Глобализация как американизация

После 1974 года стали очевидными изменения в характе­ре и структуре американского капитализма. В течение 20 лет процветанию Америки сопутствовал растущий дефицит внешнеторгового баланса. Поскольку остальной мир принимал доллары, а рабочим из вытесняемых с рынка отраслей удавалось Найти работу в других секторах экономики США, казалось, что дефицит не приведет к серьезным долгосрочным послед-

Глава шестая

ствиям. Профсоюзы и отрасли, страдавшие от роста импорта, высказывали недовольство, но для большинства американс­ких потребителей и корпораций из списка «Форчун-500» об­щая ситуация оставалась вполне приемлемой. Половина все­го импорта США поступала из зарубежных филиалов амери­канских компаний, разместивших производство за границей с целью повышения своих прибылей. Иначе говоря, внешне­торговый дефицит был оборотной стороной ориентации аме­риканских транснациональных компаний на перенос произ­водства в страны с низкими издержками и отражением полу­ченных ими выгод. Уже тогда основное значение начали при­обретать не размещение заводов и национальность рабочих, а интеллектуальный капитал (воплощаемый в производимых товарах) и доступ на внешние рынки, обеспечивающий небы­валый рост продаж и прибылей. С учетом степени насыщения американского рынка именно это стало решающим фактором. К 1970 году «Ай-Би-Эм» стала крупнейшей в мире компью­терной компанией (благодаря выпуску в свет ЭВМ 360-й се­рии), «Тексас инструменте» - ведущим производителем ин­тегральных схем, а «Эй Ти энд Ти» - крупнейшей в мире ком­панией по объему оборота. В 1970-е годы укрепилось лидер­ство Соединенных Штатов в новых отраслях, основанных на информационных технологиях, а к началу 1980-х годов «Май­крософт», «Эппл» и «Интел» стали лидерами в своих отрас­лях. В январе 1983 года журнал «Тайм» отметил создателей персонального компьютера в номинации «человек года». По­явились предвестники революции в области информацион­ных технологий, и США хотели открыть мир для своих ком­паний, находящихся на передовых позициях в науке и технике. Интеллектуальная собственность и контроль над инфор­мационными потоками приобретали все большее значение. Соответственно, центральной задачей экономической поли­тики правительства США стало обеспечение своим корпора­циям доступа на зарубежные рынки в таких отраслях сектора услуг, как финансы и телекоммуникации. Открытость этих рынков приобрела не меньшую важность, чем рынков тради­ционных производств, Началось формирование новой иерархии приоритетов; теперь речь шла об американском лидер-

Глобализация консерватизма

стве в информационной экономике. Задача «раскрытия» сек­тора услуг других стран мира, прежде всего финансов и теле­коммуникаций, вышла на первый план по сравнению с обес­печением свободы торговли в отраслях материального производства, где Соединенные Штаты уже не имели конку­рентных преимуществ.

Конечно, трудно судить, имел ли тут место некий конк­ретный план. Американское правительство просто решило поддержать те компании и сектора, которым, как предполага­лось, пойдет на пользу внешнеторговая открытость. США ис­пользовали теорию свободного рынка и свободы торговли в качестве идейного рычага для достижения своих стратегичес­ких целей. Америка могла позволить своим ТНК размещать производство в соответствии с их интересами. Пока доллар остается мировой валютой, у США не должно возникать осо­бых проблем в связи с тем, что новая модель международного разделения труда оборачивается дефицитом их внешнеторго­вого баланса. Доминирование в сферах услуг, информацион­ных технологий, передачи информации, телекоммуникаций и прав на интеллектуальную собственность позволяет американ­цам контролировать механизмы, с помощью которых осуще­ствляется вся мировая торговля.

