Прислужники нового консерватизма

Превращение мирового экономического порядка из ли­берального в консервативный наиболее четко отразилось в трансформации двух главных Бреттон-Вудских институтов -МВф и Всемирного банка. Первоначально создававшиеся в

Глава шестая

качестве либеральных попечителей глобальных общественных интересов, они де-факто превратились в прислужников ми­нистерства финансов США, стремящегося навязать остальным странам американскую финансовую гегемонию и рецепты эко­номической политики, невзирая на вызываемые ими проти­воречия и проблемы.

Крушение Бреттон-Вудской системы в начале 1970-х го­дов выхолостило либеральный смысл существования обоих институтов. Отпала необходимость в контроле и управлении обменными курсами валют со стороны МВФ. Если каким-либо странам были нужны краткосрочные кредиты, то их можно было легко получить в американских частных банках, освобо­дившихся от ранее существовавших ограничений на кредит­ные операции. Соответственно, резко упала роль Всемирного банка. Страны любого уровня экономического развития мог­ли заимствовать непосредственно на Уолл-стрит и у междуна­родных банков, действовавших на евродолларовом рынке в Лондоне, где обращались огромные суммы вывезенных из США долларов. Этот рынок возник в 1960-е годы, когда пра­вительства, центральные банки и транснациональные компа­нии давали и брали займы в долларах, приобретенных ими за пределами Соединенных Штатов - в частности в Лондоне, служившем в качестве офшорной зоны, свободной от контро­ля американских денежных властей. Как отмечалось ранее, после отмены правительством США ограничений на капиталь­ные трансферты американские банки начали активную кре­дитную экспансию за рубежом, отвоевывая рынки, которые они в свое время уступили Лондону¹³. При этом номиниро­ванные в долларах кредиты выдавались исходя из процент­ных ставок, действовавших в США. Эти ставки поднимались и опускались по мере того, как Федеральная резервная систе­ма меняла свою монетарную политику в соответствии с по­требностями американской экономики. Катастрофа была не­избежна.

Она произошла в 1981 году. Только что занявший пост председателя Федеральной резервной системы Пол Уолкер, следуя рецептам «чикагской школы», удвоил процентные став­ки в США с целью сдержать рост предложения денег. Стра-

Глобализация консерватизма

ны-заемщики вдруг обнаружили, что для них бремя обслужи­вания долгов перед иностранными частными банками также удвоилось. В августе 1982 года министр финансов Мексики Хесус Сильва Херцог объявил, что его страна не располагает финансовыми средствами, необходимыми для обслуживания внешнего долга в размере 94 миллиардов долларов. Страна оказалась в состоянии технического дефолта. Американские и европейские банки, с готовностью предоставлявшие Мексике кредиты в 1981 году и в первой половине 1982 года, резко перекрыли ей кран. Таким образом, приватизация мировой финансовой системы обернулась ее крайней неустойчивостью -для предотвращения которой Кейнс и сторонники Нового курса и создавали в 1944 году Бреттон-Вудскую систему.

Сложившуюся ситуацию необходимо было как-то разре­шать. Банкротство Мексики грозило международным банкам, главным образом американским, громадными убытками. Под вопросом оказалась кредитоспособность самих этих банков и финансирование американской экономики. У девяти крупней­ших банков Америки объем займов, выданных только Мекси­ке и Бразилии, равнялся 90 процентам их совокупного капи­тала¹⁴. Срочно требовался пакет мер по спасению. Однако в 1981 году Америка была уже не той, какой она была во време­на Гарри Декстера Уайта, Франклина Рузвельта и Гарри Тру­мэна. Как уже отмечалось во второй главе, в период прези­дентства Рональда Рейгана Вашингтон оказался под властью консервативной идеологии, она начала оказывать влияние на экономическую политику не только внутри США, но и за их пределами. В результате стало невозможным использовать международную валютно-финансовую систему для поддержа­ния занятости и экономического роста в проблемных странах (таких как Мексика) - в чем, собственно говоря, состояла ос­новная идея Бреттон-Вудской системы. Стала невозможной и какая-либо симметричность в урегулировании долгов, при которой Соединенные Штаты брали бы на себя определен­ную ответственность за ситуацию, учитывая, что именно американские банки ранее активно навязывали свои кредиты ^странам-заемщикам. По представлениям американских консерваторов, виноваты во всем были не американские креди-

