Поляризация общества.

Американское общество поляризуется, а его социальные артерии теряют эластичность. Неравенство влечет за собой все более ярко выраженную социальную стратификацию. При­вилегированную верхушку в США составляют 20 процентов населения. Это класс образованных и наделенных собствен­ностью людей, чьи доходы и богатство постоянно растут. Бо­лее того, из года в год усиливается их власть над главными

Пусть воздастся имущим

институтами продвижения наверх - элитными университета­ми, школами права и бизнеса. К среднему классу относятся 60 процентов населения. Их семейные доходы не растут, они поразительно мало выиграли от бума на фондовом рынке и обременены серьезными долгами, а их рабочие места посто­янно находятся под угрозой. Оставшиеся 20 процентов насе­ления составляют низший класс. Это те, чьим уделом остается низкоквалифицированная и плохо оплачиваемая работа, чьи дети обучаются в школах с хронически низким уровнем пре­подавания, кто практически не имеет доступа к системе меди­цинского страхования. Люди, оказавшиеся в таких условиях, в Америке имеют меньше шансов выбраться из нищеты, чем в других промышленно развитых странах. Ежегодник «Поло­жение рабочих в Америке», названный газетой «Файнэншл тайме» наиболее полным и независимым анализом американ­ского рынка труда, свидетельствует, что в США сделать это гораздо труднее, чем, например, в Канаде, ФРГ, Нидерландах, Швеции или Великобритании. Даже если кому-то это удастся, высока вероятность, что через несколько лет он снова окажет­ся в нищете⁴. Как бы мы ни интерпретировали эту картину, она вряд ли подтверждает заявления консерваторов, будто социальная мобильность в США настолько выше, чем в дру­гих странах, что оправдывает наличие глубочайшего неравенства.

Поляризация американского общества наиболее сильно сказывается на положении верхних и нижних социальных групп. Высший класс все больше устраняется от повседнев­ной жизни страны, используя для оправдания своей обособ­ленности антигосударственническую философию консервато­ров. На самом дне находится низший класс, у которого складывается своя культура социальной апатии, неудовлетво­ренности и отчужденности. Этот класс вынужден вести отча­янную борьбу за выживание и привык к вооруженному наси­лию, столь обезображивающему жизнь американцев. Налицо почти средневековый масштаб дифференциации между рос­кошью одного стиля жизни и убогостью другого.

Тревога по данному поводу отразилась в решении 120 американских миллиардеров, включая Уоррена Баффета -легендарного инвестора и четвертого в списке богатейших

Глава пятая

людей страны, создать общественную организацию под назва­нием «Кампания за ответственное налогообложение». После снижения налога на прирост капитала, осуществленного в 1997 году в рамках бюджетной сделки между президентом Клин­тоном и республиканским большинством Конгресса, эти люди пообещали использовать высвободившиеся у них средства для финансирования усилий в пользу прогрессивных изменений в системе налогообложения. В частности, они выступили про­тив планов новой администрации Буша окончательно отме­нить налоги на прирост капитала и на наследство. Баффет за­являл, что Соединенным Штатам угрожает опасность формирования «аристократии богатства». По его мнению, стро­ить общество, в котором все завтрашние лидеры будут детьми сегодняшних богачей, столь же абсурдно, как набирать олим­пийскую команду США для Олимпийских игр 2020 года из детей победителей Олимпиады-2000. Это не только подрыва­ет идеи демократии и равных возможностей, определяющие устои американского общества, но и губительно в экономи­ческом плане. Баффет и его сотоварищи не преуспели в осу­ществлении своего замысла, но они правы - и это давно ясно.

Важнейшим достижением современного западного обще­ства является общедоступность образования, что обеспечива­ет всем гражданам шанс на достижение приемлемых жизнен­ных стандартов и продвижение вверх по социально-экономи­ческой лестнице. На первый взгляд, в США с этим все в порядке. Американские учащиеся начальных классов демон­стрируют лучшую успеваемость, чем их зарубежные сверстни­ки; 37 процентов 18-21-летних юношей поступают в высшие учебные заведения, что является одним из наиболее высоких показателей среди развитых стран. Более того, в университе­тах США, особенно в 50 ведущих, самый высокий в мире уро­вень обучения. Преподаватели получают там достойную зар­плату, активно ведутся научные исследования. США направ­ляют на развитие своей системы высшего образования 1,4 процента ВВП, то есть вдвое больше, чем Великобритания, и значительно больше, чем ФРГ и Франция (где этот показатель составляет 1 процент). Так и должно быть.

