СХЕМА 8 3 страница

В Ново-временном разумении субстантивность срединного “есть…” рефлектируется как “субстантивность” познания (с полюсами “протяженности” и “мышления”), но – это означает – как субстантивность принципиально несубстантируемого (собственно логического) “отношения”. Мышление здесь рефлектируется дважды: как полюс (мышление как особая субстанция, претендующая на всеобщность), и как среднее звено (мышление как “связка “есть…” = “бытие в сущности, – и, далее, – в понятии есть …понятие”) между мыслью и бытием). Диалог (Декарт–Спиноза, Кант–Гегель…) теперь уже рефлективно (осознанно) проникает в недра данного философского мышления, он оказывается не только отношением на границе различных логик, но отношением разных логик в логической середке логики данной, логики познающего разума. Мышление должно быть понято (в пафосе познания) как полная, всеобщая ассимиляция бытия (в вариантах Спинозы или Гегеля), но в том же пафосе – мышление должно быть понято как особая, отдельная от протяженности субстанция, со своей логикой (в вариантах Декарта или Канта). И только в единстве (в споре) этих двух логик, а не просто определений… – внутри единой логики познания, с разведением “полюсов” познания до статута самостоятельных субстанций – возможно осуществление замысла и смысла “познавательной логики”. И еще: познание как тайная (логическая) субстанция Нововременного Разума периодически отсекает пути к абсолютной метафизике, сводит онтологию к онто-логике (осуществляя, впрочем, и обратный метафизирующий ход). Это отличие Нововременной логики от логики Античной, или логики Средневековой – Нота Бене! – для возникновения логики диалогического разума.

В логике диалогизирующего разума наша исходная формула: логика – мышление, ориентированное на обоснование одной формой взаимобоснования мышления и бытия (один смысл “есть…”) иной всеобщей формы такого взаимообоснования. – С инверсией этого определения оснований. То есть, – “ логика есть форма взаимообоснования (и диалога) двух и – многих логик”.

В этом плане очень существенно логически показать, как одно срединное “есть…” (связка “есть…”) в своем доведении до предела требует перехода в иное “есть…” как свое основание (1), и – далее – показать инверсию этого взаимообоснования (2). Особенно явно эта инверсия (тоска по апорийному – “есть…= существует как…”) насущна в логике познающего разума (ср. сказанное выше). Вкратце продумаю один “случай” перехода “есть…”. Античное – “многое существует как единое (и vice versa) – то есть, ни единого, ни многого “по истине” не существует(!)” логически необходимо дает иное начало мышления. – В небытии, в “ничто” (срединная связка античного “есть…”, вынесенная в полюс, на край фундаментального суждения-понятия) обнаруживается начало “всего” (уже не “многого”, а именно всего, поскольку – и единого, и многого…); далее – во “все-бытии” обнаруживается начало небытия, ничто. Но исходное эйдетическое бытие (“первосущность” Аристотеля) Античности здесь не снято, оно, в свою очередь, оказывается основанием всего этого (средневекового) суждения и рассуждения. “Все”, не понятое как диалектика “единого и многого”, идеологическая (теология!) абстракция. Так же, как “ничто”, не понятое, как диалектика “срединного” и “полюсного” “есть..”, теряет свой собственно логический характер. Не буду углубляться дальше, сейчас для меня существенно обсудить – в первом приближении – вопрос, “что есть логика”, но (еще) не вопрос о логике развития логики (или о логике диалога логик).

3. В моем исходном определении (если учитывать разъяснения 1, 2) предполагается, что логика отвечает на вопрос о смысле мира (точнее – бытия). В ответ на различные (культурно-значащие) вопросы к бытию актуализируются различные (бесконечные) смыслы бесконечно-возможного мира (бытия). Мир (как бесконечно-возможный) – один, но он имеет (в нем нашими вопросами формируется) бесконечное число смыслов. Полифония логик – это полифония смыслов мира (бытия), отнюдь не нейтральных друг другу, но диалогически сопряженных, и – только в таком сопряжении (диалоге) действительно имеющих смысловой (логически), но не метафизический характер.

