин. — Как… Я не понимаю, как это возможно.

— Вопрос в том, что этого не должно было произойти. Ты был там, чтобы гарантировать безопасность! — кричит Блэк.

Я съеживаюсь, несмотря на промелькнувшее в душе негодование. Он абсолютно прав.

— Сириус, — говорит Люпин предупреждающе.

— Он должен был его защищать, — настаивает тот, голос дрожит от плохо сдерживаемых эмоций.

— Я уверен, что он сделал все, что мог, — отвечает Люпин.

Из глубин моей ненависти к себе вырывается горький смех. — Я ничего не сделал. Я тупо сидел там и смотрел, как мальчик перерезает себе горло. Я смотрел, как он истекает кровью, а Альбус чуть не загубил себя, пытаясь ему помочь. Я ничего не сделал.

Ничего. Меня оглушило дурацкое заклинание, с которым справился бы и четвероклассник. И я бы справился, если бы не потерял свою чертову палочку.

— Он жив. Они оба живы, — твердо говорит Люпин.

Я поднимаю глаза. В комнате висит напряженная тишина. Блэк смотрит на меня с непонятным выражением. Он садится на подоконник и складывает руки на груди. За его спиной серебрится уходящий свет последнего июльского дня. Я вспоминаю, как ровно год назад мы делали то же самое — ждали, удастся ли ему выжить. Интересно, повезет ли нам настолько, чтобы в следующем году гадать о том же.

Мои мысли прерываются приходом Помфри. Она тяжело вздыхает. — Он должен вытянуть. Я дала ему успокаивающее, пока его тело восстановит потерянную кровь. Обычно это не занимает много времени, но, учитывая, что он перенес за последние двадцать четыре часа и то, что он не ел несколько дней, я думаю, что зелье будет работать дольше. — Она качает головой. — Он или самый везучий мальчик в мире, или самый невезучий. За все это время я так и не поняла. — Она прислоняется к косяку и проводит рукой по волосам.

— А Альбус? — спрашиваю я.

Она поджимает губы. — Он истощен. И он самый невозможный пациент, которого я когда-либо имела несчастье лечить. Как бы он ни был болен, ему все же повезло, что это его не убило.

— Болен? — спрашивает Люпин за всех нас.

Помфри озадаченно смотрит на нас. — Я понимаю, что Альбус прекрасный актер, но вы же не могли не обратить внимания… — она фыркает. — Ладно, я не думаю, что он это покажет. Он не верит в болезни. Честно. Мерлин, помоги тому духу, которому придется убедить его в том, что он мертв.

— С ним все в порядке? — спрашивает Блэк.

— Он стар, мистер Блэк. Независимо от того, понимает он это или нет. У него нет сил, чтобы спасать мир. Мистер Поттер должен быть благодарен, что Альбус отказывается с этим согласиться. Сейчас он спит, и я считаю, что он должен оставаться в постели до конца лета. Но не думаю, что у меня хватит сил его удержать, — вздыхает она. — В любом случае, вы зря здесь сидите. Сегодня я вас к ним не пущу.

— Кто-то должен остаться с Гарри, пока освобождается магия, — настаивает Блэк, делая шаг вперед.

— Гарри спокойно спит. Я пригляжу за ним.

Блэк недоверчиво улыбается. — Но это невозможно. Не прошло даже дня.

— Возможно, мистер Блэк, — настаивает Помфри. — Гарри теперь взрослый колдун, несмотря на его попытку покинуть этот мир.

— Но… он не мог…

— Мальчик только что спасся от смерти. Радуйтесь, что он жив, и не думайте о том, какие надежды вы на него возлагали. Спокойной ночи, джентльмены. — Она разворачивается на каблуках и выходит.

Блэк озадаченно смотрит на дверь. Я выгляжу не лучше.

— Я не думаю, что все это как-то могло остановить процесс? — тихо говорит он.

— Я тоже так не думаю, — осторожно отвечает Люпин. — Северус, он успел закончить освобождение магии?

