Глава 11. Расплата.

— Не переживай, — говорит он.

Он осторожно подходит к сверкающему великолепию. Такое ощущение, что торт сейчас превратится в Дамблдора. — Тут письмо, — он берет конверт со стола, — Это тебе.

Я перевожу дыхание и подхожу к столу. Меня одолевают сомнения. На конверте большая зеленая буква "S". Письмо не свистит и не шипит. Это хороший знак. Нет, директор захотел бы проклясть меня при личной встрече. Хорошие колдуны всегда так делают. Я ломаю печать и облегченно вздыхаю, когда нахожу там лишь пергамент с каракулями Дамблдора.

**С, пожалуйста, вернитесь. Торт — это портключ. Координаты уже установлены. Вы должны аппарировать. Я жду вас в своем кабинете в 13.00. Попробуйте торт. Насколько я помню, вы всегда любили лимоны. С наилучшими пожеланиями, Д.**

Я озадаченно смотрю на письмо. Выглядит совсем не так, как будто директор только что наблюдал, как любимчик всего волшебного мира только что трахнулся с профессором алхимии, которого все обожают ненавидеть. Язык письма неопределенный, как будто Дамблдор считает, что его могут перехватить. Или, может быть, он слишком взбешен, чтобы быть красноречивым. Я пытаюсь понять, что значат эти слова о лимонах.

— Что там?

Я отдаю ему письмо и падаю на стул. Мое сердце бешено колотится, как будто оно только что осознало, что могло произойти. Я начинаю гадать, почему мы должны вернуться. Я спрашиваю себя, почему он дает нам время, если хочет разлучить нас. Может, он дает нам возможность попрощаться? Нет, это глупо.

Не так ли?

— Так… Он не знает.

— Может, он прислал торт в качестве последней закуски перед казнью, — лично я бы предпочел бутылку виски, но торт для Поттера ко дню рождения.

— Почему мы должны уехать?

Я смотрю на него. Он пытается скрыть разочарование.

Я вполне насладился своим пребыванием здесь. И я понимаю, что обязан удовольствием только его компании. Я ужасаюсь, что с восторгом смотрю на перспективу провести остаток лета здесь. С ним. Я отталкиваю эту мысль.

— У вас столько же информации, сколько у меня, Поттер.

— О, — его лицо вытягивается, — Хотите торт, профессор? — его голос холоден, и я гадаю, почему. Тут я понимаю, что назвал его Поттером. Мысленно я тоже называю его Поттером. Подозреваю, что это имеет непосредственное отношение к тому, что я одет. Или он одет. Очень просто. Голый: Гарри. Одетый: Поттер. Очень логично.

— Профессор?

Я смотрю на него. Ах, да. Торт. — Нет, спасибо. Предпочитаю не пытаться подсластить свою желчь, — я усмехаюсь в попытке рассеять напряжение, повисшее между нами. Он не отвечает. Он даже не двигается. Он смотрит на меня.

Черт. Мне пришло в голову, что он не даст мне закончить все это так изящно. Нам нужно *поговорить*. Внезапно мне хочется, чтобы Дамблдор прикончил меня. Я открываю рот, чтобы что—то сказать, но не знаю, что. Кажется, все уже сказано. Границы, правила, возраст, этика… ля—ля бля про тополя.

Это не моя жизнь.

— Слушай, мы не могли бы просто пропустить ту часть, где ты мне скажешь, что все это было неправильно?

Я удивленно поднимаю бровь. Не знаю, радоваться или нет тому, что мы мыслим одинаково. — Кажется, все это уже было сказано? Не очень—то это помогло.

Он ухмыляется. Я не должен чувствовать благодарность за это.

— Я имею в виду, ну, ты знаешь, я не жалею об этом. Но…

Он замолкает, и я напрягаюсь в ожидании. Видно, как он старается подобрать слова. Он вздыхает и садится на стул рядом со мной.

— Ты уже пожалел, да?

Я хочу сказать *да*, но вместо этого с губ срывается *я не знаю*. Странно. Конечно, я знаю. Я не должен был этого делать. Я сдался. Я пал.

Мне это понравилось.

Черт.

— Потому что если ты жалеешь, то я почувствую вину. Не за то, что сделал это… За то,… что заставил тебя это сделать.

— Ты меня не заставлял ничего делать.

Он фыркает. — Ой, да ладно. Я же практически затащил тебя в постель.

— Насколько я помню… — начинаю я и обрываю себя. Образ Поттера, растянувшегося на кровати в ожидании, оглушает меня. Я ерзаю на стуле. — Я сам отвечаю за свои действия. Сожалею я или нет, это не важно. Важно то, что мы должны обсудить, что происходит сейчас.

Нет. Это не нужно обсуждать. Все очевидно. Я бегу. Далеко.

— Ты правда хочешь это обсудить? Или ты все уже решил?

Мне вдруг приходит в голову, что пока я изучал его, становясь экспертом по Поттерам, он делал то же со мной. Кроме Дамблдора, никто еще не мог сказать, что знает меня. Какая—то часть меня проклинает себя за то, что я позволил этому произойти. Я хмурюсь.

— Единственная вещь, которую я могу сделать, как профессионал, это уйти в отставку.

Он бледнеет, его рот приоткрывается. — Ты не можешь это сделать, — говорит он хриплым шепотом, и я вижу, как его заполняет вина. Почему-то я чувствую облегчение. Желание уйти в отставку ускользает в трещину, появившуюся в моей морали. Я сказал трещину? Я имел в виду пропасть.