Эта актуализация смыслов мира и актуализация их вопросительности по отношению друг к другу не есть чисто идеальный мысленный процесс. Вопрошание, и актуализация определенного ответа на этот вопрос, и актуализация этого ответа как нового вопроса, все это достигается (точнее – начинается) вполне реальной актуализацией и идеализацией, – в некоем эквиваленте практического деяния. Так, в простейшем примере, – создание механических орудий есть запрос (вопрос) о возможности идеального мира механики в бесконечно-возможном мире. И идеализация начинается созданием все более “несопротивляющейся среды”, все более “проникающего снаряда”, все более совершенно действующего механизма. Но это “все более…” окончательно доводится “до ума” в мире идеальных (невозможных в реальном бытии) материальных точек, в мире идеально пустого пространства и т.д. Однако, в таком доведении “до ума” происходит существенный перевертень: актуализированный в абсолютную идеализацию механический мир оказывается уже не миром идеальных орудий по отношению к миру “орудий, все более…”, но – он оказывается миром “субстанции познания, миром идеальных смыслов мира как “предмета познания”, миром предметов, “как они есть сами по себе…” Действие (то есть, всякая возможность механики) вычеркивается из этого идеального мира (принцип инерции). Отношение (механически) – “ деятельностное ” оборачивается – “по истине” – отношением познавательным: вопрос к миру формируется (и служит основанием логики…) как вопрос о том, может ли и на каких основаниях может выступить бесконечно возможный мир – предметом познания (= миром отдельным от субъекта, от мышления), и – субстанциально противопоставленным ему (мышлению, субъекту).

Так же (но – по-своему) во всех остальных формах актуализации смысла, в культуре значимых как смыслы диалогизирующие, взаимовопрошающие… В диалогическом разуме эти различные логики, различные смыслы ответа на вопрос, – что значит мыслить логично? (см. выше) имеют смысл только по отношению друг к другу, только по отношению к бытию, “зажатому” (срединное “есть…”) “между” различными логиками, различными вопросами.

4. Исходное определение логики предполагает, далее, – поскольку оно связано с идеей смысла (актуализации определенного смысла бесконечно-возможного бытия), – опору на всеобщность (онтологию…) культуры. Актуализация определенного (исторически определенного) смысла мира, – с обращением возможности бытия? возможности мышления, с отсеканием абсолютной метафизической онтологии, – и есть основание идеи культуры, в ее онто-логической (смысл мира) значимости. И, в адекватном этой идее, диалогическом разуме – это есть основание диалога культур (смыслов мира) в едином логическом “пространстве”.

Актуализировать предельный смысл мира означает актуализировать (особенный в каждой культуре) смысл бытия, как: феномена самодетерминации человеческого бытия (деятельности, сознания) ( 1 ); актуализировать смысл бытия как диалог смыслов ( 2 ); означает актуализировать смысл бытия как кануна культуры ( 3 ). Эти три момента логически сходятся в едином вопросе о смысле (пределе) логичности = основательности и нашего (всеобщего) бытия, и нашего (всеобщего) мышления.

5. Исходное определение логики предполагает также, что определенный, эвристически значимый круг в обосновании начала мышления взаимообоснование возможности и основательности бытия мира и – мышления о нем в том или другом культурно-значимом пафосе, – в пафосе эйдетического мышления, или в пафосе причащающего мышления, или в пафосе познающего мышления, или в пафосе мышления диалогического…) оказывается обоснованным началом (основанием) того или иного типа вывода, обоснования следствий, внутри логических “дедуктивных” (в широком смысле слова) связей. Вся (уже квази-формальная) логика Античности есть (в соответствии с апорийным обоснованием начал) логика определения (Ср. “Аналитики” Аристотеля). Вся логика “доказательства” в Средневековом мышлении есть логика “ниспадения – причащения”. Вся логика “доказательства” (дедукции в более строгом виде) Нового времени есть логика вывода Кантовских “идей разума” … Вообще говоря: в полном объеме определенная, то есть, –определенная и по отношению к онто-логическим задачам, и по отношению к “формальным” задачам “следования”, – философская логика (той или иной формы всеобщности) есть логическое отношение между “онто-логикой” (см.) и – “логикой дедукции”.

