Серебряный век

вызывающее панибратство со всем миром и даже с са­мой вечностью» (Адамович Г. Одиночество и свобода. М, 1996. С. 156, 157). Оба критика близки в осмысле­нии художественных достижений. Ходасевич увидел их в символистском открытии «подлинной реальности» путем «преображения действительности в творческом акте» (Т. 2. С. 184). Адамович указал на стремление «из поэзии сделать важнейшее человеческое дело, при­вести к торжеству», «что символисты называли преоб­ражением мира» (С. 228). Деятели русского зарубежья многое прояснили в столкновениях модернизма и реа­лизма. Создатели новейшей поэзии, бескомпромиссно отрицая позитивизм, материализм, объективизм, изде­вательски уязвляли либо не замечали современных им реалистов. Б.Зайцев вспоминал о творческом объеди­нении, организованном Н.Телешевым: «Среда» был кру­жок писателей-реалистов в противность появившимся уже символистам» (Зайцев Б. В пути. Париж, 1951. С. 11). Грозным и ироничным развенчанием модернизма ста­ла речь И.А.Бунина на 50-летнем юбилее газеты «Рус­ские ведомости» (1913). Каждая сторона считала себя единственно правой, а противоположную — почти слу­чайной. По-другому было расценено «раздвоение» ли­тературного процесса эмигрантами. Г.Иванов, некогда активный участник гумилевского «Цеха поэтов», на­звал искусство Бунина «самым строгим», «чистым зо­лотом», рядом с которым «наши предвзятые каноны ка­жутся досужими и ненужными домыслами «текущей литературной жизни» (Собр. соч.: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 505). А.Куприна в России нередко низводили до «певца плотских побуждений», жизненного потока, а в эмиграции оценили духовную глубину и новатор­ство его прозы: он «как будто теряет власть над ли­тературными законами романа — на самом же деле позволяет себе большую смелость принебречъ ими (Ходасевич В. // Возрождение. 1932. 8 дек.). Хода­севич сопоставил позиции Бунина и раннего симво­лизма, отмежевание от этого течения убедительно объяснил бегством Бунина «от декадентщины», его «целомудрием — стыдом и отвращением», вызван­ным «художественной дешевкой». Появление симво­лизма, однако, истолковал «самым определяющим явлением русской поэзии» рубежа веков: Бунин, не заметив дальнейших ее открытий, утратил многие чудесные возможности в лирике. Ходасевич пришел к выводу: «Признаюсь, для меня перед такими стиха­ми куда-то вдаль отступают все «расхождения», все теории и пропадает охота разбираться, в чем прав Бу­нин и в чем не прав, потому что победителей не су­дят» (Собр. соч. Т. 2. С. 188). Адамович обосновал естественность и необходимость сосуществования двух трудно совместимых русел в развитии прозы. В своих размышлениях он также опирался на насле­дие Бунина и символиста Мережковского, укрупнив это сравнение традициями соответственно Л.Толсто­го и Ф.Достоевского. Для Бунина, как и для его куми­ра Толстого, «человек остается человеком, не мечтая стать ангелом или демоном», чуждаясь «безумных блужданий по небесному эфиру». Мережковский, под­чиняясь магии Достоевского, подвергал своих героев «любому взлету, любому падению, вне контроля земли и плоти». Оба типа творчества, считал Адамович, — равновеликие «веяния времени», так как углублены в тайны духовного бытия.

Впервые (середина 1950-х) русские эмигранты ут­верждали объективную значимость противоборствую­щих направлений в литературе начала 20 в., хотя была обнаружена их непримиримость: стремление модернис­тов преобразить действительность средствами искусства столкнулось с неверием реалистов в его жизнестроитель-ную функцию. Конкретные наблюдения за художествен­ной практикой позволили почувствовать существенные изменения в реализме новой эпохи, что обусловило свое­образие прозы и было осознано самими писателями. Бунин передал тревогу о «высших вопросах» — «о сущ­ности бытия, о назначении человека на земле, о его роли в людской безграничной толпе» (Собр. соч.: В 9 т. М., 1967. Т. 9. С. 509). Трагическая обреченность на вечные проблемы в стихии повседневного существования, сре­ди безразличного человеческого потока привела к по­стижению своего таинственного «я», каких-то неведо­мых его проявлений, самоощущений, интуитивных, трудно уловимых, порой никак не связанных с внешни­ми впечатлениями. Внутренняя жизнь приобретала осо­бую масштабность и неповторимость. Бунин остро пере­живал «кровное родство» с «русской древностью» и «тай­ное безумие» — жажду красоты (Там же. С. 346-348). Куприн томился желанием обрести силу, возносящую человека «в бесконечную высь», воплотить «непереда­ваемо сложные оттенки настроений» (Собр. соч.: В 9 т. М., 1973. Т. 9. С. 109, 99). Б.Зайцева волновала мечта написать «нечто без конца и начала» — «бегом слов выразить впечатление ночи, поезда, одиночества» (Зай­цев Б. Голубая звезда. Тула, 1989. С. 351). В сфере само­чувствия личности было раскрыто, однако, целостное миросостояние. Более того, как предполагал М.Воло­шин, история человечества предстала «в более точном виде», когда к ней подошли «изнутри», осознали «жизнь мил­лиарда людей, смутно рокотавшую в нас» (Волошин М. Сре-доточье всех путей. М., 1989. С. 411).

