Глава 6. Восстановление

Дорогой Гарри,

Все готово. Я не могу дождаться, когда ты это увидишь. Тебе достанется моя старая комната. Ничего особенного, но я думаю, что она лучше, чем те темницы, в которых тебя держит Дамблдор. Я нашел несколько коробок вещей твоих родителей. Наверное, мои родители не знали, куда их деть.

Дамблдор действительно хорошо замаскировал это место своими заклинаниями. Я даже испугался, что если отсюда уеду, то никогда не смогу снова найти его. Так что тебе не о чем беспокоиться.

Я надеюсь, что ты приедешь ко мне на каникулы. Скажи, если тебе что-нибудь нужно. Что ты любишь из еды? Рон и Гермиона могли бы приехать сюда на несколько дней. Здесь много комнат. Честно говоря, слишком много комнат. Думаю, что мне понадобится домашний эльф, чтобы со всем справиться. Если они захотят приехать, скажи мне, чтобы я впустил их.

Ну все. Учись хорошо и не позволяй Снейпу собой управлять. Не ищи проблем, и если что-то случится, сразу беги к Дамблдору.

Увидимся через неделю!

Сириус.

Я откладываю пергамент и угощаю Либерти, сову Сириуса, кусочком хлеба. В голове крутятся слова "увидимся через неделю". Я должен быть счастлив. Я должен быть благодарен, что наконец смогу провести каникулы со своим крестным, как в настоящей семье. И я уж точно не должен чувствовать себя так, как будто мир погиб на моих глазах.

— О, Гарри… это… — Гермиона вздыхает, — У тебя наконец-то есть свой дом. Я имею в виду… Ты это заслужил…

Она вытирает глаза салфеткой, извиняясь за то, что ведет себя так глупо.

Я заставляю себя улыбнуться. Настоящий дом. Это понятие еще не отложилось в моем сознании. Я никогда не думал ни о чем, как о доме. И вот в прошлом году я связал это слово с одним человеком.

И его там не будет.

— Это замечательно! — восторгается Рон. — Может быть, мы сможем там встретить новый год. Думаю, мама разрешит мне, она ведь теперь знает, что Сириус не убийца.

— Гарри, с тобой все в порядке? — Гермиона поднимает бровь.

Я ухмыляюсь. — Да. Это просто… ошеломляет…

— Ты же не волнуешься из-за Сам—знаешь—кого, правда? — Об этом волнуется она. - Я уверена, что Дамблдор не отпустил бы тебя туда, если бы не был уверен?

— Нет, я не волнуюсь. — Я не волнуюсь. Правда. Во всяком случае, не о Волдеморте. Вы тоже не беспокойтесь.
Гермиона улыбается, и Рон пытается успокоиться, как всегда, когда мы заговариваем об этом. Я думаю, что он чувствует себя неудобно, но еще больше он сердится. Даже того, что они знали о моем Большом Трахе было достаточно, чтобы сделать их почти одержимыми защитниками. Даже если Малфой бросает лишний взгляд в мою сторону, Рон хватается за палочку. Гермиона пришла к этому более постепенно. После того, как я удовлетворил ее любопытство — Да, я был похищен. Нет, Снейп не виноват. Да, со мной все в порядке, — она стала выглядеть более настороженной.

И со мной все в порядке. В основном.

Они не спрашивают о том, что я сказал Малфою. Они не сомневаются, что это правда. Гермиона предложила мне свое плечо, чтобы выплакаться, Рон сделался моим персональным телохранителем.

Мне повезло, что они у меня есть. Я это знаю. Они не взваливают на меня лишних проблем. Они не заставляют меня отвечать на вопросы, на которые я не могу ответить, и не заставляют говорить, когда я не хочу. Они гадают, что есть между мной и Снейпом. Иногда мне кажется, что Гермиона что-то разведала, хотя я даже не намекал на то, что что-то есть.

Дело не в том, что они не умеют хранить секреты. Они умеют. И не в том, как они примут эту новость. Я знаю, что Рон ужаснется, но в конце концов смирится. Проблема в том, что случившееся между мной и Северусом, произошло в мире, который не имеет ничего общего с этим. В том мире нет Рона и Гермионы. Сказать друзьям правду означает соединить эти два мира.

И оба они разрушатся.

Становится трудно не воспринимать всех в этом мире как врагов. Например, Сириуса. Я знаю, что должен чувствовать благодарность за то, что он на свободе. Я должен быть счастлив, что у меня есть настоящий дом с настоящим родителем, для которого я не просто заноза в заднице. Я ему нужен. Может быть, он даже любит меня. Но он меня не знает. И не понимает. И я даже не уверен, что хочу этого. Не то чтобы у меня был выбор. Я собираюсь "домой". К худу или к добру.

Я беру кусок пергамента и перо.

Дорогой Сириус,
Звучит просто прекрасно. Рон и Гермиона спросят у родителей, смогут ли они ко мне приехать. Я ем абсолютно все, кроме фасоли. Не могу дождаться, когда увижу дом, и я уверен, что комната замечательная. В любом случае лучше, чем у Дарсли.
Увидимся на следующей неделе.
Гарри.

***

Я удивленно моргаю, глядя в книгу, когда заканчивает действовать заклинание для концентрации. Странно ощущение — как будто ты целый час пробирался по тоннелю, и наконец достиг выхода, где все светло и ярко. Даже если выход ведет в темницу.
Мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он меня разглядывает. Я не чувствую себя неудобно, как если бы это делал кто-то еще. Мне просто интересно, о чем он думает. Может быть, и ни о чем. Бог его знает. Я столько раз пялился на него и без всяких причин. Я улыбаюсь и поднимаю глаза. Он тут же переводит взгляд на книгу, которую держит на коленях. Я смеюсь.

— Тихо, — ворчит он.

Я снова смеюсь и убираю Историю Магии в сумку. На самом деле мне не нужно ничего учить, потому что завтра начинаются рождественские каникулы. Но это дает мне повод прийти сюда.

И, возможно, я просто хотел, чтобы на меня посмотрели.

Я знаю, что ему известно, что я проведу каникулы с Сириусом. Он ничего не сказал об этом, и я не стал заводить разговор, предпочитая не думать на эту тему. Всего три недели, говорю я себе. Конечно, я смогу прожить три недели, не видя его. Без него. Без мира.

Я вздыхаю и подползаю к нему, сажусь у его ног и кладу подбородок ему на колени. Он машинально начинает перебирать мои волосы. Я люблю это. В такие моменты окружающий мир словно исчезает, и существуем только мы вдвоем. По крайней мере, так бывает всегда. Но сегодня вечером нас слишком угнетает предстоящий день, и в комнате висит напряженная тишина.

Я прочищаю горло, откашливая застрявший в нем страх.

— Я уезжаю завтра утром, — говорю я. Конечно, он это знает, но мне необходимо, чтобы мы, по крайней мере, признали этот факт.

— Я слышал, — бормочет он.

Я смотрю на него и усмехаюсь.

— Северус, я знаю, что трудно прожить без меня, но это же всего на три недели. С тобой все будет в порядке. — Я ухмыляюсь и жду, чтобы он ответил что-нибудь резкое и саркастичное. Что-нибудь, чтобы разрядить напряжение.

Он смотрит на меня, выражение его лица невозможно понять. У меня снова перехватывает горло, я не могу проглотить, не могу говорить. Я ложусь щекой на его колено и пытаюсь забыть о завтрашнем дне. Воздух сгущается настолько, что я еле дышу.

— Думаю, мне нужно найти другого маленького задиру, который бы нарушал мой покой, пока тебя нет, — говорит он после долгой паузы. Я чувствую острый укол ревности, который прорывается через навалившееся на меня дурное предчувствие. Я знаю, что он не это имеет в виду. Но все же. Я поднимаю голову и свирепо смотрю на него. Он усмехается.