6. Наконец, исходное определение логики нуждается ещё в одном уточнении.

Логика в контексте диалогического (парадоксологического) разума, – или, сформулирую так, – в контексте логики начала логики, в контексте обоснования онто-логического статута культуры, – осуществляется, развивается, как (…я пропускаю промежуточные звенья и формулирую итоги…) логика взаимообоснования, взаимоактуализации бесконечных возможностей, логических резервов, которые раскрываются в сопряжении реально, исторически встречающихся между собой, диалогизирующих между собой авторских философских систем и, глубже – реальных исторических систем мышления (Античность, – Среднековье, – Новое время, – Современность, …..). Это – наличные философские системы (Спинозизм, Картезиантво, и т.д.); однако, – в своем бесконечном развитии и актуализации – они выступают как собственно логические “единицы” философской логики человеческого мышления. Но их бесконечное развитие это – развитие, “замкнутое на себя” – в ответ на реальные и предполагаемые возражения философских оппонентов (сквозь время…) – и есть дело логики диалогического разума. Логика диалогического разума строится и развивается не в снятии отдельных категорий, не в “восхождении” (как в логике Гегеля), но именно во взаиморазвитии Спинозовских и Картезианских, – Кантовских и Гегелевских (это – лишь для примера) обоснований начала Ново-временной логики. И – далее – во взаиморазвитии Античных (в их внутреннем диалоге: Демокрит, – Платон, – Аристотель…), Средневековых (…), и – Ново-временных логических начал, обоснований начала логики. Наша логика, – актуальная для современного человека, актуальная в идее онтологии культуры, – развивается не как произвольная, мной сочиненная, или мной впервые угаданная “истинная” логика, истинная конструкция (в которой, дескать, все предшествующие философские системы уже сняты…), но, как необходимое (исторически и логически) столкновение и взаимоактуализация, и взаиморазвитие иных, уже существующих (как обоснование той или иной формы культуры, – Античной, – Средневековой, – Ново-временной, и т.д.) логик, – соответственно – диалогов авторских философских систем. Но – взятых в их начале, по отношению к началу. В уме и деятельности современного человека реально сталкиваются эти (культурно претворенные) спектры, кусты понятийных спиралей. Современный (конец ХХ века) человек мыслит в той мере, в какой он логически культурно (диалогизм!) рефлектирует это исторически значимое столкновение начал логики. Полной рефлексией и актуализацией такого столкновения различных форм логической культуры (здесь сталкиваются обоснование апории “хаоса-космоса”, – “апейрона-эйдоса” в культуре Античности, – обоснование антитезы “про-исхождения – восхождения, причащения”, антитезы “все-ничего” в культуре Средневековья, – обоснование автономии в Кантовском и – Гегелевсом духе в культуре Нового времени…) и является логика диалога логик, логика начала логики. Именно ее усилиями (ее формой рефлексии, – соответственно – диалога) та или иная авторская философская система, или та или иная форма внутри-логического диалога (скажем, – внутри Античной философской культуры, и т. д.) или тот или иной диалог целостных логик культуры актуализируется – в осмыслении бесконечных возможностей обоснования начал логики, – к примеру, Спинозовского начала в диалоге с началом Декарта., Лейбница, Канта, Гегеля и vice versa, – как собственно философская логика, как логика современного (ХХ-ХХI века) мышления, логика творчества. Сознательно, рефлективно сталкивать в своем мышлении эти культуры мышления, эти различные формы обоснования онто-логики культуры, обнаружить и актуализировать их бесконечные – в веках – возможности… это и означает мыслить культурно – философски культурно ( 1 ), это и означает мыслить культуро-формирующе (в смысле – формирования культуры диалога культур, – в искусстве, в теории, в общении…) ( 2 ).

