Собственность: американская концепция

Северная Америка предстала перед первыми колониста­ми как изобилующая богатствами дикая земля. Рискуя всем, те пересекали Атлантику и, будучи ревностными протестанта­ми, верили в то, что состоят в прямой связи с Богом. Пионеры создавали плантации и фермы, вырубая первозданные леса и подвергаясь нападениям безжалостных и свирепых (как им представлялось) дикарей. Ничто не могло помешать им рабо­тать на собственной земле - даже то, что Великобритания пыталась распространить на Америку свою феодальную сис­тему «верховного права» по распределению земельной соб­ственности. Согласно этой системе, все территории принад­лежали монарху, только он был вправе наделять кого-либо законным правом собственности на землю или устанавливать свободное землепользование. Такая точка зрения на земель­ную собственность спровоцировала американскую Войну за независимость: ведь получалось, что территории, которые по­селенцы открыли и на которые претендовали, принадлежали не им, а далекой британской Короне. Правда, решения Коро­ны, касавшиеся распределения земель на основе системы «вер­ховного права», являлись всего лишь пустой формальностью. На практике земля была доступна гражданам всех 13 коло­ний. В результате местные общественные лидеры (в основном выходцы из Англии) прибегли к знаменитым философским постулатам Джона Локка, чтобы обосновать претензии коло­нистов на владение уже открытыми и освоенными ими терри­ториями, отказавшись от конституционно-политической сис­темы, которая лишь номинально устанавливала права собственности. Так появилась специфическая американская концепция собственности, и были посеяны семена раздора.

«Изначально весь мир был Америкой», - провозгласил Локк¹. Если Бог дал мир всем людям в общее владение, зна­чит, он, несомненно, предоставил поселенцам Америку. Они осуществляли божий промысел, взяв ее во владение и исполь­зуя для своей личной пользы. Но это было только началом. «Сказано, что по замыслу природы люди свободны, равны и независимы, никто не может быть лишен этого состояния и

Хранители света

подчинен чьей-либо политической власти без его собственно­го согласия», - писал Локк. «Единственный путь, посредством которого кто-либо может лишить себя естественной свободы и связать себя с гражданским обществом, заключается в том, чтобы вступить в соглашение с другими людьми, чтобы объе­диниться и создать сообщество для своей удобной безопасной и мирной жизни и жить среди других людей в целях гаранти­рованного владения своей собственностью и создания боль­шей ее защиты от тех, кто ею не обладает»². Эта формула была взята на вооружение как религиозными проповедниками, так и политиками. Смысл общества состоял в обеспечении прав собственности, а политическая власть считалась законной толь­ко тогда, когда служила этой цели.

Более того, уточнял Локк, человек создал свою собствен­ность с Божьего благословения. «Каждый человек распоря­жается своей личной собственностью. И никто не имеет на нее права, кроме него самого. Мы можем сказать, что усилив его тела и работа его рук принадлежат только ему. Поэтому независимо от того, выйдет ли он из состояния, которое ему обеспечила природа, или останется в нем, он все равно прило­жит свой труд или присоединит его к тому, что будет ему при­надлежать; тем самым он создаст свою собственность»³. Для первых американских поселенцев такое доказательство зву­чало убедительно. Бог создал Америку, колонист работал на своей ферме вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам. Ферма исключительно и всецело принадлежала ему, а сам он никому ничего не был должен - ни британской Короне, ни правительству, ни другим поселенцам. Идеалом считался «ра­циональный и трудолюбивый человек», следовавший данно­му предписанию.

Локк стремился обосновать достоинства как парламентс­кого правления, так и нарождавшегося в конце XVII столе­тия английского капитализма. Попутно он яростно развенчи­вал доктрину «божественного права королей», которая привела к Гражданской войне в Англии. В теории Локка были увязаны воедино протестантизм, представительная власть и частная собственность. Но если применительно к Англии его теория служила лишь полезным объяснением уже фактически

Глава вторая

происходящих процессов, то для американских колонистов она стала руководящей идеологией, с которой теснейшим разом связаны современные консервативные идеи. В Амери­ке правительство оценивается прежде всего по его способно­сти защищать свободу и частную собственность.

