27 страница

Остаток дня мы проводим в Балатово. Просто прогулка в парке на свежем воздухе, просто со ставшим близким тебе человеком. Нас не цепляют... собачники, бегуны, пожилые, переминающиеся утиной походкой парочками, младенцы с родителями... наверное, через пару недель вдарят заморозки, думаю, и можно будет подразобрать все дела свои в городе и уехать. Может быть, даже с ним, а если и нет – то мысленно я уже не задохнусь от одиночества, и... слава богу, что все так, как сложилось.

Позже, ночью меня охватывает странное чувство. Когда он засыпает, по обыкновению, вплетаясь в меня, я вдруг понимаю, что у меня появляется потребность ему о себе рассказать... хотя бы малую долю, хоть что-то. Попытка таким образом его успокоить или же попытка ещё плотнее его к себе привязать? Я не знаю. Чую нутром, что – надо бы, а чем-то другим – останавливаю, «подожди... рано». Сон не идёт из-за беспокойства нахлынувшего, кажется, даже приходится встать, чтобы проверить, сколько в блистере осталось «Серлифта»... две... – значит, принимал всё-таки утром.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

1.

Нет, в следующие два дня, по сути, ничего не меняется. (Хотя наивным было бы на это рассчитывать). Он так и приезжает ко мне котом подранным – синяки, ссадины то слева, то справа, плевки за глаза в злопыхателей, держится... не особенно нервничает. Я посоветовал ему на переменах ходить с плеером, чтобы не слышать выпадов в свой адрес и даже, может быть, обедать с ним. Он так и делает, но стычки не прекращаются. Говорит, что толкают, и грубо, а не ответить... ну, кто бы не стал? Я бы заехал, и его реакция мне предельно понятна. Не понятна она только завучам по учебной и воспитательной работе, говорит – две тётки предпенсионного возраста, в разгаре менопаузы. Говорит, что политика в школе такая: кто поддал, тот и виноват, а тот, кто спровоцировал – им не интересен, на словесные перепалки никто не обращает внимания, только если в них нет отборного мата, угроз или оскорблений в адрес педагогического состава. С директором он разговаривал, тот намекнул поменять школу... а что изменится-то? Если здесь хоть кто-то может ещё за него заступиться (себе в ущерб, а кто-нибудь помнит фильм «Класс»?), то там всё будет – чужое, не вариант.

Ему всё равно осталось учиться полгода, потом он заберёт документы – этим он себя успокаивает. И меня заодно. Хотя тяжело. Мог бы поменяться местами с ним (у меня всё же нервы были покрепче, да и рука повесомее), даже бы не раздумывал. Если бы я был пацаном из его школы или класса, нам было бы проще (а проще ли?..). Наверное... НЕ ЗНАЮ... (Вряд ли).

Он без меня не справится, нет. Я это чётко вижу по тому, как мы проводим с ним вечера. Он ластится, жмётся, фактически ни на минуту меня не отпускает. В Интернет не лезет намеренно, кто знает, сколько вылито ещё на нас грязи. Говорит, что звонков с незнакомых номеров нет, нет и звонков от подруг... о его делах справляется только Рита, и всё. Остальные поспешили ретироваться, чтобы заочно не искать приключений на свои головы. Пускается в сентиментальности, а я – с ним за компанию. Во вторник, например, посмотрели «Love Actually», и кое-где меня едва на слезу не прошибло. Смех. Кому расскажи.

Мне не хочется, чтобы он держал всё в себе, с другой стороны, я понимаю, что мы рискуем друг на друге зациклиться. Поэтому в вечер среды я вызваниваю Дементьева, и мы отправляемся играть в боулинг. И я заранее предупреждаю Серёжу, вернее, даже советую ему поделиться с Антоном тем, что с ним теперь происходит. Ещё одна голова, взгляд со стороны не помешает.