— Не выйдет, — говорю я. — Никто не сможет надоедать тебе так, как я. — Я показываю ему язык.

— Уж в этом-то я не сомневаюсь, мистер Поттер, — вздыхает он. Я ухмыляюсь и снова опускаю голову, борясь с отчаянным желанием залезть к нему на колени. Или утащить его в постель. Или поцеловать его.

Я отгоняю эти мысли. — А чем ты будешь заниматься? Я имею в виду, на каникулах.

— Думаю, что тем же, чем занимался раньше, когда еще не был твоей нянькой. Я буду пить и пытаться не наложить проклятие на своего шефа, когда тот решит доставать меня своими дурацкими шляпами.

Я смеюсь над его словами, внезапно вспомнив Невилловского боггарта — Снейпа. Он сердито смотрит на меня, заставляя меня смеяться еще сильнее.

— Ты можешь идти, — коротко говорит он. Он совсем не хочет этого. Да я бы и не ушел, даже если бы он хотел.

— Ты относишься к себе слишком серьезно. Тебе идут страусиные перья, — хихикаю я.

— Уходи, — он убирает мою голову с колена и встает. На мгновение мне кажется, что он и вправду рассердился. Я прекращаю смеяться.

— Куда ты? — спрашиваю я, когда он проходит по комнате.

— Я ложусь спать. У меня от тебя голова болит.

Мой желудок сжимается, когда я смотрю, как он обходит стулья и идет в спальню. Я не уверен, должен ли я пойти за ним. Он не приглашал меня, но… ладно, не приглашал. После последнего раза, когда мы вместе ложились в постель, я не хочу присоединяться к нему без приглашения. Но я не планировал так рано вернуться в гостиную. Мне хочется провести с ним немного больше времени, прежде чем мне придется уехать.

— Если хочешь, можешь присоединиться ко мне. Но при первом же упоминании боггарта я навсегда наложу на тебя заглушающее заклинание.

Я не могу справиться с улыбкой, которая расцвела на моем лице, так же как с радостью, забившейся в груди. Когда я встаю, он уже скрывается в спальне. Я иду туда, нервничая. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз лежал рядом с ним, и я пытаюсь забыть, почему так произошло. Прекрати извиняться. Я пытаюсь. Прекратить. Прекратить хотеть большего. Прекратить надеяться, что когда-нибудь он забудет о том, что знает, и все пойдет, как прежде — до того, как я стал Мальчиком, которого изнасиловали.

Но даже если бы он смог забыть, я не уверен, что смогу я. Часть меня все еще чувствует вину за то, что я лгал ему. И что не лгал настолько, насколько он этого заслужил. Я знаю, что случившееся тогда — не моя вина. Но все, что произошло потом — моя. То, что я не рассказал ему. Делал вид, что ничего не случилось, и он единственный, кто прикасался ко мне.

Он не прикоснулся бы ко мне, если бы знал. И я знал, что не прикоснется. Вот почему я не сказал ему. Но не только поэтому — я хотел чувствовать себя нормальным. Быть нормальным.

Я отчаянно пытаюсь не думать об этом, входя в спальню. Я снимаю мантию и ботинки и залезаю под одеяло. Он в ванной. Я слышу шум воды и пытаюсь сосредоточиться на нем, а не на стуке своего сердца. Не могу сказать, боюсь я или жду. Все это нелепо. Он не собирается ничего делать. Он никогда не делал. Каждый раз, когда что-то происходило, инициатива исходила от меня. Иногда мне хочется, чтобы он что-нибудь сделал. Поцеловал меня. Прикоснулся ко мне.

Шум воды стихает, и через минуту он выходит, одетый в ночную рубашку. Кровать прогибается, когда он ложится. Это так странно — лежать с ним в постели, и так далеко от него. Это полностью уничтожает смысл того, чтобы лечь вместе. Я придвигаюсь ближе, пока не начинаю чувствовать его тепло. Не то же самое, что прикосновение, но по крайней мере я не чувствую себя таким одиноким.

Через мгновение он вздыхает. Похоже на раздражение. Он поворачивается на бок и смотрит на меня. Я поворачиваю к нему голову. Он открывает рот и снова закрывает.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Он пристально смотрит на меня, потом закрывает глаза. — Надеюсь, ты найдешь время на каникулах, чтобы сделать домашнее задание, — это совсем не то, что он хотел сказать.

— Северус? — я поворачиваюсь на бок и убираю прядь волос, закрывающую его лицо. Он не открывает глаза. — Может быть, тебе удастся что-то сделать, если я не буду отвлекать тебя своей неземной красотой, — шепчу я.

Он фыркает и смотрит на меня. — Просто постарайся вернуться целым и невредимым.
На его лице нет эмоций, но голос предает его. Он действительно этим обеспокоен.

— Не волнуйся. Ты же знаешь, я буду в безопасности. Дамблдор об этом позаботится.
Он снова фыркает и закрывает глаза, сердито нахмурив брови.

Я ложусь на спину и смотрю в потолок. — Я буду скучать, — тихо шепчу я. Не знаю, будет ли он. Думаю, что да, даже если он этого никогда и не скажет.

Я напрягаюсь, когда чувствую его руку у себя на груди. Она скользит вниз и неуверенно гладит меня по животу, как будто не может решиться, нормально это или нет.

Я задыхаюсь от нахлынувшего на меня счастья, облегчения, страха и еще целой бури эмоций, которые вызвало всего лишь одно прикосновение. Я кладу свою руку под его ладонь. Потом поворачиваюсь на бок и обхватываю его руку, прижимаясь спиной к его груди. С губ срывается тихий вздох. Я чувствую, как он дышит мне в шею, посылая мурашки вдоль позвоночника. Я вздрагиваю и прижимаюсь к нему сильнее, зажмуриваясь, когда начинает пощипывать глаза.

Мы не двигаемся и не разговариваем. Я ощущаю кожей каждый его вздох. Слышу, как колотится его сердце, и мое начинает биться в унисон. Тут до меня доходит, что, наверное, я уже сломал ему руку — так сильно я прижимаю ее к себе. Я отпускаю его, и он пробегает пальцами по моему плечу и потом вниз вдоль руки. Я снова начинаю дрожать. Не знаю, почему, но я хочу, чтобы это прекратилось. А то начнет дрожать он.
Он обнимает меня, и я чувствую, как он прижимается губами к моей шее. Я выгибаюсь и случайно касаюсь его бедер, ощутив его эрекцию.

Я замираю на мгновение, наслаждаясь ощущением его возбужденного пульсирующего члена, прижимающегося к моей заднице. Он тоже замирает, и тут мне приходит в голову отодвинуться. Он тут же кладет руку мне на бедро, удерживая на месте.

— Гарри, — он поднимает голову. — Посмотри на меня.

Я заставляю себя повернуться. Сначала мне кажется, что он хочет что-то сказать, но он лишь смотрит на меня. Я отвожу взгляд. Он медленно опускает голову и целует меня в губы, еле касаясь их, пока я не начинаю сходить с ума от предвкушения. Я обхватываю его за шею, и приоткрываю рот, отчаянно желая снова ощутить его вкус. Прошло так много времени, и я почти убедил себя, что мне достаточно просто быть рядом. Легкого напоминания оказалось достаточно, чтобы уничтожить мою решительность.

Он отстраняется для того, чтобы вздохнуть, и целует меня снова, умеряя мой пыл медленными ласками. Он приподнимается на локтях, наполовину накрывая меня своим телом.

— Я не хочу заставлять тебя делать того, чего ты не хочешь. Но я не позволю тебе страдать от несправедливой вины, — тихо и уверенно говорит он, приподнимая голову, чтобы посмотреть на мою реакцию.

