Ларри Досси, доктор медицины 25 страница

Мы страдаем, говорит буддизм, потому что цепляемся или убегаем от наших собственных проекций, принимая их за действительность. Однако буддийские учителя утверждают, что и Я и другой обладают не более значительным бытием, чем сон: слишком часто свое желание и отвращение мы адресуем своим собственным фантомам. Йогу сна практикуют не как мысленный салонный фокус, но чтобы пробудиться от наших слишком устойчивых иллюзий, что в свою очередь освобождает поток сочувствия (или резонирующего участия) к нашим собратьям — живым существам.

Пробудиться, чтобы увидеть сон

Когда мы думаем о просветлении или духовном пробуждении (слою Будда произошло от корня budh, бодрствующий), мы представляем это себе как потустороннее, недостижимое мистическое состояние. Но все

духовные пути, имеющие ценность, настаивают, что мы можем жить в мирах трансцендентном и здесь-и-сейчас одновременно. Сама идея бодрствующего сна может показаться приглашением к иллюзорной жизни — мы бы ударились о стену, если бы попытались пройти сквозь нее, выпрыгнули бы из окна, думая, что можем летать, — но практики эвристичны. Относитесь к миру, как будто это сон, и смотрите, что происходит. Мы в любом случае окутываем мир нашим воображением, невольно вплетая его во все, что воспринимаем. Можно играть с этим измерением нашего опыта сознательно. Если бы мы своим внутренним взором видели в любом, кого бы ни встретили, бодисатву (ибо какая священная книга не говорит нам, что самый ничтожный нищий может оказаться переодетым ангелом?) или представляли себе, что каждое творение, с которым мы сталкиваемся, было в другой жизни нашим отцом или матерью, разве бы это не вызвало в нас уважительное и отзывчивое отношение к ним? Если мы умеем представлять себе мир по-разному, говорят эти учения, мир отвечает покровительством. Выберите какого-нибудь человека из вашего окружения, нарядите его в новую фантазию и наблюдайте, как через некоторое время, даже сразу, его поведение и даже внешность изменятся. Это, как кажется, правда — ответ, который мы получаем, вырастает из реплик подсознания (доброжелательный взгляд порождает иное следствие, чем враждебный пылающий взгляд), но, возможно, и сами по себе наши восприятия — это поля, генерирующие действительность. Возможно, наш хвастливый эгоизм —процесс и поток, причина тонких излучений. Может быть, позволяя нашему миру воображения и этому миру проникать друг в друга, мы занимаемся сотворчеством.

В Коране рассказывается о первом дне, когда царица Савская взошла во дворец царя Соломона. Царица, по ошибке приняв его хрустальный пол за пруд, подобрала платье, чтобы его не замочить. Соломон воспользовался случаем, пишет исламский комментатор Анри Корбен, дабы подчеркнуть, что «каждый предмет, воспринимаемый в каждое мгновение, — это новое творение... Хрустальный пол вообразили водой... Но именно потому, что его вообразили, образ, однажды осознанный как таковой, предвещает что-то, что не иллюзорно, но реально и полно значения: ибо и в самом деле, постичь что-то, ради чего он существует, означает пробудиться и облечь это непостижимой человеческой мощью...»¹³

Творческая мощь, нигде не проявляющаяся более удивительно, чем во снах, и есть то, что окутывает мир значениями. «Единственная причина, по которой Бог поместил сон в одушевленный мир, — писал суфийский мистик Ибн Араби (1165—1240), такова: каждый может стать свидетелем Присутствия Воображения». Внесение этого

