СИМВОЛИЗМ. знак классификации еще не найден

знак классификации еще не найден... это не связь людей одной эпохи. Они — свои, «поневоле братья» — перед ли­цом своих современников-чужаков... Потому-то... так легко и вступают они в разные союзы, что для них все «чужие», в последнем счете, равны. Люди символизма «не скрещива­ются»... Я бы решился еще сказать, что есть нечто таинствен­ное в том, что для символиста писатель и человек суть ок­ружность и многоугольник, одновременно и описанные и вписанные друг в друга» (Ходасевич В. Символизм // Он же. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 2. С. 174^75, 177). Лите­ратурные памятники в С. уступают место «вечным спут­никам», одновременности голосов, к каждому из которых подходит характеристика фрагмента, данная Ф.Шлегелем в «Критических фрагментах» (№ 22): «субъективный за­родыш становящегося объекта». Валери иронически за­метил в своих «Тетрадях» (1894-1945. Т. 1-29), что С. — совокупность людей, поверивших, что в слове «символ» есть смысл. Тем не менее, именно сами символисты, став в неза­висимости от своей специализации «рассуждающими по­этами» и создателями философии языка, оказались лучши­ми комментаторами С, раскрыв в «отражениях» принципы своей творческой эстетики: Малларме («Кризис стиха», 1895; «Тайна в поэзии», 1896); «Разглагольствования», 1897), Р.де Гурмона («Книга масок», 1896-98; «Культура идей», 1900; «Проблемы стиля», 1902), Пруста («Подражания и смесь», 1919; «Против Сент-Бева», опубл. 1954); Валери («Положение Бодлера», 1924» «Письмо о Малларме», 1927; «Чистая поэзия», 1928; «Существование символизма», 1938), Уайлда («Замыслы», 1891), Йейтса («Поэтический симво­лизм», 1900; «Общее предисловие к моим стихам», 1937), Хьюма(«Романтизм и классицизм», 1913; «Размышления», опубл. 1924), Элиота («Гамлет и его проблемы», 1919; «Тра­диция и творческая индивидуальность», 1919; «Назна­чение поэзии и назначение критики», 1933), Паунда («Серьезный художник», 1913; «Ретроспектива», 1918; «Провокации», 1920), Гофмансталя («Поэзия и жизнь», 1896; «Поэт и наше время», 1907; «Оноре де Бальзак», 1912), Риль­ке («Опост Роден», переписка с Цветаевой), Анненского («Книги отражений», 1906-09), Блока («О современном состоянии русского символизма», 1910; «Трагедия гуманиз­ма», 1919), Белого («Символизм», 1910; «Луг зеленый», 1910), Вяч.Иванова (от «Двух стихий в современном символизме», 1908, до «Simbolismo», 1936), Эллиса («Русские символис-ть»>, 1910); Ходасевича («Символизм», 1928; «Некрополь», 1939), Пастернака («Символизм и бессмертие», 1913; «Поль-Мари Верлен», 1944).

Желание «раздуть» в себе «мировой пожар творче­ства» и через постоянное преодоление себя (других в себе) реализовать проект абсолютной свободы творчества (в этом многие символисты солидаризовались с полити­ческим радикализмом и видели себя авангардистами), стать всем и вся, «родным и вселенским», «далеким и близким», током древа культуры и жизни (образ Вяч.Иванова в «Пе­реписке из двух углов», 1921), и даже «аэропланом» (у Т.Ма-ринетти), в какой-то степени осуществлено С. При дости­жении намеченного им утопического прорыва он оказался причастным к целой серии революций, переворотов, гражданских войн. Однако на рубеже 1920-30-х С. вме­сто дальнейшего расширения «горизонтов» творчества вынужден был констатировать «молчание». Среди мно­жества причин «европейской ночи» назывались резкая политизация общества, трагическая исчерпанность воз­можностей субъективизма и «новизны» в творчестве, которые при отвержении образцовости и условности

классицизма в начале 19 в. казались Гёте необозримыми, а также вытеснение «высокой литературы» из центра куль­турной жизни массовым искусством (прежде всего кино), предполагавшим не только невысокий образовательный уровень зрителя и манипулирование им через разного рода клише, но и возможность технического воспроиз­ведения даже самого уникального произведения искус­ства. Это поражение индивидуализма к тому же было подчеркнуто враждебностью к элитарному искусству тоталитарной власти, восстановившей в государствен­ном масштабе принципы своего рода нормативного творчества.