Я чувствую, как краска заливает мои щеки. Я не могу посмотреть ему в глаза. Какая-то часть меня хочет убежать в гостиную. Другая часть хочет, чтобы он заткнулся и поцеловал меня, прикоснулся ко мне, и это никогда не прекращалось.

— Гарри.

Я закрываю глаза и пытаюсь заставить его замолчать. — Пожалуйста, — шепчу я, поднимая голову и прижимаясь к нему. Я не хочу, чтобы он думал о том, что случилось. Это все разрушит. Я не хочу, чтобы он был осторожным и беспокоился о том, что я что-то помню или не помню. Я не хочу, чтобы воспоминания об этом присутствовали в этой постели. Я хочу его. Каким он был. Каким я был.

— Не думай, — умоляю я.

Он вздыхает и целует меня, проникая языком в мой рот. Я снова откидываюсь на подушку, заставляю его приподняться и раздвигаю ноги так, чтобы он разместился между ними. Его вес давит на меня, и я начинаю стонать. Как я жил без этого?

Он становится на колени и начинает расстегивать мои джинсы, взглядом спрашивая одобрения. Я улыбаюсь, стягиваю с себя майку и отбрасываю ее в сторону. Потом приподнимаюсь, чтобы он мог снять с меня джинсы. Я остаюсь в трусах. Он скидывает свою рубашку. Тонкая ткань его боксеров натянута возбужденным членом. У меня холодеет в животе от нервного возбуждения.

Он хочет меня. До этого он никогда не признавал этого. Не думаю, что он скажет об этом, но тот факт, что он первым прикоснулся ко мне, поцеловал меня, подтверждает это. Я почти жду, что сейчас он опомнится и уйдет. Если он так сделает, я умру.

Я резко сажусь и тянусь к нему. Я не хочу давать ему времени, чтобы задуматься о том, что он делает. Я сам не хочу думать об этом. Я целую его живот, пока мои пальцы скользят по его члену. Он резко вздыхает и опускает руки мне на плечи.

Его запах и вкус сводят с ума. Я стягиваю с него боксеры и беру его в рот. Он сжимает мои плечи мертвой хваткой. Он вздыхает, когда я начинаю помогать себе рукой, обводя языком головку.

— Гарри, — голос запыхавшийся и ослабевший от желания. Я постанываю от счастья и беру его глубже в рот. Он хватает меня за голову и заставляет поднять лицо. Я вижу, как он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но останавливается в нескольких дюймах от моих губ. Он смотрит на меня так, что я начинаю дрожать от возбуждения и в то же время от страха. Он пытается что-то увидеть, и я не хочу знать, что. Я отвожу взгляд.

— Хватит, — говорит он так твердо, что мне становится страшно.

— Что? — У меня бешено колотится сердце. Я проклинаю все и падаю лицом в подушку. Каким—то образом мне удалось все испортить. Впервые он сам захотел контакта, впервые за много месяцев он так прикоснулся ко мне, а я все испортил.

Я слышу, как он тяжело вздыхает и ложится рядом со мной. Я должен что-то сказать. Извиниться. За то, что не могу встретиться с ним взглядом. За то, что слишком хотел прикоснуться к нему. За то, что хочу забыть.

— Прости, — шепчу я, ложась на спину и разглядывая игру теней на потолке. Так не должно быть. Не здесь. Не в этой постели. Теперь я нигде не чувствую себя в безопасности.

— За что?

Я должен был предвидеть, что все рухнет. Снова перехватывает горло, и глаза начинает щипать. Я зажмуриваюсь. Я не могу ответить на его вопрос, даже если бы я и мог говорить.

— Долго еще ты будешь истязать себя?

Пока это не пройдет. Что за вопрос? Как будто я делаю это специально. Как будто мне нравится быть мальчиком, которого изнасиловали, и ему это понравилось. Я молчу. Я не знаю, что сказать, и предпочел бы, чтобы он просто забыл обо всем. И дал забыть мне.

— Думаю, тебе нужно найти любовника.

Сначала мне кажется, что я ослышался. Когда я понимаю, что нет, я задыхаюсь от ярости. — Что?

— Тебе нужно пройти через это, Поттер. Найти кого-нибудь, кто не связан с этим. Учитывая твой свободный доступ к хижине, ты в выгодном положении, и можешь все уладить.

Я поворачиваюсь к нему и недоверчиво смотрю на него. Он же не может говорить серьезно? Он назвал меня Поттером, как делает каждый раз, когда сердится и хочет сохранять дистанцию. Он не может говорить серьезно. И, хотя я понимаю это, мое сердце все равно разрывается на части. — Ты же не серьезно?

Он смотрит на меня, и я понимаю, что имеет в виду именно это. У меня челюсть отваливается. Я чувствую тошноту. — Я же попросил прощения.

— Я же не сказал, что это наказание, Поттер.

— Перестань меня так называть.

Он закрывает глаза и говорит, — Это не наказание. Это предложение. Я не вышвыриваю тебя. Я просто подумал…

— Так хватит думать! Как… боже! Тебя это не волнует? То, что я буду… — я замолкаю. Я не могу объяснить ему, что здесь не так. Как он мог подумать… Я сажусь, крепко обняв себя за колени, чтобы не дрожать. Мне приходит в голову, что это он хочет найти себе нового любовника. Потому что я не был им для него. Или он просто больше не хочет меня.

— Меня волнует, то, что ты мучаешься о того, чего не можешь изменить. Меня волнует, что твоя привязанность ко мне только ухудшает дело. Меня волнует, что ты тратишь свою жизнь на стыд и ненависть к себе, когда мог бы провести гораздо лучше то небольшое время…

Он вдруг прекращает кричать, и я вижу, как он зажмуривается и стискивает зубы.

— Fuck you… — бормочу я и падаю на кровать, отвернувшись от него.

Он глубоко вздыхает и тихо отвечает. — Если ты думаешь, что это поможет…

До меня доходит, что он только что пошутил. Неподходящая шутка в очень неподходящий момент. Он разорвал мне сердце и растоптал душу, а теперь пытается шутить?

— Я тебя ненавижу.

— Я тебя тоже ненавижу, — отвечает он. Слишком мягко, чтобы быть правдой. Он самый непонятный человек на планете. Насколько я доверяю ему свой душевный покой, настолько же сильно он пытается выходить из образа.

Я делаю резкий выдох, прежде чем задать вопрос. — Ты действительно хочешь, чтобы я нашел любовника?

Я задерживаю дыхание в ожидании ответа. Он не может хотеть этого. Он просто в очередной раз жертвует собой. Мысль о том, что он может действительно этого хотеть, просто невыносима.

— Я действительно хочу, чтобы с тобой все было в порядке, — говорит он после долгой паузы.

Я фыркаю, — И это твое решение?

— Мне это помогло.

Его слова ударяют меня в живот. Я подскакиваю и смотрю на него, потом он отводит взгляд.

— Ты…

— Много лет назад. Я не хочу это ворошить, — быстро отвечает он, не позволяя мне задать вопросы, вертящиеся на языке.

Теперь загрузился я.

Я оглушен.

— Почему ты мне не рассказал? — я тут же понимаю, насколько глупый вопрос только что задал. На случай, если я не понял, он одаривает меня взглядом. Я не должен был это говорить. Но мне было бы легче, если бы я знал, что он понимает, на что это похоже. Во всяком случае, я бы надеялся, что он поймет меня. Как всегда понимает.
В любом случае, это глупый совет. Не можешь трахнуть того, кого любишь — трахни кого-нибудь другого. Ему это помогло.

— Мне это не поможет, — упрямо говорю я. Он раздраженно хмыкает. — Я не хочу быть с кем-то еще, — настаиваю я. Я не хочу.

— Гарри, тебе шестнадцать лет.

— Какая, к черту, разница? Я счастлив с тобой, ты же знаешь! — кричу я.