Со времен запуска в 1962 году своего первого спутника США позаботились о том, чтобы космические технологии по­могли американским компаниям завоевать лидерство в распространении информации и контроле над ней. Закон о спут­никах связи 1962 года разрешил частным компаниям коммерческое использование спутников НАСА, ведущих пря­мое вещание, и обеспечил усиление монополии «Эй Ти энд Ти» на осуществление дальней космической связи. Чуть позже в том же году спутник «Телстар» этой компании осуще­ствил первую трансатлантическую телевизионную трансля­цию. США проигнорировали попытки Франции (в 1970 году) ^и СССР (в 1972 году) достичь многосторонней договоренности о спутниковом вещании и связи, согласно которой требовалось предварительное согласие стран, затрагиваемых вещанием из космоса. Американцы отказались признать какое-либо посягательство на свой суверенитет. Наоборот, США стали

Глава шестая

проявлять больше интереса к тому, каким образом использовать свою нарождающуюся и никем не оспариваемую власть 1 над новыми коммуникационными технологиями для поддер­жки своих растущих внешнеэкономических интересов. В пер­вой половине XX века киностудии Голливуда создали разветвленную дистрибьюторскую сеть, что укрепило их лидерство в мировой киноиндустрии. Аналогичные возможности теперь открывались для американского телевидения и компаний, дей­ствующих в сфере ИКТ и телефонии. Успех в деле разруше­ния государственного контроля над телевидением и телефон­ными услугами в Европе и Японии гарантировал Соединенным Штатам такое же господство в новом информационном веке, как и в веке индустриальном. Поворотным стал 1974 год, когда Закон о торговле впервые дал возможность американско­му правительству включить услуги в круг отраслей, по поводу которых оно имело право вести переговоры с другими стра­нами о таможенных тарифах и доступе на рынки. Закон также позволил США действовать в одностороннем порядке (соглас­но пресловутой 301-й оговорке) для защиты своих внешнетор­говых интересов в отдельных областях. Когда Америке при­ходилось выбирать между приверженностью многосторонним соглашениям (таким как ГАТТ) и односторонними действия­ми, она без колебания склонялась в пользу последних.

В перекройке мировой телекоммуникационной и инфор­мационной системы США опирались на те же принципы, ко­торые были использованы для изменения мировой финансо­вой системы; причем они применялись все активнее по мере роста американской мощи и распространения консерватив­ных идей в мире. Америка возглавила глобализацию с целью обеспечить свои интересы, а финансовая либерализация и де­регулирование телекоммуникаций шли рука об руку. Финан­совая экспансия Соединенных Штатов теперь опиралась на новые информационные и телекоммуникационные техноло­гии. Без опоры на ИКТ банки США не могли бы создать круг­лосуточно работающие глобальные финансовые сети. В 1985 году «Ситикорп» связала воедино свои офисы в 94 странах И ежедневно совершала операции на рынках иностранной ва­люты на сумму 200 миллиардов долларов. Без спутников, пер-

Глобализация консерватизма

сональных компьютеров и специальной глобальной телеком­муникационной сети такой оборот был бы невозможен. Дере­гулирование телекоммуникаций сыграло в данном случае не меньшую роль, чем дерегулирование рынка капитала. В 1972-1985 годы у тысячи крупнейших банков США доля затрат на специализированные телекоммуникации в общих операцион­ных издержках увеличилась с 5 до 13 процентов²³. В 1980-е и 1990-е годы между министерством торговли США и ГАТТ (а затем ВТО) возникла такая же связка, как между министер­ством финансов США и МВФ (а также Всемирным банком), причем произошло это по аналогичным причинам. Перед все­ми этими институтами встал неумолимый выбор: если они не подчинятся притязаниям Соединенных Штатов, то те добь­ются своих целей без них. В таких условиях многосторонние механизмы могли сохраниться только в урезанном виде, ина­че они вообще потеряли бы всякий смысл. Без поддержки США было невозможно инициировать очередной раунд перегово­ров в ГАТТ по сокращению тарифов (как и проводить меры по финансовой стабилизации в рамках МВФ). Когда в 1985 году начался так называемый «Уругвайский раунд» по сокра­щению тарифов и открытию рынков, американцы настояли на том, чтобы в повестку дня были включены вопросы прав на интеллектуальную собственность и торговли в секторе услуг, прежде всего в области телекоммуникаций. Тем самым США обошли Международный телекоммуникационный союз (МТС) - межправительственный орган, регулирующий меж­дународный телекоммуникационный бизнес, - который при­верженцы рейганомики рассматривали как оплот этатизма. Четыре года спустя МТС согласился принять участие в пере­говорах в рамках ГАТТ, поняв, что США в любом случае осу­ществят дерегулирование сферы телекоммуникаций, а пото­ку единственный шанс хоть как-то обеспечить общественные Интересы заключается в сотрудничестве с ГАТТ. В 1990 году этой организацией было принято решение, по которому аме­риканские транснациональные компании получили доступ на рынки услуг всех ее государств - участников. Четыре года спу­стя Соединенные Штаты с помощью ГАТТ заставили Евро­пейский Союз открыть для конкуренции свои традиционные