порождающего образы присутствия в нашу жизнь, отмечает Корбен, делает нас способными «поднять данные физических чувств на более высокий уровень, преобразить внешнюю оболочку в ее истинную суть»'⁴, постигая мир во всей его славе. Подобные озарения в изобилии встречаются в каждой духовной традиции. Рассказывают, что брамин Нарендра, прежде чем стать величайшим мудрецом Свами Вивеканандой, однажды сидел в храмовом саду, объясняя другу, как «глуп» он был, веря, что все есть Бог. Да ведь если это так, восклицал он с негодованием, значит «этот кувшин — Бог. Эта чашка — Бог. Все, что мы видим, — это Бог. И мы тоже — Бог!» В эту минуту из своей кельи вышел его гуру, Шри Рамакришна, и, прикоснувшись, благословил его, что мгновенно вызвало озарение: «Ошеломленный, [Нарендра] сразу же увидел, что все в мире и в самом деле было Богом. Вокруг него распахнулась новая вселенная. Возвращаясь домой, изумленный, он и там тоже обнаружил, что пища, тарелка, сам едок, люди вокруг него —все было Богом. Идя по улице, он увидел, что кэбы, лошади, вереницы людей, здания были Брахманом. Он еле смог вернуться к своим повседневным делам...»¹⁵

По свидетельству современника, «когда интенсивность переживания немного спала, он увидел мир как сон. Прогуливаясь в общественном сквере, он просунул голову между железными прутьями ограды, чтобы узнать, реальны ли они»¹⁶. Переживание Нарендры — напоминающее представление зулусов о Доме Сновидений — иллюстрирует мысль одного известного британского теолога: с того момента как мы начинаем существовать внутри Бога, мы уже не столько Ищем Его, сколько «проводим исследования внутри Него»¹⁷.

В Доме Сновидений даже маленькие эксперименты могут улучшить жизнь. Например, у меня нет посудомоечной машины и я должен мыть посуду вручную. Я отношусь к этому, как к нудной работе, неудобству, отнимающему время, и часто позволяю ей скапливаться. Но иногда я напоминаю себе, что надо посмотреть на задачу по-другому. У меня есть несколько блюд, подарки моей подруги, сияющего оранжево-охристого цвета; они кажутся расписанными от руки. Некогда они могли бы украсить чью-либо сокровищницу; теперь же такие вещи можно, порывшись, найти в простом универсаме. Но я обращаюсь с ними как с драгоценностями, не забываю полюбоваться их текстурой, цветом и формой. И обнаруживаю, что их неодушевленность тает. Иногда я воображаю даже, что, когда мою их, я очищаю свой мир и ум от грязи, и кажется, что они светятся, молчаливо и значительно. Чаще всего я, конечно, возмущенно смотрю на них как на просто грязную посуду. Но в любом случае я мою свою мечту о посуде. В одном сне они раздражают. В другом им представляется возможность «преобразовать внешнюю оболочку в ее истинную суть». Существует оптимистичная дзенская история о монахе, которого считали недостаточно умственно одаренным для священного обучения. Ему было поручено подметать храм. Но его учитель посоветовал ему говорить себе во время работы: «Я вымел прочь свой гнев. Я вымел прочь свою привязанность. Я вымел прочь свое невежество». Говорят, таким образом этот монах достиг просветления.

Синхрония

Место, где невидимый и видимый миры соединяются, находится на самой дальней кромке нашего понимания. Есть комнаты в Доме Сновидений, в которые мы можем заглянуть лишь через замочную скважину. Юнг относился к феномену, названному им синхронией, как ко взгляду украдкой на таинство устройства действительности самой по себе.

Мы все в нашей жизни в той или иной форме переживали синхронию — в эти мгновения книга открывалась на странице, содержащей ту же самую мысль, которой вы сейчас были поглощены. Или как-то иначе; мир порой раскрывается. Однажды мой друг сидел в своей хижине, читая Сон кузнечика Лоренса ван дер Поста, книгу о синхронии. Он как раз дошел до африканской народной сказки, где говорилось, как одну женщину вызвал к дереву сон; когда она села под ним, дерево с треском упало и убило ее.