– Что, всё настолько серьёзно? – По-моему, Дементьев явно недооценивает масштабов войны надвигающейся. И мне приходится объяснять ему, что он просто не сталкивался с тем, как травят геев. Быть геем – это ещё хуже, чем быть низкорослым, плешивым или не иметь рук или ног. Дюже травят только «инвалидов мозга» – детей и подростков с тяжёлыми психическими заболеваниями, если те попадают в струю «нормальных».
– Да ты посмотри на него. Третий день – я с него то и делаю, что свожу синяки и кровоподтёки, а что будет дальше – никто не знает. Если завтра ты мне позвонишь и скажешь, что он валяется в первой городской в реанимации с проломленным черепом, я, думаешь, удивлюсь? Я перестреляю всех их нахер из короткоствола, но сюрпризом для меня это не станет.
– Ну, ты палку-то не перегибай, народ всё же с мозгом дружит, наверное? Дураков мало, сесть не хочет никто. И он при тебе постоянно, теперь уже не отпускай. – Кажется, он усмехается?.. Я это уловил, точно. Всё ясно, его в средних классах чморили за то, что он толстый, но ему нас до конца не понять.
– У нас есть в школе пацаны... Седьмой, восьмой классы. – Серёжа встревает. – Те, кому нет четырнадцати лет, они знают, что их не будут преследовать уголовно, случись что, по закону они ненаказуемы. И я знаю, что был инцидент в другой школе, что толпа вот таких пацанов мелких собиралась, ловила и пиздила тех, кто был немного старше их, но кто был им неугодным. Разбирались с родителями, им – ничего, кроме разговоров, а-ля «так делать нехорошо», честное слово, не вру.
– Тринадцать лет – это такая сопля, можно так в бубен заехать, что уже не очнётся.
– Так я тебе о чём говорю? Я – сяду, поэтому мне трогать нельзя, а им – можно.
– Ну... – У него вид: заварили кашу, так хотите чего? Если будут медпоказания, то обращайтесь. Я даже смеюсь. Глухой слепого не услышит. Лучше бы не рвал с Банни, тот и успокоил бы, и пригрел, и кучу историй приплёл – в красках, и от того, чтобы на словах вывалять в грязи всех своих недругов бывших, тоже бы не отказался.

– Мне иногда даже хочется... – малыш шепчет мечтательно, потом, когда мы уже остаёмся одни, добравшись домой, в лифте, ко мне прижимаясь. – Чтобы ты на деле приехал, вышел при всех, забрал, а они – с такими прихуевшими лицами, «ой, бля, это же Макс Левашов!»
– Ты добавь ещё «и поцеловал, жопой к капоту меня подперев». – Я смеюсь. Показуха публичная – это утопия. Поцелуи при недругах – та ещё провокация. – А на следующий день – в реанимацию ту же, ага? – Ну, конечно же, при слове «заберу» я имел в виду то, что подъеду, но отнюдь не к воротам. И не с кольцами новобрачных на крыше, не с ленточками. – Потом как-нибудь, Серёж. Поступи в институт для начала. – То есть вроде как не пресекаю. Пусть мечтает, мечтать не зазорно...

2.

кому: neon cowboy <[e-mail]> от: Антон Дементьев <[e-mail]>
пересланное сообщение от: k0rvett <[e-mail]>
тема: Re: Макс

>>>>>>>>> И чо? Меня каким боком это касается? Поражает идиотизм:))) Пусть теперь сторожит своего пидарчонка, чтобы ему руки-ноги не оторвали:)) И это придурок ещё от меня что-то хотел, гг... пусть умоются оба. Я валяюсь, такую соплю на шею повесить! Что он дальше делать с ним собирается??? Fuck!!! Совет да любовь, с этой темой от меня отъебись.
А переводчика я нашёл, кстати. Так что можешь передать ему, что впредь в услугах его не нуждаюсь:))) То есть ВООБЩЕ:)))
пы. сы. А где можно вырвать гланды, кроме районной? Так, чтобы с анестезией нормальной, фу, бля, стремает. Серьёзно, скажи.
пасип.

>>>>>>> Это не придурь! А рекомендация лора. Он с меня не слезает...
Йа понелъ...
thnxx, завтра к ним съезжу.

>>>>> Блядь!!! Мне срать на них, ты понимаешь?? Ты чё такой жалостливый? Наймись его security, и делов. Видал я его, ничё особенного, малчег как малчег, а по ночам, небось, до сих пор в кровать писается:)) Макс чел блатной, наиграется, надоест, сам же и свалит – не Макс, малчег:)) Вы хотели пати – нате, гг... Мне похуй! Ты понимаешь? Или тупой?:)) Кроме того что я бы в отместку его завалил:))) Передай герою-любовнику, пусть прячет Schatz’e своё не только от гомофобов, от меня тоже!! XD Я позавчера, кстать, такую фиксу заарканил, такшта возвращаюсь в ряды НОРМАЛЬНЫХ людей, без лишних проблем и постоянной потребности своим друганам этими проблемами мозг пердолить. Чего и тебе желаю... ВВ.