Но присмотримся к ситуации пристальнее, применяя бо-

Пусть воздастся имущим

лее строгие критерии. В качестве основного инструмента со­циальной мобильности (имея в виду предоставление каждому молодому человеку шанса на получение среднего образова­ния, а затем академической или профессиональной квалифи­кации) образовательная система США оказывается малоэф­фективной. В старших классах средней школы американские учащиеся заметно отстают от своих ровесников из других стран, особенно по математике и естественным наукам. В ФРГ 80 процентов выпускников школ продолжают учиться с це­лью получить профессию либо академическую степень; лишь 1 процент из них остается без соответствующего диплома. В США же 46 процентов выпускников не получают ни свиде­тельства о приобретенной профессии, ни академической сте­пени; 31 процент из них (что чрезвычайно много) после окон­чания школы больше не учатся нигде⁵. Американцы, не закончившие колледжа, оказываются на рынке труда практи­чески без какой-либо квалификации, образования и профес­сиональной подготовки.

Те же, кто поступает в колледжи, в подавляющем боль­шинстве являются выходцами из семей с достаточно высоким социально-экономическим положением. Так было всегда. Со­гласно обзору, проведенному в 1965 году, получение высшего и специального образования на 2/3 зависело от дохода семьи; 30 лет спустя исследователи приходят к точно таким же выво­дам⁶. Как заявляет Николас Леманн в своем основательном исследовании «Большой тест», главным показатель интеллек­туальных способностей при поступлении в лучшие колледжи и университеты - тест на способность к обучению - фактичес­ки отражает способности не столько конкретных абитуриен­тов, сколько всего среднего класса. Американская система те­стирования укрепляет власть среднею класса над универси­тетской системой. Широко распространено частное репети­торство для подготовки к сдаче теста, в Нью-Йорке гонорары за это доходят до 29 тысяч долларов». Неудивительно, что в недавнем обследовании социальной мобильности и карьерного роста белых мужчин сделан вывод об отсутствии реальных изменений по сравнению с 1950 годом⁷.

Имеющиеся данные уже выглядит тревожными, Учиты-

Глава пятая

вал же рост неравенства за последние 20 лет, ясно, что буду­щие исследования ситуации в области социальной мобильно­сти дадут еще больше свидетельств в пользу беспокойства Баффета по поводу появления в США «аристократии богат­ства». За последние 25 лет существенно увеличилась стоимость университетского обучения. В среднем, затраты на обучение, проживание и пропитание студента возросли по сравнению с 1977 годом в четыре раза, в настоящее время составляя около 10 тысяч долларов в год. За этой цифрой кроется существен­ный разброс между средней стоимостью обучения в частных (более 17,5 тысячи долларов) и государственных университе­тах (7 тысяч долларов)⁸. Несмотря на рост расходов на обуче­ние, снижена поддержка студентов из бедных семей со сторо­ны федеральных властей и властей штатов; теперь она переориентирована на средний класс. В 1965 году основная федеральная программа помощи малоимущим студентам «Пелл грант» покрывала 85 процентов стоимости обучения в государственном университете, а в 2000 году - только 35 про­центов⁹. Введенная при президенте Клинтоне «Стипендия надежды» предусматривает налоговый кредит в размере до трех тысяч долларов для завершения университетского обра­зования, но в основном ее получают студенты из семей с годо­вым доходом от 30 до 90 тысяч долларов - то есть те, кто мо­жет учиться и без нее. По сравнению с 1979 годом власти штатов урезали помощь студентам колледжей в среднем на 32 процента.