«В тот момент, — сказал мой друг, — молния ударила в столетнее дерево прямо против моего окна, и оно упало». В это время мой друг боролся с раком. Он принял это событие не за предзнаменование смерти, но как отражение его титанической борьбы. Он рассказал мне, что часто переживал наяву сноподобные состояния, которые он называл «полем исцеления. С вами может произойти все что угодно, когда вы находитесь в нем».

Юнг определял синхронию как «акаузальный связующий принцип», посредством которого внутренние состояния — сны, фантазии и чувства, — как представляется, ощутимо связаны с событиями материального мира. Тахие случаи могут ощущаться как раздражающе сюрреалистические. Согласно Марии-Луизе фон Франц, «синхронистические события создают моменты, «космическое» или «великое» значение которых исподволь пробуждается в индивидууме к осознанию; как правило, это потрясающее переживание»¹⁸. Сам Юнг, когда его охватил ураган противостояния с его собственным бессознательным, видел «большой сон» — о существе с крыльями зимородка, плывущем по небу, которое также было голубой водой моря. «Поскольку я не понял этот образ из сна, — писал он, — то написал картину, чтобы запечатлеть его в своей памяти. В те дни, когда я занимался живописью, я нашел в своем саду у берега озера мертвого зимородка! Я был как громом поражен, ведь зимородки в окрестностях Цюриха очень редки и.больше я никогда не находил этих птиц. Он умер недавно — самое большее два или три дня назад — и не имел внешних повреждений»¹⁹.

Здесь синхронистическое событие действует как расширение — почти подтверждение с небес — темы сна. Мужчина с крыльями зимородка, которого Юнг называл Филоменом, был персонажем из сна, которому он приписывает свое обучение «объективной природе» души. Было похоже, будто создание разбило сновидческий вариант четвертой стены, показав, что четкая граница между воображаемой жизнью и нашей жизнью в этом мире может неожиданно стать подвижной.

Тут лежат драконы

Иные отнесут эту точку зрения к чистому солипсизму и суеверию: что за парализующий способ жизни, если каждое случайное совпадение станет предзнаменованием — как будто мир вращается вокруг нас, показывая вещи с целью наставить нас. Даже Юнг, который начал свое изучение синхронии, полагая, что знаковая характеристика подобных вещей — это «смысл», позже решил, что они подразумевают скрытый принцип, который объясняется скорее в рамках естественных наук, а не психологии²⁰. Сотрудничая с физиками, в том числе с коллегой Эйнштейна Вольфгангом Паули, он начал интересоваться, не говорят ли подобные события об истинной структуре вселенной. Он заметил, что ему часто кажется, будто «материя — лишь тонкая кожа огромного мироздания психической действительности», или даже «душа и материя — два разных аспекта одного и того же».

Его коллега К. А. Мейер предложил идею третьего аспекта, tertium к, неизвестного фактора вне пределов ума и материи, который синхро- нистично производит действия в обоих царствах. Канадская исследовательница сновидений Джейн Гакенбек прислала мне воспоминания одной креолки по имени Эрин, которые иллюстрируют это понятие, Эрин вспоминает, что однажды ноги ее матери так ужасно распухли от инфекции, что врачи хотели их ампутировать. Но кокум (ба316 бушка) Эрин, известная целительница, забрала ее мать из больницы домой, поклявшись при этом: «Вы не отрежете ноги моему ребенку». Эрин вспоминает, как вместе с ней церемонию исцеления тихо наблюдали три ее брата. Вдруг они с изумлением увидели «пауков, выползающих из ног моей матери!». Гакенбек указывает на их несомненную восприимчивость к внушению — как-никак первой на «пауков» указала кокум, авторитетная для них фигура. Но позже Гакенбек засомневалась, не было ли ее объяснение «моим белым академическим высокомерием». Все-таки, размышляла она, методика сработала — мать Эрин может ходить и сама сегодня стала целительницей. Гакенбек, которая в течение нескольких десятков лет специализировалась на исследовании прозрачных сновидений, до того как погрузиться в наблюдения за жизнью креольской общины, делает в своем размышлении следующий шаг: «Если бы я присутствовала при том исцелении и что-то бормотала в соответствии со своим западным пониманием, я могла бы разрушить некую общую чередующуюся реальность, ответственную за исцеление. Хотя я и испытываю потребность установить объективность «реальности», я узнала, что для них этой проблемы в целом не существует».