— Я не знаю, — отвечаю я. — Но он не мог. Даже у Лонгботтома это заняло полтора дня.

Конечно, я не могу придумать никакого другого объяснения тому, как он стал настолько прозрачен для…

Нет. Я не хочу об этом думать.

Блэк фыркает. — Ты не знаешь? Ты что, все время проспал, Снейп?

— Сириус!

— Блэк, за сколькими взрослеющими волшебниками приходилось присматривать тебе? — он злобно смотрит на меня, я продолжаю. — Ты четко видишь, когда это начинается. Но не можешь быть уверенным, когда это закончится. Индивидуальные особенности невозможно определить, — говорю я дрожащим от усилия голосом. — Поэтом, я не могу сказать тебе, закончилось все или нет. Но он был в сознании, чтобы взять мою палочку, разбить стакан и перерезать свою чертову глотку. Во время высвобождения магии ни один волшебник на это не способен.

— Это был не он! Он не… Ты чертов ублюдок, он не мог этого сделать!

Он поворачивается и пристально смотрит в окно.

— Факт остается фактом — он был в сознании, чтобы сказать заклинание, — отвечаю я, направляя свою ненависть на новую цель. На себя.

— Слушайте, это ерунда, — говорит Люпин. — Сириус, это же не значит, что Гарри сквиб. Возможно, мы переоценили его силы. Вместо того чтобы обсуждать то, что не имеет значения, нам лучше разобраться в том, что произошло, и как не допустить этого в будущем.

Мне приходит в голову, что я никогда не видел Люпина сердитым. Или хотя бы раздраженным. Я видел его в облике дикого зверя с капающей с клыков слюной. Но никогда сердитым.

Я не уверен, что впечатляет меня сильнее.

— Как мне кажется, — спокойно продолжает Люпин, — есть только два возможных объяснения: заклинание или вселение в разум.

— Ни одно, ни другое не возможно. Никакое заклинание не могло проникнуть в мои защищенные комнаты. К тому же хочу напомнить, что вселиться может только дух, а Волдеморт пока еще жив. — Как будто кто-то из нас может об этом забыть.

— Он как-нибудь мог использовать его… ну… — Блэк замолкает.

— Не знаю, — тихо отвечаю я. — Но почему в таком случае он не использовал это раньше?

— Возможно, ему было нужно, чтобы Гарри не был в ясном уме, — тихо говорит Люпин. — Это может иметь смысл. Для проникновения в разум нужно, чтобы жертва не могла сопротивляться. Может, так оно и было. — Он смотрит на меня, его взгляд как будто предлагает мне попробовать убедить его в том, что он не прав. — И если ты прав насчет его существования, Северус, он и до этого ухитрялся прибегать к методам, лежащим за границами нашего понимания. Не стоит ожидать, что он воспользуется известной нам магией.

Я вздыхаю и признаю, что это логично. Но на самом деле мы никогда не догадаемся о том, что произошло. Если использованная им магия могла воздействовать только на отключенный мозг Поттера, то есть надежда, что это не повторится вновь. Но глупо думать, что мальчик в безопасности.

Хотел бы я понять это несколько часов назад.

— Что бы он ни затевал, он не хотел, чтобы ему помешали. Там все кишело дементорами. — говорит Блэк. Я вижу, как он вздрагивает. — Я имею в виду… я знал, что он что-то затевает, но я думал… что это будет атака или что-то такое.

Дементоры. — Ты сказал Альбусу о дементорах?

Он озадаченно смотрит на меня. — Он знает о них. У Волдеморта их много, он использует их как охрану.

— Прошлым летом он использовал их, чтобы обнаружить Поттера.

— Но как… — я взглядом заставляю Люпина замолчать. Он хлопает ресницами и хмурит брови, пытаясь решить логическую задачу.

— Так ты думаешь, он мог использовать их, чтобы снова подключиться к Гарри.

— Думаю, что это возможно, — доносится слабый голос от двери.