— Что ты предлагаешь? — это должно было звучать, как язвительно—нетерпеливое замечание, но слова вышли подозрительно беспомощными.

Он хмурит брови и вздыхает, потом закрывает глаза. — Мы сделаем так, как написано в письме. Я скажу Дамблдору, что наши уроки закончены. У тебя останется мой плащ… — он осекается. Я киваю и борюсь с волной… чего—то. Я откашливаюсь и говорю,— Это единственный реальный выход, — я пытаюсь заставить себя поверить в это.

Он заставляет себя улыбнуться, — Я знаю, — улыбка становится усмешкой, — Но после того, как я закончу школу, мы должны повторить это.

Я думаю, доживет ли он до этого. Он берет мою руку и тянет к своим губам — восхитительным, мягким, розовым губам. Я закрываю глаза и пытаюсь не думать о том, как несправедливо расставание с этими губами сейчас, когда я познал их.

— Я буду скучать.

Слова "Иди, собирай вещи" вылетают из моего рта. Я все еще чувствую тепло его губ на своей коже. Я слышу, как он уходит, и подавляю порыв остановить его. Я подавляю все странные чувства, царящие во мне, и собираюсь, чтобы вернуться в Хогвартс.

***

Я стою перед входом в кабинет директора. Логика говорит мне, что он ничего не знает. Торт был послан просто как портключ. Но я все еще не понимаю. Пока я не увижу лицо старикана, я не могу быть уверен, что все сошло с рук. Назойливый вопрос вертится в голове — *что если?*

Итак, меня уволят. И хорошо. Особенно после слов Поттера, — *Знаете, профессор, теперь я никогда не смогу видеть ваш свирепый взгляд и не вспомнить, как вы говорите, что хотите меня трахнуть*. Как, черт побери, я смогу вести у них уроки без своего фирменного взгляда? Лонгботтом учится в этом классе. Черт. Вести занятия с эрекцией — это что—то новенькое.

Внезапно дверь открывается, и я вижу Блэка. — Он хочет тебя видеть.

Так как я все еще не разорван на части, я прихожу к выводу, что он ничего не знает. Я немного расслабляюсь. В голове крутится фраза *я трахнул твоего крестника*. Вдруг я понимаю, что не жалею ни о чем. Наоборот, я доволен собой.

Я вхожу. Блэк за мной не идет. На пороге кабинета последние сомнения покидают меня. Дамблдор доброжелательно улыбается. Это не лицо человека, который собирается меня проклясть. Я готов поверить, что судьба благосклонна ко мне. Я ликую. Вдруг кто—то поднимается из кресла. Я понимаю, что все приятное когда—то кончается. Но почему так быстро? Я вижу Ремуса Люпина.

— Привет, Северус, — улыбается он.

Пусть люди ненавидят меня, но когда я презираю кого—то, я честно демонстрирую это. Я разрушил его карьеру. Как он смеет мне улыбаться? Я хмурюсь.

— Спасибо, Ремус. Увидимся завтра.

Он пожимает рук директору и уходит. Я вдруг снова думаю об отставке. Мне просто пришло в голову, что сейчас я услышу традиционную ежегодную проповедь на тему "будь добр к новому профессору Защиты от темных искусств". Я говорю себе, что совет управляющих никогда не разрешит снова преподавать оборотню. Но тут же вспоминаю о могуществе Дамблдора. Мы потакаем его безумию, потому что он могуществен.

Дверь закрывается, и я пересекаю комнату.

— Привет, Северус.

Я киваю в знак приветствия, и собираюсь с силами. Я почти слышу его слова *я хочу попросить вас, чтобы вы готовили ужасно сложное и трудоемкое зелье для человека, который пытался вас убить*

— Все нормально?

— Да, — *Хватит об этом*

Он хмурит брови. — Замечательно. Если ты не против, Северус, я хотел бы знать… Почему ты здесь?

На мгновение я растерялся. Я чувствую себя так, как будто упал со скалы. Невероятно, как такой простой вопрос может так много значить.

— Вы… Вы написали мне письмо, — мой голос срывается. Это меня не волнует.

Его лицо каменеет. Кажется, он готов убить кого—нибудь. Меня, например.

— Северус? Где Гарри?

— Он… Портключ… Торт… Албус, вы прислали письмо, — я не в силах сказать, поэтому протягиваю ему письмо как доказательство. Он не выглядит убежденным. Его лицо вытягивается, и мое сердце замирает.

Я его убил. Я его трахнул и послал на верную смерть.

— Ты не знаешь, куда его отправил портключ? — я молча качаю головой. Он исчез. Его убьют. Это моя вина. Слова "Мне очень жаль" слетают с моего языка, и я почти смеюсь над собой. Неподходящее извинение за то, что я разрушил тот мир, который мы знали.

Я всегда догадывался, что совершу великое дело. Только я не знал, что это будет так глупо.

Я понимаю, что держу в руках горячую чашку с чаем. Дамблдор что—то говорит, но я не могу уловить смысл. Я пытаюсь найти способ исправить то, что я сделал.

Тихий голос в моей голове говорит, что это не моя вина. Что я не мог знать. Но его заглушает другой голос, который кричит *Какого хрена ты наделал?*.

— Северус?

Я смотрю на него. Он терпеливо ожидает моего ответа. Мне хочется, чтобы он меня ненавидел. Вдруг горячий чай проливается, ошпарив мне руку. Боль отрезвляет меня. Паника уходит, сменяясь холодным расчетом. Я справляюсь с собой.