“Философ-профессионал” – виртуоз культурного (осознанного) стравливания этих различных культур мышления, этих форм актуализации различных культур человеческого бытия, – в точках (в началах) диалога между ними, в точках их взаимообоснования (трансдукции), в точках выхода на парадокс вне - логического, вне-культурного бытия. Стихийное со-быти е (в уме и в жизни современного человека) различных культур, – различных культур мышления, – различных выходов к началу мысли легко растекается во “вселенской смази”, или легко ссыхается в предпочтение того или другого начала, или легко вырождается в безысходное противоборство – в нашем сознании – Шпенглеровски несовместимых культур… Только прививка философски сознательного диалогического мышления (= взаимообоснования бесконечно развивающихся различных форм обоснования начала) позволяет (отнюдь не стать каждому философом…, но…) мыслить в своей области сознательно творчески, культурно-формирующе. Философская культура и здесь (как и всегда, но здесь, может быть, особенно…) не решает никаких конкретных, или – даже самых технических, методологических, конструктивных задач, она лишь развивает – имманентную – для нашей культурной эпохи – способность отстраняться от собственного мышления (во всем его объеме…) и – выходить на грань своей собственной (общечеловеческой) культуры мышления.

7. Как это осуществляет философская логика диалогического (…парадоксологического…) разума – см. весь предыдущий текст.

21 июля 1986 г.

...“Переход” от мифа к логосу историко-логически дан как эстезис, во­площенный в трагедии. Вместе с тем, именно трагедия — это принцип по­строения античной культуры в ее целостности. (Трагедия в узком смысле — “акме” этой культуры.) Трагедия (или — эстезис) есть схематизм построе­ния всей античной культуры и прежде всего — схематизм сопряжения и (NВ) заново полагания ее полюсов — мифа и логоса (философологоса). В трагедии и миф и логос уже не только историчны, не то, что “до...” и “после...”, это — рожденные (построенные, изобретенные) по законам тра­гедии собственно эстетические определения, определения поэтики. В таком понимании трагедия отнюдь не только исторический феномен перехода от некоего наличного (еще до трагедии) мифа к некоему, еще только пред­стоящему, логосу. Еще менее трагедия есть некая “переходность” (кое-что от мифа, от сакральности, кое-что от логоса). Это — самостоятельная цело­стность, вобравшая в себя и переопределившая (как феномены единой культуры) свои полюса; трагедия — это вся античная культура, значимая не как переход, но как эстетическая (перипетия, задержка, катарсис) тоталь­ность, как — произведение. Так получается, если верить Аристотелю (“Поэтика”) или Платону больше, чем скудоумной теории “предыстории” (в любом ее варианте).

...Построение всей античной культуры как произведения-трагедии (собственно трагедийный эстезис есть, — как я уже сказал, — “акме” этой трагедии в широком смысле...) означает собирание культуры в идее лично­сти, в ее предельном — для античности — катарсисе. И каждое произведе­ние античной культуры, понятое как культура, есть единственный фокус всей этой культуры, есть не одно из произведений этой культуры, но вся античность — в фокусе и пределах этого произведения. Это относится столь же к “Эдипу” Софокла, сколько — к “Пармениду” Платона.[cxxii]

____

15.VIII.86.

… Полный спектр сосредоточения времени-вечности в “привилегированные” моменты жизни-судьбы (в моменты, позволяющие отстраненно и остраненно понять всю мою жизнь как завершенную и могущую быть перерешенной):

Античность (поэтика трагедии) – момент акме (прошлое и будущее собрано в момент настоящего, в середине жизни…) Средние века – момент “ исповеди ” – прошлое и будущее собрано, сосредоточено в момент смерти, в ее предвосхищении, в симметрии и равновесности вечности и – тленного времени жизни. Поэтика “в-о-круге-собора” бытия.