В результате подобного рода «ножниц» - повышения сто­имости образования при сокращении поддержки со стороны федеральных властей и властей штатов - шансы малоимущих студентов на завершение учебы в университетах и колледжах значительно убавились. И это происходит в обществе, в кото­ром практически нет альтернативных форм профессиональ­ного и академического образования. Студентам из преуспева­ющих семей легче, чем студентам из семей с низкими доходами, брать кредиты для финансирования своего обучения. Как при­знает президент Совета колледжей Гастон Капертон, государ­ство в США «не стремится помогать малоимущим»¹⁰. В 1979 году у среднестатистического американского студента в воз-

Пусть воздастся имущим

расте от 18 до 24 лет, относящегося к верхней квартили по уровню доходов, было в четыре раза больше шансов получить диплом, чем у студента из нижней квартили. К 1994 году (пос­леднему году, за который мы располагаем данными) разрыв увеличился до десяти раз. Учитывая существующие тенден­ции, а именно, рост затрат на обучение при сокращении госу­дарственной поддержки, есть все основания полагать, что за прошедшие с тех пор восемь лет произошло дальнейшее ухуд­шение и без того плачевной ситуации. Не вызывает сомне­ний, что в последующие десятилетия показатели социальной мобильности в Америке еще более ухудшатся по сравнению с их и так невысоким уровнем.

Кроме того, следует отметить расширяющуюся пропасть между государственными и частными университетами. Госу­дарственные университеты стеснены в средствах, им все труд­нее набирать и сохранять хорошие кадры. Они попали в по­рочный круг снижения своей репутации, финансирования и притока студентов. Учебу завершают только 67 процентов сту­дентов государственных колледжей и университетов (в част­ных - 83 процента). По сравнению с Великобританией, аме­риканская система образования отличается большим неравен­ством. Если в английских частных школах, возглавляющих списки академической лиги (в 2001 году из 100 лучших школ в рейтинге «Файнэншл Тайме» 98 были частными), обучаются 7 процентов детей, то в Америке в аналогичных школах обуча­ются 11 процентов детей. Более того, 22 процентов американ­ских студентов проходят подготовку в частных колледжах и университетах, где средняя плата за обучение составляет» как упоминалось выше, более 17,5 тысячи долларов в год. Такие затраты заставляют всех студентов, в том числе из богатых семей, брать крупные кредиты. Британская же университетская система почти полностью финансируется за счет государ­ства и при всех своих слабостях имеет более справедливую систему целевых грантов для помощи малоимущим студентам.

Частные университеты представляют собой венец амери­канской системы образования. Из общего объема средств, зат­рачиваемых в США на высшее образование (а это 1,4 процен­та ВВП), 92 процента расходуются на частные университеты

Глава пятая

и колледжи¹¹. Всемирно известна «лига плюща» на востоке страны, куда входят такие элитные частные университеты, как Гарвардский, Йельский, Корнельский и Принстонский*. Су­ществуют частные университеты аналогичного ранга на Запа­де (Стэнфордский в Калифорнии), на Юго-Западе (универси­тет Раиса в Хьюстоне, штат Техас), на Среднем Западе (Чи­кагский и Северо-Западный университеты) и на Юго-Востоке (университеты Эмори в Атланте и Дьюка в Северной Каро­лине). Два ведущих технических вуза США - Массачусетский технологический институт и Калифорнийский технологичес­кий университет - также являются частными. Все они обеспе­чивают своим выпускникам доступ на вершины американс­кой жизни. Совокупная годовая стоимость обучения в этих элитных частных заведениях достигает 35 тысяч долларов. При этом они достаточно богаты, чтобы принимать часть студен­тов без взимания полной стоимости обучения (то есть отбор не обязательно должен диктоваться доходами абитуриентов) и обеспечивать из собственных фондов гранты для поддерж­ки малоимущих студентов. Однако, за исключением самых богатых заведений, рост грантов отстает от роста платы за обучение, что ведет к сокращению возможностей такой под­держки. Даже самые богатые университеты заинтересованы в приеме хорошо обеспеченных студентов, рассчитывая на пос­ледующие пожертвования их семей в свои попечительские фонды. В США воспроизводится та же ситуация, что и Вели­кобритании, когда в ведущие университеты в основном попа­дают выпускники наиболее престижных и дорогих частных общеобразовательных школ. Большинство студентов Оксфор­дского и Кембриджского университетов получают среднее образование в Вестминстере и школе Св. Павла, а Гарвардс­кого и Йельского - в таких ведущих частных школах Амери­ки, как Андовер и Экзетер. Деньги всегда находят общий язык: богатые частые школы и университеты объединены своей эли­тарностью.