Мы дружно поворачиваемся и видим Дамблдора. Я мог бы рассмеяться над тем, как нелепо он смотрится в больничном халате с ярким рисунком из летающих воздушных шариков, но я потрясен тем, насколько хрупким он выглядит. Как будто вся его сила хранилась в складках его мантии. Я быстро встаю, желая ему помочь, но Блэк меня опережает. Я предлагаю ему свой стул.

— Альбус, Поппи нас убьет, если увидит тебя здесь, — с осуждающей улыбкой говорит Люпин.

Дамблдор вздыхает. — Она довольно настойчивая, правда? Но я ее убедил дать мне немного времени. — Он посмеивается. Я отвожу взгляд, не в силах на это смотреть. Сколько раз я желал ему смерти, а теперь, когда я сталкиваюсь с реальной возможностью исполнения моего желания, меня начинает тошнить. Как бы то ни было, этот человек нужен миру.

Он привлекает мое внимание, взяв меня за руку. Я чувствую его сухую тонкую кожу. Он сжимает мою руку, глядя на меня. — Ты не мог его остановить, Северус. Никто не мог этого предвидеть.

Я убираю руку. Он не прав. Но у меня нет ни сил, ни желания спорить.

— Теперь, пока Поппи не уложила меня обратно, я хочу вас кое о чем попросить. Сириус, пожалуйста, найди всех и попроси завтра прийти в мой кабинет. — Он поднимает руку, не дав ему возразить. — С ним все будет хорошо. Волдеморт так разочарован, что упустил еще одну возможность, что ему понадобится время на новый план. Иди. Пожалуйста.

Блэк обиженно вздыхает. Он имеет на это право. Дамблдор и раньше уверял его в безопасности мальчика. Нет причин верить ему теперь. На мгновение я удивляюсь, что принимаю сторону Блэка.

Это все нервное перенапряжение.

— Ремус, я прошу тебя собрать всю возможную информацию о вселении в разум и контроле сознания. И, если не сложно, напиши Минерве и попроси ее приехать в Хогвартс.

Люпин встает и кивает. У двери он улыбается мне.

— Северус, — мягко говорит Дамблдор, поворачиваясь ко мне с грустной улыбкой. — Я хотел бы, чтобы ты посидел со мной и попил чаю.

Я стискиваю зубы, а желудок сжимается от страха. Я не хочу это обсуждать. Я не хочу, чтобы меня успокаивали и говорили, что это не моя вина. Я там был. Я знаю, что случилось. И никогда не забуду.

Но я сижу, потому что он все еще Дамблдор, и ему невозможно сказать "нет". Я начинаю наливать ему чай, но он меня останавливает.

— Я бы предпочел Earl Grey, — говорит он, хлопая ладонью по столику. Я лезу за своей волшебной палочкой.

У меня нет палочки.

Я роняю свои бесполезные руки на колени. — Я потерял палочку…

— А… — кивает он с тенью разочарования на лице. Я морщусь от отвращения к себе. — Не важно, — говорит он, указывая на чайник. — Я налью.

Я наклоняюсь и ставлю перед ним чайник и пустую чашку, удивившись, почему он сам не сделает чай. Хотя, возможно, у него просто нет сил.

Долгий звук льющейся жидкости прерывает новый приступ вины.

Он расслабляется и подносит чашку к губам, пристально глядя на меня. — Ты странно выглядишь.

— Ну так и вы не выглядите как образец здоровья.

— Ну, я умираю.

Таким же тоном он мог сказать "Ужасная погода сегодня". В его голосе нет ни намека на сопротивление. Ему не пришлось убеждать себя в этом. Звучит, как сознательное решение.

Я не желаю в это верить.

Я сглатываю и сжимаю кулаки, пока не чувствую, как ногти врезаются в ладони. Я коротко киваю, но не гляжу на него.

— Сегодняшние события не имеют к этому отношения, — говорит он. — Я уже давно знаю. Я стар, и пришло мое время.