— Многие первобытные народы утверждают, что сон — это действующая сила, гуляющая в этом мире и оставляющая видимые следы. Возможно ли, что за пределами нашей общепринятой карты действительности, в местности, до сих пор помеченной надписью «Тут лежат драконы», находится огромная неведомая земля? У меня нет средства дать оценку — или подтвердить ее — «истине» сходящей на землю призрачности. Моя креольская подруга Сильвия рассказывала о двух символах из мира сновидений, которые она принесла с собой из своего детства. Белый волк появляется, когда сон предназначен для всего индейского населения Канады. Если приходит белый медведь, — значит, сон имеет отношение к ней или ее родственникам. Медведь приходит ночью, говорит она, в ее спальню, когда «есть что-то, что мне нужно увидеть». Она вскарабкивается ему на спину и летит в далекие места, Ты имеешь в виду, что видишь белого медведя во сне, — перебил я.

— Нет, он действительно приходит.

— Откуда ты знаешь? Ты просыпаешься и еще видишь его?

Она посмотрела на меня. «Я включаю свет, — сказала она, словно объясняя что-то совершенно очевидное, — и все еще вижу его. Он здесь, как настоящий медведь. Я могу протянуть руку, погладить его и почувствовать его шерсть».

Человек изо всех сил старается понять, прикрепить ярлычки. Возможно, это случай гипнагогии, уникального состояния между сном и бодрствованием, хорошо документированного исследователями снов. Образы, увиденные в этом состоянии, обычно исключительно резкие, детализированные и жизнеподобные. (Один человек констатировал, говоря о воображенном лице: «Я мог видеть текстуру кожи».) Они обычно ярко окрашены, хорошо освещены и выглядят твердыми, «как трехмерные мультфильмы». Часто они вызывают «чувство повышенной реальности». Даже люди, которые понимают, что эти фантастические видения рождены внутри них, и знают, что их глаза закрыты, сообщают, что видения казались «спроектированными в пяти или шести футах впереди, они вторгались в «реальное» пространство»²¹. В этой форме сознания, как ее описывает один писатель, «Метафоры переживаются как факты»..

Моя знакомая англичанка, университетский преподаватель, однажды позвонила мне в сильном волнении — через несколько дней после того, как отнесла своего любимого девятнадцатилетнего кота к ветеринару, чтобы он его усыпил. Сейчас, рассказывала она мне, а в голосе — смесь восторга и страдания, «он появился в моей комнате при ярком солнечном свете, когда я давно проснулась. Сегодня он потерся о мою ногу, и я действительно почувствовала его шерсть». Это было так похоже на описания Сильвии, и я совсем не знал, что сказать, хотя рациональное объяснение этому было — галлюцинация, вызванная чувством горя.

Южноафриканский сангома по имени Клод рассказал мне о Доме сновидений подобную историю: «В 1946 году я пошел к реке, где женщины обычно стирали. Я увидел каких-то женщин, сушащих у речки платки, но, когда подошел ближе, их уже не было. Исчезли! Это был водяной народ, который живет в реке». После этого они снились ему много ночей. Он говорит, что каждый сон — что для потусторонних посещений обычно — казался таким длинным, «будто я учился целых шесть месяцев. Они рассказывали мне о травах и поили лекарствами»²².

Его рассказ очень похож на тот, который в 1850 году рассказал историку мальчик из племени пауни по имени Смолл: он заснул во время охоты на южном плато реки Небраска и был перенесен к подводному «жилищу» животных. Он проснулся у очага, окруженный разными созданиями; большая змея охраняла дверь. Четыре ночи подряд все животные по очереди учили его своему могуществу Он настаивает, что это переживание было реальным.