Глава шестая

коммуникации - почту, телефон и телеграф, а в 1995 году на­вязали другим странам рамочное соглашение по внешнетор­говым аспектам прав интеллектуальной собственности (изве­стное как «ТРИПС»). В результате, Патентное бюро США как хранитель патентных прав на крупнейшем рынке мира де-факто стало ответственным за все изобретения информацион­ного века. В апреле 1996 года, когда на смену ГАТТ пришла ВТО, делегация США покинула многосторонние торговые пе­реговоры, отказываясь от дальнейшего участия в них до тех пор, пока в их повестку не будет поставлен вопрос о либера­лизации телекоммуникаций в глобальном масштабе. Годом по­зднее ВТО сдалась. Так для телекоммуникационных компа­ний США был открыты рынки 70 стран, причем на американ­ских условиях. При поддержке МВФ и Всемирного банка, настаивавших на дерегулировании телекоммуникаций как плате за любую программу «структурного приспособления», в 1990-х годах США преуспели в процессе дерегулирования мировых телекоммуникаций точно так же, как в финансах в 1970-е и 1980-е годы. К началу 1990-х годов активное сальдо США в торговле услугами выросло в четыре раза, достигнув 60 миллиардов долларов в год.

Чтобы извлечь реальную пользу из полученного ею досту­па на рынки других стран, телекоммуникационная индустрия США сама нуждалась в реорганизации и консолидации внут­ри страны. Представители отрасли активно настаивали на ее скорейшем дерегулировании, что позволило бы образовывать внутри страны объединения и союзы в качестве платформы для зарубежной экспансии. В 1980-е годы в США были полно­стью отринуты либеральные представления времен Нового курса о том, что доступ к телекоммуникациям должен быть всеобщим и что существуют некие обязательства по обслужи­ванию общества в целом, связанные с распространением ин­формации и телерадиовещанием. Такой подход был связан с проникновением консерватизма во все новые и новые сферы. Консерваторы, назначенные в Федеральную комиссию по свя­зи, не признавали идей общественных интересов и социаль­ного капитала. При определении государственной политики в области связи они настаивали на том, что информация дол-

Глобализация консерватизма

ясна быть организована в рамках рыночного пространства²⁴. Даже демократы, охваченные энтузиазмом по поводу «новой экономики», стали сторонниками либерализации в сфере ИКТ. Ими двигала тщетная надежда, что конкурентное рыночное пространство освободит экономику, основанную на информа­ции, от всеохватывающей власти корпораций и сделает необ­ходимым лишь минимальное государственное регулирование. Кроме того, неимоверное усиление роли денег в американс­кой политике вынуждало демократов прибегать к языку дере­гулирования и либерализации, чтобы добиться щедрости от комитетов политического действия (см. вторую главу). В 1995 году «Эй Ти энд Ти» стала крупнейшим донором таких коми­тетов, а лоббисты дерегулирования составляли верхушку пре­жнего персонала Белого дома от обеих основных партий²⁵.

Защиты от давления напористых лоббистов частных ин­тересов не существовало, и появился Закон о телекоммуника­циях 1996 года. Член Конгресса от демократической партии Марси Каптур назвала процесс подготовки закона «конкрет­ным доказательством того, что могут сделать большие деньги для приобретения влияния в Конгрессе США». Однако «Ситикорп» и «Эй Ти энд Ти» такие оценки ничуть не смущали. Телекоммуникационные компании добивались ослабления госрегулирования отрасли, права строить собственные сети, а в территориальном плане - размещать их с минимальным уче­том общественных потребностей. Операторы дальней связи намеревались проникнуть на рынки местной связи. Все жела­ли смягчения правил, регулирующих перекрестное владение собственностью. И они получили то, что хотели. В современ­ном Вашингтоне, погрязшем в самодовольстве нового консер­ватизма, с помощью лоббистов за доллары покупается абсо­лютно все.