Эта основанная на психологии поселенцев культура Но­вого Света избежала присущих Старому Свету проникновен­ных поисков того, какие обязательства перед сообществом несут богатые и наделенные собственностью люди, поисков, восходящих к первым дням христианства. Климент Алексан­дрийский в конце II века н. э. предвосхитил аргументы аме­риканских консерваторов. Он утверждал, что обладание соб­ственностью является частью божественного предначертания; подлежит осуждению лишь чрезмерная озабоченность богат­ством, а если состоятельные люди признают свои обязаннос­ти, осуществляя благотворительность, неравенство в богатстве является приемлемым⁴. Но то была его личная точка зрения. Эта доктрина не была достаточно убедительной для ранне­христианских святых и отцов церкви, поскольку все они от­рицали идею, что право собственности является абсолютным. Св. Августин заявлял, что «тот, кто плохо использует свое бо­гатство, обладает им несправедливо, и что несправедливое об­ладание богатством означает обладание чужой собственнос­тью». В свою очередь св. Амвросий - ссылаясь на Цицерона, придерживавшегося точки зрения, согласно которой ничто в природе не оправдывает права частной собственности, - утвер­ждал, что божественная цель заключается в том, чтобы все на­ходилось в общем владении. На тех же, кто обладал собствен­ностью, возлагалась абсолютная обязанность поддерживать бедных. Епископ Константинопольский Иоанн Хризостом был настроен не менее радикально, призывая к упразднению идеи о «моем» и «твоем», а также - как предтеча лучших принци­пов социализма - к тому, чтобы все христиане города отдава­ли все, чем обладали, в общий фонд. Тем самым они могли бы достичь более крупных целей по сравнению с тем, чего могли добиться индивидуально⁵. Св. Фома Аквинский утверждал, что в обязанности власти входит приспособление частной соб­ственности к требованиям общественного блага и что «хрис-

Хранители света

тианин обязан делать свое богатство доступным для исполь­зования в общественных целях».

Таким образом, европейский феодализм, выросший на фундаменте христианских верований, имел в качестве своего ядра систему ценностей, которая впоследствии вызвала к жиз­ни понятие равенства перед законом и осознание того факта, что право использования социальных привилегий в результа­те обладания богатством приходит наряду с более широкими социальными обязательствами, выходящими за рамки благо­творительности. Феодальным баронам могла быть делегиро­вана политическая власть от своих сюзеренов, но они владели своими землями благодаря обязательству предоставлять по решению короля получаемые с них богатства на службу обще­ственному благу. Это могло принимать форму предоставле­ния людей и военного снаряжения для защиты государства или осуществления регулярных платежей, чтобы покрывать расходы по отправлению правосудия и поддержанию поряд­ка. Когда бароны умирали, они не могли рассчитывать на то, что их земли перейдут к их сыновьям без уплаты налога, кото­рый сегодня европейцы назвали бы налогом на наследство, а американские консерваторы - налогом на смерть. Создатели феодальной Европы, наоборот, понимали его как налог на жизнь, то есть как дань общественному благу и признание того, что обладание землей - привилегия и что такой платеж слу­жит важным средством поддержания жизнеспособности об­щества. Это значимое и существенное отличие, характерное и для нашего времени.

В Европе всегда существовало сомнение в том, что бога­тые и наделенные собственностью люди обязательно добро­детельны. Почти в каждом городе и деревне существовали какие-то формы монастырской жизни, где монахи пытались приблизиться к Богу в своих общинах, где производили и по­требляли не более того, что им было непосредственно необхо­димо для выживания. Некоторые из них, в частности фран­цисканцы, шли дальше, настаивая на том, что, только живя в нищете, человек может надеяться получить от Бога спасение. Добавьте к этому веру в неизбежность наступления тысяче­летнего царства Христа, когда он вернется на Землю, чтобы

Глава вторая

ниспровергнуть своих врагов. Соответствующее пророчество Иоанна Богослова в Апокалипсисе периодически брали на вооружение мятежные клирики: они угрожали возможным восстанием низшего класса против богатых, если те не выпол­нят свою часть общественной сделки. Таким образом, уже в средние века европейцы понимали, что право собственности не абсолютно⁶.