Глава шестая

торы, а иностранные заемщики; поэтому не следовало оказы­вать им никакой поддержки, даже косвенной (за счет помощи американским банкам). Мексике были выставлены жесткие требования: правила международной игры остаются прежни­ми, и если страна хочет получать новые кредиты от частных банков, она должна немедленно провести в жизнь пакет мер по жесткой бюджетной экономии. Только тогда американцы поддержат международные усилия по разрешению долгового кризиса. С учетом права вето США в МВФ, это стало предва­рительным условием всяких переговоров.

Подобная непримиримость Соединенных Штатов нало­жила сильный отпечаток на политику МВФ. Фонд отказался от прежних идей сбалансированного урегулирования и невме­шательства в национальную хозяйственную политику. Теперь он потребовал от Мексики не только урезания бюджетных расходов, но и обширных изменений в ее внутриэкономической политике. Это стало предвестником «структурного при­способления», ставшего главным условием, предъявлявшим­ся к странам-претендентам на кредиты и помощь со стороны МВФ в конце 1980-х и в 1990-х годах. «Структурное приспо­собление» служит обозначением целого набора мер, выходя­щих за рамки ужесточения монетарной и финансовой поли­тики с целью высвободить ресурсы для экспорта при одновременном урезании импорта. А ведь такое ужесточение -единственное, что имел законное право требовать МВФ и что обеспечивает восстановление финансовой дееспособности любой капиталистической экономики, независимо от того, регулируется она согласно консервативным либо либераль­ным принципам.

Как и остальным странам Латинской Америки, Мексике было прописано горькое лекарство, и альтернативы ему не было. В обмен на «пакет поддержки» со стороны МВФ Мекси­ка, а позднее Бразилия и остальные латиноамериканские го­сударства-должники, были вынуждены соглашаться с очень значительным сокращением государственных расходов и про­ведением программ «структурного приспособления». Базовые программы в области здравоохранения, образования и борь­бы с бедностью считались расточительными и излишними, и

Глобализация консерватизма

на этом основании МВФ с возрастающим идеологическим рве­нием заставлял жестоко урезать их. Поскольку по настоянию МВФ большинство стран Латинской Америки сокращали свои расходы одновременно, разрушительные последствия такой политики мультиплицировались; рецессия охватила весь кон­тинент. В Мексике, где половина населения не имела в домах водопроводов, в период 1983-1988 годов доходы на душу на­селения упали на 40 процентов. Латинская Америка потеря­ла в своем развитии целое десятилетие, столкнувшись с той самой социально-экономической катастрофой, которую когда-то пытались предотвратить либерально настроенные архитек­торы Бреттон-Вудской системы. Однако для захвативших кон­троль над ней американских консерваторов это было допустимой платой за доминирование США в мире.

Призывы к реформированию международной финансо­вой системы, упорядоченному подходу к решению долговых проблем и возвращению к более управляемым обменным кур­сам валют полностью отметались. Дело не только в том, что это потребовало бы определенного контроля над гигантски­ми финансовыми рынками и привело бы к потере Америкой своей автономности. Идея какого-либо контроля шла вразрез с заклинанием консервативных идеологов типа Милтона Фридмена, будто свободные рынки функционируют гораздо лучше, чем любая система, управляемая государством. Однако к концу 1980-х годов стало ясно, что прогнозы о том, что пла­вающие обменные курсы обеспечат выявление истинной сто­имости валют, были глубоко ошибочными. Валютные рынки стали олицетворением иррациональности. Без какого-либо разумного основания обменные курсы отдельных валют в те­чение длительных периодов находились то выше, то ниже сво­его устойчивого уровня. Чрезмерные взлеты и падения кур­сов валют оказываются результатом краткосрочных спекуля­тивных сделок, исходящих из предположения о продолжении Ранее установившихся тенденций. Спекуляции усиливали Дисбалансы валютного рынка. Это полностью опровергало Утверждения теоретиков монетаризма, будто свобода действий рыночных агентов гарантирует справедливую оценку стоимости валют. Завышенный курс йены в конце 1980-х и начале

