И, наконец, о публичной сфере

Если необходим общественный договор, то нужна и сила, способная провести его в жизнь. Также необходимо полити­ческое пространство, в котором могут обсуждаться характер и структура общественного договора. Короче говоря, необхо­димо государство; оно должно быть участником широкого об­щественного дискурса, в ходе которого его действия могут быть публично обсуждены, оценены и представлены на суд всех граждан. Для любого европейца (и даже американца, придер­живающегося концепции Роулза) это представление достаточ­но привычно.

Европейская традиция центральной государственной вла­сти, способной использовать лояльность отдельной личности во имя общего блага, восходит к оправданию монархии как посредника между Богом, осуществляющим свой промысел на Земле, и человечеством. В XVIII столетии - веке Просвеще­ния - стало очевидным, что монархическая власть несовмес­тима с созданием свободной публичной сферы, в которой мог­ли бы выдвигаться независимые аргументы, а споры урегулироваться на основе объективного обсуждения досто­инств высказываемых предложений, причем не только по воп­росам политики, но и в широком диапазоне человеческих уст­ремлений. Тогда ожила идея общественного интереса. Таким образом, возникновение представительной власти в Европе имело две особенности, отсутствовавшие в Америке. Во-пер­вых, политическая демократия явилась следствием счастли­вого освобождения эпохой Просвещения мысли из того зак­лючения, где она задыхалась, опутанная сетями церкви и монархии. Появилась потребность создания публичной сфе­ры, в которой люди могли бы свободно думать о том, о чем хотели; политическая демократия стала жизненно важным компонентом этой сферы, но она была лишь одной из ее под­систем. Во-вторых, идея о государстве, каким-то образом воп­лощающем общий интерес, а потому в своей основе легитим-

Глава вторая ______________________________________________________________

ном, помогла перейти к новому миру представительной де­мократии. Таким образом, с распространением по всей Евро­пе демократической формы правления сочетание легитимно­сти коллективной деятельности как воплощения общего интереса, потребности в свободном от контроля государства общественном пространстве и публичном обсуждении, необ­ходимости общественного договора, наряду с требованием о подотчетности и представительности власти, стало составной частью европейских воззрений на форму правления. Этим они и отличаются от американских.

Это был трудный путь, в межвоенные годы искаженный флиртом с фашизмом и его более радикальной версией - на­цизмом, что закончилось Второй мировой войной. Как отме­чает историк Марк Мазовер в своей впечатляющей книге «Темный континент», одной из наиболее неприятных истин для современных европейцев является правда о том, насколь­ко привлекательной многие европейцы некогда находили пер­спективу фашизма. Если бы Гитлер проявлял меньше варвар­ства и не так сильно эксплуатировал завоеванные страны, фашистские доктрины могли бы укорениться. Ценности, от­стаиваемые в этой главе (а главная из них заключается в том, что права собственности не могут быть безоговорочными), в определенных обстоятельствах могут быть использованы в отвратительных целях. Возникновение европейских госу­дарств, ясно и глубоко преданных демократии, и Европейско­го Союза, краеугольным камнем которого выступает демокра­тия наряду с осознанным стремлением сконструировать действенный общественный договор и государство благосос­тояния, явились следствием стремления не повторить опыта 1930-х годов. Европа никогда не должна снова повторить свои ошибки.

В Европе были и есть значительные отклонения от такого хода развития. Например, Великобритания не обладает писа­ной конституцией, в которой были бы отражены ценности эпохи Просвещения и которая укрепляла бы представитель­ную власть; страна основывается главным образом на старой монархической политической системе, а концепция публич­ной сферы здесь гораздо слабее получившей распространение

Хранители света

в континентальной Европе. Тем не менее, британская госу­дарственность сохраняет более чем достаточную легитимность. Наиболее ясное и точно сформулированное определение го­сударства как олицетворения всеобщей воли характерно для Франции. В современной Германии легитимность государства определяется тем, что оно выступает попечителем комплекс­ного общенационального общественного договора - социаль­ной рыночной экономики. При некоторых различиях в под­ходах европейские государства объединяет готовность действовать. Их образ действий определяется наличием все­общего согласия граждан подчиняться законодательству и мерам исполнительной власти, поскольку это является частью общественно-политического договора. В условиях полновла­стия государства личные свободы могут быть ограничены по решению большинства; но это лучше отсутствия способности осуществлять коллективные действия в общих интересах, име­ющих наивысшую легитимность. Политическая сфера возни­кает там, где принимаются принципиальные решения, где политические партии соревнуются в представлении различ­ных идей относительно путей создания справедливого обще­ства, основываясь на суждениях, выработанных в открытой публичной сфере, и где затем государство облекает принятые решения в форму закона.