Закон о телекоммуникациях привел к появлению самого Позорного «мыльного пузыря» в истории мировых финансов. По данным «Файнэншл тайме», в масштабе всего мира речь идет о потере около 1 триллиона долларов, непосредственно инвестированных в отрасль, плюс нескольких триллионов из-за падения курсов акций телекоммуникационных компаний²⁶, Дерегулирование мировой финансовой Системы В 198О6 годы,

253

Глава шестая

а затем рынка телекоммуникаций в 1990-е годы, породило сво­его рода безумие. Любая частично или полностью приватизи­рованная телекоммуникационная компания мира могла стать участницей игры, смысл которой состоял в заимствовании де­нег на мировых финансовых рынках с целью финансирова­ния своих глобальных притязаний на получение в собствен­ность как можно больше сетей, причем не конкурирующих между собой. За всеми «мыльными пузырями» стоят великие идеи. За телекоммуникационным «пузырем» стояла идея, буд­то «экономике знаний» потребуется много широкополосных кабельных сетей, через которые будут перемещаться громад­ные объемы оцифрованной информации. Мысль, что любой стране достаточно всего одной общедоступной сети, рассмат­ривалась как пережиток старомодного коллективизма. Счи­талось, что информации хватит для загрузки множества кон­курирующих сетей, а частное предпринимательство обеспе­чит то, на что неспособны принадлежащие государству теле­коммуникационные компании. Американский консерватизм хотел сделать миру подарок, но это обернулось полной катас­трофой.

Первым результатом введения Закона о телекоммуника­циях стал разгул слияний и поглощений в отрасли. В первой половине 1998 года в США было объявлено о 136 таких сдел­ках между телекоммуникационными компаниями на сумму 120 миллиардов долларов. Операторы дальней связи объедини­лись в одну компанию и заплатили чрезвычайно высокие цены за покупку локальных сетей. Чтобы построить общенациональ­ную сеть, один из таких операторов - компания «Уорлдком» -заплатила сумму, в шесть-девять раз превышающую стоимость телекоммуникационной инфраструктуры двух локальных опе­раторов «МФС» и «Брукс файбер». В настоящее время компа­ния столкнулась с угрозой расчленения из-за неимоверных долгов. Компании кабельного вещания слились с телефонны­ми компаниями. Компания «Эй Ти энд Ти» заплатила 44 мил­лиарда долларов за гиганта кабельной связи компанию «Ти Си Аи». Одновременно прошла волна слияний и формирова­ния конгломератов среди фирм-разработчиков цифровых программных продуктов, которыми должны пользоваться но-

Глобализация консерватизма

вые сети. Компания «Тайм Уорнер», уже присутствующая на рынках наземного, кабельного, цифрового и спутникового те­левидения, в производстве фильмов, музыки, книг, газет и он­лайновых публикаций, слилась с интернет-порталом и поис­ковой системой «Америкэн онлайн». Тем самым она рассчи­тывает добиться контроля над всеми возможными компонен­тами сливающихся воедино рынков цифровой информации. Компания «Дисней» по сходной причине приобрела компа­нию «Эй Би Си». Захватив господство на американском рын­ке, эти гиганты обратили свои взоры на Европу и Япония, где в ожидании прихода американцев тоже началось объедине­ние местных компаний. В 1999 году 1/5 всех корпоративных слияний в мире была инициирована глобальными телекомму­никационными компаниями.

Для американских потребителей последствия этого бума оказались пагубными: тарифы на дальнюю телефонную связь упали, а на локальную связь взлетели ввысь. Как ни абсурдно, появилось около 60 компаний, претендовавших на роль со­здателей и операторов сетей в отрасли, которая даже в США является естественной монополией. В конкуренции кабель­ных сетей не больше смысла, чем в конкуренции автодорог. Телефонные компании безнаказанно занимались «слэммингом», подписывая на свои услуги абонентов без их разреше­ния, и «крэммингом», выставляя абонентам счета за неоказан­ные услуги. Ежегодно они подписывали на свои услуги около миллиона абонентов без их согласия, и еще с нескольких мил­лионов взимали плату за услуги, которыми те не пользовались. Сейчас лишь 2 процента телефонных линий США обслужива­ются новыми конкурирующими компаниями и всего 6 про­центов американских пользователей подключены к интерне­ту через широкополосные сети. Образовательные программы Для детей фактически исчезли. Локальные телестанции, осу­ществляющие вещание для этнических меньшинств, приходят в упадок, снизилось качество их программ. Исчезает об­щественное вещание как таковое.