— Ага, прямо лопаешься от радости, — саркастически замечает он. — Веди себя так, как хочешь. Я не позволю тебе терять молодость только потому, что ты чувствуешь себя обязанным.

Я хочу проклясть его. Но моя палочка лежит на полу. — Я не чувствую себя обязанным, — рявкаю я.

Он закрывает глаза и сжимает губы, как будто пытается сдержаться.
— Дело в том, что тебе не становится лучше. Ты доверился мне, но мое присутствие делает все только хуже. Если ты когда-нибудь пройдешь через…

— Прекрати! Ты не делаешь хуже.

— Нет? — он переворачивается и ложится, опираясь на локти, приблизив лицо ко мне.

Я рефлекторно отстраняюсь, чтобы сфокусировать взгляд. — Посмотри на меня.

Сердце начинает биться быстрее, когда я встречаюсь с ним взглядом. Его глаза такие темные и глубокие, что в них можно утонуть. Инстинкт подсказывает мне отвести глаза, пока меня не убила сила его взгляда. Но я продолжаю смотреть на него, пока не чувствую, что время остановилось, и что-то сломалось. Я не знаю, что произошло, но напряженность между нами исчезла. Я глубоко вздыхаю и улыбаюсь. Он раздраженно фыркает и откидывается на подушку.

— Доволен? — говорю я с намеком дерзости, обнимаю его и целую его плечо. Я слышу, как он вздыхает, как будто собирается начать длинную речь. Я закрываю ему ладонью рот, прежде чем он успевает что-то сказать.

— Если ты мне еще раз скажешь, что я должен найти любовника, я заколдую твои волосы в розовый цвет. Ты не отделаешься от меня, так что хватит пытаться.

Я говорю это шутливым тоном, но пристально смотрю на него, чтобы он понял, что это серьезно. Я ухмыляюсь. — Кроме того, ты бы не знал, чем заняться, если бы я согласился.

В течение бесконечного момента я боюсь, что он не даст идее развиться. Но тут же чувствую облегчение, когда он самодовольно усмехается, — Глупости. Я бы просто подождал, когда ты вернешься. — Он обнимает меня за шею и целует.

Я отстраняюсь, чтобы спросить, — Правда? А если бы я не вернулся?

— Ты бы вернулся, — отвечает он с раздражающей уверенностью.

— Почему… — ты так уверен, хочу сказать я, но он заглушает меня своим поцелуем. Остаток фразы растворяется в стонах, и я вдруг забываю, о чем мы говорили.

Он стонет в ответ, и я чувствую, как вибрирует его горло. Он захватывает зубами мою нижнюю губу, ласкает меня языком. Потом он тянет меня на себя. Я накрываю его тело, мыча от удовольствия, когда чувствую его кожу. Как будто мы вернулись туда, где должны быть. Тело и разум. Мы вместе.

Я тереблю зубами его губу и открываю глаза. Он тоже открывает.

— Ты же не собираешься останавливаться, правда? — шепчу я.

Он проводит рукой по моей спине снизу вверх. — Ты этого хочешь?

Я ухмыляюсь и прижимаю к нему бедра. — Я думал, это очевидно.

— Скажи мне, — говорит он, наклоняя меня к себе и пробегая языком по моим губам.
Я вздыхаю, оглушенный властью его прикосновений.

— Я этого хочу. Тебя. Во мне, — после каждого слова я его целую, и опускаю голову к его шее. — А ты меня хочешь?

— Снимай штаны, — говорит он, запыхавшись. Я смеюсь. Если бы он хотя бы однажды дал мне прямой ответ, я бы не знал, как себя вести. Я приподнимаюсь и стаскиваю свои боксеры. Я просто смотрю на него, скользя пальцами по его груди. Он такой бледный. Когда он в последний раз видел солнце? Если он вообще видел солнце. У него ввалился живот, и ребра явно выпирают под кожей.

— Ты похудел, — замечаю я, пробегая пальцами по его животу и улыбаясь, когда он напрягается от моих прикосновений.

— Ты тоже, — отвечает он и становится на колени за моей спиной, лаская мою грудь и живот. Я откидываю голову ему на плечо. Он целует меня в шею, потом легонько кусает за мочку уха.

— Ты скажешь мне, если я сделаю что-то, что тебе не понравится, — шепчет он, обхватывая рукой мой член. — И скажешь мне, чего ты хочешь. У нас вся ночь впереди. И я собираюсь отправить тебя к крестному абсолютно развращенным.

— Черт побери, — выдыхаю я, когда наконец обретаю способность говорить. Мысли путаются от такой перспективы.

Я пытаюсь не думать о том, как я завтра взгляну в глаза Сириусу после того, как всю ночь трахался с его злейшим врагом. Но сейчас это не имеет значение. Сейчас я могу думать только об этой руке, ласкающей мой член, и об эрекции, упирающейся мне в бедро. Я думал все эти дни, а сейчас хочу просто наслаждаться ощущениями, обещающими удовольствие, которое только он сумеет мне дать.

Он абсолютно прав. Я бы вернулся.

***

— Вот это твоя комната, — говорит Сириус, открывая дверь и приглашая меня внутрь. Он ухмыляется, я улыбаюсь и прохожу в огромную спальню, которая по размерам больше, чем все комнаты Снейпа. Светлая и просторная — скорее квартира, чем спальня.

— Черт, Сириус, ты вроде сказал, что она небольшая, — говорю я, рассматривая место, которое должен считать своим домом.

— Ну, может быть, я немного неверно выразился, — отвечает он, хлопая меня по плечу.

— Ты здесь вырос?

Он смеется. — Точно, вырос. Это моя спальня. — Он вздыхает, как будто вспоминая что-то. — Конечно, она немного изменилась с тех пор. По крайней мере, стало чище. Раньше наши домашние эльфы падали в обморок всякий раз, когда речь заходила об уборке этой комнаты. В конце концов родители махнули на меня рукой. Кстати, когда летом приедет моя мать, скажи ей, что я отлично слежу за домом. Она боится, что я здесь все разрушу.

Я морщусь от мысли провести здесь все лето. Но сейчас я не хочу об этом думать. Сейчас мне нужно пережить три недели. Или сконцентрироваться на том, как пережить один день.

Я… ошеломлен. Да, ошеломлен. Всем. Дом ужасно большой. Думаю, что здесь смог бы разместиться весь Гриффиндор, и еще осталось бы место для нескольких слитеринцев. Одного слитеринца. Декана Слитерина.

В углу я вижу кровать, занавешенную тяжелым бордовым пологом. По размеру почти такая же, как кровать Северуса. Кровать, из которой он жестоко вышвырнул меня рано утром, чтобы я смог поехать сюда. Один. Без него.

— Ну как тебе? Неплохо для тюрьмы, да?

— Тюрьмы? — фыркаю я. — Скорее похоже на пятизвездочный отель. Здесь все такое… огромное. *показуха* Я не знаю, что и сказать. Это… *не темницы*

— Это дом, Гарри.

Я придаю лицу выражение радостной усмешки, хотя меня заполняет паника. Это. Не. Дом. Он не пахнет и не выглядит как дом. Он слишком большой, слишком яркий и чертовски теплый.

— Пойдем. Я покажу, где мои комнаты, а потом мы чего-нибудь съедим. Боюсь, что я неважный повар, но Муни… то есть профессор Муни, обещал прийти и помочь мне.

Я молча иду за ним. Все — от каминов до многочисленных ванных — ужасно большое. Абсурд, учитывая, что Сириус будет проводить здесь большую часть времени в одиночестве — когда его родители в Америке, а я в Хогвартсе. Я не представляю, зачем человеку так много свободного пространства.

Я пытаюсь представить, как это выглядит снаружи, но потом думаю, что, скорее всего, как обычный дом. Когда мы добираемся до кухни, такое ощущение, что я прошел десять миль и посетил сорок стран.