Американская государственная традиция имеет совершен­но иные корни, что позволило консерваторам привести стра­ну к абсолютно другой концепции. Как описывалось выше, здесь государство никогда не строилось так, чтобы воплощать какую-то идею коллективной воли или создавать обществен­ный договор. Здесь договор был ограничен защитой личных свобод поселенцев и прав их собственности. Как отметил бо­лее 150 лет назад де Токвиль, американские патриоты восхва­ляют государство, защищающее не общие, а частные интере­сы. В результате, в США любовь к собственности и к стране смыкаются¹⁹. Здесь государство не воплощает и не представ­ляет (и не должно!) общественные интересы. Его способность действовать ограничена не только сложившейся культурой, но и сложной системой конституционных сдержек и противо­весов. Преимуществами такой системы являются гораздо боль-

Глава вторая

шая открытость правительства и осведомленность граждан о деятельности государства - ведь они в значительной мере вла­деют им, а его легитимность обосновывается только его пред­назначением обслуживать частные интересы. Слабость амери­канской системы состоит в том, что, в отличие от Европы, она не базируется на какой-то значительной идее, связанной с об­щественными интересами. Имеется лишь съежившаяся кон­цепция публичной сферы, которая фактически едва существу­ет за пределами нынешней хронически истощенной амери­канской политической арены.

Консервативная утопия придумана философами типа Ро­берта Нозика и адептами минимизации деятельности государ­ства из числа сторонников республиканской партии. В ее цен­тре находится добродетельный гражданин, не обремененный никакими обязательствами и государственным регулировани­ем; он занимается своим делом, находится на своей земле и до конца отстаивает собственные интересы. При этом никакие обязательства не накладываются и на других граждан; никто не рассчитывает на помощь государства. Любой его шаг, кото­рый в Европе мог бы считаться попыткой отстоять обществен­ные интересы, американские консерваторы клеймят как при­нуждение. Их идеи повлияли на культуру страны столь сильно, что либеральная традиция оказалась здесь парализованной.

В результате недоверия консерваторов к государству как неэффективному институту, осуществляющему принуждение и подавляющему свободы, а также боязни американских ли­бералов вызвать гнев консерваторов использованием государ­ственной власти для морально обоснованного коллективного вмешательства в естественный ход событий, произошло ос­лабление и без того незначительных возможностей, предос­тавляемых американской конституцией для конструктивного государственного вмешательства, регулирования и институ­ционального строительства. Фактически, сама конституция создает и усугубляет проблему. И она, и Билль о правах рас­сматриваются как идеальное воплощение демократии, позво­ляющее решать все проблемы. Как проницательно пишет Дэниэл Лазар, в США политика реализуется с неукоснительным почтением к тому, что говорит конституция и как она должна

Хранители света

быть интерпретирована²⁰. В результате для обеспечения суве­ренитета народа оказывается трудным использовать государ­ство; ведь конституция составлялась не столько для его огра­ничения и сдерживания, сколько для его отрицания. Хуже всего, утверждает Лазар, что конституцию почти невозможно переписать - с 1791 года в нее было внесено только 15 попра­вок. Аргументы в пользу гражданских свобод и социального прогресса не действуют, поскольку ограничены тем, что ут­верждает неизменяемый Билль о правах. «Облекая гражданс­кие свободы в форму неприкосновенного Билля о правах, -пишет он, - конституционализм Соединенных Штатов пре­пятствовал их интернационализации как части демократичес­кого политического процесса»²¹. Эта деформация достигла сво­его апогея после событий 11 сентября 2001 года, когда президент Буш и генеральный прокурор Джон Эшкрофт (ярый приверженец идей Страусса) узаконили проведение закрытых военных трибуналов и казнь любого неамериканца, заподоз­ренного в терроризме. Кроме того, правоохранительным орга­нам были предоставлены необычайно широкие полномочия по прослушиванию телефонных разговоров и просмотру элек­тронной почты. Масштабы отхода от гражданских свобод во имя борьбы с терроризмом чрезмерны; они не оправданы с точки зрения потенциальных результатов. Это чисто попули­стские меры, воплощенные в закон без каких-либо политичес­ких дебатов или возражений. Истонченность американской общественной культуры выставлена напоказ. Даже более ог­раниченные меры, осуществленные в Великобритании, стали предметом активных обсуждений и парламентских процедур; кроме того, они были существенно скорректированы Пала­той лордов.

