Гуманитарные класс и класс риторики – Луиджи Комолло

По окончании первых курсов гимназии нам нанёс видит Магистрат Реформы в лице профессора дона Джузеппе Гаццани, адвоката, очень достойного человека. Он обошёлся со мной весьма благожелательно, и я сохранил благодарную и добрую память о нём; с тех пор мы всегда поддерживали тесные и дружеские отношения. Этот честный священник до сих пор проживает в Верхнем Мольтедо, неподалеку от Онельи, своей родины, и среди многих дел милосердия он учредил бесплатное место в нашей коллегии в Алассио для юноши, желающего учиться для принятия духовного сана.

Те экзамены проходили в большой строгости, тем не менее мои соученики, числом сорок пять человек, были все переведены в следующий класс, соответствующий нашему четвёртому гимназическому классу. Я подвергся огромной опасности остаться на второй год из-за того, что дал копию работы другим. За то, что меня перевели, я в долгу перед моим почтенным преподавателем доном Джузиана, доминиканцем, за его протекцию: он добился, чтобы мне дали новую тему, я смог её хорошо сдать и был переведён с высшими баллами.

В то время сохранялся похвальный обычай, чтобы на каждом курсе хотя бы один ученик в качестве премии освобождался муниципалитетом от налога в 12 франков. Чтобы снискать такую милость, необходимо было получить высшие баллы на экзаменах и высшие оценки за нравственное поведение. Жребий ко мне всегда был благосклонен, и меня освобождали от платы на каждом курсе.

В тот год я потерял одного из близких друзей. Юный Брайе Паоло, мой дорогой и близкий друг, истинный образец благочестия, смирения, живой веры, после долгой болезни умер в день [10 июля] года [1832] и присоединился к св. Алоизию, чьим верным последователем проявлял себя на протяжении всей жизни. О нём скорбел весь коллегиум, его товарищи лично участвовали в погребении. И немало из них долгое время имели обыкновение в день каникул приступать к святому причастию, читать Богородичный оффиций или одну из трёх частей Розария за душу покойного друга. Бог же благоволил восполнить эту утрату другим товарищем, столь же добродетельным, но ещё более выдающимся по своим делам. То был Луиджи Комолло, поговорить о нём я должен буду ниже.

Я тем временем заканчивал гуманитарный класс и весьма преуспел, так что мои преподаватели, особенно доктор Пьетро Банауди, советовали мне просить о сдаче экзамена для поступления на курс философии, и действительно, я был на него переведён. Но поскольку я любил изучать словесность, то рассудил, что лучше продолжать учиться в обычной последовательности классов и заняться риторикой, то есть в 1833-34 г. учиться в пятом гимназическом классе. Именно в тот год началась моя дружба с Комолло. Жизнеописание этого дражайшего товарища опубликовано отдельно, и любой может при желании его прочесть; здесь я отмечу событие, благодаря которому я познакомился с ним среди других учащихся гуманитарного класса.

Итак, учащиеся класса риторики говорили, что в тот год должен прийти святой ученик – речь шла о племяннике настоятеля прихода в Чиндзано, священника пожилого и весьма известного святостью жизни. Я мечтал познакомиться с ним, но не знал его имени. И вот какое событие нас познакомило. В то время уже бытовал обычай при входе в школу играть в опасную игру – в чехарду. Самые рассеянные и менее всего любившие учёбу были весьма охочи до неё и, по обыкновению, больше всех преуспевали в ней.

Несколько дней все удивлялись скромному юноше лет пятнадцати, который, придя в коллегию, занимал место и, не обращая внимания на галдёж, принимался за чтение либо за учёбу. Один дерзкий товарищ подошёл к нему и взял его под руку, чтобы увести играть в чехарду.

– Не умею, – отвечал тот кротко и огорчённо. – Не умею, никогда не играл в эти игры.

– Я хочу, чтобы ты обязательно пошёл, иначе я тебя погоню пинками и пощёчинами.

– Можешь избить меня как угодно, но я не умею, не могу, не хочу…

Дурно воспитанный и злой соученик схватил его под руку, толкнул и дал ему две пощёчины, отозвавшиеся эхом во всём классе. При виде этого у меня в венах закипела кровь, и я ожидал, что оскорбление будет как следует отомщено, тем более что потерпевший намного превосходил противника силами и возрастом. Но как же я изумился, когда добрый юноша – его пылающее лицо почти превратилось в синяк – с состраданием взглянул на злобного товарища и сказал ему лишь: «Если с тебя этого довольно, то ступай в мире, я тебя уже простил».

Столь героический поступок вызвал у меня желание узнать его имя – это и оказался Луиджи Комолло, восхваляемый племянник настоятеля в Чиндзано. С того времени он всегда был мне близким другом, и могу сказать, что у него я начал учиться жить по-христиански. Я полностью доверял ему, а он – мне; мы нуждались друг в друге. Я – в духовной помощи, он – в помощи телесной. Ведь Комолло из-за своей немалой стеснительности не осмеливался даже попытаться защититься от оскорблений дурных ребят, меня же все товарищи, даже те, кто был старше и выше, опасались из-за моей отваги и немалой силы. Это стало очевидно однажды тем, кто пожелал унизить и избить Комолло и ещё одного юношу по имени Кандело Антонио, образец добродушия. Я вступился за них, но на это не обратили внимания. И вот, видя, как издеваются над невинными, я закричал: «Берегитесь, берегитесь все, кто хоть раз оскорбит их».

Изрядное число самых высоких и наглых заняли позицию общей обороны и угрожали мне самому, тем временем Комолло получил две звучные пощечины. В ту минуту я забылся и отдал власть над собой не разуму, а грубой силе; поскольку под руку мне не попались ни стул, ни палка, я схватил за плечи одного соученика и им, словно палкой, начал колотить противников. Четверо сражённых пали на землю, прочие бежали, крича и прося пощады. И что же? В эту минуту в класс вошёл преподаватель, и, увидев как поверженные размахивают руками и ногами среди жуткого галдежа, закричал и принялся сыпать подзатыльниками направо и налево. Надо мной нависла гроза, однако, дознавшись о причине беспорядка, он пожелал сам увидеть эту сцену или, лучше сказать, испытание сил. Смеялся преподаватель, смеялись и все ученики, каждый изумлялся, и никто не обратил внимания на заслуженное мною наказание.

Совсем другие уроки давал мне Комолло. «Дорогой, – сказал он мне, как только мы смогли переговорить, – твоя сила меня пугает, но поверь мне, Бог дал тебе её не для того, чтобы зверски избивать товарищей. Ему угодно, чтобы мы любили, прощали друг друга и творили добро тем, кто причиняет нам зло».

Я восхитился его милосердием и, всецело предав себя в его руки, позволил ему вести меня туда, куда ему угодно. Уговорившись с другом Гарильяно, мы вместе ходили на исповедь, к причастию, занимались размышлением, духовным чтением, молились перед Святыми Дарами, прислуживали за святой мессой. Он умел пригласить столь по-доброму, мягко и учтиво, что было невозможно отказаться от его предложений.

Помню, как я однажды, болтая с товарищем, прошел мимо церкви, не обнажив голову. Тот сразу же весьма любезно мне сказал: «Джованни, ты столь внимателен к беседе с людьми, что даже забываешь дом Господень».

Дата добавления: 2015-07-20