>>> Бгг... ну, я так и знал, Деметьев, что ты спросишь, ОК. 176-94-62-90-2 (я всё промерил), юриспруденция, третий курс. Не тупая!! Что немаловажно, гг. Как звать... не скажу, забыл... ха-ха-ха!! Лан тебе... так, поебаться. Это Максику уже пора пришвартовываться (не mein meinung, он сам сказал), а меня хомутать ещё рано:))) Кисс)))

> Дааа, бля! На три см. выше меня, и что!? Зато у неё между ног члена нет, ебать мою жопу нечем:))) То есть какбэ можно назад не оглядываться в приступе параноидальном:)) Фу бля!! Не буди во мне зверя, Антоша. Это ты за стенкой преспокойно сидел, глазки в книжку присунув, пока меня этот козёл доморощенный трахал. Так что – пошли в жопу оба, ггг. Питер – там, а нахуй – это туда.
А может, кстать, ты на нас втихаря дрочишь!!?? Деммм?? Ааахаха... я даже не удивлюсь..
Бля!!! Всё, отъебался, нах, злой я, ты понял!?
В ЧС. Дсвдния.

кому: Антон Дементьев <[e-mail]> от: neon cowboy <[e-mail]>
тема: лучше бы ты просто со мной поздоровался, ебать вас обоих

Ты подключил себе Интернет и решил мне этим похвастаться!!??

кому: neon cowboy <[e-mail]> от: Антон Дементьев <[e-mail]>
тема: Re: лучше бы ты просто со мной поздоровался, ебать вас обоих

Ога. 512 канал;-)

кому: Антон Дементьев <[e-mail]> от: neon cowboy <[e-mail]>
тема: Re2: лучше бы ты просто со мной поздоровался, ебать вас обоих

Теперь пошёл на хуй.

«Начало дня просто отличное...»

3.

В пизду всех придурков, заботит другое. Я уезжаю подгребать хвосты в институте и возвращаюсь домой только в четыре, уставший и... ну, не злой, но раздражённый заметно, с желанием перезагрузить мозг душем, жрачкой и сном. Короче, без задних. Серёжи в квартире не обнаруживаю, а на звонки, признаться, отвлекаться времени у меня не было. Сам он меня не набирал. Вообще, странно, но за телефон я берусь только ближе к пяти. А осознание того, что надо было всё-таки раньше, и много – вообще снизошло на меня только тогда, когда он, поговорив со мной наскоро, трубку повесил.

А потом вообще отключил телефон...

– Я буду у Риты. Ну... просто давно не видел её. Ну, был занят... Ну, извини, что не предупредил! Ты что, против? – Тут я ответил, что, в принципе, нет, но... я как-то посчитал, что он со мной живёт, а не с ней. Да, мне непонятно, почему по этому поводу не было ни одного сообщения в моём телефоне. И я хотел обсудить с ним предстоящие выходные, и последние, кстати. И секса хотел. И ещё по мелочи всякого. А динамщиков не терплю на дух. – Нет, я с ночёвкой... Макс, так просто надо, короче, поговорить... – А почему не со мной, интересно... что могут быть за секреты?.. – Всё, мне тут... некогда, в общем. Извини.

И всё. «Вызываемый абонент находится...»

Потом я пытаюсь заново проиграть в голове его интонации. Рваные, наспех и с нотками какими-то даже... что ли, беспомощными. Какой-то он жалкий. Или он там у неё, конкретно в чём-то проштрафившийся, или...

Вот тут-то меня и прошибло. Я соскочил... И понял, что у меня нет ничего вообще от этой девочки – я видел-то её всего дважды. И даже не разговаривал с ней. Ничего, кроме имени. А с мальчиком там что-то явно случилось.

«Таки...»

А у неё он вообще?..

«Но хотя бы в сознании...»

Ёб вашу мать!!