Конечно, это должно произойти. Люди умирают. Я только надеялся, что он меня переживет. И я не ожидал, что его смерть будет такой… спокойной. Я мог представить, что он героически погибнет в последней битве с Волдемортом.

Но "я умираю"…

И каким-то странным образом это кажется нормальным.

— На этот раз он поймет.

До меня не сразу доходит, что он имеет в виду. Горло перехватывает от осознания. Он. Поймет.

— Я не могу… — задыхаюсь я. — Я не могу сказать ему, Альбус. — Много лет я ни в чем ему не отказывал, но сказать мальчику, что он…

Кровь застывает в венах от одной мысли.

Он улыбается. — Конечно, нет, мой мальчик. Я не хотел просить тебя об этом. Я только хочу, чтобы ты был к этому готов.

Готов? От этого слова я невольно фыркаю, несмотря на все мое отчаяние. Готов. К тому, что разрушит жизнь мальчика. Готов. К тому, чтобы видеть, как он испытывает моральные страдания, которые я даже не мог себе представить. Как я могу быть к этому готов?

— Я надеялся хранить все это в тайне немного дольше. Чтобы Гарри успел освоиться со своей новой силой, и вы оба наладили свои отношения… — Он смотрит на меня поверх очков, не давая возразить, что нам нечего налаживать. Хотя, наверное, лучше не врать умирающему. — Но, похоже, что у нас нет времени. Я дал мальчику все, что мог.

Он опускает глаза, и я вспоминаю смерть близких мне людей. Мой отец умер неожиданно, и никто не успел подумать о том, что могла означать его смерть. Когда умерла моя мать, я чувствовал почти благодарность за то, что она больше не должна жить. Поттеры, Джеймс, несколько старых друзей — после их ухода в душе не было той пустоты, которую я чувствую сейчас.

Он откашливается и продолжает. — Я хочу рассказать Минерве все, что мне известно, и убедить ее оставить мальчика под твоей заботой. То есть, если ты не против.

Под моей заботой? Опять? — Альбус, мальчик лежит в госпитале при смерти из-за моей чертовой заботы. Так же, как он лежал в прошлом году, когда я заботился о нем. Вы могли бы найти кого-то…

— В обоих случаях ничего не изменилось бы, если бы с ним был кто-то другой, — спокойно отвечает он. — И если ты не возражаешь, я не вижу причин, почему бы не оставить его с тобой.

Я открываю рот, чтобы ответить, но он не дает мне шанса.

— Я только знаю, что если Гарри будет нуждаться в ком-то, когда все узнает, так это в тебе. Но если тебе неудобно…

Мое терпение не выдерживает той лапши, которую он вешает мне на уши. — Чушь, — говорю я, не в силах больше сдерживать гнев. Я сегодня перенес слишком многое, чтобы меня держало от гнева то, что я говорю с умирающим человеком. Чушь, говорю я. И тут же замираю, не понимая, с чем я спорю. Что ему со мной будет безопасно? Что он будет нуждаться во мне? Что мое удобство что-то значит для сумасшедшего старика?

— Если бы вы заботились о моем удобстве, Альбус, вы бы не доверили мне его в первый раз… — Все. Я это сказал. Я разорвал сеть иносказаний, сплетенную этим человеком за годы.

Я полный ублюдок.

Он смотрит на меня терпеливо и печально. Мне хочется выцарапать ему глаза. Вместо этого я стискиваю зубы.

— Только ты мог справиться с этим, Северус, — тихо говорит он. — Я выбрал тебя, потому что только у тебя есть достаточная квалификация для этого. Когда я сказал тебе о его судьбе, я хотел дать тебе шанс отказаться. Но я знал, что независимо от своего решения ты сохранишь все в тайне. — Он улыбается. — Такой старый человек, как я, никогда не может рассчитывать только на себя. Кто-то должен быть в курсе на случай того, если со мной что-то случится. Я мог рассчитывать только на тебя. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я не принимал во внимание твои чувства.