Глава шестая

1990-х годов стал важной причиной продолжительной рецес­сии в японской экономике. Правда, периоды завышенного курса доллара не имели аналогичного влияния на США: эко­номика континентального масштаба менее чувствительна к международной конкуренции, а существующая международ­ная финансовая система позволяет Америке иметь огромный внешнеторговый дефицит без серьезных последствий для внутриэкономической ситуации.

В 1990-е годы указанные особенности этой системы стали особенно ярко выраженными. Валютный оборот продолжал интенсивно расти по мере развития новых, более изощрен­ных методов хеджирования рисков. (Однако средств защиты от системного сбоя не существовало. Терпящим бедствие го­сударствам-заемщикам, как и тем, кто хотел торговать с США и получать от них помощь, приходилось подчиняться кано­нам американских правых, воплощенным в еще более жест­кой версии «структурного приспособления». Теперь речь шла об отмене контроля над внутренними финансовыми система­ми, снижении налогов (особенно на корпорации и доходы бо­гатых), приватизации, допуске в национальную экономику иностранных инвестиций, дерегулировании, гарантиях прав частной собственности, сокращении расходов на социальное обеспечение, здравоохранение и образование, а также стабиль­ности цен как главном приоритете экономической политики. Короче говоря, все страны должны были принять ту же эко­номическую программу, которую американский Круглый стол бизнеса и «чикагская школа» рекомендовали для США. Всем следовало отречься от равенства возможностей, разделения рисков в рамках общественного договора, перераспределения доходов, инвестиций в социальный, физический и человечес­кий капитал, а также всяких попыток управлять капитализ­мом или развивать предпринимательскую деятельность госу­дарства.

Данную программу, получившую известность как Вашин­гтонский консенсус, США и МВФ активно навязывали всему миру. Под вывеской либерализации другим государствам при­ходилось открывать свои финансовые рынки для американс­кого проникновения. Так, в 1990-1993 годы ввиду высоких

Глобализация консерватизма

процентных ставок по мексиканским ценным бумагам, номи­нированным в долларах, в них было инвестировано свыше 90 миллиардов долларов (что равнялось 1/5 чистого притока ка­питала в развитые страны)¹⁵. Однако в декабре 1994 года ин­весторы и взаимные фонды засомневались в способности Мек­сики своевременно обслуживать свои долги; возникла угроза, что все эти доллары покинут страну в течение нескольких дней. «Текила кризис» потребовал второго совместного плана ми­нистерства финансов США и МВФ по выводу Мексики из кри­зиса. В обмен на предоставление 40 миллиардов долларов в виде новых кредитов ей было выставлено требование реали­зовать жесткую программу «структурного приспособления». Зависимость МВФ от министерства финансов США и синх­ронность их действий стали очевидными. Правда, в отличие от 1982 года речь шла не о спасении капиталов американских и других западных банков, а об обеспечении интересов аме­риканских инвесторов, желавших получить 14 процентов го­довых по мексиканским долларовым активам вместо 5 про­центов по американским казначейским векселям, но не готовых принять на себя сопутствующие риски. Мексике опять при­шлось подчиниться и ввести плавающий курс песо, который за несколько недель упал вдвое; в то же время процентные ставки в течение двух месяцев удвоились. Американские же инвесторы получили обратно все свои деньги: частично от министерства финансов США, частично от МВФ.