В феодальной Европе не было места индивидуализму, осо­бенно в сфере религии. Власть церкви и государства, поддер­живавшаяся догмами католицизма (а в Англии - его компро­миссной версией в лице англиканской церкви), удушала. Английские пуритане, первыми поселившиеся в Америке, ис­тово верили, что могут установить прямой контакт с Богом и что богобоязненное трудолюбие - наилучший путь добиться его расположения. Они пересекали Атлантику, чтобы полу­чить возможность свободно выражать свои религиозные убеж­дения. Однако встреча с абсолютно девственной землей спо­собствовала формированию среди колонистов новой, крайне радикальной идеологии. Она опиралась на философию Локка и обосновывала индивидуалистический, а не общественный взгляд на собственность. Локк провозглашал, что Бог создал мир не для ленивых, пусть даже и благодетельных, а отдал его на откуп целеустремленным и трудолюбивым. Собственность, создававшаяся людьми благодаря их трудолюбию, обеспечи­вала самую мощную поддержку столь страстно желаемой ими независимости. Имущество, права собственности и идеалы независимости оказывались у Локка взаимосвязанными час­тями божественного плана. Это мировоззрение вновь обрело воплощение в идеях консерваторов XX столетия, доказываю­щих, что «алчность - это хорошо» и что она приносит пользу всем.

Локк высказывал озабоченность тем, что чрезмерная алч­ность может привести к слишком большим накоплениям и скупости. Он считал, что право присвоения должно быть ог­раничено «средствами, достаточными для существования, а остальное (то, что Бог предоставил людям для совместного пользования на Земле) должно направляться во благо других». Однако 250 лет спустя его консервативные последователи не

Хранители света

разделяют подобных запретов. Вот слова консервативного философа Лео Страусса (подробнее о нем см. следующую гла­ву): «Если не сдерживать людей в их стремлении к наживе, -провозглашал Страусе, - бедные станут богатыми,...неогра­ниченное присвоение без оглядки на нужды других - подлин­ная благотворительность»⁷. Страусе и новые консерваторы исходят из логических построений Локка. Если тот обосновы­вал законность собственности, называя ее божественной на­градой человеку за его труды, то они просто считают собствен­ность результатом работы. Именно эта традиция способство­вала появлению в 1980-х годах консервативной теории ижди­венчества. Ее суть в том, что социальное вспомоществование лишь увеличивает бедность (см. третью главу), поскольку ни­щета не является следствием социально-экономических про­цессов, а коренится в мотивации и психологических недостат­ках самих бедняков - они недостаточно трудолюбивы.

В этом состоит первейшее расхождение между Европой и США. Радикальное мировоззрение первых обитателей Ново­го Света зафиксировано в американской конституции. Узур­пация тиранией Георга III прав колонистов свободно пользо­ваться своей собственностью привела к их недовольству. Американский народ начал войну за независимость, чтобы взять на себя управление страной - правда, в весьма ограни­ченном и урезанном виде. Ключевая позиция колонистов (в частности, выражавшаяся гражданами города Эшфилд, штат Массачусетс) состояла в том, что их единственный законный правитель - Бог. Доведя идеи Локка до логического заверше­ния, некоторые общины отказались подчиняться не только Георгу III, чью власть на собой они оспаривали, но и вообще кому-либо. Они резервировали за собой право в качестве са­моуправляющихся индивидуумов, самих создавших свою соб­ственность и считавших себя обязанными только Богу, отвер­гать любой закон, с которым они не согласны.

К исходу войны стало ясно, что подобный путь утвержде­ния индивидуальной свободы, когда вооруженные граждане считали себя вправе по своему усмотрению оказывать давле­ние на законодательные органы штата, ведет к крайней безот­ветственности. Принципы независимости и личного почита-

Глава вторая

ния Бога вошли в прямое противоречие с принципами защи­ты и реализации прав собственности. Некоторые из 13 шта­тов выпустили бумажные деньги для покрытия своих долгов; другие отказались выполнять свои контракты, аннулировали долги или произвольно поднимали налоги. Фактически вся эта деятельность была настолько бессистемной, что в начале 1780-х годов сам успех войны был поставлен под вопрос, по­скольку некоторые штаты отказались взимать налоги и пере­давать Конгрессу средства на ее ведение.

