Факел Мориса Равеля

Горячая испанская кровь, красочный народный праздник, громогласные бубны и трубы, нескончаемая бравада Мориса Равеля. Совершенно уникальное сочетание певучести, расплывчатости звука, ночных, таинственных ощущений и огненного карнавала, ликующих, торжественных завываний, коим чуждо сокровенное и интимное. Равель – нескрываемый актер контрастов, жизненность которых, кажется, безгранична, которой чужды любые преграды и боль, да и грусть. Но в то же время этот огненный танец умеет сворачиваться клубком, словно улитка, заползающая в свой домик, и раскрывает на обозрение внимательного слушателя, словно роскошный веер, неповторимый букет ночных фантазий, грез и едва колыхающихся образов, переливающихся полутонов.

В музыкальном творчестве Равеля гармонично уживаются, образуя просто изумительное сочетание, палящий, сияющий, бескомпромиссный день и загадочная, влажная, полная сомнений и тайн ночь. Хочется заметить, что эта двойственность удивительна именно ее уникальным сочетанием, неким переливанием из темного и таинственного в сияющее, пламенное. Гений Равеля я вижу в этой тайне воскресения огня из водного царства и его затухании в сумраке ночи, которая, как талантливый архитектор, выстраивает цельность, притягательность его музыки.

Пусть это покажется банальным, но неиссякаемая прелесть импрессионизма заложена именно в бесконечном, неисчерпаемом переливании оттенков, где царствует не яркий солнечный свет, а многоликая мать ночь. Морис Равель сумел осветить эту бездонную ночь, – в его звуковой палитре акцент ставится на победном, разгорающемся факеле посреди бездны, который венчает торжественный поединок темной и светлой стихий. Иными словами, помимо богатой палитры ощущений, которая присутствует у многих импрессионистов, мы можем отыскать громадный потенциал жизнеутверждающей, здоровой стихийности, которая берет в свои объятия любого в «Болеро», в «Испанской рапсодии», в «Ундине». Именно в этом позднем царстве импрессионизма, по моему мнению, берет свои истоки многоликий экспрессионизм.

Творчество Равеля – это мост между двумя океанами, водным и огненным. Здесь внутреннее, потаенное становится внешним, открытым взору, предстает во всей огнедышащей динамике танца и не скрывает своей дурманящей красоты. Помимо вполне очевидного выхода за пределы «чистого» импрессионизма, музыкальные тона Равеля будут неполно описанными, если не сказать о том жгучем, подвижном испанском колорите, которым они пропитаны насквозь. Более того, на мой взгляд, сама логика открытия музыкального мира композитора требует после обозначения общих черт и особенностей, принадлежности к какому-либо стилю, обращения к национальным истокам творчества, к его глубинным корням, ибо вне общекультурного нет и личностного – дерево растет только в земле. Следует отметить определенную закономерность во взаимопонимании между слушателем и композитором: чем ярче выражены народные, песенно-танцевальные мотивы в творчестве композитора, тем легче воспринимаемость данной музыкальной картины слушателем, яснее чувствуется родственность и близость к душевным пластам нашей психики. Такие мелодии, словно звуки нашего детства, проникают в наше сердце гораздо глубже, не требуя мучительного осмысления, преодоления и приближения. Признаемся, что оперы Глинки и балеты Чайковского воспринимаются русскими слушателями гораздо более естественно нежели усложненные своеобразной ритмикой поэмы и зарисовки Скрябина.

Не претендуя на исчерпывающую полноту и знание испанского колорита, я бы выделил необычайную динамичность, чеканную ритмику и гибкость пластики в произведениях Равеля. Его корабль не плывет вниз по течению, наслаждаясь игрой полутонов, – он несется вихрем, разрезая морскую стихию в вечной борьбе, одновременно борьбе красивой и жизнеутверждающей. Дыхание этой динамики – отчетливый, ясный, чеканный ритм, который сродни пульсации горячего испанского сердца, погруженного в захватывающую схватку с разъяренным быком. Именно в подвижных играх требуется гибкость ума и пластичность формы, которая выражается в первую очередь в умении изменить направление движения, предвосхитить следующий шаг противника. За счет гибкой пластики Равель добивается уникальной целостности музыкальной формы без ощущения множественности, калейдоскопичности или двойственности. Этим Равель предвосхитил музыкальные пристрастия нашего времени – эффектность формы, четкость ритмики, доходчивость внутренней идеи и красота борьбы.

Дата добавления: 2015-07-25