В конце 1990-х годов МВФ стал еще сильнее подчиняться министерству финансов США, что повлекло за собой катаст­рофические последствия. Их реакция на финансовый кризис в Восточной Азии 1997-1998 годов обернулась катастрофой, сходной со случившейся в Латинской Америке в начале 1980-х годов, но связанной с еще большими объемами задолженнос­ти. В начале 1990-х годов под давлением Соединенных Шта­тов страны Восточной Азии провели финансовое дерегулиро­вание, что привело к кредитному буму и росту дефицитности торговых балансов во всем регионе. Все происходило в усло­виях привязки обменных курсов азиатских валют к американ­скому доллару, что имело целью гарантировать стабильность Цен и минимизировать риск потерь от изменения валютных

Глава шестая

курсов для американских инвесторов. В подобных условиях страны региона стали слишком соблазнительными объектами для валютных спекуляций. Так называемые «азиатские тиг­ры» столкнулись с невозможностью поддерживать фиксиро­ванные обменные курсы своих валют и обратились за помо­щью к МВФ.

Однако МВФ находился в полной зависимости от мини­стерства финансов США. Его собственные средства были слиш­ком незначительны по сравнению с масштабами спекулятив­ных капиталов; соответственно, его кредитным программам требовалась поддержка со стороны Соединенных Штатов. Американцы с удовольствием воспользовались слабостью Фонда. Южной Корее, Индонезии и Таиланду были навязаны не только жесткие программы бюджетной экономии (как в Латинской Америке в начале 1980-х годов), но и реструктури­зация экономики по американским консервативным рецеп­там. Журналист Пол Бластейн в книге «Кара» описывает, как команды переговорщиков США и МВФ селились в Южной Корее в одном отеле, и как американская команда заставляла представителей МВФ вырывать у корейцев согласие на даль­нейшие радикальные реформы, хотя переговоры с министер­ством финансов Кореи они вели совместно¹⁶. Во время спеш­ной продажи активов странами региона для расплаты по долгам американские ТНК приобрели целый ряд компаний по минимальным ценам: только в первой половине 1998 года на азиатский бизнес ими было потрачено 8 миллиардов дол­ларов. Началась ускоренная «американизация» Восточной Азии. Результатом одновременного проведения жестких про­грамм бюджетной экономии стала глубокая депрессия во всем регионе, сделавшая еще более труднодостижимыми планы оздоровления экономики отдельных стран. Это в точности соответствовало утверждению Кейнса о том, что спад в одной стране усиливает рецессию в другой.

Если не считать критики, прозвучавшей в Японии и со стороны некоторых либеральных американских профессоров-экономистов типа Джеффри Сакса из Гарвардского универ­ситета и Пола Крагмана из Принстона¹⁷, МВФ избежал ответ­ственности за то, что по любым объективным критериям

Глобализация консерватизма

следует считать крупной политической ошибкой. Американс­кий финансовый истеблишмент был снова спасен от ответ­ственности за результаты своей неразумной кредитной поли­тики, а бремя последствий финансового кризиса легло на народы стран, получавших кредиты МВФ. Вся эта адаптация вела к дальнейшему расширению простора для экспансии американского капитала. Мировая финансовая система про­должала функционировать под «опекой» министерства финан­сов США. Те, кто утверждал, что система дала сбой из-за того, что некоторые страны попросту не справились с бурным при­током и оттоком свободных капиталов, получили отпущение грехов. По их мнению, необходимо лишь больше транспарен­тности и информации для принятия рынками правильных решений, тогда все будет хорошо - ведь рынки превосходно работают, когда им не мешают. Однако транспарентность не предотвратила неожиданного оттока капиталов из Турции и Аргентины в 2001 году - точно в таких же масштабах и с таки­ми же последствиями, как в Восточной Азии.

Проблема не в том, что не существует жизнеспособной альтернативы современной международной финансовой сис­теме. Она в том, что любая альтернатива ослабит американс­кую гегемонию и сократит выгоды, которые сейчас получают Соединенные Штаты. Поэтому ортодоксы от консерватизма продолжают настаивать на том, что МВФ и министерство фи­нансов США поступали правильно, требуя от других стран сокращения бюджетных расходов и «структурного приспособ­ления» без учета более широких экономических, финансовых и социальных последствиях этого. Аналогичный подход аме­риканцы проявляют и в отношении собственных банков. В сентябре 1998 года под руководством Федерального резерв­ного банка Нью-Йорка была проведена операция по спасе­нию хеджевого фонда «Лонг терм кэпитал менеджмент», потребовавшая выведения за баланс фонда долгов на 200 миллиардов долларов, а также назначения ее президентом Джона Мериуэзера (такого же приверженца свободных рынков как Кэннет Лэй из «Энрона»). События с «Лонг терм кэпитал менеджмент» должны были побудить к некоторой переоценке рисков, связанных с сохранением Международной

Глава шестая

финансовой системы в существующем виде. Но ничего подоб­ного. «Большая игра» по-прежнему состоит в критике госу­дарства и госрегулирования, где бы их ни обнаруживали.