Писатели создали свою «вторую реальность», соткан­ную из субъективных представлений, воспоминаний, прогнозов, раскованной мечты, средствами расширения смысла слова, значения краски, детали. Предельное уси­ление авторского начала в повествовании сообщило последнему редкое разнообразие лирических форм, оп­ределило новые жанровые структуры, обилие свежих стилевых решений. Рамки классической прозы 19 в. оказались тесны для литературы последующего перио­да. В ней слились разные тенденции: реализма, импрес­сионизма, символизации рядовых явлений, мифологи­зации образов, романтизации героев и обстоятельств. Тип художественного мышления стал синтетическим.

Столь же сложный характер поэзии этого времени был раскрыт деятелями русского зарубежья. Г.Струве считал: «Блок, «романтик, одержимый», «тянется к клас­сицизму»; нечто похожее отметил Гумилев (Собр. соч. Т. 4. С. 13, 28-29). Реализм, влечение к «трезвой воле» увидел К.Мочульский в творчестве Брюсова (Мочульс-кий К. Валерий Брюсов. Париж, 1962. С. 15-16). Блок в статье «О лирике» (1907) писал, что «группировка поэтов по школам — «труд праздный». Этот взгляд отстаива­ли спустя годы эмигранты. «Поэтический ренессанс» Бердяев назвал «своеобразным русским романтизмом», опустив различия его течений («Самопознание». С. 154). Реалисты не приняли идею преображения мира в твор­ческом акте, но они глубоко проникли во внутреннее человеческое влечение к божественной гармонии,

СЕРЕНА

созидательному, возрождающему прекрасное чувству. Художественная культура эпохи обладала общим сти­мулом развития. С.Маковский объединил творчество поэтов, прозаиков, музыкантов одной атмосферой, «мя­тежной, богоищущей, бредящей красотой». Утонченное мастерство писателей по характеру, месту, времени сво­его расцвета неотделимо от этих ценностей.

Понятия «русская литература начала 20 столетия» и «Св.» отнюдь не тождественны. Первое предполагает непосредственный, изменчивый, противоречивый про­цесс становления нового типа словесного искусства. Св. — раскрывает его сущность, результат индивиду­альных исканий, опыт многочисленных течений, выс­ший смысл эстетических достижений, осмысленных спустя годы российскими эмигрантами.

Лит.: Долгополое Л. На рубеже веков. Л., 1977; Литературно-эс­
тетические концепции в России конца 19 — начала 20 в. / Отв. ред.
Б.А.Бялик. М., 1975; Максимов Д. Русские поэты начала века: В.Брю­
сов, А.Блок, А.Белый, А.Ахматова. Л., 1986; Колобаева Л.А. Концеп­
ции личности в русской литературе рубежа 19 — начала 20 в. М.,
1990; Воспоминания о Серебряном веке / Сост. В.Крейд. М, 1993; Гас-
паров М.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия серебряного
века. 1890-1917. М, 1993; Смирнова Л.А. Единство духовных устрем­
лений в литературе Серебряного века // РЛЖ. 1994. № 5-6; Ронен О.
Серебряный век как умысел и вымысел. М., 2000. Л.А.Смирнова

СЕРЕНА (пров. ser — вечер) — вечерняя песня провансальских трубадуров на тему запретной любви, ана­логичная «утренней» альбе. В С. влюбленный призывал наступление вечера, находя день, разлучающий его с из­бранницей сердца, слишком уж продолжительным. В при­певе в конце каждой строфы повторялось слово «ser». Расцвет провансальской придворной поэзии трубадуров, имевшей главным назначением эстетическое обслуживание знатных дам феодальных дворов, приходится на конец 11-12 в. Отличаясь своей грациозностью и простодушной меланхолией, С. явилась прототипом более позднего жан­ра, появившегося в Италии и Испании — серенады.