Я сажусь за круглый столик, радуясь тому, что наконец-то нашел хоть что-то нормального человеческого размера. Сириус ставит передо мной тарелку с бутербродами, потом достает палочку и вызывает две бутылки Усладэля. На мгновение я задумываюсь, как же он должен быть счастлив просто вот так сидеть и пить, как нормальный человек. Иметь палочку и свободно ей пользоваться. Здесь я чувствую себя странно. Но как же должен чувствовать себя он?

— С тобой все в порядке? — спрашивает он.

Я киваю и делаю глоток из своего стакана. Я же и забыл, насколько хорош Усладэль. Как он разливается теплом по телу, пока не начинаешь чувствовать себя так, как будто сделал глоток огня в холодную зиму. Северус мог бы пользоваться им, чтобы согреть темницы. Хотя вряд ли он пьет Усладэль.

— Должно быть, хорошо вернуть себе палочку и все остальное? — спрашиваю я.

— Сначала немного странно, но потом все вернулось, — он улыбается, но в его глазах снова появляется затравленное выражение. — Ужасно. Сначала я не мог вспомнить простейшие заклинания. Сложные помнил, но Lumos… — он смеется, тряхнув головой.

— Теперь дырки в памяти постепенно заполняются.

Несмотря на веселый тон, его глаза пусты.
Мне вдруг срочно хочется сменить тему.

— Ты сказал, тебя есть какие-то вещи моих родителей?

Он кивает. — Есть пара ящиков. Они в твоей комнате. Я пока не смотрел, что там. Решил, что ты должен взглянуть первым.

Я улыбаюсь и откусываю бутерброд. В комнате воцаряется тишина. Не такая, как с Северусом. Эту тишину нужно чем-то заполнять. Я не знаю, что сказать. Сириус тоже не знает.

— Ремус сказал мне, что ты лучший в классе по Защите от темных искусств?

— Ага. Ну, думаю, что у меня просто было больше практики, — до меня доходит, как он может понять мои слова. Разговор о Волдеморте не очень-то подходит для ланча. — Я имею в виду, после дополнительных уроков со… — еще одна тема, которую лучше не обсуждать.

— Снейпом, — говорит он, втягивая воздух сквозь зубы.

— Ага.

Молчание. Напряженная, неудобная тишина. Мы здесь всего два часа, а нам уже не о чем поговорить.

— Знаешь, Гарри. Я подумал, что теперь, когда Муни начал преподавать, тебе больше не нужно тратить время на занятия со Снейпом. Я имею в виду… Ремус был бы более чем счастлив, если бы мог заниматься с тобой.

Я давлюсь непрожеванным куском и делаю глоток из своего стакана, пытаясь справиться с внезапным гневом. — Нет, все нормально. Это действительно не так уж плохо. К тому же это придумал Дамблдор.

— Ну, — начинает он со вздохом. — Я уже поговорил с Дамблдором, и он сказал, что ты должен решить сам.

Замечательно.

— Я не возражаю. Я… я привык к нему.

Он фыркает. — Я привык к Азкабану, но это же не означает, что я хотел бы там остаться. Я видел, как он с тобой обращается, Гарри. Ты ничем ему не обязан. Он ничуть не заботится о тебе.

Я быстро встаю, чувствуя, как вспыхиваю от гнева. — Слушай, это неважно, ладно? Он мне помогает. Я… пойду прилягу. — Я поворачиваюсь и выхожу, не оглянувшись, когда он зовет меня. К счастью, он не идет за мной.

Я легко нахожу свою комнату и запираю дверь. Сердце колотится в голове от ярости и паники. Как он смеет врываться в мою жизнь через шестнадцать лет и все менять? Он ни черта не знает обо мне и Северусе. И что меня действительно беспокоит, это то, что он действительно *может* все изменить. Он имеет право войти в мою жизнь и послать все к черту. По крайней мере, Дарсли в это не вмешивались.

Я оглядываюсь и вижу свой сундук у входа. Я открываю его в поисках чего-нибудь, что меня успокоит. Что-нибудь более личное, чем стерильная пустота огромной комнаты. Я вытаскиваю тетрадь по Зельеделию и подношу ее к носу, находя странное успокоение в резком запахе зелий. Он напоминает мне о нем. Это мой источник мира.

А Сириус его заберет.

Я достаю дневник, который он мне дал и иду в кровать, опуская тяжелый полог. Здесь темно и тесно, и можно представить, что я в темницах. И он скоро придет. Скоро я буду дома.

***

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышал стук. Кажется, я заснул, но я не уверен. Он что-то говорит, кажется, о еде. Я не открываю дверь, и он прекращает стучать.

Я начинаю чувствовать вину. Он же не знает, как важен для меня Северус. Я не мог рассказать ему об этом, и он все еще думает, что я ненавижу этого человека. Думает, что пытается помочь мне. Он и вправду пытается. Вернуться сюда, наложить все эти охраняющие чары, пожертвовать обретенной свободой на те несколько недель, пока я здесь. Все, что он сделал с тех пор, как вышел из тюрьмы, было для меня.
Я неблагодарный ублюдок.

Застонав от отвращения к себе, я встаю с кровати и обнаруживаю, что в комнате совсем темно. То есть я провалялся здесь целый день. И он, наверное, уже с ума сходит от беспокойства.

Я буду умолять его о прощении, но прежде объясню, что моя жизнь в школе должна остаться такой, как есть. Снейп ублюдок, но он, по крайней мере, постоянно остается ублюдком, и помогает мне именно потому, что он ублюдок. Это не облегчит ситуацию для Сириуса, но облегчит для меня.

Я иду по коридору, проигрывая в голове предстоящий разговор. Я решаю искать его на кухне, хотя бы потому, что это единственное место, куда я знаю дорогу. Когда я прохожу мимо гостиной, я слышу голоса и заглядываю внутрь.

— Слушай, я понимаю не больше, чем ты. Все, что я мог сказать, что Гарри не захотел бы оставаться с ним, если бы там не было чего-то еще. И я уверен, что Снейп не стал бы заниматься с Гарри, если бы не заботился о нем хотя бы немного.

Я быстро отклоняюсь, чтобы не быть замеченным. Меня можно обвинить в подслушивании, но ведь они говорят обо мне.

— Он сам мне сказал, Муни. Он заботится о нем только для того, чтобы защитить собственный зад.

Я улыбаюсь. Конечно, он так сказал. Если бы он сказал что-нибудь другое, я бы начал сомневаться в его вменяемости.

— А *мне* он сказал, что делает это по просьбе Дамблдора. Факт в том, что он это делает. И если Гарри не жалуется, я не вижу причин все менять. — Пожалуй, мне нравится профессор Люпин. Он мне всегда нравился, но теперь я люблю его еще больше.

— Он урод, Ремус. Какие еще нужны причины? Он всегда был уродом. Грязный носатый урод, одержимый Темными искусствами.

— Ох, пожалуйста. Снейп не одержим Темными искусствами. Не больше, чем я, — смеется Люпин.

— Одержим. Он в первом классе знал больше проклятий, чем семиклассники.

Люпин громко смеется. — Сириус! Ты завидуешь.

После короткой паузы Сириус отвечает, — Нет.

— Да. Ты начал распускать эти слухи во втором классе, когда он победил тебя в Дуэльном клубе. — Я подавляю смех и борюсь с желанием заглянуть в комнату.

— Я? — Я слышу, как он ставит чашку на блюдце. — Ладно, но это не отменяет того, что он всегда был сумасшедшим, и Гарри не может быть хорошо с ним.

— Ты заблуждаешься, если думаешь, что твой крестник легко управляемый. Он такой же настырный и упрямый, как Джеймс. И веришь ты в это или нет, но Снейп пытается ему помочь. Взять хотя бы дневник.