— Мы не должны терять надежду. Он может сбежать.

Я киваю, не доверяя своему голосу. Он встает и идет к камину.

— Минерва, пожалуйста, найдите Сириуса Блэка и скажите, что я хочу его видеть.

Замечательно. Меня все—таки убьют.

***

— Сириус, присядь, пожалуйста, — Блэк подозрительно смотрит на меня. На этот раз оправданно. У меня не хватает сил, чтобы бросить на него ответный взгляд.

— Сириус, у нас есть подозрение, что Гарри похитили, — я мысленно аплодирую директору за его тактичность и кидаю быстрый взгляд на Блэка. Я почти жалею его, и потрясен этим. Его рот приоткрылся. Он побледнел. Я вижу страх в его глазах.

Страх сменяется убийственной яростью, когда он смотрит на меня. Я невольно тянусь к своей палочке за защитой, но в короткий миг решаю не защищаться, если он захочет убить меня. Смерть будет милосердным избавлением от жизни, полной сожалений, которая меня ожидает.

— Что случилось? — спрашивает он сквозь зубы. — При чем здесь он?

Дамблдор вздыхает и спокойно говорит, — Северус присматривал за Гарри, когда ты покинул темницу.

— Вы заперли Гарри с этим?! — он указывает на меня, и тут же все подобие жалости к этому человеку исчезает во мне. Я снова обретаю свой свирепый взгляд. — Что ты с ним сделал? — рычит он, брызгая слюной.

— Нет, серьезно, неужели ты думаешь, что если бы я что-то с ним сделал, я бы сейчас сидел здесь? — ну ладно, практически я *что-то* с ним сделал, но это сейчас к делу не относится.

— Сириус, я гарантирую, что Северус не виноват. Он получил письмо, как будто от меня, и прибыл сюда, считая, что выполняет мои указания.

— И ты его не проверил? — спрашивает он, как будто я идиот.

Я сжимаю зубы и заставляю себя спокойно сказать, — Нет. Так как только Албус знал, где мы находимся, мне не пришло в голову проверить письмо.

— Понятно, значит, Волдеморт знал, где вы. Странно, что ты еще здесь, — его обвинение заставляет меня замереть. Я прищуриваю глаза с вызовом.

— Сириус… — начинает Дамблдор, но я перебиваю его.

— Что ты имеешь в виду, Блэк? — я сделал в этой борьбе больше, чем он и все его друзья, и рисковал своей шкурой чаще. Я не позволю этому дураку обвинять меня в связи с Темным Лордом.

Он усмехается. — Просто мне интересно, почему Волдеморт забрал Гарри и оставил тебя? Ты его предал, а он разрешил тебе уйти. Странно, не так ли? Или ты предал не его? Снейп, во сколько он оценил жизнь невинного мальчика?

Остатки моего терпения покидают меня. Я хватаюсь за свою палочку. Он тоже. Я быстрее.

— Хватит, — кричит Дамблдор, поднимаясь на ноги.

Я поджимаю губы. Я не хотел его убивать, только растворить его язык.

— Хватит ребячества. Вспомните, что вы оба взрослые люди. — Нет, это я взрослый человек. Он — пес.

Блэк отворачивается от меня. Я мог бы воспользоваться этим, но директор наверняка опередит меня. Разочарованный, я опускаю свою палочку. Я так надеялся увидеть, как он проклинает меня без языка.

— Сириус, прошу вас проверить окрестности школы. Гарри мог аппарировать.

— Аппарировать?

— Он учился. Идите, пожалуйста.

Бросив еще один уничтожающий взгляд на меня, он принимает форму, более соответствующую его интеллекту, и убегает. Я поворачиваюсь к Дамблдору, пытаясь успокоиться. Как ему удается заставить чувствовать себя так, как будто я все еще непослушный школяр?

— У тебя есть соображения по поводу того, как Волдеморт удалось вас найти? — его глаза изучают меня. Я не отвожу взгляд, пытаясь определить, сомневается ли он во мне. Если да, я хочу развеять сомнения. Возможно, я непрофессиональный, неэтичный и безвольный, но я не потерплю обвинений в предательстве.

— Нет. Я не знаю, где он.

Он кивает, и я вижу, что он мне верит. Я борюсь с желанием снова свалиться в кресло. Вдруг я вспоминаю сон Поттера. Я должен сказать ему все, что мне известно.

— Албус, может, это не важно, но… Мальчику вчера было плохо. Потом ему снился сон, что… — я замолкаю, вдруг поняв, почему Поттер не хотел мне рассказывать об этом. Это звучит абсурдно. — Он видел во сне, что Волдеморт… слился с дементорами.

Я изучаю его реакцию. Кажется, он понял.

— Он не спал, когда шрам вдруг начал болеть. Он разбудил меня. В какой-то момент от боли он потерял сознание, — я отталкиваю мысль, что он потерял сознание в моей постели. Это не важно.

— Слился… ты имеешь в виду поцелуй?

Мой рот кривится от отвращения. — Да.

— Понятно, — голос серьезный. На его лице на мгновение появляется выражение побежденного. Он прогоняет его.

— Вы думаете, это было видение? Про Волдеморта.

— Я думаю, что это не было ни сном, не видением. Но я думаю, что это важно. Я не могу судить, пока не поговорю с Гарри, — по выражению его лица я понимаю, что дискуссия окончена. Я почти проклинаю его за это. Но я сейчас не в праве проклинать никого.