Это не все. Возникло безумие мирового масштаба. По аме­риканскому примеру все телекоммуникационные компании начали совмещать владение кабельными сетями, мобильной и

Глава шестая

спутниковой связью, а иногда даже производством аппарату­ры. Не только в США считалось, что трафик будет достаточ­ным, чтобы обеспечить работой множество конкурирующих сетей. За реализацию амбиций платили абсурдные цены. На­пример, на британском аукционе радиочастот за мобильную связь третьего поколения предлагались несуразные суммы, компании-провайдеры приобретались по явно завышенным ценам. Мировые рынки ценных бумаг подстегивали рост кур­сов акций телекоммуникационных компаний, стимулируя при­соединение к игре новых участников. Однако «лавина» циф­ровой информации так и не возникла. Когда лопнул «мыль­ный пузырь» интернет-компаний, неизбежно наступил и конец телекоммуникационному буму, в котором на карту были по­ставлены триллионы долларов. В отрасли остались гигантс­кие избыточные мощности, множество почти обанкротивших­ся компаний и значительный долговой «навес»; даже в отда­ленном будущем сможет быть возмещена только часть инвестированного капитала. В конце 2001 года компании «Бритиш телеком»,«Дойче телеком» и «Франс телеком» были обременены долгами порядка 160 миллиардов долларов при совокупных доходах в размере 40 миллиардов долларов. Кур­сы акций компаний отрасли упали в десятки раз. В Великоб­ритании новые операторы кабельной связи, такие как «НТЛ» и «Энерджис», поглощены борьбой с долгами и за выживание. В их судьбе также проявилась нелепость идеи, будто трафик будет достаточным для того, чтобы оправдать конкурентную модель организации бизнеса в отрасли естественной монопо­лии. Поскольку все гонялись за другим идолом консерватив­ной революции - капитализацией, в водоворот кризиса ока­зались втянутыми и производители оборудования (например, компания «Маркони», о которой речь еще пойдет в следую­щей главе). Комиссия по ценным бумагам и биржам США сей­час расследует фиктивные трансакции между соперничающи­ми телекоммуникационными операторами (включая британс­кие), использованные для завышения прибылей. До сих пор ни в одной стране Запада не завершено создание широкопо­лосной кабельной сети, Потратив лишь малую толику потерянных средств на строительство единой сети и рамках обще-

Глобализация консерватизма

твенного сектора, ведущие индустриальные страны смогли бы существенно ускорить развитие информационной эконо­мики. Однако этого не позволила сделать консервативная ор­тодоксия.

Последствия американского Закона о телекоммуникациях это фиаско мирового масштаба, аналогичное провалам программ МВФ по «структурному приспособлению» и бюд­жетной экономии. Но для консервативной Америки это не важно. Основная игра идет не здесь. Глобальная система пост­роена таким образом, чтобы правительства не обладали само­стоятельностью, а бизнесу была обеспечена максимальная сво­бода, несмотря на его иррациональность и необычайную расточительность. Цель заключается не в том, чтобы реализо­вать идеи справедливости, общественного договора, равенства возможностей и публичной сферы. Она состоит в усилении автономности действий американских транснациональных компаний, а также контроля США над мировыми финансами и сферой ИКТ. Остальные могут присоединиться к этой сис­теме, в создании которой наибольшую роль сыграли США, и по возможности пользоваться ею в своих интересах. Однако надо учитывать, что 62 процента мирового бизнеса в области информационных технологий имеют корни в США, а 75 про­центов всего рынка программных продуктов принадлежат американским компаниям. Таким образом, не стоит строить иллюзий насчет того, кому все это выгодно. Из 180 находя­щихся на орбите коммерческих спутников лишь полдюжины не принадлежат американцам. Благодаря распространению своей консервативной идеологии США взяли под контроль финансовую и информационную системы мира. Встает вопрос, полезно ли это другим странам и как изменить ситуацию.