Когда явь смешивается со сном и снова возвращается в свое привычное состояние, западный ум хочет этим управлять и терпит не318

удачу в попытке найти концептуальную опору: что-то или действительно происходит, или нет; нет никакого промежуточного пространства. Однако многие туземные культуры принимают, что человек может жить почти как земноводное, в двух мирах. Антрополог Уильям Меррилл, писавший о мексиканских рарамури, обнаружил, что для них «сны — реальные события. Во многих случаях люди описывали мне почти невероятные личные переживания, но не упоминали, что события имели место во снах, пока я не спрашивал это. Это не означает, что они не различали жизнь-бодрствование и жизнь во сне, но они приписывали сопоставимую реальность обеим». Реальность, приписываемая снам, распространяется на переживания в бодрствовании, которые обычно считают галлюцинациями. Меррилл приводит такой пример: женщина по имени Розария «увидела» католического священника и монахиню, танцующих на песке у горячего источника. Она побежала за мужем и детьми, чтобы они тоже стали свидетелями этого странного видения, но когда они вернулись, священнослужители ушли. Семья заключила, что они, должно быть, «водяные люди», и что они вернулись к себе домой, в реку.

Со мной самим произошла история, анекдот, который я хранил в «сером мусорном ведре», куда отправлял вещи, которые ни черные, ни белые. Однажды вечером — в то время я только что закончил колледж — я выступал с музыкальной группой на вечеринке в соседнем городе. Видя, что я устал и тревожился о скользких дорогах, мой новый знакомый пригласил меня переночевать в доме его подруги, который она недавно получила в наследство. Свободная комната была до сих пор без мебели, но ковер был роскошный и, обосновавшись на нескольких шерстяных одеялах, я скоро начал погружаться в сон. Я вздрогнул, услышав вдруг оперное сопрано, без усилий бравшее и высокие и низкие ноты, в диапазоне четырех или пяти октав. Минуту это звучало почти оглушительно — ее голос, казалось, поет прямо внутри моего уха, затем зазвучало вдали, как ветер в верхушках деревьев. Голос был очень ясный, с почти шаблонной отзывающейся эхом призрачностью, которая заставляла его казаться не столько устрашающим, сколько чуть- чуть нелепым. Мне представлялась подобная Брунгильде фигура в кирасе и рогатом шлеме, оперная пародия из фильма Маркса Бродерса (Marx Brothers). В голову пришла странная мысль: я слышу, будто кто- то распевает немецкие песни. Голос скоро растворился в шипении, напоминавшем шум из радиоприемника. В тревоге, но слишком уставший, чтобы бодрствовать, я погрузился в сон без сновидений.

На следующее утро за завтраком я слегка смущенно упомянул о своем сне — музыкальном концерте у постели.

— Это была Онти Джеуел, — сказал мой знакомый.

— Онти кто?

—Она была немецкой оперной певицей на рубеже веков. Это ее дом.

Я был ошеломлен.

— Мы ее тоже слышали, — успокоили они меня, добавив: — Вы спали в ее бывшей репетиционной.

Я пишу об этом не для того, чтобы доказать существование человеческой личности после смерти. Но я по-прежнему затрудняюсь объяснить это рационально — предыдущим владельцем дома мне не было сделано никаких намеков и я едва знал своих хозяев. С этого момента я стал более доверять системе верований шамана, утверждающего, что мы окружены невидимыми влияниями, которые не укладываются в нашей голове.

Жизнь в Доме сновидений

Сильвия, Клод, Розарио, моя знакомая, которая увидела своего умершего кота, семейная пара, которой являлась примадонна, и я могли бы решить, что это было кратковременное расстройство восприятия. Но переживания такого типа обнаруживаются среди всех народов на всех континентах во все исторические эпохи. Только степень их признания, подавления, истолкования или лечения варьируется от общества к обществу.