— Хорошо, Северус. Иди к себе. Я не хочу, чтобы все знали, что ты здесь.

— Албус, вы же не хотите сказать, что…

— Я скажу, если мы что-то узнаем. И ты не пойдешь его искать, Северус. Это понятно?

Я негодую. Хотя если пока моя метка меня не беспокоит, я даже понятия не имею, где его искать. Я совершенно беспомощен.

Я встаю и иду к двери. Он останавливает меня. Я бросаю в камин щепотку дымолетного порошка. Последней мыслью перед тем, как я покинул его кабинет, было *как несправедливо, что моя красивая, холодная темница теперь станет моей тюрьмой*.

***

Вместо того чтобы сидеть в своей комнате, думая над горькой судьбой этого чертового мальчика, я пытаюсь провести время с пользой. Я сижу за столом, заваленным книгами из моей большой библиотеки. Я слишком мало знаю о бессмертии. Я не понимаю, почему кто—то хочет жить сотни лет. По мне это было бы скорее наказанием. Конечно, пытаться понять, почему Волдеморт делает что-то, так же реально, как получить от Дамблдора какие-либо объяснения.

Я презираю их обоих.

Я не нахожу ответов в своих книгах. Если бы я не был прикован к своим комнатам, я отправился бы в библиотеку и поискал что-нибудь там. Отчаявшись, я иду за бутылкой виски. В ней я найду ответы.

Мои запасы спиртного уменьшаются, заметил я. Незаконченная бутылка виски напоминает мне о нем, и мое сердце сжимается. Я пытаюсь не думать, жив ли он. Прошло уже пять часов. Каждая секунда уничтожает надежду, за которую я все еще отчаянно цепляюсь.

Я оставляю виски и беру последнюю свою бутылку бренди. Я говорю себе, что виски мы отпразднуем с ним его счастливое спасение. Часть моего мозга критикует глупый оптимизм. Но я умышленно подавляю эту часть, и слепо верю в его спасение.

Я сажусь в *это* кресло и жду. Он вернется. Моя жизнь была бы слишком удобной без него, чтобы я это заслужил.

Глава 12. Насколько я помню.

— Северус?

Голос вытаскивает меня из… ну, не совсем сна. Скорее мечтаний и воспоминаний о нем, о его вкусе, восторженном выражении лица, когда он кончил. Влажные мечты.

Я смотрю в камин и вижу голову Дамблдора. Я ерзаю на кресле. На *этом* кресле.

— Мы нашли его. Он жив.

По жуткому выражению лица директора я понимаю, что *жив* — это все, что можно о нем сказать. Но все равно, меня наполняет чувство облегчения. Взяв себя в руки, я киваю. Если бы не комок в горле, я мог бы спросить его о подробностях.

— Он в лазарете. Но повторяю, что тебя не должны видеть. Я буду держать тебя в курсе.

Я стискиваю зубы и снова киваю. Он исчезает в камине, и я пытаюсь убедить себя, что мне достаточно того, что мальчик жив. Мне не нужно его видеть. О нем хорошо позаботятся. У его постели уже, наверное, хлопочет весь Хогвартс. И он не нуждается во мне.

Я наливаю себе стакан бренди и пытаюсь не думать о том, что у меня есть плащ-невидимка. Я же взрослый человек. Я сделаю так, как мне приказано. Пусть Дамблдор попросил только о том, чтобы меня не видели. Все равно он не имел в виду плащ, думать так — это ребячество.

*Он жив*. Если бы я верил в богов, я молился бы весь день. Я вздыхаю и чувствую пробежавшую по мне дрожь. Я гадаю, в какой форме он может быть после пребывания в течение нескольких часов в компании Темного Лорда. Но я прерываю эти мысли. Он жив. Это главное.

Если это только не тот случай, когда "скорее жив, чем мертв". Я снова думаю о плаще.

Да, к черту все. За последние двадцать четыре часа я нарушил столько правил, что это уже не в счет. Директор не узнает. Я просто посмотрю на мальчика. Никто не узнает об этом.

Я достаю плащ из сундука и иду к камину. Я удивляюсь, каким жалким я стал, и отправляюсь в пустой класс недалеко от лазарета. Завернувшись в плащ, я иду к лазарету. К счастью, дверь приоткрыта.

Мое сердце сжимается, когда я слышу крик. Я вхожу в дверь и вижу слабо освещенную комнату и три фигуры, склонившиеся над кроватью.

— Продолжайте говорить с ним, я попробую что-нибудь посильнее, — говорит Помфри и идет неподражаемой самодовольной походкой. Я вижу Люпина и Блэка.

Я проклинаю свое невезение. Передо мной оборотень, который легко обнаружит меня, и пес. Хотя я не знаю, насколько сильно его обоняние, когда он в человечьем обличье.

— Гарри… — шепчет Блэк, — Черт, о чем я должен с ним говорить?

Я подхожу ближе, чтобы увидеть мальчика. Он сидит на кровати, завернувшись в одеяло, уставившись в никуда. Очевидно, кататония. Я пытаюсь дышать ровно и успокоить бешено колотящееся сердце.

Теперь говорит Люпин, — Гарри, это профессор Люпин. Вы в Хогвартсе. Вы меня понимаете?

Он не обращает внимания. Он смотрит сквозь меня. Я вижу следы побоев. Ничего удивительного. Но его раны еще не обработаны. Он грязный. Я слышу скрип двери, и в комнату входит Дамблдор. На мгновение мне кажется, что он меня видит. Но он проходит мимо, и я еле сдерживаю вздох облегчения.

