Музыкальная мозаика

Мир мучительный и сладостный, напоенный восторгами и мучительно-сладкими исступлениями; мир, в котором погашены все познавательные жесты и отсутствуют логические определения и нормы; мир, который не делится на сознание и бытие, но весь есть некая их синтетическая и извечная слитость; мир, данный как вечное Стремление и Воля, саморазрушение и истощение и как вечное Творчество и Воскресение; мир, который насквозь есть Божество и есть его страстная Жизнь и Страсть, в котором растворились и синтетически воссоединились природа и человек, судьба и Божество, история и вселенские судьбы Абсолютного; наконец, мир беспринципный и вечно играющий, беспричинный и бесцельный мир, где слиты начала и концы, где нет меры и веса, мир – капризные слезы, мир как непостоянное море снов и неустанная бездна откровений. Это – музыка и музыкальный восторг.

А.Ф. Лосев, «Музыкальный миф»

Здравствуй, мой водопад. Скажи мне, сколько лет или, может, столетий мы не виделись с тобой, не вслушивались в звуки друг друга? Ты помнишь, как мы впервые встретились? Я знаю, что помнишь. Тогда стояла солнечная тишина, и было видно на сотни миль вокруг, и Дебюсси положил несколько капелек сладкого меда на печенье, и ел его так медленно, смакуя каждое мгновение, что можно было услышать в его хрусте шелест вечно молодого папоротника, из-под которого выглядывал темно-серый зверек с добрыми, лучистыми глазками, которым мир еще не дал названия. Помнишь наш общий холм лесного одиночества, где я долго лежал, вслушиваясь в шепот цветов, а ты поил синих коней? Я помню их задумчивые врубелевские глаза, в которых отражалась сама бездонность, сама тайна, которая исчезает в изреченном слове – потому как эта тайна до-бытийственна, до-космична до-словесна. Может быть, через несколько минут и я стану задумчивым конем, в глазах которого камни, вечно молчащие, тяжелые, прибрежные камни. Синие, пенистые волны набегают с яростью на них и разбиваются на миллионы летящих брызг. И в те мгновения нестерпимо хочется воссоединиться с ними, стать неразделимым целым и разделить это великолепие пенистого счастья в бесплотном полете. Помнишь, в детстве мы были такими же бесплотными, почти что невесомыми сочно-зелеными кузнечиками и прыгали через эти набегающие волны пьянящего сердце восторга и слушали музыку дождя и прибоя, укрывались от танца южных ветров среди бесчисленных волн и с головой погружались в пространство вечной влаги и жизни, в которой и скрыта магия мира и тайна нашего появления на свет. Невинные, мы были родственниками тех, тогда казавшихся такими бескрайними лугов и знающих тайну извечной молодости цветов, по которым можно было гадать о настоящей любви и будущем счастье, разноцветных жужжащих пчел, что собирают пыльцу в своем переливающимся всеми цветами радуги танце-полете, птенцов, вылезающих из яйца и смотрящих на мир счастливой и удивительной в своей красоте голубизной глаз. Тогда мы были сродни вальсам Шопена, его невесомым ноктюрнам, шутливым мазуркам и захлебывающихся в своей взмывающей ввысь энергии и бурной молодости этюдам. Тот мир был лишен тягостных вечерних дум, тот мир тек мгновение за мгновением, и они были неразделимы, как и звуки пьянящей сердце мелодии; это был мир, который таял при первом же прикосновении рассудка, испарялся, как радуга, что навещает наше небо лишь на несколько минут и дарит всему миру свою неповторимую улыбку.

Память еще хранит на своих бесчисленных полках те светлые минуты, когда я погружался в тихое полусонное созерцание поцелуя, который дарило танцующее легкий, едва уловимый танец море вечернему солнцу, поцелуя, от которого уста моря окрашивались в алый цвет и страсть разливалась миллионами искр по его губам-волнам и прокатывалась в единое мгновение в самую потаенную глубь моего молодого сердца, озаряя для меня самые счастливые, сказочные мгновения моей жизни, образы которых проносились со скоростью света в моей голове и улетали в неизвестность, а, может, улетали поцеловать в ответ то бесконечно радостное солнце, не потерявшее ни крупицы свой молодости за столь долгий летний, счастливо прожитый день.

Несколько минут хрустальной тишины среди утренней росы, и я попадал в сказку, где жили живые звуки. Все было соткано из невесомых нитей невинности нот, и мы тогда впервые ощутили бесконечность в сердце своем. Волнам не было конца и края. Они набегали и останавливались, завороженные звенящей тишиной, упоенные ее белым, невидимым танцем – словно сама Хозяйка ночного царства оделась в белое подвенечное платье и летит, кружась с белыми искрящимися звездами в непостижимом для человеческого воображения вальсе, о котором, быть может, напоминает нам вагнеровский «Полет Валькирий». Это были сказочные мгновения всеединства, слитости всего со всем, вселенского воссоединения, от осознания которого рождалась светящаяся розовым необыкновенная и упоительная в своей извечно меняющейся красоте радость. Радость узнавания струящейся в этих звуках живой воды жизни, того целебного источника, приникнув всеми фибрами души к которому каждый человек наполнится мгновениями счастья – того счастья, до которого сможет дотянуться его сердце и душа, которая, несомненно, почувствует облегчение и светлые слезы радости и счастья.

Дата добавления: 2015-07-25