Он вздыхает и устремляет на меня один из своих проникающих до глубины души взглядов. Мне хочется послать его подальше, но у меня перехватывает дыхание. Все силы уходят на то, чтобы держаться спокойно и не показывать, как он на меня влияет. — И, в конце концов, Северус, и это самое важное, я выбрал тебя, потому что душа должна найти свое счастье, даже если покой она обретет только после смерти.

Я закатываю глаза. — Простите, но я скажу, что не мог заботиться о душе мальчика еще меньше. Я…

— Точно, — говорит он с улыбкой.

Я морщу лоб, окончательно запутавшись. Меня ужасно раздражает то, что умирающий человек может выглядеть настолько самодовольным. Я усмехаюсь. — Серьезно, Альбус. Неужели я похож на человека, который может принести счастье чьей-то душе?

Он улыбается. — Думаю, ты себя недооцениваешь. И ты неправильно меня понял. Я говорил о твоей душе.

Моей. Душе. И у него хватает наглости мерцать глазами, как будто он думает, что у меня есть душа.

Я смотрю на него в шоке, пока в голове проносится тысяча и одна причина того, почему этот человек ведет себя как полный идиот. Я не могу выбрать что-то одно, и недоверчиво фыркаю. — Это нелепо.

Он не выглядит менее убежденным. Честно говоря, если он настолько сумасшедший, чтобы думать, что я мог быть счастливым хоть на минуту за все это время, его бесполезно переубеждать. Насколько бы блестящим волшебником не был Дамблдор, он все же сумасшедший.

Он все еще смотрит на меня.

— Альбус…

— Ты сомневаешься, что я в своем уме.

Я мигаю.

— Да все нормально, многие так думают, — улыбается он. Я поднимаю бровь и открываю рот, чтобы что-то сказать. Что-нибудь.

Но мне нечего сказать.

— Факт в том, что в первое утро, когда я вошел в твою комнату и увидел вас обоих, я знал.

— Вы знали… — повторяю я. — Что. Именно. — Я поджимаю губы.

— Что вы оба нашли покой, — он выглядит самодовольным. Как же мне хочется стереть этот взгляд с его лица.

— Мы проспали, Альбус. Едва ли…

— Суть в том, мой милый мальчик, что вы оба уснули. Вы оба нашли покой в обществе друг друга. И я должен сказать, что меня это порадовало. Ты заслужил покой, Северус.

То, что он говорит, настолько неправильно, что я даже не знаю, что сказать. Неплохо было бы начать с того, что называть покоем то, что я пережил с Поттером,— просто смешно. Вся моя жизнь пошла прахом из-за этого мальчишки. С тех пор, как я взялся его защищать, он не вызывает во мне ничего кроме постоянного беспокойства и гнева. И если это правда, что я иногда испытывал с ним … ну, это ни в коем случае не было… я не хочу называть это покоем. И точно не счастьем.

Скорее это было…

Это было…

Ну ладно. Назовем это покоем, раз нет более подходящего слова. Но он не имел к этому никакого отношения. Более того…

Я свирепо смотрю на него и вижу его довольный взгляд. На его лице блуждает то, что я назвал бы усмешкой, если бы я хоть когда-нибудь видел Дамблдора усмехающимся. Вдруг до меня доходит. Я замираю, челюсть отваливается…

Он знает.

Все.

Остатки логики заставляют меня блокировать эту мысль, пока она не превратилась в слова. Он не может знать. И было бы глупо сказать что-то, после чего он отправит меня прямиком в ад и умрет от сердечного приступа.

Но мысль назойлива. Что если он знал? И принял это?

Когда я совершил это преступление впервые, это было неправильно. Хотя вполне объяснимо, учитывая обстоятельства. Но то, что он знал об этом и закрыл глаза на то, что у меня были преимущества перед моим студентом, перед мальчиком, за которого Дамблдор несет полную ответственность…

Недопустимо. Непростительно.