Великобритания в медвежьих объятиях Америки

В истории британской мысли и политики за последние четверть века как в зеркале отразилось произошедшее в Аме­рике безоглядное движение вправо. Маргарет Тэтчер олицет­воряла собой подъем весьма мощных консервативных сил в Великобритании. Это можно было бы посчитать чисто внут­ренним явлением, поскольку консерваторы традиционно от­вергали достижения британского социализма и рабочего дви­жения. Однако госпожу Тэтчер отличало неустанное внимание ко всему происходившему по другую сторону Атлантики; ее консерватизм вдохновлялся и черпал идеи именно там. «Глав­ная сила американской экономики - это лежащая в ее основе предпринимательская культура американского народа, - го­ворила Тэтчер в одной из речей середины 1980-х годов. - Сле­довательно, и в нашей стране жизненно важно обеспечить такую же предпринимательскую культуру». Это неоднократ­но повторялось как заклинание.

Аналогичного мнения придерживаются Тони Блэр и Гор­дон Браун. Испытывая явный энтузиазм по поводу экономи­ческого динамизма США, они столь же некритично воспри­нимают причины «успеха» американцев. «В 1980-х годах Маргарет Тэтчер справедливо подчеркивала важность пред­принимательской культуры, - писал Гордон Браун в «Уолл­стрит джорнэл» в июне 2001 года, - но продвижение вперед было недостаточным»¹. Браун имел в виду распространение этой культуры среди рядовых граждан как средства личного успеха. Политики Великобритании принимают американскую трактовку достижений, как и утверждение о высокой соци-

Великобритания в медвежьих объятиях Америки

альной мобильности в США, за чистую монету, практически не подвергая их сомнению; мало кто задается вопросом, на­сколько все это соответствует действительности, и еще меньше - каковы издержки и недостатки этого.

Между тем, как было ясно показано в предыдущих главах, «успех» и идеи, которые хотят скопировать многие британс­кие лидеры, весьма спорны, представляя собой всего лишь достижения и идеи американского консерватизма. В после­днюю четверть века эта специфическая доктрина приобрела огромное влияние в Великобритании, бросая вызов как наци­ональному консерватизму, так и социал-демократической тра­диции лейбористов. Например, без аргументов, поставлявших­ся из США, здесь никогда не получили бы такого распростра­нения трактовка налогообложения как невыносимого экономического бремени и нравственного преступления, а также концепция «гибкого» рынка рабочей силы. Незамысло­ватая манера американских консерваторов отождествлять любую деятельность государства с социализмом была импор­тирована без всякого разбора. В итоге, британские консерва­тивные авторы готовы отнести Почтовую службу Великобри­тании к проявлениям этатизма/социализма, кульминацией которого был советский ГУЛАГ². Когда вправо сместился аме­риканский политический дискурс, за ним предано последовал и политический дискурс Великобритании.

Великобритания необычайно восприимчива к изменени­ям тенденций в американской политике. Отношения Вели­кобритании с США имеют более сложный и специфический характер, чем у любой другой страны. Вспомним, что первые 13 колоний в Америке были британскими; война за независи­мость велась против Великобритании; обе страны не только говорят по-английски, но и имеют общие философские корни. Ни в одной из этих стран хозяйственное развитие не направ­лялось государством; промышленная революция в Великоб­ритании произошла так же спонтанно, как и индустриализа­ция в США. В обеих странах роль государства заключалась главным образом в том, чтобы обеспечить общие рамки, в ко-°РЬ1х мог бы процветать капитализм, основанный на частной собственности. Последнее обеспечивалось выстраиванием та-

Глава седьмая

рифных барьеров (как ни парадоксально, обе страны активно занимались протекционизмом, пока не становились экономи­чески доминирующими державами) и созданием действенных правовых рамок для исполнения контрактов. Ни одна из этих стран не начинала индустриализацию с целенаправленного создания финансовой, образовательной и научной инфраструк­туры, как это делали Франция, Германия и Япония. Само раз­витие и его институты направлялись рынком.

Но и это не все. В XIX веке Великобритания и США реа­лизовали сходные модели капитализма, основанные на одной философии, а в XX веке у них оказались одни и те же враги -фашизм и коммунизм. Поскольку в первой половине XX века экономическая мощь Великобритании пришла в упадок, страна согласилась с тем, что ее международным интересам лучше всего отвечает роль младшего партнера США - ведь обе стра­ны преследуют одни и те же цели. Такой подход начал прояв­ляться после Первой мировой войны, на результаты которой решающим образом повлияла мощь США. Великобритания стала активно стремиться переплести свои механизмы приня­тия решений в военной, финансовой и экономической облас­тях с американскими. При этом считалось, что серьезные по­тери в плане национального суверенитета более чем компенсируются сопутствующими выгодами.