— Как он?

— Он… сошел с ума, — голос Блэка полон безнадежности. Ублюдок. Хренов крестный. Мальчик прошел через ад, а он готов запереть его в Больницу Святого Мунго. Если бы они просто убрались все отсюда к черту…

— Думаю, что с ним все будет в порядке, — Дамблдор. Звучит неуверенно. Я вдруг вспоминаю Лонгботтомов. Блестящие волшебники превратились в идиотов, пускающих слюни в комнате без окон. Как насмешка, их сын не превзошел и этого.

— Поппи дала ему снотворное. Его перестало трясти, но посмотрите на него, Албус…

— Блэк указывает на человеческое тело, которое является Поттером. Я подхожу чуть ближе, но слышу шаги Помфри. Я делаю шаг назад, чтобы не быть пойманным.

Она несет бокал, в котором, должно быть, еще одна доза снотворного. — Гарри, дорогой, ты должен это выпить, — она кладет руку ему на затылок, и он кричит, отскакивая от ее прикосновения. Она устало смотрит на Блэка, и тот кивает. Он со вздохом прикасается к подбородку Поттера, пытаясь поднять его голову.

Поттер кричит и отбивается от их рук. Одеяло падает, и я вижу его тело — такое же израненное, как и лицо. Даже в этом свете, с такого расстояния, я вижу, как сильно он пострадал. Люпин борется с его руками, пока Блэк держит голову. Кажется, него нет сил для борьбы. Крик превращается в непрерывный плач, по щекам бегут слезы, прокладывая дорожки по грязной коже.

Я отворачиваюсь, не в силах выносить это зрелище. Я убеждаю себя, что он просто в шоке. Он выздоровеет. На память тут же приходят все те пытки, которые я видел. В которых участвовал. Просто чтобы удовлетворить свои садистские импульсы. Это были безымянные жертвы, ничего личного. Я не хочу думать, что могло случиться с тем, к кому Темный Лорд испытывает личную неприязнь. И я чувствую благодарность, что Волдеморт — такой гордый ублюдок. Будь он капельку умнее, он бы просто убил мальчика, а не доказывал бы каждый раз свое превосходство.

Он должен посмотреть маггловские фильмы. Он бы знал, что случается со злодеями, которые устраивают шоу.

Булькающий стон говорит мне, что им удалось влить зелье ему в горло. Я слышу, как Помфри говорит, — Теперь тебе будет лучше, Гарри, — через мгновение она уходит.

Я подхожу ближе. Он лежит, свернувшись в комок, прикрыв голову руками. Его взгляд блуждает, он пытается сфокусироваться в моем направлении.

— Северус? — стонет он.

Мой рот открывается. Сначала я думаю, что он каким-то образом может видеть меня или чувствовать мое присутствие. Затем до меня доходит, что в комнате полно людей, которые не должны слышать, как он называет меня по имени. Никогда. Блэк сжимает кулаки и отворачивается от кровати.

— Черт возьми, почему он продолжает спрашивать о… — Блэк рычит и пытается справиться с собой, — Если этот ублюдок…

Дамблдор перебивает его, — Северус не сделал ничего плохого, он помогал мальчику. Я абсолютно доверяю ему. Как тебе.

Я отрываю глаза от разъяренного лица Блэка и смотрю на Поттера, который проиграл борьбу со снотворным.

— Поппи позаботится о нем. Минерва приготовила для вас комнаты. Сириус, ты выглядишь устало, почему бы тебе не отдохнуть?

— Я его не оставлю.

— Сириус, я понимаю тебя. Но сейчас ты ничем не сможешь ему помочь. Я скажу тебе, когда мы узнаем, насколько он пострадал. Пожалуйста.

Люпин тащит Блэка за собой, и они выходят. Я тоже направляюсь к двери, когда Дамблдор поворачивается и глядит прямо на меня с улыбкой.

— Похоже, Гарри плохо повлиял на тебя, Северус.

Блин. Я похож на дурака, не так ли?

***

— Думаю, я должен был предположить, что вы можете видеть через этот дурацкий плащ.

Он вздыхает. — Да ладно, это неважно. В конце концов, никто больше не заметил. Можешь его снять. Я скажу Поппи, что ты вернулся, — он достает палочку и запирает дверь. Я снимаю плащ.

— Насколько все плохо? — я собираюсь с силами перед его ответом. Судя по его ранам, я ожидаю самого плохого. Конечно, Cruciatus — самое любимое проклятие Темного Лорда, но он чаще использует его в дуэли или для напоминания о своей силе. Сомневаюсь, чтобы он рискнул снова сразиться на дуэли с мальчиком. Учитывая садистские привычки Темного Лорда, Cruciatus — это детские забавы по сравнению с тем, на что он способен при наличии времени. Мальчик пропадал восемь часов.

— Мы не смогли его как следует обследовать. Он, вероятно, в шоке. Он попробовал проникнуть в хижину Хагрида. Скорее всего, он хотел найти тебя.

— Очевидно, он бредил, — говорю я, ужасаясь навалившейся на меня вине. Я говорю себе, что это естественно, что он меня искал. Я был последним человеком, с которым он общался перед тем, как попасть в ад. К тому же я его персональный транквилизатор. Я его *успокаиваю*.