Лит.: Матюшина И.Г. Древнейшая лирика Европы. М., 1999.
Кн. 1-2. А.О.Тихомирова

СЕРЕНАДА (фр. serenade) — первоначально му­зыкальное произведение, исполняемое в вечернее или ночное время перед домом какого-нибудь лица в знак почитания или любви; большей частью песня в честь возлюбленной, обычно включающая мотив приглаше­ния на свидание, любовный призыв. Вокальная С. с ак­компанементом на лютне, мандолине или гитаре, была распространена в быту южных романских народов; ис­токи ее — серена, в отличие от которой в С. тема запрет­ной любви стала необязательной. В среднеевропейских странах 17-18 в. особенное распространение получила инструментальная С, которая первоначально также ис­полнялась под открытым небом. Твердых стихотворных форм С. не выработала. Со временем С. вошла в оперу («Дон Жуан», 1787, В.А.Моцарта; «Севильский цирюль­ник», 1816, Дж.Россини и др.), стала жанром камерной вокальной музыки.

Отголоски жанра С. слышатся в творчестве француз­ского драматурга Э.Ростана (монолог Персине в комедии «Романтики», 1894,1,9; признание Сирано в любви к Рок­сане — «Сирано де Бержерак», 1898, III, 7). В лирике А.А.Фета есть два стихотворения под названием «Се­ренада» (1840, 1844), включающие главные атрибуты

вечерней приветственной песни: «сладострастную темно­ту», «звенящие» струны, «звуки песнопенья», «трепещущее сердце» поэта, письмо любви, упавшее через перила балко­на. Приближается к форме С. стихотворение А.С.Пушкина

«Я ЗДеСЬ, ИнезИЛЬЯ...» (1830). АО. Тихомирова

СИБИРСКИЙ СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ — объеди­нение писателей, инициатива создания которого принад­лежала авторскому активу журнала «Сибирские огни». 22 ноября 1925 в Новониколаевске (ныне Новосибирск) было проведено собрание 40 литераторов-сибиряков, признавшее необходимым созвать краевой писательский съезд и избравшее оргбюро местного союза писателей. Первый Сибирский съезд писателей состоялся в Новоси­бирске 21-24 марта 1926. В нем приняли участие делега­ты от 12 литературных организаций края, объединявших ок. 200 профессиональных и начинающих литераторов. Съезд постановил учредить С.с.п. За основу устава но­вой организации был взят устав Всероссийского союза пи­сателей (Москва). К 1927С.с.п. объединял более 120 лите­раторов и журналистов; заявление о приеме в члены С.с.п. подали отдельные московские литераторы — выходцы из Сибири (А.А.Караваева, Р.И.Фраерман). Помимо Ново­сибирска, где находилось центральное правление союза, отделения С.с.п. открылись в Барнауле, Бийске, Влади­востоке, Иркутске, Красноярске, Омске, Томске и неко­торых других городах. Общество включало в свой состав национальные литгруппы, наиболее представительной из них оказалась группа бурято-монгольских писателей (П.А.Ойунский, А.И.Софронов).

«Платформа Сибирского союза писателей» (март 1926) была ориентирована на резолюцию ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литера­туры» от 18 июня 1925. Согласно этой платформе, С.с.п. не присоединялся ни к одной из существовавших в СССР литературных организаций. Союз не ограничивал своих членов «исключительно сибирскими темами». Несмотря на то, что первоначальная платформа союза требовала от его членов «прежде всего классовой искренности и вер­ности в изображении лица революции, лица ее авангар­да — пролетариата, ведущего за собой многомиллион­ное крестьянство», С.с.п. сформировался в основном как организация писателей-«попутчиков». Параллельно сою­зу в Новосибирске сформировалась местная ассоциа­ция пролетарских писателей, ставшая его идеологичес­ким противником. Лидеры ассоциации провозгласили борьбу с сибирской «литературной реакцией», прояв­лениями которой называли аполитичность, замкнутость и академичность С.с.п. Кампания по идеологической дискредитации С.с.п. усилилась в 1928 с возникновени­ем новосибирской литгруппы «Настоящее»; члены этой группы («представители пролетарской общественнос­ти») объявили войну «правой опасности» в литературе. Полемика развернулась в основном вокруг журнала «Сибирские огни» — фактически печатного органа С.с.п. Редколлегия журнала и руководство союза под­верглись нападкам. В июне 1928 последовала полная смена редколлегии журнала и отстранение писателя-ком­муниста В.Я.Зазубрина от руководства союзом. Осенью 1929 М.Горький подвергся нападкам в сибирской печати со стороны группы «Настоящее» и местного Пролеткуль­та. 25 декабря 1929 ЦК ВКП(б) принял постановление «О выступлении части сибирских литераторов и литера­турных организаций против Максима Горького», указав-

---

Дата добавления: 2015-08-20