Сделав литературную историю символом («вортексом» у Йейтса, системой окружностей у Вяч.Иванова и Бело­го), эпоха С. поставила по-своему неразрешимые задачи перед гуманитарной мыслью 20 в. Если советская теория литературы свела С. к чему-то частному и декадентскому (при этом ГЛукач, живший в 1930-е в СССР, был причастен С. в работах «Душа и форма», 1911; «Теория романа», 1916), привычно для себя выпятив специфически трактуемый «реа­лизм» и сделав его центральным событием рубежа 19-20 в., а независимые западные марксисты (В.Беньямин) и постмарксисты (Т.Адорно), не принимая символистского эстетизма и мало интересуясь конкретикой С, писали прежде всего о Ш.Бодлере как провозвестнике модернизма и од­ном из создателей идеи «отрицательной диалектики», то по­зитивистское литературоведение, собрав значительный ма­териал, не нашло тем не менее структурных подходов к нему и, поверив символистским самодефинициям, выпрямило С. (жестко отделив от натурализма и «модернизма»), свело вне Франции к сфере направленного французского влияния, атакже закрепило за ним образ «грезы» и «мистики». К тому же после второй мировой войны интерес к С. и тем, кто развивал его интуиции в философии (немецкая герменевти­ка), на время упал по политическим причинам. Характерны в этом отношении пропуски важнейших имен в «Истории современной критики» (т. 7, 1991) Р.Уэллека и воинствую­щая либеральная критика иррационализма у Р.Рорти («Праг­матизм, релятивизм и иррационализм», 1980). На Западе историко-литературное изучение С. в последние десятиле­тия сменилось общим изучением теории символа («Теории символа» Ц.Тодорова, 1977; «Философия символического в литературе» Х.Эдамса, 1983) и репрезентации.

Лит.: ОоломиевскийД. Французский символизм. М., \91Ъ\ЛосевА.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Свасьяп К А. Голоса безмолвия. Ереван, 1984; Великовский СИ. В скрещенье лучей. Групповой портрет с Полем Элюаром. М., 1987; Аникст А. Теория драмы на Западе во второй половине XIX Ъека. М., 1988; Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М., 1989; Ермилова ЕВ. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989; Вапери П. Об искусстве. М., 1993; КосиковГ.К. Два пути французского постромантизма: Символисты и Лот-реамон // Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдо-рора. М., 1993; История русской литературы. XX век: Серебряный век / Под ред. Ж.Нива и др. М., 1995; Белый А. Критика. Эстетика. Теория сим­волизма: В 2 т. М, 1994; Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994; Тол­мачёв В.М. Утраченная и обретенная реальность // Три символистских романа. М., 1995; Гурмон Р. де. Книга масок. Томск, 1996; Эллис. Русские символисты. Томск, 1996; Папман А. История русского символизма. М, 1998; Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998; Толмачёв В.М. К вопросу о типологии символа // Лосевские чтения: Образ мира — структура и целое. М., 1999; Он же. Творимая легенда // Энциклопедия символизма: Живо­пись, графика и скульптура. Литература. Музыка / Ж.Кассу и др. М., 1999; Минц З.Г. Поэтика символизма. СПб., 2000; MichaudG. Message poetique du symbolisme. P., 1947; Delevoy R.L. Symbolists and Symbolism. L, 1982; Coates P. Words after speech: A comparative study of romanticism and symbolism. U 1986; Symbolist art theories / Ed. H.Dorra. Berkeley, 1994. В. М. Толмачёв

Дата добавления: 2015-08-20