Неформальная ассоциация наиболее престижных и старых частных университе­тов Восточного побережья США получила столь своеобразное название благодаря схожести во внешнем облике. Соответствующие университетские кампусы были построены в конце XVIII века в староанглийском стиле и большинство их зданий декорировано ПЛЮЩИМ. Прим. ред,

Пусть воздастся имущим

Несмотря на публично декларируемую преданность Аме­рики идеям меритократии, богатые (как доказывает Уоррен Баффет) делают все, чтобы их дети получали привилегиро­ванный доступ в лучшие школы, лучшие университеты и наи­более влиятельные сообщества. Они в состоянии оплачивать это. Семьи Бушей, Горов и Кеннеди - это лишь три наиболее известных примера того, как богатство порождает еще боль­ше богатства и политического влияния. Например, пять по­колений семьи Бушей неизменно состояли в тайном студен­ческом клубе «Череп и кости» Йельского университета, члены которого дают обязательство на протяжении всей жизни по­могать друг другу. Среди его бывших выпускников - амери­канские президенты и известные государственные деятели. В самом существовании привилегированных приватных клубов в частных университетах нет ничего особенного. Однако стра­не, кичащейся ими, следовало бы быть более сдержанной в своих претензиях на меритократию. За фасадом 500 ведущих компаний из списка «Форчун» находится самовоспроизводя­щееся сообщество богатых семей, основанное на состояниях, сделанных их основателями.

Членство в этом суперэлитном сообществе демократично лишь в одном смысле: для вступления в него новые деньги столь же весомы, как и старые. Состоятельные семьи могут дать своим отпрыскам самое лучшее образование, что выступает предпосылкой усиления влияния их новых династий в верх­них эшелонах американского общества. В последнее десяти­летие в США сколочены умопомрачительные новые состоя­ния; жалованье топ-менеджеров компаний превышало 12 миллионов долларов в год (см. четвертую главу). Конечно, со­стояния и доходы весьма важны для бесперебойного функци­онирования капитализма. Но, как было показано выше, рост Доходов руководителей американских компаний часто сопро­вождается снижением корпоративной эффективности и коти­ровок акций. Эффективность бизнеса не зависит напрямую от размеров вознаграждения его руководства. Как доказывает профессор Корнельского университета Роберт Фрэнк, доходы высшего класса скорее определяются эффектами типа «по­бедитель получает все», когда сверхвысокое жалованье топ-

Глава пятая

менеджеров считается справедливым вознаграждением за взя­тый на себя риск и потраченные усилия¹².

Сведения о новых формулах успеха в бизнесе и людях, удачно применяющих их, в эру информационных технологий распространяются очень быстро. В условиях же повсеместно­го стремления компаний к повышению своей капитализации между ними значительно возросла конкуренция за получение эксклюзивных услуг подобного рода «победителей». В резуль­тате, начиная с издательского бизнеса и заканчивая инвести­ционными банками, менеджеры с некоей «историей успеха» получили на рынке труда уникальные преимущества - и без­жалостно эксплуатировали их, добиваясь для себя головокру­жительных зарплат и опционов на акции. В книге «Будущее успеха» Роберт Рэйч показывает, как такие люди всячески ис­пользуют новую ситуацию, поднимая рыночную цену своего персонального брэнда до невероятных высот¹³.

Несмотря на свою иррациональность и абсурдность, сверх­высокое вознаграждение становится самовоспроизводящей­ся потребностью для топ-менеджеров. Как показывает Роберт Фрэнк, для поддержания социального статуса и конкуренции с себе подобными они нуждаются во все более крупных дохо­дах для покупки «статусных» домов и яхт¹⁴. Таким образом, повышение доходов президентов компаний определяется не деловым талантом или выдающейся работоспособностью, а стоимостью предметов роскоши, во владении которыми они нуждаются, чтобы доказать свою причастность к бизнес-эли­те. В этом мирке плата за членство в «соответствующем» гольф-клубе может превышать 30 тысяч долларов в год; надо носить часы «Патек Филипп» ценой как минимум 17,5 тысячи долла­ров; чтобы быть тут конкурентоспособным, топ-менеджер дол­жен зарабатывать не менее 1 миллиона долларов в год.