*Я люблю тебя, Северус*. Я сжимаюсь в комок, и пытаюсь не думать о том, что все, кто когда-то говорил эти слова, уже умер или умирает.

Дамблдор невесело фыркает. — Северус, думаю, что нам нужно придумать, как объяснить крестному Гарри, почему вдруг тот зовет своего самого нелюбимого профессора в тяжелые минуты. Ты слышал, Сириус подозревает самое плохое. Конечно, я объясню ему, почему необходима строгая секретность. Но, может быть, у тебя есть идеи, что сказать ему?

Его слова впиваются в мой мозг. Честно говоря, я чувствую некоторое удовлетворение от идеи рассказать Блэку все. Пусть знает, что пока его не было, сын Джеймса сблизился со мной. И если бы я был самоубийцей, то с удовольствием посмотрел бы на лицо Блэка, когда тот узнает, как именно я успокоил мальчика.

— Поступайте, как сочтете нужным, — говорю я и слышу быстрые шаги Помфри.

— Северус, как вы здесь оказались?

Дамблдор отвечает за меня, — Северус согласился оказать нам необходимую помощь. Буду вам признателен, если вы не будете рассказывать о его присутствии здесь кому-то еще.

Если она и находит его слова странными, она не показывает этого. Она кивает и говорит с легкой улыбкой, — Хорошо, Северус. Только боюсь, что сейчас вы ничем не сможете помочь. Я дала ему Зелье-для-снов-без-сновидений. Но оно не подействовало. Тогда я добавила еще немного снотворного с анальгетиками. Это должно поддержать его по крайней мере пару дней. Я просто хочу его немного помыть. Он не очень-то доброжелательно реагирует на попытки к нему прикоснуться. Бедняжка.

Я морщусь от ее слов. Ему не нужна жалость, ему нужна помощь. Конечно, он не дает к себе прикоснуться. Тот, кто вырвался живым из лап Пожирателей смерти, не забывает этого. Если Поттеру не нужен был психоаналитик до этого, он понадобится сейчас. Я надеюсь только, что его сознание вытеснит воспоминания об этом кошмаре. Если, конечно, он вернется в сознание.

Вдруг я слышу хриплый крик. Помфрей хватается за сердце и отпрыгивает от кровати. Он переводит взгляд с меня на Албуса. Поттер дрожит и стонет снова. На его лице появляется гримаса боли.

— Я… Но как… — заикается Помфрей, — Я не понимаю. Я дала ему дозу, которая свалила бы с ног горного тролля. Я едва к нему прикоснулась.

Она поднимает бровь и вздыхает перед новой попыткой. Когда она кладет руку ему на плечо, он кричит и пытается вырваться. Она упрямо поджимает губы и быстро толкает его, он падает на спину. Он орет, как будто его сжигают заживо. До меня вдруг доходит, что он не просто избегает прикосновений человека.

*Насколько я помню, вы всегда любили лимоны*

Слова всплывают у меня в памяти, сердце подпрыгивает. Я смотрю на Помфрей, которая продолжает пытать мальчика назойливыми прикосновениями. Как только я обретаю дыхание, я кричу, — Стой! Не прикасайся к нему!!! — я вытаскиваю свою палочку и говорю "Вингардиум Левиоза". Это первое, что пришло мне в голову, и я тут же проклинаю себя за глупость.

— Северус! Что… — кричит Помфрей, когда мальчик поднимается в воздух, ускользая от нее. Я не могу ей ответить. Если я отвлекусь, мальчик упадет. Если он упадет, боль убьет его. К счастью, Дамблдор замечает мою проблему, и добавляет еще одно заклинание. Мальчик зависает в воздухе. Директор смотрит на меня с выражением лица типа "объясняй сам".

— Его отравили. Торт… — я останавливаюсь и смотрю на озадаченное лицо Помфри.

— Поппи, вы не могли бы оставить нас на минуту? — говорит Дамблдор, пристально глядя на меня.

Она выглядит сердитой, но выходит. Я падаю на стул без сил, усмехаясь над зловещим планом Волдеморта. Он вернул мальчика, чтобы тот погиб от проявленной заботы. Какая-то извращенная часть меня оценила его черный юмор. Другая часть чувствует облегчение, что у меня не было аппетита, и я не попробовал торт. Но большая моя часть гадает, как, черт побери, я собираюсь спасти его на этот раз.

***

Как только мы остаемся одни, я пытаюсь объяснить. Зелье, которое применил Волдеморт, проникает в спинной мозг, затем распространяется по кожным нервам. В результате его нервные окончания стали настолько чувствительными, что на пике действия зелья самое легкое прикосновение будет казаться ужасной болью. То есть само зелье не смертельно, но мальчик в итоге умрет от болевого шока.

— Ты можешь приготовить противоядие? — хрипло спрашивает Дамблдор.

Я поднимаю бровь. Ах да, противоядие. — Волдеморт еще не поработал над этим, — говорю я. Взгляд Дамблдора заставляет меня почувствовать стыд. Я должен был подумать, прежде чем сказать.

— Противоядия нет. Это зелье использовалось всего несколько раз. Это недостаточно эффективный метод пытки. Его слишком долго варить, и ингредиенты сложны в приготовлении, — Кроме лимона. Это мое собственное добавление к рецепту. Мне всегда нравилась идея придать смерти вкус.

Я никогда не видел Дамблдора таким старым. Он долго смотрит на то, как надежда волшебного мира парит над кроватью, голый и грязный. — Что мы можем сделать, Северус?