Трансформация роли МВФ зеркально отразилась и в дея­тельности Всемирного банка, который в 1980-е годы посте­пенно оказался под властью «новых правых». Параллельно тому, как усиливалось влияние правых в Вашингтоне, все бо­лее консервативную направленность приобретали ежегодно выпускаемые банком «Доклады о мировом развитии». В 1987 году руководство Всемирного банка заявило, что интервен­ционистские принципы, на которых он был основан, стали мешать росту частного сектора¹⁸. Выдаваемые им «кредиты на цели структурного приспособления» полностью отвечали но­вому мышлению МВФ (отраженному в его «программах струк­турного приспособления»). Всемирный банк стал не менее рьяным адептом консерватизма, чем Фонд.

В 1995 году под руководством нового президента Джейм­са Вулфенсона Всемирный банк попытался было двинуться в противоположном направлении, выступив за облегчение дол­гового бремени развивающихся стран и настаивая на том, что эффективное правительство, образование и здравоохранение столь же важны для стимулирования экономического разви­тия, как и приверженность Вашингтонскому консенсусу. Од­нако у Всемирного банка были очень ограниченные возмож­ности для маневра и движения против основного течения. В ноябре 1999 года главный экономист банка Джозеф Стиглиц был вынужден уйти в отставку, что стало свидетельством кра­ха попытки банка вернуться к своим либеральным истокам. В течение всего срока пребывания на должности главного эко­номиста Стиглиц неустанно критиковал Вашингтонский кон­сенсус. В 1998 году в одной из лекций он доказывал, что одер­жимость стабильностью цен контпродуктивна, что при небольшой инфляции экономика может благополучно разви­ваться и что ускорение инфляции не столь неизбежно, как счи­тали приверженцы Вашингтонского консенсуса¹⁹. Он считал, что спаду нужно противостоять с помощью «встроенных ста­билизаторов» и что финансовую систему нельзя сводить к рынку: она служит «мозгом» экономики и дерегулирование

Глобализация консерватизма

5ольше вредит, нежели способствует ее работе. Стиглиц так­же настаивал на том, что приватизация не даст результатов без инвестиций в институциональные основы экономики, в частности в ее правовую систему. Он пытался выступать про­тив программ бюджетной экономии, навязанных МВФ стра­нам Восточной Азии, поскольку они вели к синхронизации рецессии в регионе²⁰. Однако его усилия были тщетными; на­оборот, МВФ настаивал на еще большей жесткости.

Стиглиц был прав, а высказывавшаяся им критика исхо­дила из «чрева чудовища». Однако система набрала слишком большой ход, чтобы на нее подействовали рациональные до­воды (которые консерваторы в любом случае считали несуще­ственными). Ведь она закрепляет господство доллара, в кото­ром в настоящее время номинировано до 77 процентов всех международных долгов и на который приходятся 83 процен­та всех валютных трансакций²¹. В 1945 году ситуация была сходной, однако с тех пор удельный вес экономики США в мировом валовом продукте заметно сократился. Стиглиц жа­ловался, что «догмы либерализации слишком часто станови­лись самоцелью, а не средством улучшения финансовой систе­мы»²². Однако речь шла не о неких иррациональных экономи­ческих догмах, а об интересах экспансионистской сверхдер­жавы. Международная финансовая система создавалась для распространения финансового и политического господства США, а не для обеспечения общественного блага в мировом масштабе. И она сыграла отведенную ей роль плацдарма для реализации американских корпоративных интересов, причем выходящих далеко за пределы финансовой сферы.

Дата добавления: 2015-07-16