Поразмыслим над историей Фран С. Я познакомился с Фран, живой шестидесятилетней женщиной с коротко стриженными седыми волосами и огромными совиными очками, на конференции, где она ошеломила всех присутствующих рассказом о своем выздоровлении после тяжелой мозговой травмы. Она никогда не говорила о своем суровом испытании публично, и неотработанность выступления сделала рассказ еще более впечатляющим. Одетая в ярко-голубую деревенскую блузку, с тяжелыми турецкими украшениями, используя свою политически некорректную сигарету в качестве лазерной указки, своим резким, сильным голосом в присущем ей особом стиле Фран рассказывала нам свою историю в-ад-и-обратно.

Она была преуспевающим руководителем, бухгалтером, женщиной, которая пробилась сквозь стеклянный потолок, став участником мужской в то время игры. Но в один солнечный день она остановилась в час пик на сигнал светофора — и мир, который она знала, обрушился. «Мне вспоминается, что я видела большой фургон спра320

ва, заехавший на пешеходный переход, — рассказывает она. — В зеркало заднего вида я заметила машину, несущуюся позади меня на полной скорости. Последнее, что я вспоминаю, — мысль: «Надеюсь, этот парень видит красный свет».

Страшное столкновение закончилось для нее так называемой закрытой черепно-мозговой травмой, которая ведет обычно к тяжелому повреждению мозга. «Я должна была заново выучить разницу между горячим и не горячим, потому что я обжигала себя как ребенок. Даже простейшую задачу вроде чистки зубов я выполняла абсолютно беспорядочно — я начинала и не могла остановиться. Потом обнаруживала с полдюжины влажных зубных щеток и пустой тюбик от пасты в мусорнице. Я не могла вспомнить, делала ли я что-то или нет».

Она не помнит почти трехлетний.промежуток времени после аварии. Ее математические способности исчезли. Благодаря лишь силе характера и милосердию ее речевые способности медленно возвращались. «Мой разговорный словарь сейчас лучше, чем мои навыки чтения — они на уровне пятого класса», — замечает она саркастически. От фотовспышки, от высокотехнологичных гудков автомобилей и от высокочастотных звуков для слепых, издаваемых светофорами на оживленных перекрестках, у нее случались припадки. Но она прошла долгий путь от размазанных, бесполезных дней, которые некогда блекло тянулись перед ней. Она объясняет свой прогресс рядом любопытных встреч с невидимым миром.

Однажды в полдень, находясь в обычном для нее состоянии, которое ощущалось как вечные сумерки, она внезапно почувствовала, что с ней в доме кто-то есть. Она подняла глаза и увидела «пантомиму, разыгранную прямо передо мной. Как на нерезком изображении, я увидела молодых людей, сидящих за партами. Один стоял и показывал листок бумаги. Когда мое зрение прояснилось, я увидела, что это кроссворд». Не зная, что надо делать, Фран послушно открыла утреннюю газету на странице с кроссвордом. Один из молодых людей кивнул. «Затем я увидела, что его кроссворд заполнен буквами. Я взяла карандаш и скопировала то, что увидела». Это, сказала она, было началом обучения заново чтению и письму.

В другой день, говорит она, она «увидела» целую бейсбольную команду. «Они были все на своих надлежащих позициях на бейсбольной площадке, которая вдруг появилась в моей гостиной, но у каждого из них не хватало или руки, или ноги. У каждого была трость, которой они пользовались очень умело». Фран, которая оставила надежду научиться пользоваться тростью, когда была в больнице, повторяла движения «игроков», учась понемножку управляться с ней.

«Теперь я очень ловко пользуюсь своей тростью, — говорит она с жесткой улыбкой. — Я могу всадить ее вам прямо в ногу, если вы заденете мои чувства».