Новое время, – “дефис” (жизни) между датой рождения и датой смерти. Жизнь, зажатая этими датами, может остраняться и отстраняться как целое, как интервал. В этом остранении человек (индивид) реализует себя как автор своей жизни-судьбы. Как – в регулятивной идее – личность. Поэтика романа. Современность (условно – ХХ век!). – Момент начала жизни, точки, оканчивающей вечность до-жизненного бытия и начинающий самое жизнь. Сосредоточение в точке начала (момент культуры). Поэтика (каждый момент, понятый и воображенный как момент начала…) поэзии (стиха).[46]

Античность – творение рока (мифа) – трагедия; философия… – и рас-творение в нем. Борение двух этих полюсов. Мифо-логическое средоточие личности.[47]

Средневековье – Причащение к всеобщему субъекту и – осмысление всеобщего вечного субъекта через идею человека смертного, индивидуального, страдающего. Религиозно (христианско-) – логическое средоточие личности.

Новое время – Включение в бесконечный исторический процесс и – авторство собственной жизни (как особого средоточия – смысла этого всеобщего процесса). Историо-логическое средоточие личности.

“ХХ век” – Точка начинания всякого рода сакральностей и всеобщностей. Их преодоление до их бытия. Парадоксо-логическое средоточие личности.

29.10.86

К текст-диалогу… (после доклада Л.М. Баткина о “бахтинском подходе”.)[cxxiii]

Не точно, что текст (произведение) – “квази-личность”, с которой читатель “ведет диалог”. Такое утверждение обернется или риторикой, или психологизмом… Текст культуры сам двойственен и действенен. Произведение “устроено” так, что оно проецирует своего автора, – как самостоятельную ипостась, – рядом с текстом (создавая текст) стоящим… И – проецирует идеальный образ читателя (слушателя, и т. д.), “по ту сторону” текста находящегося – где именно, и с каким прищуром …, это определяется самим текстом… и его автором). И чем более активно совершается – силой самого произведения – такое двойное проецирование, – автора и читателя, как участников диалога, – тем более независимым и плотным оказывается “пространство” самого текста, текста-диалога, совместно создаваемого и развиваемого автором и читателем (зрителем, и т. д.), – по замыслу и проекту автора. Существенно здесь также и то, что текст произведения – это творящий фрагмент особого мира, Вселенной, из этого произведения излучаемой. Тут действует очень значимый “закон обреза полотна”…Вступая в мир Рембранта, или Достоевского, мы – читатели, зрители, слушатели можем и должны (и – это “запретный плод…”) преступать границы (“рама”!) непосредственно изображенного и удаляться в это пространство (именно это, по своим законам и произволам существующее) в любые концы и края… Вот тут-то и возникает возможность (адекватного бесконечной жизни этого произведения) – сотворчества, – разных читателей, в разные моменты их “чтения”, дополняющих мир автора, но обязательно по законам этого мира. В мире Достоевского, сколько ни “дополняй” и ни преображай жизнь “героев”, сколько ни воображай “новых” героев, это могут быть только люди и отношения и сюжеты, возможные в мире Достоевского, и невозможные (не могущие существовать…) ни в реальном мире, ни в мире Толстого, к примеру.

Несколько вариаций на эту тему:

…Чем плотнее и независимее (от автора) ткань произведения и излучаемого этим произведением бесконечного мира, тем дальше друг от друга (на бесконечное расстояние….) отбрасываются автор и читатель, тем насущнее они друг для друга, тем более напряжена – их тяготением друг к другу, их творящими полюсами – особая жизнь этого произведения, этого мира. Текст произведения всегда “больше” своего автора (точнее – того Образа автора, что проецируется “вовне” по самому замыслу этого произведения); и – обратно: автор всегда “больше” своего текста, бесконечного мира, им создаваемого.