Расходы на предметы роскоши, начиная с дорогих сигар и вин и заканчивая загородными домами, растут значительно быстрее, чем все остальные расходы: например, в период 1995-1996 годов разрыв достигал четыре раз¹⁵. Как отмечалось в предыдущей главе, в законодательстве о компаниях не суще­ствует правил определения доходов их президентов. Несмот­ря на благие устремления Комиссии по ценным бумагам и

Пусть воздастся имущим

биржам, у нее нет полномочий вмешиваться в руководство корпорациями. Компании находятся в частной собственнос­ти акционеров, и если они считают необходимым платить ди­ректорам сверхвысокое жалованье, воспрепятствовать этому невозможно. В такой среде символы роскоши рассматривают­ся как предметы одноразового пользования: как только «ста­тусные» дома выполнят свою представительскую функцию, их продают или сносят; со «статусными» женами разводятся, ког­да их красота увядает.

Однако подобную иррациональность невозможно при­знать открыто. Бизнес-элита непременно должна рассказывать остальным сказки, будто создание богатства и деловой успех требуют крупных стимулов. В своем большинстве она ярост­но отстаивает «свободный рынок» и критикует любые формы государственного вмешательства в экономику как неизбежно неэффективного и самоубийственного. Доказательством эф­фективности экономики свободного рынка эта элита считает собственные сверхдоходы. Благодаря своему богатству и по­купательной способности она не нуждается в каких-либо об­щественных услугах: живет в собственных домах, особняках и ранчо с частной охраной; обслуживается в системе частного медицинского страхования; своим детям дает образование в частном порядке; путешествует на личных самолетах и яхтах. Короче говоря, отколовшись от гражданского общества, они получают возможность повысить качество своей жизни. Для них это служит неопровержимым доказательством того, что в государстве нет необходимости и что мир частной собствен­ности - в нравственном плане наилучший. Они попросту не осведомлены о положении своих сограждан.

В этом смысле суперэлита оказывается в авангарде граж­данского сепаратизма, получающего все большее распростра­нение среди привилегированной верхушки американского общества. В настоящее время около трех миллионов амери­канских супербогачей проживают в более чем 20 тысячах зак­рытых сообществ, где царит приватизированный стиль жизни¹⁶. Подобная тенденция достигает крайних форм своего воплощения в таких полностью самостоятельных и юридически зарегистрированных новых городах, как калифорнийские

Глава пятая

Хидден и Роллинг Хилз, жители которых объявили о своей политической независимости. Они освобождены от налогов штата (но не федеральных налогов), собирают собственные налоги и разработали свою систему льгот. Такие города рас­тут: в 2005 году в Грин Вэлли около Лас-Вегаса будет 60 ты­сяч жителей. Официально известные как кондоминиумы, они являются наиболее полным выражением гражданской отстра­ненности и отчужденности; их членам не нужно пользоваться общественными институтами или участвовать в публичной жизни. При этом они отнюдь не аполитичны. В Калифорнии кондоминиумы послужили организационной базой во время кампаний против школьных автобусов и за снижение налогов (так называемое «Предложение № 13»). Кондоминиумы и зак­рытые сообщества олицетворяют собой не только политичес­кое или культурное самоустранение, но и бегство от насилия американских улиц и стремление к идеальному обществу. Как пишут Эдвард Блэйкли и Мэри Гейл Снайдер, «охраняемые территории - не просто убежища от городского насилия и быстро меняющегося общества. Это те социально-простран­ственные коммуны, о которых мечтали еще американские ко­лонисты»¹⁷. Однако в результате создается община, из кото­рой исключаются все посторонние (условия членства в кондоминиуме могут оговаривать даже минимальный возраст детей и вес собак; а незваных гостей могут угостить свинцом) и которая сама изолирована от остальной страны. Вдохнови­тели и члены таких коммун фактически осуществляют граж­данский бунт, который лишь усиливает тенденции, от кото­рых они спасаются.

