СИМВОЛИЗМ. смерти романа, связанной с его дальнейшей неисполни­мостью

смерти романа, связанной с его дальнейшей неисполни­мостью, исчезновением даже малейшей, почти что на уровне фонемы, возможности обрести поэтическую са­мость и добиться отчуждения «я» от «другого я», общего тела литературы, всех видов «готовых слов».

Поиск символа применительно к открытой романтика­ми ненормативности стиля и заявленной эпохой С. «пере­оценки ценностей», «смерти богов» радикально изменил восходящее еще к Аристотелю представление о мимесисе. Подражание идеальной целесообразности космоса, Идее, уступает место идеализму «наоборот»—сверхнатурализ­му, подражанию личной природе творчества. С. ставит вопрос о посюсторонней религиозности отрицательно, движется в условиях открытой романтизмом всеобщей из­менчивости от одной недостоверности творчества к другой. Идеал С. — первоматериальность мира, обретаемая в по­этическом слове и творимая им, а вне него либо фатально искаженная, либо утраченная, либо никогда не существо­вавшая.

Эпоха С. (1870-1920) завершает актуализацию и ко­дификацию романтизма, делая его мифологему кризиса цивилизации центральной проблемой культуры Запада. Если в некоторых странах С. раскрылся в терминах 19 в. и мироощущения «конца» (различная романтич­ность стилей декаданса: натурализма, импрессионизма, С, декадентства), то в других — в терминах 20 в. и ми­роощущения «начала» (различная неоромантичность стилей модернизма и его идей «прорыва» жизнестрои-тельства, примитива, деконструкции, авангарда, монта­жа). Общим для стилей эпохи С, варьирующих методом отрицаний и утверждений различные подходы к обре­тению подлинности слова (поставленного перед самим собой), — оно соотносится то с «верхом» («духом») и «низом» («плотью»), «внешним» и «внутренним», то с преодолением подобного дуализма на некоем тре­тьем пути «имперсональности письма», декоративизма стиля, перспективизма (у Х.Ортеги-и-Гассета) — явля­ется опыт отделения природы творчества от природы вообще. Цель символистского творчества связана с же­ланием во что бы то ни стало говорить своим языком и ни с кем в «имясловии» не смешиваться. С. прежде всего — проблема языка, «поэзии», искр слова как само­сти, слова в слове. Отвоевание нетварного, искусствен­ного у заведомо тварного, максимальное сокращение дистанции между активностью творческого бессознатель­ного и сознанием, между «искусством» и «жизнью» со­временники С. нередко именовали религиозностью твор­чества, красотой, теургическим преображением мира, восхождением, «чистой поэзией», «искусством для ис­кусства», демонизмом. Не в меньшей степени они име­ли при этом в виду обостренный страх поэтического не­бытия, гибели Орфея (то растерзанного «компактным большинством», чуждым поэзии и резкости света ее оди­ночества и свободы, то поглощенного дионисийской стихией, разбуженной поэтом в самом себе, то наказанно­го природой за то, что он, противоестественно истончив себя, стал нежизнеспособным) и даже саму невозможность поэзии, и тем самым «европейскую ночь», «распад ато­ма». С какими бы внешними приметами ни связывал свое слово символист, всегда он вглядывается в себя и анатомирует личный опыт («убивая», как считает Уайлд, того, кого любит, то есть себя), свое сверхзна­ние, посвящая творчество трагедии — мукам слова и его вечной неподлинности, уходу поэта (оставляющего пос-

ле себя, как казалось Малларме, лирические «надгробия»), «вечно осекающейся исповеди идеализма» (Пастернак Б. Собр. соч.: В 5 т. М., 1991. Т. 4. С. 681).

В последовательности отрицаний С. из чего-то очень личного, из позы двух-трех «проклятых поэтов» (дека­дентов), из нескольких кружков (к ним следует отнести многочисленные салоны, академии, собрания) и серии формализмов стал школой и литературным поколением, затем — конфликтом нескольких поколений («романти­ков» и «классиков», старших символистов и младосим-волистов, «германцев» и «романцев»). Постоянно возвра­щаясь к себе в новом качестве, но не изменяя при этом индивидуализму и идее сверхнагрузки творчества, С. способствовал становлению неевклидова, в чем-то слу­чайного, литературного пространства. Не имея литера­турного центра, огибая литературу, вплетаясь в самые разные, в том числе «архаичные» и нормативные стили, С. упразднил сплошную вертикаль истории литературы и ее деление на эпохи «большого стиля», создал новый тип культурного образования. Это — не пространственно-временная завершенность, а несинхронно обозначившее себя в масштабе «мировой литературы» (и свойственной для нее «философии становления», множественности ли­тературных голосов, разбегания литературной вселенной) неправильной формы образование, обозначающее себя в горизонтальном разрезе времени, имеющим к тому же в разных странах и творчестве разных писателей разный темп актуализации. Наличие неравномерного (как бы ис­кривленного, волнообразного) литературного времени зат­рудняет виденье в С. общего плана.

В США С. отсутствует в исторически смежном с Фран­цией литературном пространстве 1880-90-х. Но это не означает, что его нет там вовсе; синтезировав симво­листские, постсимволистские и контрсимволистские решения, оригинальный американский С, перестроив общезападную конфигурацию символистской литера­туры, вполне может быть обнаружен в 1910-20-е в твор­честве Р.Фроста, Х.Крейна, У.Стивенса, У.К.Уимсата, Хемингуэя, У.Фолкнера. Каждый последующий С. ме­нял представление о предыдущем С. и одни тексты выталкивал из сферы своего притяжения, делая их ав­торов предтечами С, «символистами вне С», даже антиподами С. (жесткие характеристики «романтизма» 19 в., данные Т.Э.Хьюмом, Паундом, Элиотом; восприя­тие поэзии Блока и Вяч.Иванова 1900-х акмеистами 1910-х), а другие, часто явно несимволистские, при­тягивал к ней. Бодлер до С. — романтик середины столе­тия (а в чем-то и специфический классицист), после — то «постромантик», то «декадент», то «символист», то «модернист», — переменный масштаб французской (и через нее западной) поэзии от Э.А.По до У.Х.Одена иГ.Бенна. Через каждую литературную точку в эпоху С. может быть проведено несколько литературных линий. Так уже зрелые романы Золя имеют множество измере­ний (романтическо-натуралистическое, импрессионисти-ческо-натуралистическое, натуралистическо-натуралис-тическое, символистско-натуралистическое). С другой стороны, «новое» в С. преобразует всю цепь «старого» и точка вместо развертывания в спектр и линию начина­ет описывать круги, возвращаться к самой себе. В 1928 Ходасевич вынужден был заметить: «В сущности, не ус­тановлено даже, что такое символизм... Не намечены его хронологические границы: когда начался? когда кон­чился? По-настоящему мы не знаем даже имен... при-

Дата добавления: 2015-08-20