Как я её нашёл... через этот прокат. Приехал туда, морально уже подготовившийся разнести всё к чертям, заслышав «мы не даём адресов наших сотрудников». Дали. И даже сказали, что девочка предупредила о том, что завтра на работу не выйдет. По какой-то важной причине. Ну, всё понятно... причина – дружок, за которым нужен присмотр, потому что его в очередной раз отпиздили. И на этот раз накрепко.

...дверь она мне открыла с видом повинившимся. То есть ждала. Молча. Серёжа тусил у неё в комнате, чем он занят был, я заметить не успел – увидев меня, он тут же все дела свои бросил и едва от страха не обосрался, конечно же.

– Наврал мне? – Прицельно его рассматриваю. Синяк под глазом ещё не сошёл, ну, на щеке ссадина, и губу ему рассекли – это новенькое. Остальное запаковано в джинсы и в джемпер. – Снимай всё с себя, – говорю. – Серёж, нахер снимай, я сказал!?

Он, побелевший заметно, сначала выпутывается из штанин, а джемпер мне приходится стягивать с него самому, едва не силком. Что я там вижу... кусок марли, сложенный в несколько раз, плотным слоем – практически во весь живот – насквозь пропитавшийся мазью какой-то. По бокам склеенный пластырем.

– И что это...?

Он молчит...

Потом я вышел из комнаты... долбанул головой в стену в прихожей... и снова зашёл. Успокаивался, от него отвернувшись. Я не слабохарактерный, но, признаюсь, на увечья без комка из тошноты и дерьма, к горлу подкатывающего, смотреть не могу. А тут – он...

– Тебя что... клеймили сегодня?
– Кипятком...

Там ожог... красным пятном лоснящийся и с пузырями вздутыми по... всё плохо. Всё действительно плохо, это уже беспредел. Блядские твари, надо его оттуда сгребать. В охапку, и нахуй. Забирать надо. Забирать, холить, лелеять, стеречь – ничего путного там не получится, сколько за себя не бейся. Не задавят, так покалечат. Не покалечат, так до петли доведут.

И выглядит всё тошнотворно... и донельзя больно, до трещин в костях...

– Собирайся и... поехали нахер отсюда.
– Куда...
– В травмпункт, блядь, ожоги твои фиксировать. Потом в школу. Потом к бабушке. Давай.
– Макс, мы всё решили уже... – бросает мне в спину несмелое.
– И что вы, блядь, решили? Ты почему не в больнице вообще?!
– Она была там. И...
– Что?
– Бабушка была там, а от госпитализации я отказ написал.
– Что? Бл...!
– Меня смотрел врач! Ну, вернее...
– Они что, даже «скорую» не вызывали?
– Нет... там... Макс! Она сказала, что степень вторая, в стационар ложиться не обязательно, так всё сойдёт. Медсестра наша.
– Ёб... А с мудаком этим, который это сделал, что, мне интересно?
– Готовят приказ о его отчислении...
– И всё!? – Кивает мне. – Одевайся, блядь. Короче, в травмпункте ты не был... давай!! – Таки слушается, в джинсы влезает. – А с заявлением на него что?

Мотает головой.

– И почему?
– Я отговорил...

Тут у меня нервы окончательно к чёрту сдают, я пулей от него вылетаю. Хватаю за руку его подружку и вымётываю её за дверь. Достаю сигареты.

– Какой гандон это сделал?
– Он сказал, Воронецкий...
– А зовут его как? Где живёт, что за хуй вообще?
– С параллельного класса. Где живёт, я не знаю, зовут Никита.
– Что ещё? И что это за хрень с тем, что этот... постеснялся писать на него заявление?
– Репутация школы... У него дядька – депутат в Думе, школу спонсирует, уже пять лет как. Компьютеры, оборудование в актовом зале, спортивное снаряжение – всё через него куплено. Площадка дворовая... Веру Васильевну там и без Сергея у завучей обработали. А он просто не хочет, потому что затеять это дело всё равно, что приговор себе подписать. Ничего не будет этому парню, откупят его, а зато про него – все знать будут. И не только в школе. Во дворе, в студии, во всём микрорайоне, а Вадьку и так уже со среды в другую школу переводят, как только мать вернётся из Турции

Дрянь... Ничего больше и не скажешь.