— Что?

— Он купил ему дневник в тот день, когда тебя выпустили, помнишь? Я ходил с Северусом в Хогсмид. Я говорил тебе, что он купил дневник. Потом я видел его у Гарри. Это точно был подарок, Сириус. Думаю, что он наложил на него шесть или семь заклинаний.

— Так он дал Гарри заколдованную книгу! Гарри не сказал мне об этом.

— Я не думаю, что он должен был сказать, правда? И это были не проклятия. По большей части восстанавливающие и охраняющие заклинания. Очень сложные и очень дорогие. Такие вещи не дарят тем, кого ненавидят.

Я ухмыляюсь от мысли, что он так позаботился обо мне. Конечно, он забыл сказать мне об этом. Меня начинает подташнивать, когда я думаю о том, что так и не написал в дневнике ни слова.

— Если он прикоснется к Гарри, я его убью, — заявляет Сириус. Я едва сдерживаю рычание.

— Боже, ты ужасен…

— А почему нет? Ты знаешь, что у него было с Джеймсом. Гарри выглядит в точности как он. И Снейп Пожиратель Смерти, — я вздрагиваю от упоминания имени моего отца и снова задумываюсь, что же произошло между ними.

— Он был Пожирателем Смерти, — уточняет Люпин.

— Да ладно, Ремус. Однажды совершивший зло, навсегда станется злобным ублюдком. Люди не меняются настолько сильно.

— Однажды ты пытался его убить, — ровным голосом говорит Люпин.

— Ой.

— В молодости люди совершают много глупостей, согласен? — После долгой паузы Люпин продолжает. — Никто не собирается заставлять Гарри делать то, чего он не хочет.

— Ну, такое уже было, не так ли? — вздыхает Сириус.

— Ты говорил с ним об этом?

Я весь напрягаюсь, когда понимаю, о чем они говорят. Я зажмуриваюсь и сползаю по стене.

— Я даже не знаю, с чего начать. Эй, парень, тебя случайно недавно не изнасиловали?

— Думаю, что это немного грубовато. Даже для тебя.

— Он не рассказывал ничего Снейпу?

— Снейп сказал, что они не говорили о том, что случилось.

— Он не ведет себя… ну, не знаю… странно?

— Я бы не сказал, что он ведет себя странно. Для мальчика, который прошел через ад, он вполне нормален.

— А ты не говорил с Роном и Гермионой?

— Я пытался. Они делают вид, что не знают.

Я сердито поднимаюсь и вхожу в комнату. — Могли бы попытаться спросить у меня.

***

Оба смотрят на меня. Ремус ставит чашку на стол. Сириус встает. — Знаете, почему я хожу к Снейпу? Потому что он не делает этого. Не сидит и не рассуждает обо мне так, как будто я для него проблема. И не пытается меня ограничивать. — Я глубоко вздыхаю и продолжаю, — И если отвечать на твой вопрос — да, изнасиловали. Полшколы знает, так что это давно не секрет. И я рад, что Снейп вам не сказал. Это доказывает, что я действительно могу ему доверять.

Я смотрю на их лица. Люпин сложил руки на коленях и опустил глаза. Сириус сжал губы. Я встречаюсь с ним взглядом. — Мне нравится Снейп, Сириус. Он забавный, умный и… и с ним я чувствую себя нормальным. Он купил мне дневник, хотя я и не знал о заклинаниях. Он просто подкинул мне его. Он подумал об этом… и… теперь, когда я знаю об этом, он нравится мне еще больше. Даже если он и ублюдок. Я не рассчитываю, что ты меня поймешь, но ты должен это принять и… — Я снова набираю воздух в легкие, прежде чем сказать, — Я гей. Думаю, что ты должен узнать об этом от меня. И прежде чем ты скажешь какую-нибудь глупость — нет, это не вина Снейпа.
Я замолкаю и смотрю на них, стиснув зубы в ожидании реакции. Профессор Люпин начинает смеяться. Абсолютна не та реакция, на которую я рассчитывал.

— Прости, — выдавливает Люпин. — Просто это именно та глупость, которую должен был сказать Сириус.

Я слабо улыбаюсь Сириусу. — Да, это не его вина. Он выглядел не лучше тебя, когда я ему об этом сказал.

Сириус выглядит озадаченным. Очень похоже на Северуса. Бессмысленный потрясенный взгляд. Я улыбаюсь еще шире.

Сириус наконец обретает дар речи. — Ты ему сказал?

Я киваю. *С днем рождения, профессор Снейп. Я гей* Я понимаю, что это было почти год назад. Кажется, что дольше.

Люпин прикрывает рот, — Я не думаю, что он хорошо с этим справился.

— Хорошо. После того, как напился. — Люпин прекращает попытки бороться со смехом, и я ухмыляюсь.

Сириус садится, закрывая голову руками. — Так этот… наш разговор летом… боже, Гарри. Почему ты мне не сказал?

А. Разговор. Когда я решил, что мне не нравятся девушки. Совсем не нравятся. Я вздрагиваю от этого воспоминания. — Я хотел тебе сказать, но потом… ну… — Я замолкаю. Я не хочу, чтобы он чувствовал вину.

— Черт, — восклицает он, вероятно, вспомнив о разговоре. — Я дурак. — Он снова хватается за голову.

— Сириус, что ты сделал?

— Я рассказал ему о Снейпе и Джеймсе.

— Точнее: "Снейп был извращенцем, который влюбился в твоего отца", — поправляю я.

Люпин вздрагивает. — Ты сволочь.

— Неудивительно, что ты так обиделся, — стонет Сириус.

Примерно так. Ему не нужно знать, почему именно я рассердился. Я уже и так достаточно наболтал.

— Слушай, не важно. Просто… если хотите что-нибудь узнать, спросите у меня. Я могу не ответить, но, по крайней мере, вам не придется хитрить и выпытывать у моих друзей. Они все равно ничего не скажут.

— Конечно, Гарри, — говорит Люпин. — Ты прав.

— Я знаю, — улыбаюсь я. — Спасибо.

Сириус поднимает взгляд. — Ты хочешь что-то еще мне сказать*

*Я люблю Северуса Снейпа*

— Не сейчас.

— Ладно. Можно мне сказать?

Я неуверенно смотрю на него. — Ну ладно.

Он собирается с силами и говорит. — Во-первых, я бы предпочел, чтобы ты приходил ко мне поговорить, чтобы у меня не было необходимости собирать информацию. Может быть, я и сволочь, — он бросает быстрый взгляд в сторону Люпина, — но я очень беспокоюсь о тебе. Во-вторых, перестань затыкать меня из-за этого ублюдка. Я это ненавижу. И в-третьих, я могу принять, что ты… не ненавидишь этого гада, если ты примешь то, что я его ненавижу, всегда ненавидел, и всегда буду ненавидеть. И я верю, что это взаимно.

Он кивает в знак того, что закончил. Я тоже киваю. — Хорошо, — осторожно говорю я.

— И… Гарри, если он когда-нибудь к тебе притронется, я его убью. — Он улыбается.

— Если он когда-нибудь ко мне притронется, у меня хватит ума не говорить тебе об этом. — Я ухмыляюсь. У Сириуса отваливается челюсть.

— Отлично сказано, Гарри.

— На чьей ты стороне? — рычит Сириус, свирепо глядя на Люпина.

Люпин поднимается со стула. — На стороне разума, конечно. Мы есть будем?

***

Сириус входит в комнату с упаковкой портера. — Профессор Муни любезно предложил это, чтобы занять вечер. — Говорит он, демонстративно открывая бутылку. Люпин входит вслед за ним с бутылкой виски и страдальческим выражением лица.

— Я никогда этого не делал. Этот претит моей профессиональной этике, — говорит он и садится.