Согласно чеканной формулировке профессора Гарвардс­кого университета Майкла Сэндела, США являются не более чем «процедурной республикой» с как никогда убогим учетом коллективного выбора и моральных предпочтений²². Поли­тические дебаты сдерживаются удушающей комбинацией кон­ституционализма и канонов консерватизма. Тем самым воз­можности решения серьезных проблем оказываются ограни­ченными узкими рамками индивидуального отстаивания в

Глава вторая

судах частных прав и корпоративного лоббирования. Факти­чески экономика и общество Соединенных Штатов развива­ются сейчас по усмотрению отдельных лиц, практически вне политического процесса, если не принимать во внимание рост государственного вмешательства с целью ускорения дрейфа в сторону консерватизма экстремистского толка.

Почти сведены к нулю те сферы американской жизни, в которых могли бы осуществляться публичная критика прави­тельства и размышления по поводу общественной деятельно­сти. Публичная сфера, определенная в таких терминах, ни­когда не была сильна в США. Описывая в 1835 году свои впе­чатления, де Токвиль нашел американскую прессу поверхно­стной и незаинтересованной в проведении публичных дебатов; он отмечал, что в стране, основанной на свободе, пресса опре­деляет свое служение свободе тем, что дает мало предписа­ний²³. Эта традиция сохранилась по сей день. Американские средства массовой информации стремятся представить себя ценностно-нейтральными и не дающими рецептов (так же как и американское государство). Во всяком случае, как описано в первой и пятой главах, из-за рыночного и коммерческого дав­ления в средствах массовой информации постоянно сокраща­ются физическое пространство и время, отводимые обществен­ным вопросам. В результате, пишет Сэндел, американская об­щественная жизнь не способна развивать серьезные полити­ческие сюжеты, за исключением прославляющих индивидуализм. Эта жизнь пуста, что доставляет большее удовольствие аме­риканским консерватором, рассматривающим обеднение сфе­ры коллективной инициативы как приобретение еще одного «либерального скальпа».

Сэндел является сторонником растущего движения, рез­ко критически настроенного в отношении пути, по которому развивается американская демократия. Образец демократии, внедренный в американское коллективное сознание, представ­ляется чем-то вроде городских площадей в Новой Англии се­редины 1750-х годов, где американские колонисты обсужда­ли, как защитить свою свободу от Георга III. Такой либерализм один американский комментатор назвал «пустой обществен­ной площадью»²⁴. Это представление о защите свободы лю-

Хранители света

бой ценой было воспринято и навсегда запечатлено в амери­канской конституции и Билле о правах. Оно объясняет и по­зицию американских средств массовой информации. Газеты, телевидение и радио считают себя электронными «обществен­ными площадями» - они лишь предоставляют место для деба­тов, но не являются активными политическими игроками²⁵. Но если гражданский республиканизм XVIII столетия был справедливо озабочен отстаиванием свобод колонистов, то в настоящее время происходит искажение его духа. Это загоня­ет американский политический дискурс в узкие рамки, скон­струированные в соответствии с выхолощенной концепцией общественного интереса, определяющей границы политичес­ки возможного. Для Сэндела, как в значительной мере и для Роулза, предварительным условием создания более решитель­но действующей либеральной Америки является разрушение этих ограничений и восстановление прежнего стремления к подлинной гражданско-республиканской системе правления.

Дата добавления: 2015-07-16