…Проецируемый, изобретаемый автором Образ читателя (откуда смотрит, слышит, находится ли в движении, или стоит на одном месте, в чем его смысл его читательской демиургичности, – роль греческого хора, или Шекспировского Горацио, или Санчо Пансы Сервантеса) должен (и не может) совпадать с реальным читателем. Возникает сложное и напряженное поле диалога между идеальным (проекту покорным…) читателем и – читателем реальным, “супротивным”, – со своим видением и пониманием мира. Этот-то диалог идеального читателя и читателя реального и является необходимым условием участия читателя в текст-диалоге, в моем движении в мир автора. Читатель движется, преступая все “рамы”, но – движется “со своим внутренним (!) миром” (omnia mea…) Здесь – сопряжение двух миров, – но в том особом несимметричном смысле, что я (читатель) двигаюсь в отстраненном мире Достоевского, или Рембрандта, – в его свето-тени, под его затемненным солнцем, но – это двигаюсь Я, – со своим внутренним (интериоризованным) и изготовленным на восприятие рембрандтовсого мира, – видением, слухом, пониманием (по схематизму: идеальный, воображенный автором, читатель - читатель реальный, всамделишний).

… Но и автор, полагаемый и предполагаемый данным текстом (образ рассказчика, точка зрения художника в этой картине) также и совпадает, и не совпадает с этим же автором, но – иных произведений; с Достоевским, или Рембрандтом “многих рассказчиков”, многих – но все они – авторские – точек зрения. Такой двойной автор и есть второй участник “диалога читатель – автор ”. Диалога – текста. Диалога – в тексте (мир автора…) происходящем. Текст – диалог. Текст – мир, в котором диалог протекает. То есть, это уже изначально – мир, созданный автором – идеальным читателем, в их предпол[агаемом] сопряжении. Точнее – сам мир (пространство и время) автора – это мир, изначально обращенный к идеальному читателю, мир, в самом начале своем напряженный определенным (желаемым) читательским, зрительским “видением”. Мир, сущий “наполовину”, еще не “до-созданный”.

NB:также и это сопряжение.

____

29.Х.86.

К стр. 101-103[cxxiv]. (После – достаточно бессмысленной – конференции по “редукционизму” – Пущино[cxxv])

(1) В Новое время знание становится доказанным, обоснованным знанием в той мере, в какой каждое вновь (экспериментально) полученное знание (о “факте”…) оказывается возможным включить в корпус системно замкнутого научного знания, выводного по своей сути, – то есть, в какой это новое знание возможно свести к исходным аксиомам данной науки и – вывести – логически корректно – из этих аксиом, постулатов. В конечном счете, – это есть сведение к аксиомам формальной (позже – математической логики (…тождества и достаточного основания…) и выведение из аксиом по формально-логическим законам. “Доказательство – вывод”; абсолютная симметрия этих процедур освящает внешний критерий истинности – критерием внутренним.

(2) Философской тайной этого посвящения в собственно научное знание (“элемент системы науки”…) является идея причинного понимания, как основы работы познающего разума. Отступление к исходным началам науки; превращение связей “действие – причина (сила)” в связь: “следствие (логическое) – причина (формальное основание)”, то есть, превращение связей “протяженной субстанции” в связи и логику субстанции мыслящей (порядок идей – таков же, как порядок вещей…[cxxvi]); возможность обратного перевода связей логических в связи “вещные”, с обнаружением новых несходимостей между мышлением и бытием (Декарт – протяженностью). Так ad infinitum; постоянное воспроизведение пропасти между этими двумя субстанциями, – постоянное обновление познавательной (экспериментальной) дву-полюсной “субстанции” (ср. Спиноза), определяющей отношения между “субстанциями-атрибутами” (ср. Декарт); перевод (все новый и новый) силовых связей “причины – действия” в связи чисто логические и… снова – пропасть между протяженной (в основе – силовой) и логической субстанциями-атрибутами… – вот наметки основного схематизма этих превращений.