Я понимаю, что кипящая во мне ярость необоснованна. Чем больше я об этом думаю, тем меньше меня это удивляет. И чем больше я думаю, тем сильнее становится ощущение, что он знал об этом все время. И он не только не сделал ничего, чтобы это прекратить, но и всячески этому способствовал.

— Северус, с тобой все в порядке?

Я поворачиваюсь к нему. — Нет, Альбус, не в порядке. — Я пытаюсь успокоиться, проводя рукой по лицу. Он не дождется моей исповеди. Я возьму себя в руки.

О чем это мы?

— Я думаю, что должен извиниться, — говорит он, прерывая мои отчаянные попытки найти способ выйти из этого разговора. — В моем возрасте определенные вещи кажутся очень простыми. Я и забыл, каким сложным казалось все в молодости.

Я удерживаюсь и не закатываю глаза, вспомнив, что, возможно, я говорю с ним в последний раз. — Альбус, о чем вы?

— О любви.

— Прошу прощения? — во мне снова растет ярость.

Он смеется и поворачивается к окну.

— Вы знали, — говорю я, не успев сжать губы. Но я не жалею об этом. Пусть он меня уволит. Это могло бы стать последним великим делом перед смертью.

— Знал? — спрашивает он, подняв бровь. — Я ничего не знал, Северус. И не хочу знать. Но я не настолько наивен, чтобы поверить, что двое молодых людей могут проводить столько времени вместе, если в основе их отношений не лежит что-то более глубокое, чем дополнительные уроки.

— Как вы могли… почему… — вопросы вылетают один за другим. Я закрываю рот.

— Северус, мальчику отпущено судьбой ужасно мало времени. Я не хотел лишать его той малости, что он мог получить. И я не хочу отнимать у тебя возможность найти лучик света в темноте, в которую ты добровольно себя заключил. Я не настолько жесток.

— Не настолько жесток, — повторяю я. — Вы вталкиваете умирающего мальчика в мою жизнь, позволяете мне влю…— я делаю глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Если вы правда считали, что Поттер принесет счастье в мою жизнь, то вы всего лишь предложили мне счастье, которое неминуемо закончится. Если это не жестокость, Альбус, то я не знаю, что это. — Я встаю и хочу уйти. Иначе я убью его. Но так как он все равно умирает, я не буду зря тратить энергию.

— Северус, — говорит он. Я останавливаюсь у двери, но не поворачиваюсь. — Все хорошее когда-нибудь кончается. И если ты отказываешься от счастья только потому, что оно временно, ты проживешь очень долгую и очень печальную жизнь. Все, что мы можем — это наслаждаться миром, который у нас есть.

После этого очаровательного монолога я ухожу.

Оставляя старика умирать с его счастливыми воспоминаниями.

Стук в дверь моего кабинета пугает меня до полусмерти, отвлекая от размышлений. Начинались они как мысли о том, как можно изменить учебные планы в этом году, чтобы маленькие небрежные негодяи не взрывали постоянно свои котлы, а превратились в призрак Поттера с осколком стекла в руке, прокалывающего все воздушные шарики на пижаме Дамблдора.

Я выпрямляюсь в кресле, поморщившись, когда моя спина напоминает мне о том, что я слишком стар, чтобы спать сидя. — Войдите, — рявкаю я, готовясь враждебно встретить любого, будь то безмозглый анимаг или сумасшедший ублюдок со склонностью к иносказаниям.

Я не готов увидеть сухую фигуру МакГонагалл, с поджатыми губами и красным носом. Я не желаю думать, почему заместитель директора решила нанести мне визит. Я поднимаю бровь и киваю. — Минерва.

— Здравствуй, Северус, — вздыхает она, и ее взгляд на мгновение смягчается, хотя губы по-прежнему упрямо поджаты. — Альбус попросил меня спуститься и кое-что принести в госпиталь. Кажется, мистер Поттер очнулся. Я не нашла тебя в комнатах, так что подумала, что ты можешь быть здесь.

Желудок опускается, и мне требуется время, чтобы поставить его на место. — Что именно принести?

