Первое причастие – Проповедь миссионеров – Дон Калоссо – Школа в Мориальдо

Одно омрачало мои мысли: не было ни церкви, ни часовни, где можно было бы попеть и помолиться с друзьями. Чтобы послушать проповедь или катехизацию, приходилось пройти около десяти километров, туда и обратно: либо в Кастельнуово, либо в соседний поселок Буттильера. Именно по этой причине люди охотно собирались послушать проповеди акробата.

К первому причастию меня допустили в возрасте одиннадцати лет. Я полностью знал малый катехизис, но обычно никого не допускали к причастию до двенадцати лет. Поскольку церковь находилась далеко, я был незнаком настоятелю и должен был довольствоваться разве что религиозными наставлениями доброй родительницы. Однако та не желала, чтобы я и дальше взрослел, не приступая к великому таинству нашей святой веры, и сама взялась подготовить меня наилучшим образом, насколько могла и знала. Великим же постом ежедневно отправляла меня на катехизацию[11]. И вот, я был проэкзаменован, допущен, и был назначен день, когда все ребята должны были совершить Пасху.

Среди толпы было невозможно избежать рассеянности. Мать несколько дней помогала мне, трижды водила меня на исповедь Великим постом. «Джованни, – постоянно говорила она, – Бог готовит тебе великий дар; но постарайся хорошо подготовиться, исповедаться, ни о чём не умолчи на исповеди. Исповедуй всё, покайся во всем и пообещай Богу впредь сделаться лучше». Я пообещал все, а сдержал ли обещание – это знает Бог. Дома она побуждала меня молиться, прочитать хорошую книгу, давая мне советы, какие умная мать находит целесообразными для своих детишек.

В то утро она не позволила мне ни с кем разговаривать; отвела меня на священную трапезу и вместе со мной была во время подготовки и благодарения, которые окружной викарий по имени Сисмондо очень ревностно проводил с детьми: то викарий, то дети громким голосом говорили по очереди. В тот день она не разрешила мне заняться каким-либо физическим трудом, но велела сосредоточиться на чтении и молитве.

Среди суматохи мать несколько раз повторила мне следующие слова: «Дорогой сыночек, сегодня для тебя великий день. Я уверена, что Бог по-настоящему овладел твоим сердцем. Пообещай Ему прямо сейчас сделать всё возможное, чтобы оставаться добрым до конца жизни. В будущем часто причащайся, но хорошенько берегись святотатства. Всегда всё рассказывай на исповеди, всегда будь послушным, с охотой ходи на катехизацию и проповеди, и ради любви к Господу беги, как от чумы, тех, кто ведёт дурные разговоры».

Я держался увещеваний благочестивой родительницы и старался воплощать их в жизнь; мне кажется, что с того дня в моей жизни началось некоторое улучшение, особенно – в послушании и подчинении другим, что прежде вызывало у меня немалое отторжение: всегда хотелось по-ребячески передразнивать командующих мною или дающих мне добрые советы.

В тот год (1826) в поселке Буттильера была организована торжественная миссия, и я воспользовался случаем послушать множество проповедей. Известность проповедников привлекала народ отовсюду. И я тоже пошел туда со многими другими. После наставления и вечерней медитации слушатели расходились по домам.

В один из этих апрельских вечеров я шёл домой в толпе, и был среди нас некий дон Калоссо из Кьери, очень благочестивый человек: сгорбленный бременем прожитых лет, он, тем не менее, проделал длинный путь, чтобы послушать миссионеров. Он был капелланом в Мориальдо. Увидев невысокого мальчугана с непокрытой головой, с взъерошенными вьющимися волосами, шедшего в полном молчании среди прочих, он остановил на мне взгляд и так начал со мной разговор:

– Сынок, откуда ты? Никак, тоже ходил на миссию?

– Да, господин, я ходил на проповедь к миссионерам.

– Ну, разве ты сможешь хоть что-нибудь понять! Может, мама прочитала бы тебе более подходящую проповедь, разве нет?

– Правда, моя мать мне часто устраивает хорошие проповеди; но я очень охотно хожу послушать миссионеров, и мне кажется, что я их понял.