Несправедливость разъедает американскую цивилизацию и способствует формированию среды, в которой на смену до­верию, единению и взаимному компромиссу приходят обез­личенные рыночные контракты, становящиеся основной фор­мой общественного взаимодействия и обеспечиваемые через суд. В своей книге «Нация соперников» Патрик М. Гарри до­казывает, что взаимная отчужденность граждан создает свое­го рода «культуру юридического крючкотворства»¹⁸. За пери­од 1960-1997 годов среднегодовое число поданных в американские суды исков возросло в четыре раза; то есть они

Пусть воздастся имущим

множатся в семь раз быстрее, чем население. Конечно, судеб­ное разбирательство бывает необходимо. Для простых аме­риканцев оно остается одним из главных способов противо­стоять засилью корпораций и злоупотреблениям политиков. Проблема заключается во вторжении судов в частную жизнь. Если раньше вопросы, связанные с воспитанием детей, насле­дованием имущества умерших, отношениями между полами, решались на основе общепринятых норм и традиций, то сей­час важнейшую роль приобретают суды. Юриспруденция ста­ла одной из самых быстро растущих профессий в Америке; после 1970 года совокупные доходы юридических фирм росли в три раза быстрее, чем ВВП. Сегодня для США характерно самое большое в индустриальном мире количество юристов в расчете на 1 тысячу населения. Социальная солидарность ус­тупает дорогу соперничеству, а главными способами достиже­ния каких-то целей считаются конфронтация и судебные иски, а не компромисс и политическое действие. Теперь не приня­то даже приносить извинения после дорожно-транспортного происшествия, поскольку на суде это может быть истолкова­но как частичное признание вины¹⁹.

Как упоминалось ранее, американцы перестают быть «на­цией участников», превращаясь в индивидуалистов и судеб­ных жалобщиков. Эту тенденцию подробно исследовал Роберт Патнэм в книге «Играя в боулинг в одиночестве». По его сло­вам, граждане, родившиеся в 1920-1940 годы, верили в идеа­лы, ходили на выборы и создавали различные ассоциации. Новые поколения проявляют гораздо меньше гражданствен­ности. Патнэм выявил эту тенденцию во всех областях обще­ственной жизни США. Снижается членство в профсоюзах, политических партиях и даже школьных ассоциациях, объе­диняющих учителей и родителей, падает численность читаю­щих газеты и сужается аудитория новостных программ обще­национальных телесетей. За 1973-1994 годы посещаемость публичных собраний в местных клубах и организациях сни­зилась на 40 процентов²⁰. В 1965 году люди проводили 7 про­центов своего времени в общественных местах, а к 1995 году этот показатель упал до 3 процентов.

Правда, выводы Патнэма нужно трактовать осторожно.

Глава пятая

В его исчерпывающем труде оказались недооценены или вов­се проигнорированы новые виды ассоциаций (например, ин­тернет-кафе и клубы тинейджеров). В то же время, как отме­чалось во второй главе, лучшие американские ценности доказали свою устойчивость. По показателю общественного доверия США значительно уступают скандинавским странам, но по-прежнему существенно опережают Францию, ФРГ и Ита­лию²¹. Социальный капитал Америки уменьшается, но это про­исходит относительно весьма высокого изначального уровня. Вместе с тем, поскольку в США сильны традиции опоры на собственные силы и неформальные объединения, там отсут­ствуют механизмы компенсации дефицита социального капи­тала - в отличие от стран континентальной Европы, где (как будет показано в восьмой и девятой главах) гораздо более ак­тивно функционирует публичная сфера, что позволяет под­держивать и реализовывать чувство гражданской общности. В целом, факты подтверждают выводы Патнэма, даже если он и допускает некоторые преувеличения. Рост числа кондо­миниумов и судебных исков, снижение чувства общности и участия в публичной жизни - звенья одной цепи. Американс­кая цивилизация становится все более фрагментарной, поля­ризованной и разобщенной, поскольку шок от консерватив­ной революции распространяется по всей общественной системе. Получение диплома все чаще доступно лишь студен­там из состоятельных семей; падает и без того умеренная со­циальная мобильность. Причины данных тенденций коренятся в идеологии и политике консерватизма, а распространение его принципов на рынок труда, культуру и публичную сферу уси­ливает процессы поляризации в США.

Дата добавления: 2015-07-16