Когда-то Фран работала преподавателем для взрослых с замедленным развитием. Методы ее призраков — медленное, терпеливое обучение — ей не были чужды. «Когда та же самая группа парней показалась снова и сказала: «Пишущая машинка», — я достала старую шлепалку из чулана». Под их руководством она стала заново учиться печатать, обнаружив, что может писать сильные стихи, восстанавливающие у нее в памяти ее прошлое.

Не все встречи были благоприятны. В начале лечения Фран давали прозак, средство достаточно общеупотребительное. Но в ее случае, казалось, он инициировал «ужасающие галлюцинации, которые продолжались все время». Однажды она лежала дома в кровати, измученная, «звуки по соседству, казалось, прекратились, и я была очень испугана. Фигура прошла через внутреннюю стену дома и материализовалась передо мной — представительный мужчина, одетый в черное, с черным кожаным портфелем. Он открыл его, достал контракт и жестом предложил мне его подписать. Я поняла, что это торговец смертью — коллекционер смерти. Я закричала и набрала 911, в самом деле. Когда соседи почти вышибли дверь, чтобы посмотреть, что у меня происходит, он выпорхнул в окно».

Психиатр Фран считал, что ее надо перевезти в медучреждение. В конце концов она отказалась принимать лекарства, рассудив, что, в отличие от вызванных лекарствами кошмаров ее предыдущие галлюцинации не причинили ей вреда — а, пожалуй, даже принесли кое- какую пользу.

Медленно ее сны начали меняться. «Всю ночь напролет я видела образы, сопровождающиеся музыкой, такие всеобъемлющие, словно эти звуки собирали всю вселенную воедино». Или ей давали ожерелье, сделанное из «золота и драгоценных камней, собранных воедино энергией света, предмет невероятной красоты. Когда я рассказывала людям об этих снах, все, что я могла сказать, было: это реально, и это реально, и потом это реальнее реального». После каждого из «больших» снов доктора Фран бывали удивлены, замечая прорыв в ходе ее выздоровления, которые она называет «мои главные адаптивные сдвиги».

Сегодня, говорит Фран, «я вижу «парафеномены» в дневное время, кошмары, когда я сплю, галлюцинации и встречи с привидениями при ясном дневном свете». Но она горда, что она научилась жить со своими частыми сонными видениями, как и со своими приступа322

ми. Однажды в автобусе она обратила внимание на пожилого мужчину, сидящего рядом с ней. «Я вас видел раньше, — сказал он ей скрипучим сердечным голосом. — Но я всегда думал, что вас спугнул». Когда она посмотрела снова, его не было. Фран, которая надолго перестала беспокоиться о том, что думают другие, подошла к водителю автобуса и спросила, видел ли он мужчину. «Он ездит в моем автобусе время от времени, — осторожно признался водитель. — Он всегда разговаривает с одним из людей, всегда сидит на том же самом месте.» Он взглянул на Фран оценивающе, затем, решив, что все в порядке и можно уточнить'свою мысль, сказал по секрету: «Я видел, как он входит, но никогда не видел, как он выходит. Он — мой призрак. У других водителей — их собственные призраки», — и с шипением открыл пневматическую дверь.

«Как я живу с этими переживаниями, не сходя с ума? — спрашивает она меня с минутным возмущением. — В медицинском контексте все это патологично. Я не приняла Этикет Привидений 101! Я была в неведении, как объяснить это, не говоря уже о том, чтобы жить с этим»²¹.

Сейчас Фран регулярно посещает группы обсуждения снов — «мое спасение», говорит она, — но также нашла точку опоры в медицинской системе. Она ведет группы обсуждения снов для переживших черепно-мозговую травму по направлению докторов, реабилитационных терапевтов и компаний. Однажды она убедила нескольких лидеров групп поддержки лиц, переживших мозговую травму, помочь в разработке анкеты, чтобы выяснить переживания их пациентов. Фран говорит, передернувшись: «Многие пациенты спрашивают, почему никто не хочет знать, что я вижу и слышу ночью в своих снах и галлюцинациях. Спрашивают только о времени и дате. Никогда не спрашивают, что говорят голоса».