Я смеюсь и смотрю на Гермиону, которую я еще никогда не видел настолько смущенной за все пять лет, что ее знаю. Я успокаивающе похлопываю ее по плечу.
Сириус предлагает мне бутылку. Я трясу головой. — Если вы не против, я бы предпочел виски.

Сириус поднимает бровь и отдает бутылку Рону. — Ты слышал, Муни? Мистер Гарри Джеймс Поттер предпочитает виски.

Люпин усмехается и протягивает мне стакан. — Я где же мистер Поттер приобрел пристрастие к виски?

Я молча открываю рот.

— Ладно, ладно, профессор, — говорит Сириус, ставя бутылку перед Гермионой. — Нечестно выпытывать у волшебника секреты его магии.

Надеюсь, мой вздох облегчения был не слишком очевидным. Мы с Сириусом умудрились обходить эту скользкую тему в течение недели. Он даже воздержался от язвительных комментариев, когда я читал по ночам Зельеделие. Было бы стыдно нарушить перемирие сейчас.

Я смотрю на Гермиону, которая теребит этикетку на своей бутылке. Сомневаюсь, что ей удастся расслабиться. Я привык видеть Люпина в домашней обстановке. В этом доме о нем трудно думать как о профессоре. Как будто он другой человек. Но для Гермионы он все еще тот, на кого нужно произвести впечатление.

С другой стороны от меня ухмыляется Рон. Он был ужасно рад, когда сегодня приехал сюда с Гермионой. Думаю, что его порадовала перспектива провести неделю в таком месте, где у него будет собственная ванная и отдельная комната.

Я рад видеть их. Странно встречаться с ними вне школы. Сириусу с трудом удалось убедить Дамблдора, чтобы тот разрешил им приехать. Директор согласился с условием, что мы вернемся в школу все вместе за день до конца школьных каникул.

Еще шесть дней. Хотя каникулы прошли весело, я скучаю по Хогвартсу. По темницам. По нему. Я не думаю о нем постоянно, как в первый день. Но когда вечером я пытаюсь уснуть, я начинаю размышлять, что он делает, как у него дела, и думает ли он обо мне.

Сириус выходит на середину моей спальни, где мы собрались, чтобы отметить Новый год. Откашлявшись, он начинает.

— Раз уж мы все здесь оказались, мы можем отметить окончание 1996 года, хорошенько напившись.

— Ты замечательно влияешь на своего крестника, Сириус, — перебивает его Люпин.

Сириус насмешливо смотрит на него, потом поворачивается к нам. — С этой минуты профессор Муни будет называться "Профессор Лицемер". Как я говорил, мы начнем наш праздник с небольшой игры, которая называется "Без лица". Профессор Лицемер поможет мне показать ее вам.

— Если Папочка Мягколап не перестанет называть меня лицемером, мне придется продемонстрировать несколько проклятий, которые действительно оставят его без лица, — усмехается Люпин. Сириус смеется.

Это было самой замечательной частью каникул — наблюдать за ними, слушать их болтовню и небылицы о школьной жизни. Они постоянно что-то затевают друг против друга, и втягивают меня в свои выходки. Как будто они все еще студенты, и рядом мой отец. И Червехвост. До того, как они попали в ад.

— Профессор Лице… Черт! Муни продемонстрирует свои преподавательские способности, чтобы объяснить правила. — Сириус разглядывает свою ногу, чтобы оценить нанесенный ей ущерб. Люпин поворачивается к нам.

— Суть игры в том, чтобы заставить своего оппонента потерять лицо. Это игра ума и силы характера, и вы обнаружите, что я посмеюсь над этим. Первый игрок должен выпить. Я же, со своей стороны, попытаюсь сохранять порядок, хотя не ручаюсь за мистера Неуча.

— Муни. Я и не думал, что ты обо мне такого мнения. — Сириус делает вид, что обиделся. — Ну, так мы начнем?

Они поворачиваются друг к другу. Мне приходит в голову, что я уже играл в эту игру. Давно. Я отталкиваю эту мысль и делаю глоток виски.

— Итак, Муни. Когда ты осознал, что ты лесбиянка, застрявшая в теле оборотня?

Люпин, кажется, не поражен ни вопросом, ни реакцией аудитории.

— Я не уверен, но, кажется, тогда, когда я увидел твою умопомрачительную задницу.

— Мы с Роном громко хохочем. Лицо Гермионы приобретает опасный красный оттенок, и она нервно хихикает. Похоже, она сегодня напьется.

Люпин продолжает. — К вопросу о задницах, что ты делал вчера вечером в зоопарке?

— Это было в зоопарке? А я думал, что провел ночь в пабе. Что же, это объясняет, откуда взялась шерсть в моей кровати. Или это твоя?

Люпин долго смотрит на него, затем кривится и закрывает лицо руками. Сириус хохочет, видя, как его друг покраснел. Люпин поворачивается к нам и трясет головой. — Я никогда не был хорош в этой игре, — говорит он, делая глоток виски. Он морщится от резкого вкуса и продолжает, — Теперь один из вас должен принять вызов от мастера.

Сириус смотрит на меня, и Рон ободряюще хлопает меня по плечу. Я ставлю стакан и глубоко вздыхаю. Сириус устрашающе смотрит на меня. — Итак, я начну?

Я киваю и собираюсь с силами.

— Итак, Гарри, тебя когда-нибудь заставали мастурбирующим в душе? — Все громко стонут. Трудно удержать невозмутимое лицо под такой рев.

Но я справляюсь. — Пока нет. Но как говорится, кто ищет, тот найдет. — Чуть заметный растерянный блеск его глаз пробуждает во мне жажду триумфа. Меня уже спрашивали о мастурбации в душе. Так просто меня не возьмешь. Я продолжаю. — Что ты обнаружил под мантией Дамблдора?

— Гарри! — вскрикивает Гермиона. Я подавляю улыбку.

— Причину мерцания его глаз. Волшебная палочка в заднице. Люмос.

Я внутренне содрогаюсь от того, как громко аудитория выражает свое отвращение. Но мое лицо не дрогнуло. Он продолжает. — Скажи мне, Гарри, что прежде всего привлекло тебя в Снейпе?

Я смотрю на него, стараясь не покраснеть и представляю, как мусор всплывает в кипящем котле. Набрав воздуха, я отвечаю. — Ну, ты же знаешь, что говорят о мужиках с большими носами. Действительно большая палочка.

Сириус резко вздыхает и его лицо кривится. — Боже, Гарри! — Он отворачивается и закрывает лицо рукой. Я победоносно ухмыляюсь. Люпин стонет от смеха. Гермиона роняет голову на руки и трясется от хохота. Рон выглядит не намного лучше, чем Сириус.

Сириус берет бутылку и делает большой глоток, обнимая меня за плечи. — Ты ужасный мальчик. — Он смеется. — И настоящий сын своего отца.

Сириус кланяется и занимает свое место. Я ожидаю следующего вызова.

***

Я чувствую странное опустошение, когда разбираю вещи родителей. Бумаги и безделушки разбросаны по дивану и столику. Альбом с моими фотографиями. Детство, которое я не помню.

Слева от меня Гермиона разворачивает пергамент со стихами.

Я и не знал, что моя мама писала стихи.

Я разбираю стопку магловских фотографий — моя мама в детстве. Даже тетя Петуния кажется на них почти нормальной. Дед, которого я никогда не видел, улыбается мне застывшей улыбкой.

Это все, что от них осталось. Обрывки воспоминаний. Бессмысленные. Мертвые. Вот это, кажется, День рождения. Мама в желтом костюмчике и белых носочках. Ей лет семь или восемь, не больше. Она показывает язык, беззубо улыбаясь. Знала ли она, что станет ведьмой?