– Рит... что за пацан? У них были какие-то тёрки? Он же ничего не рассказывает!
– В прошлом году... у них был... Конфликт, в общем. Вернее, у сестры Никиты и Кристины, Кристина, это наша подруга общая. Девки собачились, Серёжа ввязался, за неё заступался ходил всячески, а Воронецкому это не понравилось.
– Сестра родная?
– Нет, двоюродная, на год их младше. У Воронецкого отца нет, а у той – матери, они росли вместе фактически.
– А этот депутатик – отец её, получается?
– Нет, тоже дядька, и ему, и ей. Когда девки вздорят, – помолчав, продолжает, – парням лучше не лезть, а Сергей влез, и там эпизод ещё был... В общем, он эту девочку, Зою, очень неаккуратно толкнул, девчонка упала, сломала два пальца. Подняли гомон, но Серёжа вины не признал, отвертелся, что всё вышло случайно. А теперь... – Она усмехается. – Да он мстит ему просто. И все эти драки, всё с его подачи, Никиты этого. Он сам в них не участвует, но то, что заводила там он – это точно.
– Как он выглядит?
– Да обычный. Волосы тёмно-русые, чуть ниже Серёжи, и не то, чтобы массивный, не спортсмен, никто...

«Племянничек навсего...»

– Но придурок тот ещё, да у него диагноз на лице написан, не прогадаешь. – И тут же на меня взгляд нехороший бросает, видно, почуяла, что неспроста спрашиваю. Я ещё не понял зачем, а она уже догадалась. – Я говорила ему сегодня, попробуй с ним пободаться, но если подумать, дело рискованное. Что он получит? Ну, причинения вреда здоровью, какая-то там статья, ну, отправят его куда-нибудь полы драить или кусты стричь, ну, полгода дадут условно. Учиться он всё равно туда же вернётся. Тут нужно... либо из школы совсем уходить, либо переводиться, может быть, даже в другой город. – Пауза. Это-то как раз не проблема, мозгами раскидываю, учиться он может даже и в Березниках; она продолжает: – И он мне сказал сегодня: «Если Макс столько раз гонял за рулём пьяный, и до сих пор права при нём, неужели он думает, что и там не найдут как проблему решить?»

Всё понятно, короче, по-хорошему он бороться не станет. По-плохому, может, кишка и не тонка, но тут я уже не позволю. Разбираться надо самому и, желательно, уже в эти два дня, пока не уехали. Адрес-то я найду, а как мудака этого замолчать заставить потом...

– Слушай, а вот эти ребята все на потоке, по сколько им лет вообще?
– В десятом? Там всем по пятнадцать, шестнадцать только тем, кто в школу почти с восьми лет пошёл, таких единицы. Серёжа там самый старший на всей параллели, старше него только пара девчонок, сентябрьских, а остальные все...
– Ладно, собирай чёрта этого и гони ко мне, я его заберу. С бабкой что?
– Ну, неплохо бы позвонить ей, сказать, что он у тебя, беспокоиться будет.
– Понял.

Мы едем ко мне. Минуя травмпункты, школы и завербованных бабушек. Он молчит, сверля взглядом правый дворник, воду по лобовому стеклу разгоняющий. Ему стыдно, он сдался. Сопля... струсил. Я б поборолся... помня себя – я бы всем этим козлам показал, где чья территория. И теперь я ради него должен рисковать своей шкурой. Ради мальчика, с которым я не год и не два, а всего пару месяцев. И в чувствах которого я до сих пор не уверен. Я н е у в е р е н... В том, что получится. Что обойдётся. В том, что скажет «я тебе благодарен». Ни в чём. Но всё равно надо, надо помочь. К а к - т о... блядь... как? Хер бы знал.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

1.

Он засыпает только после обезболивающих и успокоительных, со скакнувшей вниз температурой, завернувшись в два одеяла. Поговорить так и не получилось, он практически сразу попросил оставить его одного, а ещё я по дурости вздумал предложить ему выпить «горячего чаю» – тут он вообще едва не взвыл. Пока лежал... тихо, смиренно, так, что каждый посторонний шорох был слышен, я задал только один вопрос: Серёжа, скажи, ты жалеешь или нет? Он ответил не сразу: «Немного...» – и во мне всё перевернулось. Стало невыносимо больно за нас и почему-то – за себя даже больше...