– Если сможешь мне назвать четыре слова из сегодняшних проповедей, я дам тебе четыре монетки.

– Только скажите мне, желаете ли вы, чтобы я назвал из первой или из второй проповеди.

– Как тебе угодно, лишь бы ты назвал мне четыре слова. Помнишь, о чем говорилось в первой проповеди?

– В первой проповеди говорилось о необходимости предавать себя Богу вовремя и не откладывать обращение.

– И о чем же говорилось в той проповеди? – переспросил достойный старец, весьма изумившись.

– Я помню довольно хорошо и, если вам угодно, расскажу всё.

И, не медля, я начал излагать предисловие, затем три пункта, то есть что откладывающий обращение подвергает себя серьёзной опасности: ему может не хватить либо времени, либо благодати, либо воли. Он мне позволил продолжать более получаса, в толпе, а затем принялся расспрашивать: «Как твоё имя, кто твои родители, многому ли обучился?»

– Зовут меня Джованни, отец мой умер, когда я был еще ребенком. Моя мать вдова и содержит пять человек. Обучен чтению и немного письму.

– То есть не изучал ни «Доната», ни грамматику?[12]

– Даже не знаю, что это такое.

– Тебе бы хотелось учиться?

– Очень-очень.

– Так что же тебе мешает?

– Мой брат Антонио.

– Почему же Антонио не разрешает тебе учиться?

– Да потому что он сам не хотел ходить в школу и говорит, что не желает, чтобы другие теряли время за учёбой, как он когда-то. Но если бы я смог туда попасть, то учился бы, а не терял время.

– По какой же причине ты желал бы учиться?

– Чтобы принять духовный сан.

– А по какой причине ты хотел бы принять духовный сан?

– Чтобы стать ближе к ребятам, чтобы беседовать, наставлять в вере многих моих товарищей, которые не плохи сами по себе, но становятся такими потому, что никто о них не заботится.

Моя откровенная и, скажу даже, смелая речь произвела сильное впечатление на святого священника; пока я говорил, он не отводил от меня взгляда. Тем временем мы дошли до перекрестка, где расходились наши пути, и он оставил меня со следующими словами: «Не печалься, я подумаю о тебе и твоей учёбе. Приходи в воскресенье с матерью навестить меня, и мы все решим».

В следующее воскресенье мы действительно пошли туда с моей матерью, и договорились, что он сам будет учить меня раз в день, а остаток дня я буду работать в поле, чтобы угодить брату Антонио. Тот легко согласился, поскольку учеба должна была начаться после лета, когда полевые работы больше не доставляют таких забот.

Тут же я вверил себя заботам дона Калоссо, всего несколько месяцев назад получившего эту капелланию. Всего себя я открыл перед ним. Любое слово, любую мысль, любое действие я с готовностью описывал ему. Это ему очень нравилось, ведь он таким образом основательно мог направлять меня в духовном и преходящем.

Тогда я узнал, что такое надежный наставник, верный духовный друг, какого до тех пор я был лишен. Среди прочего, он твёрдо мне запретил покаяние, которому я часто предавался, не подходящее мне по возрасту и положению. Он ободрил меня ходить на исповедь и к причастию, научил меня ежедневному краткому размышлению или, лучше сказать, краткому духовному чтению. В выходные дни я все время, когда мог, проводил у него. В рабочие дни, когда мог, прислуживал ему за святой мессой.

С того времени я начал ощущать, что такое духовная жизнь, ведь прежде я действовал, в основном, механически, словно машина, которая что-то делает, не осознавая причины.

В середине сентября я начал регулярное изучение итальянской грамматики, вскоре смог завершить его и попрактиковаться с помощью подходящих сочинений. На Рождество я взял в руки «Доната», на Пасху начал переводить с латинского на итальянский и обратно. И все это время я ни разу не отказался от привычных в выходные забав на лугу или зимой в хлеву. Каждое событие, каждое высказывание и, могу сказать, каждое слово наставника помогало мне занимать моих слушателей.

Я считал себя счастливым и полагал, что мои желания исполнились, когда новое потрясение, вернее, огромное несчастье, разбило мои надежды.

Дата добавления: 2015-07-20