Я безнадежно качаю головой. — Мы должны помочь ему выжить, пока зелье не выведется из организма, — Звучит так просто. — Он ел торт около полудня, сейчас почти десять. Зелье достигает своего пика действия через двенадцать часов. Я не могу сказать, сколько это будет продолжаться, Албус. Я не видел, чтобы кто-то выдержал дольше четырнадцати часов. Его нужно обезболить, но любое заклинание работает только местно. Идеальным вариантом была бы общая анестезия. Но в сочетании с бешеным количеством белладонны в его крови, которое он получил из снотворного зелья… Он вряд ли сможет проснуться, — вспышка в глазах Дамблдора говорит мне, что он готов ухватиться за эту последнюю надежду. Это единственное, что нам остается. Я вздыхаю. — Вряд ли у Поппи найдется что-то достаточно сильное. Возможно, в Госпитале Святого Мунго, но я думаю, что это невозможно сделать легально.

Директор кивает и почти улыбается, — Я поговорю с Сириусом и Ремусом. Скажи Поппи то, что ей нужно знать.

Я киваю в ответ. — Скажите им, что нужно спешить. Через два часа его душа будет рваться из тела.

Дамблдор выходит, и я, наконец, позволяю себе рассмотреть мальчика. Он напоминает безжизненную марионетку. Да он и есть марионетка. Потерявшийся между Дамблдором и Волдемортом, он привязан за миллион нитей. Возможно, он бы предпочел смерть в качестве альтернативы этой жизни в постоянном страхе и безумию, которое уже поджидает его по ту сторону сегодняшней ночи.

Я пытаюсь взять себя в руки. Ему так не везет в жизни, что это почти смешно. Если я спасу его сейчас, это только отложит неизбежный финал. И жизнь его не станет счастливее. Но, по крайней мере, он умрет не так. Обнаженный и беспомощный, зависший в воздухе как сломанная игрушка. Это не смерть героя.

Я подавляю желание прикоснуться к нему. Провести рукой по его грязной коже. Его глаза закрыты, и лицо подергивается. Я не думаю, что он спит. Скорее балансирует на грани сознания. Количества стрихнина в его крови достаточно, чтобы нейтрализовать действие всех седатиков, которые он получил. Я вздыхаю. Когда мое дыхание достигает его кожи, он стонет. Я делаю шаг назад, и ограждаю его специальным заклинанием, защищая от… ну, от воздуха.

Я не хочу представлять, что произошло с ним. Раны и синяки покрывают его кожу, которая еще несколько часов назад предстала передо мной во всем своем юношеском великолепии. Мне приходит в голову, что я не единственный, кто лишил его сегодня невинности. Я не могу представить, насколько хуже было бы ему сейчас, если бы я не сделал этого. Меня наполняет странное чувство триумфа. Поттер подарил мне то, что эти ублюдки пытались у него украсть. Я рад, что у меня хватило ума принять этот дар.

Я задумываюсь. Эта мысль еще вчера показалась бы мне абсурдной. Где мой здравый смысл?

Итак, я официально заявляю, что лишился своего отточенного ума. Я пытаюсь свирепо посмотреть на мальчика. Но, учитывая, что он беспомощно висит над кроватью, я могу лишь устало пробормотать "глупый мальчишка" без малейшего намека на недовольство. Я чувствую слабость. Я иду к Помфри, и надеюсь поскорее добраться до глотка чего-нибудь крепкого.

***

Я снова сижу на полу в этом дурацком плаще, забившись в угол, как собака. Несчастная бесполезная собака, наблюдающая за спящим мальчиком. Я понимаю, что должен чувствовать какую-то благодарность к Блэку, который рисковал опять попасть в Азкабан, когда воровал анестетик, чтобы спасти мальчику жизнь. Но если бы я почувствовал что-то кроме отвращения, это было бы чудом. А я не верю в чудеса.

Если мальчик выживет, это может заставить меня переосмыслить веру в чудеса. Чем дольше я думаю над этим, тем больше убеждаюсь, что Волдеморт не мог просто отправить мальчика обратно. Скорее он наслаждался бы видом его страданий. Я убежден, что зелье предназначалось мне. Если бы я его проглотил, никто бы не спас меня от смерти. Никто бы и не узнал. Но Волдеморт не настолько глуп, чтобы думать, что я съем торт.

Нет. Мальчик сбежал. Но я не могу понять, как ему это удалось. Когда зелье подействовало, он просто не смог бы сосредоточиться достаточно для аппарации. Эта способность утрачивается к третьему часу отравления.

Мне вспоминается рыжеволосая маггловская девушка, которую Люциус выкрал из Лондона, чтобы проверить зелье. Я сидел в углу и бесстрастно наблюдал, как девушка выпила отравленный чай и глуповато хихикнула в ответ на блестящую обольстительную речь Люциуса. Я записывал ход эксперимента.

Все начинается с небольшого зуда вдоль позвоночника примерно через час после приема. Люциус всегда был готов помочь, и вот девушка уже извивается под его прикосновениями. Через три часа объект впадает в эйфорию. Объект становится похожим на кошку, наслаждающуюся теплом. В дальнейших экспериментах мы выяснили, что если объект был напуган, действие немного отличалось. Тело не подчинялось своему владельцу. Это пытка удовольствием. Поттер должен был умолять о прикосновении. Он сходил с ума от желания, но мог осознавать все, и ненавидеть себя за это.