– Отвези его завтра к хирургу. Потому что однозначно я тебе ничего не скажу. – Естественно, я вызвонил Дементьева, чтобы он осмотрел мальчика. И это был единственный вариант, при котором я рассчитывал сегодня уснуть. Надо сказать, что он приехал уже через пятнадцать минут после звонка. – Сами ожоги не страшные, и не такое видел, но уж больно обширно. И живот... зона очень чувствительная. Только не мажьте с утра ничего, иначе разглядеть будет сложно, пусть в душе остатки смоет. Бинт стерильный наложишь туда и отвезёшь. А с рукой вообще ерунда, там уже через неделю затянется всё. Макс...
– Я забыл сегодня выпить таблетки свои. Сожрал только через двенадцать часов. Колбасит...
– Да тебя не от этого колбасит. Выпей.
– Я сказал тебе, я два часа назад «Серлифт» пил.
– Выпей кофе! Сиди, сделаю сам. И ещё спасибо скажи, – говорит, спиной повернувшись, – что не в лицо. И не кислотой.
– Фу, бля! Дементьев!

Следующие десять минут в тишине абсолютной, слышен только стук кружки о стол.

– Воронецкий... – наконец, говорю, остатки кофе рассматривая. – Какая-то знакомая фамилия... нет?
– А что?
– Говорят, дядька родной задрота этого. Который облил. Депутат...
– А я скажу тебе. Знаю. Это же наш самый жаркий фанат.
– Бля...
– Он, точно. Вся эта свистопляска весенняя, с отменой концертов по региону и письмецо то из администрации, это всё его рук дело. И ещё интересное. У тебя журналюг знакомых много, ты поинтересуйся. Вот эти статьи гомофобного толка, которые периодически в прессе проскакивают, я не удивлюсь, если по его заказу писались.
– Он там к школе конкретно лапу свою приложил. Компьютеры, маты, вся хуйня прочая, он там на особом почёте.
– Угу.
– Дрянь... И как мне с этим дядей бодаться?
– Я не знаю.
– Он ещё, небось, и православный. Я б его самолично крестиком придушил...

Молчание.

– Он поэтому заяву не пишет?
– Да. Там денег – лопатой греби. Даже у меня столько нет. – Усмехаюсь.

Иметь дело с малолетним племянником «шишки», да ещё и гомофоба, и надеяться выбраться «чистеньким», без дальнейших проблем на свою жопу – это риск, на такое нужно решиться. И не по горячке, а только с прощупыванием тщательным этого дяди. Наверняка коррумпирован, но какое дело может быть до этого его мальчику? Сдаст меня с потрохами. Пиздить ебало я не стану ему, рисовать на лице свою месть за малыша – себе же не на руку. Спросят кто, что, вытянут, потом будут разборки. Изнасиловать... а ему даже шестнадцати нет. Припугнуть... чем? Там кукловод-дядя. Сяду же, блядь. Как пить дать – сяду. Выкрасть... толку? Нахуй он мне? Даже смешно становится. Думай, дурак, думай, думай, работай башкой дрянной. Д у м а й...

– Ты поможешь мне если что, Дем? – спрашиваю. Он сидит напротив меня, подбородок потирая, и тоже размышлизмами занятый. Но, скорее, о том, что проблема нерешённой так и останется.
– А что я должен буду делать? – интересуется, бровь приподняв.
– Что бы я ни попросил, твои действия будут в рамках закона. Тебя я точно не сдам.
– Да ты план придумай сначала... Как ты возьмёшь его?

Меня иногда здорово достаёт этот взгляд с хитрым прищуром. В этом видится даже злорадство. «Я особенный, а вы то и дело кашу завариваете. Ну, ешь теперь, нравится?» Кич, превосходство, скепсис. Хотя, нужно признаться – когда дело доходит до того, что нужно решать проблему, УЖЕ навалившуюся, он всегда помогает. Но обсуждать с ним свои тараканы совершенно невозможно, из него говно так и лезет... По-моему, он так и считает меня наркоманом опустившимся. И что то, что я не сошёл до суицида или же полного самоуничтожения – исключительно его заслуга. А не моя. Короче говоря, я оставляю эти бесполезные разговорчики и ухожу на лестницу курить и ворошить контакты в своём телефоне в надежде, что хоть кто-то сможет меня натолкнуть на мысль, как я всё-таки смогу разрулить это дельце. Я должен зацепиться хотя бы за что-нибудь...