«Особые отношения» получили новое подтверждение во время войны в Афганистане в 2001-2002 годах. Они позволя­ют Великобритании выступать в качестве европейского пред­ставителя «англосаксонской модели», то есть капитализма, опирающегося на фондовую биржу, с минимальной системой социального обеспечения и гибким рынком труда. У обеих стран есть глобальные амбиции и вытекающие из них обеспо­коенности в области обороны и международной безопаснос­ти. Возможно, Великобритания обладает некоторыми черта­ми, свойственными европейской модели. Однако, чем сильнее она сможет подражать США, тем якобы эффективнее будут ее действия. Евроскептицизм подается как благородное утверж­дение подлинных корней и ценностей страны.

Вспомним содержание второй главы. Исходя из четырех групп ценностей, определяющих отличия Европы от США,

Великобритания в медвежьих объятиях Америки

Великобритания бесспорно является европейской страной, прежде всего в силу своего отношения к общественному дого­вору, идее равенства людей и публичной сфере. Британцы находятся в европейском лагере и в смысле признания целе­сообразности действий государства ради соблюдения обще­ственного договора и гарантирования минимального дохода обездоленным. Достаточно беглого взгляда на «Обзор миро­вых ценностей» (содержащий детальное обследование 43 стран), чтобы обнаружить Великобританию в европейском лагере в плане отношения к таким отдаленным друг от друга сферам, как религия и работа. Например, 36 процентов бри­танцев, 30 процентов жителей Западной Германии, 29 про­центов французов и 37 процентов испанцев утверждают, что «жизнь наделена смыслом лишь потому, что существует Бог»; в США соответствующая цифра составляет 61 процент³. Рав­ным образом, жители Великобритании, как и все европейцы, не готовы отказаться от общедоступного медицинского обслу­живания и социального обеспечения.

Британские же взгляды на такие ценности и институты, как собственность, финансовая система и рыночная экономи­ка ближе к американским. Апостол частной собственности Джон Локк и апостол свободных рынков Адам Смит остави­ли явный след в обоих странах. Однако даже здесь близость Великобритании и США преувеличивается. Англичане не склонны столь же сильно, как это свойственно американцам, верить в абсолютное значение прав собственности. Ограни­чения на реализацию прав собственности (например, налого­обложение или законы о территориальном планировании) в Великобритании обладают гораздо большей легитимностью; здесь меньше терпимости к неравенству людей. Согласно не­давнему обследованию «Социальные установки Великобри­тании», 81 процент респондентов считают чрезмерным суще­ствующий в стране разрыв между богатством и бедностью, а По мнению 73 процентов респондентов, ответственность за ^его сокращение лежит на правительстве⁴.

Патрицианская традиция тори в отстаивании единства Нации неплохо сочеталась с признанием европейской сущно­сти Великобритании и с приятием того, что в континенталь-

Глава седьмая

ной Европе назвали бы либеральной, христианско-демократической позицией по отношению к общественному договору и к регулированию капитализма. Однако современный бри­танский консерватизм стремится максимально отождествить себя с американским консерватизмом. Когда в США консер­ваторы начали идеологическое контрнаступление против ли­бералов, эта часть британских консерваторов составила с ними тандем, импортировав все атрибуты антигосударственнической идеологии, описанные в предыдущих шести главах. Соот­ветствующие концепции отрицательно сказались даже на США, а в Великобритании их негативный эффект оказался вдвое сильнее. Это искажает общенациональный дискурс и мешает нам постичь, кто мы такие и как мы работаем. В ре­зультате, партия тори потерпела крах, британская социал-де­мократия скомпрометировала себя, зато расцвел присущий британцам евроскептицизм. При этом существенного улучше­ния основных экономических показателей Великобритании не произошло, темпы роста производительности невысоки, а «инфраструктура справедливости» (в понимании Роулза) не сохранена. Вряд ли это можно назвать «историей успеха».

Дата добавления: 2015-07-16