Федеральное государство, сформированное после победы в войне (как и написанная для него конституция), несло на; себе отпечаток данного противоречия и того, как оно было урегулировано. Выступавшее за централизацию власти пра­вительство федералистов понимало, что для того, чтобы со­здать какой-либо тип центрального правительства, к которо­му перейдут права штатов, оно должно будет найти путь к воплощению революционного стремления к независимости и свободе. Этот путь мог быть проложен с помощью механизма, который, будучи наделенным вызывающей всеобщую непри­язнь центральной властью, одновременно мог бы быть пред­ставлен как содействующий, говоря словами конституции, внутреннему спокойствию и всеобщему благосостоянию, то есть защите собственности. Именно Джеймс Мэдисон, в свое время предложивший начать конституцию известной чекан­ной фразой «мы, народ», предложил риторическую формулу, которая разрешила головоломку; федеральное правительство рассматривалось как средство защиты держателей собствен­ности - «нас, народа» - от возможных непредсказуемых разру­шительных действий властей штатов⁸. Мэдисон даже требо­вал предоставления федеральному правительству права вето на законодательство штатов, в чем ему было отказано. Но, что более важно, он настаивал на том, что федеральное правитель­ство должно представлять общенациональный интерес и в таком качестве обладать определенной способностью быть неангажированным и объективным в своих подходах, чтобы «фильтровать» отдельные частные интересы. Отсюда вытека­ла задача создания мощной президентской власти, играющей роль арбитра в борьбе интересов имущих, находящихся, как

Хранители света

считал Мэдисон, в сенате, и неимущих - в палате представите­лей. Однако он не смог помешать отдельным штатам по-пре­жнему располагать слишком большими полномочиями. В ре­зультате Соединенные Штаты имеют два набора сдержек и противовесов: один внутри федерального правительства, а другой - в отношениях между федеральным правительством и штатами. На флангах оказалась независимая судебная систе­ма, которая должна была быть еще одним источником незави­симой власти.

Три года спустя в пятой поправке к конституции была расширена сфера конституционной защиты прав индивиду­альной собственности, а именно, правительству не позволя­лось лишать человека «жизни, свободы и имущества без долж­ной процедуры; кроме того, собственность не могла быть изъята для общественного использования без соответствую­щей компенсации». Но там нигде нет идеи, которая имела бы параллель со статьей германской конституции, где говорится, что собственность налагает взаимные обязательства. Федера­листы считали, что им повезло с тем, что удалось достаточно быстро ратифицировать конституцию в условиях, когда при­обретение и владение собственностью рассматривалось в ка­честве необходимого и достаточного выражения республикан­ской добродетели, которая, по мнению многих, должна реализоваться на уровне самоуправляющихся автономных единиц в деревнях, городах и отдельных штатах, а не на уров­не федерального правительства. Контраргумент федералистов состоял в том, что, хотя собственность подразумевает незави­симость и, таким образом, является добродетелью, одного это­го недостаточно, чтобы установить добродетельный порядок. Для этого необходим независимый арбитраж, который могло обеспечить только федеральное правительство и без которо­го обществу угрожают распад на враждебные фракции и груп­пы имущественных интересов. Главным практическим вопло­щением этого принципа был пункт конституции, касающийся торговли, который был сформулирован в связи с очевидной Необходимостью регулировать условия торговли между шта­тами и обеспечить хорошие транспортные связи.

Аргументы в пользу центрального правительства при-

Глава вторая

шлось приводить, заходя с тыла; оно подавалось не как выра­жение общественного договора или общей воли, а скорее как средство объективного урегулирования конфликта интересов. Кроме того, существовала отвратительная проблема рабства. Ограничить право иметь такую собственность в любом случае означало, что южные штаты Джорджия, Вирджиния и Юж­ная Каролина, активно расширявшие свои плантационные хо­зяйства за счет эксплуатации привозных рабов, не смогли бы по экономическим причинам присоединиться к новым Соеди­ненным Штатам⁹. Соответственно, рабство не было запреще­но. Новая республика должна была в конечном счете заняться этой проблемой в рамках полномочий федеральной полити­ческой власти, но это еще не было оговорено в конституции. Это стало фатальным решением, травмировавшим всю амери­канскую общественную культуру.

Дата добавления: 2015-07-16