Я проглатываю горькое чувство ненависти к себе, когда вспоминаю, как наслаждался зрелищем этой части эксперимента. Девушка билась в истерике, выкрикивая проклятия и оскорбления, умоляя Люциуса, о да… пожалуйста… прикоснуться к ней. Жертва превращается в невольного мазохиста, когда стирается грань между болью и удовольствием. Это было невероятно — наблюдать, как человек разрывается между отвращением и блаженством.

Но блаженство быстро сменяется болью. Сначала вся кожа начинает гореть. Я помню, как девушка поднималась на цыпочки, бессмысленно умоляя прекратить этот ад. Потом раздражение становится невыносимым. В это момент и нашли Поттера. Ему повезло. Часто это только начало пытки.

Ее крики настигали меня. Пронзительные вопли ударяли по моим нервам так, что меня стошнило. Нет, пытки никогда не были моим коньком. По крайней мере, физические пытки. Я предпочитаю затрахать мозги до умопомрачения. Этот же, немного видоизмененный полезный прием я использую и сейчас в преподавании.

Пение птиц прервало мои воспоминания. Уже утро, а мальчик все еще жив. С каждым часом надежда на то, что он выживет, возрастает. Я не могу сказать, вывелось ли зелье из его организма, но пик действия уже прошел. Риск сочетания снотворных с эфиром кажется теперь незначительным. К худу или к добру, он мальчик, который снова выжил.

***

Поттер не шевельнулся ни разу.

Спустя четыре дня непрерывного наблюдения за ним у меня в голове крутятся только три мысли — постель, ванна, виски. Не обязательно в этом порядке. Если я услышу еще один измученный вздох от его бесполезного крестного, то этот ублюдок получит удар от страшно разъяренной невидимой силы. Я пытаюсь сообразить, как я смогу встать незаметно, когда вдруг открывается дверь и входит Дамблдор. Он дает ему что—то похожее на свежий номер "Ежедневного Оракула".

Я пользуюсь моментом и поднимаюсь на ноги. Блэк ошеломленно смотрит на первую полосу газеты. — Сукин сын, — бормочет он, — Но он этого заслужил. Я хотел бы убить его сам.

Дамблдор обращает внимание на мой вопросительный взгляд и кивает, — Да, мне кажется интересным, что Питер был убит в ту ночь, когда Гарри сбежал, — говорит он.

Блэк смотрит на Дамблдора с ужасом. — Вы же не думаете, что Гарри его убил?

Мой желудок подпрыгивает, когда я рассматриваю такую возможность. Я не думаю, что Поттер достаточно силен, чтобы убить кого—то магией. Но мальчик много раз удивлял меня. Я смотрю на него и надеюсь, что это не правда. У него достаточно проблем и без висящего на его совести убийства.

— Нет, — говорит Дамблдор, — Нет. Просто я вспомнил ту ночь, когда ты вернулся в Хогвартс в поисках Питера.

Я усмехаюсь. Да, ночь, когда орден Мерлина ускользнул из моих рук. Я до сих пор виню в этом Поттера. Ночь, когда на меня напали собственные студенты, и не были за это наказаны. Ночь, когда Поттер назвал меня жалким за попытку спасти его шкуру. Ночь, когда я проявил невероятное терпение и не убил Блэка сразу же, как только увидел, из-за чего и остался в дураках. Другими словами, одна из худших ночей в моей жизни. Я почти рычу.

Дамблдор продолжает, — Гарри в ту ночь сохранил Питеру жизнь. Возможно, своей смертью Питер оплатил свой долг.

У Блэка вытягивается лицо, потом глаза опасно прищуриваются, — Он же убил Джеймса и Лили. Почему он должен спасать их сына? Этот человек трус.

Мне моментально приходит в голову, что в течение всех пятнадцати лет я обвинял Блэка в смерти Джеймса. Даже когда узнал в прошлом году, что это не правда, я все равно ненавидел его за это. Теперь, когда существование Петтигрю было доказано, мне нужно смириться с тем, что Блэк не предавал Джеймса. Меня тошнит, и я прислоняюсь к стене, испытывая к Блэку даже еще большее отвращение за то, что он заслуживал доверия Джеймса.

— Возможно, ты прав, Сириус. Но все способны искупить свои грехи, — Дамблдор смотрит на меня. Я отвечаю свирепым взглядом из—под своего плаща.

— Ремус это видел? — спрашивает Блэк, — Вы побудете с ним? Я скоро.

— Конечно.

Блэк уходит, бросив прощальный взгляд на Гарри. Я стою в углу. Дамблдор мягко улыбается.

— Этот человек пытался меня убить, — рычу я.

Я вижу, как подергиваются уголки его рта. Он уже готов начать банальную речь о добродетели прощения. Но он замолкает, когда из кровати раздается слабый стон.

— Гарри? — Дамблдор подбегает к кровати.

Его лицо кривится, и он закусывает губу. Снова стон. Он моргает глазами и разглядывает комнату, после чего снова зажмуривается. Я в ужасе — похоже, зелье все еще действует на него. Он снова громко стонет и сжимает зубы.

— Гарри? — снова спрашивает Дамблдор. Мальчик не отвечает. Его лицо искажено. Мое сердце сжимается. Это не сработало.

— Гарри, тебе больно? — спрашиваю я, пытаясь придать голосу спокойный оттенок.

Его лицо моментально успокаивается, дыхание замедляется. Он тянется руками к лицу.

— Мне так жаль… — стонет он, — Пожалуйста, не оставляйте меня здесь.

Дата добавления: 2015-07-07