— Гарри? — хрипло зовет меня Рон. Он смотрит на меня, потом переводит взгляд в альбом, лежащий него на коленях. Я придвигаюсь ближе. — Это…? — он умолкает, показывая мне фотографию.

Я вижу моего отца с каким-то мальчиком. В руках у них письма из Хогвартса. За ними стоят двое мужчин. Возможно, один из них мой дед. Он гордо ухмыляется и похлопывает отца по плечу. Время от времени он похлопывает по плечу второго мужчину.

— Вау, — восхищаюсь я. Вот так это и должно было быть. Я улыбаюсь, как будто я тоже получил свое письмо из Хогвартса, а не был вынужден за него бороться. Возвращая альбом Рону, я говорю. — Мне нужно выпить.

— Гарри, ты хотя бы посмотрел?

— Да, очень мило. Вам чего-нибудь принести? — спрашиваю я, поворачиваясь к Гермионе, которая отрывается от чтения и смотрит на меня.

— Гарри, — снова говорит Рон. Я нетерпеливо гляжу на него. — Гарри, это Снейп.

— Что? — я забираю него альбом и падаю на диван. Я снова разглядываю фотографию. Второй мальчик улыбается почти восторженно, черные глаза радостно блестят. Нос не выглядит большим, в сочетании с круглыми щеками. Черные волосы острижены до ушей. Мой отец обнимает его за плечи.

Я смотрю на его отца. Угловатые черты лица, похожий подбородок. Больше они ничем не похожи.

— Может быть, это и Снейп. Это может быть кто угодно.

— Переверни страницу.

Я переворачиваю и вижу подобную фотографию, только годом позже. Мой отец так же ухмыляется. Вместо письма он держит метлу и гордо выпячивает грудь со значком Гриффиндора. Мой дед обнимает его за плечи. Другая его рука лежит на плече второго мальчика. Его темные волосы скрывают уши. Он немного натянуто улыбается и непрерывно бросает взгляды на моего отца, который, похоже, этого не замечает. Значок Слизерина почти спрятан в складках мантии.

Сердце замирает, кода я вижу следующий снимок. Вместо отца мальчика на нем его мать. Твердый взгляд, черные волосы. Ее темные глаза грустно блестят, и она пытается улыбнуться. Она стоит немного в стороне от… Снейпа. Насмешка легко узнаваема. Его шевелюра уже приобрела характерный сальный вид. Нос выделяется на худом лице. Он сильно подрос, и теперь дюйма на три выше моего отца, который смотрит на него почти извиняющимся взглядом. Снейп уверенно смотрит на меня, сложив руки на груди под Слизеринским значком. Мой дед не улыбается. Одна рука лежит на плече отца, другой он пытается успокоить женщину.

Я переворачиваю страницу и вижу своего отца в компании Сириуса, Люпина и Питера. Сириус с отцом толкаются, чтобы занять место в центре. Люпин хохочет над ними. Питер стоит за Люпином и нервно хихикает.

— Вот он, — говорит Гермиона. Я и не заметил, когда она успела сесть рядом со мной. Она показывает на мальчика, сидящего с книгой на заднем плане, сложив ноги в такой знакомой мне позе. Рядом с ним его мать с другой женщиной, которая похожа на его бабушку.

Я листаю альбом дальше, ища какие—нибудь его фотографии, но их там нет. Я возвращаюсь к первой странице и смотрю на неузнаваемого улыбающегося мальчика.

— Что ты с ним сделал? — шепчу я своему отцу. Тот смотрит на меня.

— Я думала, они всегда ненавидели друг друга, — тихо говорит Гермиона.

Я закрываю альбом. Пустота сменяется подташниванием. Северус рассказал мне, что случилось. По крайней мере, частично. Я знал, что он не врет, но все-таки я рассердился. И я не уверен, рассердился на Северуса или на своего отца за то, что он причинил ему боль.

Я поднимаюсь, решив пока что ненавидеть их обоих. — Мне нужно полежать, — говорю я, прежде чем у меня перехватывает дыхание. Я иду к себе, ложусь в кровать, задергиваю полог и слышу щелчок закрывающейся двери.

***

Дорогой Северус,

Я не знаю, зачем я это пишу, потому что это все равно дневник, и ты его не прочитаешь, но ты — единственный, с кем я хочу поговорить. Я чувствую себя глупо за то, что пишу без особой причины. Как будто болтаешь только для того, чтобы услышать собственную речь. Вчера у тебя был День рождения. Интересно, ты удивился моему подарку? Удивился, что я помню? Боже, как я по тебе скучаю.

Я нашел твои фотографии, на которых ты с моим отцом, и обалдел. Я хочу знать так много, но никогда не спрошу. Типа того, что же, черт возьми, произошло? И когда именно вы трахнулись? И, боже… Ты думаешь о нем, когда трахаешься со мной? Что случилось между вторым и третьим классом, чтобы ты так скалился? Почему ты мне не говорил, что мой дед и твой отец были знакомы? Что случилось с твоим отцом? Когда умер мой дед? И, черт возьми, почему ты мне ничего не рассказываешь?

Что он с тобой сделал, Северус?

Это не важно, правда? Все в прошлом. Я не хочу ненавидеть воспоминания о своем отце. Ты знаешь, я его совсем не помню. Ни одного воспоминания. Я помню только маму, которая умерла, чтобы меня защитить. Я вспомнил благодаря Дементорам. И я почти чувствую благодарность — по крайней мере, это хоть какое-то воспоминание.

Почему ты стал Пожирателем Смерти? Я всегда думал, что ты из семьи темных магов, как Малфой. Но твои родители показались мне скромными и добрыми. А твоя мама была такой грустной. Ты на нее похож. Она еще жива?

Я о тебе ничего не знаю. Ничего. Я хочу знать, но никогда не спрошу, а ты мне не расскажешь. Да это и не важно. Я люблю тебя таким, какой ты сейчас. Думаю, мне не обязательно знать, что сделало тебя таким.

Ты меня любишь?

Ладно, это глупо, так что хватит писать. Увидимся завтра. И я надеюсь, что вопросы исчезнут.

С любовью, Гарри.

***

Он скоро появится. На день раньше. И у нас будет целая ночь, чтобы обсудить так называемые факты, которыми напичкал его этот ублюдок. Не то чтобы я собираюсь защищаться. Но я полностью готов увернуться от любых его вопросов.

А потом я его отругаю за его подарок. Я нашел его на своем столе. *Это не подарок на День рождения* Точно. Я провожу пальцами по изумрудной инкрустации на серебряной фляжке. На дне написана безнадежно-романтическая бессмыслица шестнадцатилетнего негодяя.

*Ничто больше не важно*

Прекрасные слова, чтобы написать их на фляжке для спиртного. Я готов согласиться. Пока она наполнена янтарной жидкостью, ничто больше не важно.

Я подношу фляжку к губам и делаю хороший глоток виски. Он обжигает горло и согревает грудь. Только виски — мой верный друг. У него нет каникул. У него нет крестного, который настраивает его против меня. От него я не чувствую угрызений совести. У него нет судьбы, которая стремится его уничтожить, и он не оставляет психических травм.

Выпивка. Моя единственная любовь. Ничто больше не важно.

Из камина доносится свистящий звук, и огонь вспыхивает зеленым. Он поднимается и отряхивает джинсы от копоти.

— Привет, — улыбается он.

— Поттер, — киваю я.

Он подходит ко мне. — Ты по мне скучал?

— Так же как крыса скучает по мышьяку.

— Я так и знал, — ухмыляется он и опирается руками на спинку стула, потом наклоняется и целует меня. — Северус, пойдем в постель.

— Ты что, не выспался за каникулы?

— Я не собираюсь спать, — отвечает он, снова целует меня и уходит в спальню. Я иду за ним, оставив фляжку на стуле. Я отругаю его потом.

Дата добавления: 2015-07-07