— Его очки. Что-нибудь из одежды. Альбус планировал поговорить с ним сегодня, — добавляет она с многозначительным кивком.

Я сглатываю. — Неужели, — бормочу я, не желая продолжать разговор на эту тему. Я не хочу об этом говорить. Я даже думать об этом не хочу. Я поднимаюсь, иду к шкафу и достаю старую школьную мантию, которую храню на тот случай, если у кого-то во время занятия растворится одежда. Я вкладываю ее ей в руки, подхожу к полкам с зельями, и наливаю бокал зелья, оставшегося с прошлого лета. Я принюхиваюсь к жидкости, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

В порядке.

— Пока этого должно быть достаточно, — говорю я, передавая ей бокал. Если я должен вернуться к себе, я буду откладывать это настолько, насколько это вообще возможно. Я должен морально к этому подготовиться. А пока я еще не готов.

Она удивленно смотрит на зелье, потом на меня. — Северус… ну ладно, конечно. — Я буквально вижу, как в ее голове проносятся вопросы.

Я быстро пытаюсь придумать причину, по которой я не могу пойти в свои комнаты и принести его вещи. — У меня здесь варится очень важное зелье. Я схожу за его вещами позже. — Я не уверен, звучит ли это убедительно. Должно звучать.

— Если ты позволишь, я могла бы пойти…

— Я не позволю.

— Северус, это глупо, — устало говорит она.

— Минерва, пожалуйста! — мой крик удивляет даже меня самого. Я вижу ее изумленное лицо и представляю, как нелепо я выгляжу. Решив, что извиняться не стоит, я сажусь за стол, потирая переносицу.

— Я могу попросить кого-нибудь прибрать там вместо тебя, — тихо предлагает она.

Я замираю, чувствуя себя абсолютным идиотом, и не желая беспокоиться по этому поводу. Я трясу головой. Я не хочу, чтобы кто-то шел в мои комнаты. Это бессмысленно, уверяю я себя, незачем сохранять там все, как есть. И все равно я не хочу. — Как там Альбус? — спрашиваю я, чтобы сменить тему разговора.

— Он… — она замолкает, и я поднимаю глаза, пытаясь встретиться с ней взглядом. Но она упорно разглядывает что-то на полке за моей спиной. — Он сумасшедший старый человек, — смеется она, шмыгая носом. — Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь понять, почему он… делает то, что он делает. Казалось бы, за столько времени я могла бы уже привыкнуть к его маленьким секретам. Но когда это происходит прямо у тебя под носом…

— Минерва…

— Не надо, Северус, — сердито говорит она, одаривая меня прощальным взглядом, и выходит. Я слегка (и приятно) удивлен, что ее глаза сухи. И был бы благодарен ей за это, если бы почему-то не чувствовал себя так, как будто меня поймали, когда я подливал слабительное Блэку в тыквенный сок. — Меня это бесит. Ты и Альбус… — она глубоко вздыхает. — Все утро он только и делал, что загружал меня информацией, которую он решил передать мне прежде чем… Каждой из этих вещей в отдельности было бы достаточно, чтобы похолодеть от ужаса. И… — она вздыхает, расправляет плечи и поджимает губы, прежде чем продолжить. — Ладно. Я думаю, что каждый, с кем он поговорит у себя в кабинете, выйдет оттуда абсолютно обалдевшим, правда? Теперь, если ты позволишь, я должна пойти и привести к нему мальчика, чтобы тот услышал свой смертный приговор. Она покидает комнату, держа в руках одежду и кубок.

На мгновение я поднимаюсь из глубин жалости к себе, чтобы поблагодарить судьбу, что не я обречен делать эту проклятую работу. Быть доверенным лицом Дамблдора довольно трудно. Быть вторым в его команде невыносимо.

Конечно, быть его последней надеждой — хуже всего.

На этом поток сознания останавливается, и меня снова заполняет негодование.

Черт бы побрал старика с его благими намерениями.

Дата добавления: 2015-07-07