Подводный приют

Средневековый мистик и врач Парацельс предостерегал против смешивания истинного воображения (imaginatio vera), которое всматривается в невидимую природу вещей, с простой фантазией (он называл ее «краеугольным камнем безумия»). Несмотря на относительно счастливый конец истории Фран, в Доме сновидений есть западни. Вот заметки Реверенда Джереми Тейлора, проделавшего работу со снами с точки зрения скрытых способностей с подростками — шизофрениками и аутистами: «Рассказы о снах тронутых детишек те же самые, что и у нормальных ребят. Разница — в способности пробуждаться ото сна и спрашивать: о чем это было? Для ребят-шизоф- реников сон не кончается; они не делают различий между «первичным процессом» и всеобщей действительностью».

М. J1. фон Франц соглашается: «Вам нужно лишь зайти в больницу для душевнобольных, чтобы увидеть жертв мира снов. Кто-то живет во сне о том, что он Наполеон. Другой, когда вы начинаете разговаривать с ним, рассказывает вам доверительно, что он настоящий Иисус Христос, но никто, кажется, его не понимает. Они поглощены миром снов... Мир снов благотворен и исцеляющ, только если мы ведем с ним диалог, но в то же время остаемся в реальной жизни»²⁴.

Джон Скултхейс — альпинист; после тяжелого падения он очутился в измененном состоянии сознания, которому приписывает свое спасение. Это был призрак человека, кто, как казалось, помог ему добраться до людей и затем исчез. Он потратил год на исследование феномена, названного им «посвящением через стресс», особое внимание уделяя таинственным «спутникам-фантомам», о которых сообщали все — от гималайских альпинистов до исследователей пустыни. В его книге Игры в кости он приводит случай с «ангелами кабины» Линдберга — измученный летчик видел, что они направляют его одиночный полет через Атлантику; и случай капитана Джошуа Слокума, который, предприняв на рубеже веков одиночное кругосветное плавание, утверждал, что его корабль, когда он сам слег от лихорадки во время шторма посреди Атлантического океана, держал на курсе «штурман Христофора Колумба».

Но Скултхейс каталогизирует и галлюцинации, которые были не только бесполезны, но даже угрожали жизни. Он цитирует отчет моряков с голландского лайнера, торпедированного в Южной Атлантике. Они провели 83 дня на спасательном плоту, прежде чем были найдены спасателями. Молодой американец итальянского происхождения по имени Иззи пережил ряд необоримых видений.

Иззи представлялось, что он «идет со скоростью милю в минуту» на моторной лодке, которую ведет безмолвная фигура, подобная Ха- рону; затем он оказался в середине флотилии, рядом с «большой дырой, куда парни спускались за сигаретой»; затем торпедированный корабль воскрес из глубин, люди переплывают к нему, корабельный кок готовит им ветчину и яйца; закусочная с кофе, гамбургерами, пончиками, тортом. Эти сцены возникали в ту, первую, ночь снова и снова, и снова и снова Иззи пытался уплыть с плота, чтобы добраться до иллюзорной еды, питья, тепла, безопасности; если бы его друзья не удерживали его, он бы уплыл в темноту и утонул. Мой знакомый по имени Марти, работающий в киноиндустрии, рассказал мне о подобном же переживании. Он плавал на надувном плоту возле байдарочников, отца и сына, снимая эпизод из детского сериала для Государственной службы радиовещания Наезд. Внезапно река превратилась в неистовый бурлящий поток. Он и его оператор зацепились за выступавшее дерево, росшее на островке, и едва им удалось схватиться за ветку, как от их плота остались одни воспоминания. Они вылезли на остров и стали ждать помощи.

Дата добавления: 2015-10-02