Добредаю почти до конца списка, а потом в памяти всплывает вдруг разговор – недавний, всё там же, на кухне, только с другим собеседником, разговор с деталями презабавными и «для своих», с такими, о которых простой люд даже не помышляет...

Звоню. И с упорством таки выколачиваю. А выколотив, возвращаюсь к Дементьеву. На часах начало одиннадцатого, и он уже вот-вот домой засобирается.

– Мне надо уехать на пару часов... – говорю ему. – Ты можешь остаться? За ним присмотреть. Да не надо лазить ни за какими матрасами на антресоли, ложись прямо с ним. Вернусь, примощусь рядом, места навалом.

Он говорит, что он может. А я подрываюсь мгновенно.

2.

– Ты хоть понимаешь, на что ты хочешь, чтоб я подписался!? – Эдик выдыхает, как паровоз, губы у него сворачиваются в трубочку, лицо принимает одутловатый вид и замирает надолго в такой придурковатой гримасе. – По-моему, хватило того, что я уже тебе сказал, и... видит бог, но я здорово пожалел об этом.
– Эд...
– Нет, Макс. – Он начинает усиленно мотать головой, и кажется, что она вот-вот с шеи сорвётся и спасует к соседнему столику. – Макс... нет! Я не могу. Ты сам знаешь, что из этого может выйти. Будет скандал. Будет охуенный скандал, Макс. И тебе известно, кто в первую очередь жопу свою подставит. Я – не хочу.
– И я не буду. Я тебе объяснил, для чего мне это нужно. Исключительно частный просмотр...
– Нет.
– Блядь... Эд! Какие у меня ещё варианты? Припугнуть на словах пацанёнка, рассказав в красках, как его дядечка на досуге оттягивается, и не представить этому ни одного доказательства – и надеяться, что он в это поверит? Просто так! С нихуя!
– Если это выльется в СМИ...
– Я тебе говорю! Я – могила. Эд, это просто удача. Больше мне не за что зацепиться, и у меня тупо нет времени на то, чтобы копать под него, ты понимаешь? Они просто прикончат мне пацана, а я буду вместо текстов писать эпитафии.
– Я рискую.
– А я, блядь, нет? Что бы я ни сделал тому отморозку, если дело дойдёт до суда, я не отмажусь. А теперь сопоставь риски – лишиться работы или сесть на шесть-восемь лет. На депортацию я что-то не особо надеюсь, а какая на зоне меня ждёт перспектива, ты, я думаю, что догадываешься.
– Здесь хорошие деньги. – Оправдывается.
– Знаю, Эд. Проституция и эскорт... во все времена были прибыльным делом, кто ж спорит. Но моей проблемы это нихуя не решает. Мне нужно видео, и я не слезу с тебя. Если ты зассал и пасуешь – так и быть, мозг не еби, я это дело перетру с тем, кто с ним работает. Лёлик ваш? Давай телефон, сам останешься не при делах, всё будет чисто.

Пауза.

– Сколько ты дашь за него?
– Всё зависит от длительности и от качества плёнки. Если там не будет ни кожи, ни рожи не видно, ни копейки не дам, Эд. А сам сяду. Можешь не верить, но я уже практически морально готов влезть в дерьмо по уши. Хотя и уже того, что есть – предостаточно...
– Штукарь за минуту... – говорит, гася в пепельницу окурок от мерзкой «Оптимы». Хуяссе расценки... но торговаться себе не в угоду. Я молчу, и он расценивает молчание моё, как согласие.
– Позвони мне, как будут результаты. – Я записываю на клочке из блокнота своё мыло, орошаю горло остатками виски и ухожу.

3.