(3) Естественно-научным (механическим) их основанием служила связь сила – действие. Сила была “причиной”, распознаваемой и вычисляемой только по своим действиям, заклятой для вопросов об ее (силы) смысле, причине, структуре и т.д. Все эти вопросы были запрещены, и сила оставалась потусторонним (по ту сторону теоретико-логического перевода) основанием внесиловых связей протяженности и далее – логической дедукции (а также, – вывода, доказательства, дискурсии и т. д.).

(4) Это внутри-научное бесконечное движение к причине-силе, бесконечное отодвигание её (силы) теоретического объяснения, это движение ad infinitum отсекалось и запрещалось в сфере собственно философской логики идеей (идеями) самообоснования начала познавательной мысли, то есть “начала причины”. В системе Спинозы это была идея “causa sui”, в системе Декарта – идея “познающего Я”, – бытия мысли, тождественной сомнению в собственном бытии; в системе Лейбница – идея “монады”, – причины, неразрешимой в действии, но постоянно воспроизводящей свою исходную причиняющую силу. Диалог этих (и иных) начал мышления Нового времени и создавал преграду в развинчивании “причинных связей” в дурную бесконечность. Эта плотина самообоснования имела двойное значение: во-первых, она отсекала (как было сказано) движение вниз, в конечном счете, – в небытие объясняемого феномена (ведь, если нельзя дойти до начала, то нельзя быть убежденным, что этот феномен вообще есть, существует в настоящем…), а, во-вторых, такое самообосновываемое начало служит логически безусловным и логически доказательным основанием строгой дедукции.. Философская логика и здесь сыграла свою основную роль – “внередукционисткого” основания и самообоснования начал мышления (и бытия), – в данном случае, – начал познающего разума и определений мира как предмета познания. Здесь было также существенным схождение философского обоснования (самообоснования) начал причинности и естественно-научного запрета “движения в дурную бесконечность”, запрета, сформулированного Ньютоном в идее силы.

(5) Размывание механической (силовой) причинности, с одной стороны, и размывание убедительности философских идей “самообоснования начал”, с другой стороны, – привело в конце XIX века к снятию философской плотины, запруды, возвращающей логическое движение “вспять” – от обоснованных начал – к дедуктивному выводу. Понимание провалилось в дурную бесконечность “ объяснений через другое …”

Так начинается “ редукционизм ”, – форма вырождения идеи (причинного) познания Нового времени, – в итоге размыкания философско-логического понимания “через себя” (самообоснование начала мысли) – в “объяснение через другое” и, в конце концов, – в ничто.

По-прежнему царит идея причинности (понять = понять причину…), но вне самозамыкания (causa sui, монада, ego cogitans) причинность тождественна беспричинности; понимание вырождается в объяснение; определение бытия вырождается в определение и осмысление небытия (феномен не мог возникнуть, он невозможен, хотя он есть…).

(Если немного детальнее сказать об основаниях такого редукционизма, это: а) Механика перестает быть наукой sui generis, пределом идеализации (смыкающейся с философской идеей самообоснования причины); она оказывается одной из наук, её идеализации понимаются не как предельные идеализации мира, который существенен именно потому, что он может быть только в мысли…, но как некие компромиссные “обобщения”, наряду с обобщениями (и, – в этом смысле, понятиями…) физики, химии, биологии, и т.д. Возникает кругооборот наук о природе и – кругооборот объяснений (движение в дурную бесконечность причин совпадает с “кругом” взаимообъяснений). б) Сама идея causa sui (и т. д.), лишенная опоры на преимущественность механических идеализаций (инерция, математическая точка, абсолютная пустота и т. д.) и идеализаций математических (сомнительность понятий “множества”, “неделимости”, предела, и т. д.), теряет свой смысл начала наукоучения и замыкается в одиночке собственно философских спекуляций. в) Возникает тот кризис познающего разума и тяга к иному типу самообоснования, о котором достаточно сказано в иных моих записях. г) Здесь NB– социальные смыслы “редукционизма” в оппозиции к идее “трансдукции” – см. стр. 101-103 “Заметок впрок”[cxxvii].

Дата добавления: 2015-07-20