– Ты где был... – Я вдруг застаю Серёжу на кухне. Спрашиваю, чего он вскочил посреди ночи, говорит – водички попить захотелось.
– Так... ездил голову немного проветрить. – Хотя желания возвращаться особого не было. Хотелось нализаться в том же баре до поросячьего визга, залить рвотными массами плитку в толчке и там же мертвецки уснуть. И где я проснусь – в отделении с почками отпизженными или же в квартире под бьющими в мою голову струями душа – было плевать. – Иди спать, Серёж, мне надо ещё немного подумать.
– О чём...
– Серёж... – Меня распирает от злобы, и меньше всего сейчас хочется его расспросов. И пререкаться словесно я с ним не буду, вытолкаю взашей... и делов.

Он уходит, напоследок спросив, что ему делать с Дементьевым. Тот опять храпит, а повернуть на бок эту девяностокилограммовую тушу у него не выходит. Мешает, оттого и проснулся. Я от него отмахиваюсь... Мне надо звонить отцу. Мне нужно звонить ему и просить деньги, перед ним унижаясь, иначе я рискую оказаться совсем на мели. Это будет самый главный вопрос на повестке выходных, который потребуется решить. Искать причину, объяснять, на что я спустил предыдущее, врать, чего я делать – ему не могу совершенно и что я делаю уже на протяжении последних двух лет, ситуация кишки выворачивающая...

Я уезжаю с ним из города в пятницу к вечеру. Предварительно сдав его на час в руки врача, чтобы тот выписал необходимые справки для студии. Мальчик и туда просит его отвезти – необходимость написать заявление на имя руководителя о том, что он не будет посещать занятия как минимум три недели. Это мера нужна для того, чтобы они сохранили место за ним и удержали деньги за ненамеренные «каникулы». Матерь божья... его и там пасут. Трое. Он делает вид, что ничего не заметил, но в машине я спрашиваю – что тут трутся за парни. Они, говорит с неохотой, и я, сидя в машине, в одного пристально всматриваюсь, чтобы рожу запомнить, и едва останавливаю себя от желания выскочить и проломить башку ему прямо при свете дня и при честном народе...

4.

– Тебе нужно переводить его в другую школу. – Похоже, все теперь только и будут заниматься тем, что науськивать меня, как мне избавить мальчика от гомофобских нападок. Агнес – туда же. – Это однозначно... – Она шокирована видом Серёжи, а тот будто только и рад побахвалиться ей своими «боевыми ранениями». Герой, блин. – Хочешь, я поговорю с завучем школы Регины? Я с ней, в принципе, на короткой ноге.
– Это надо не со мной обсуждать, а с родителями. Мать возвращается... попрошу его перетереть.
– Ты же вполне можешь остаться здесь, так? А даже если и нет, я за ним присмотрю. И девочки рядом, если что, будут держать в курсе всех дел. – А почему «девочки»? Похоже, что она и Владу сюда приплетает, а я вот уверен, что уж кому, а ей до этой истории дела не будет. Если не наоборот, кстати. Сама же вполне может поддать ему «по понятиям». Дементьев – так тот до сих пор не отошёл от свалившегося на его яйца и цыкнул на меня, когда я как-то на днях решил было пуститься в разговоры о ней. – Мальчик взрослый, справится, так что подумай... – говорит, но тема поднимается прямо тут же, за общим столом.
– Новая школа... – Малыш в удивлении тянет, а я удивляюсь ему. Неужели он думает, совершенно не подозревая, кстати, какую я участь готовлю его обидчикам, что его с нихуя там в покое оставят, посчитав, что эпизодов, уже отснятых, достаточно? Не угомонятся, пока он не будет там тенью бродить, не смея и глаз поднимать. А чего доброго – вообще надломят так, что он будет на переменах в туалете перед ними на коленках стоять.
– Тебя что смущает, Серёж? – Похоже, что адаптация. Я валяюсь! Это просто смешно и ни в какие ворота не лезет уж с его-то проблемами. – Я же здесь буду.
– Проще вообще тогда из школы уйти... – О, да, и он будет виться за моей спиной круглосуточно. Нет уж, дудки.
– Надо закончить, малыш. Перерыв тебе не будет на пользу. – Это я и по себе знаю. После выхода из академа у себя в институте я почти год ходил там, как пришибленный, пытаясь в общую струю влиться. И к тому же... пусть загодя белый флаг не выбрасывает, пусть привыкает. Жизнь длинная, как это ни банально звучит, если сейчас научится держаться с достоинством, потом будет легче, и много.

Дата добавления: 2015-11-14