26 страница

2.

– Чего-о? И... Это шутка такая? А когда это... всё? – На меня мельком посматривая. – Что? А почему я только сейчас об этом узнал? Что значит «забыла»? – Пауза. – Рит, ты совсем, что ли? Что значит «некогда»! Бл... ВСЁ, пока. ПОКА – это и значит, пока! Бл... подруга... – Чертыхается, бросает трубку. Чуть помешкав, телефон вырубает. И на меня. – Макс, когда мы приедем... – спрашивает.
– Десять минут.

На эти десять минут мне удаётся прикинуться шлангом и сделать вид, что мне суть разговора не интересна. Не знай я, в чём дело, я бы перво-наперво спросил, что случилось. Но об этом он не догадывается. Он нервничает, я как будто бы этого не замечаю. Выходит неплохо, спасает радио и отсутствие пробок из центра.

Приезжаем... с порога начинает метаться.

– Бл... тебе свет отрубили, что ли? – Включаю рубильник. Сбрасывает с себя обувь и едва ли не пулей в комнату. Дверью, правда, ошибся. – Фига, тут хлама... чёрт! – Спотыкаясь. – А где комп у тебя?

Показываю в сторону спальни.

Включает. Я ухожу на кухню, в мини-бар залезая; не дожидаясь, когда он начнёт гавкать, поняв, что у меня и модема-то нет здесь, возвращаюсь к нему.

– А где Интернет... – Удивляется.
– Нету.
– Совсем? Как ты живёшь здесь? Даже говёного диал-апа? Бл... как в лесу, что ли?
– Зачем он мне здесь, я тут бываю-то пару раз в год.
– Заебись...

Молчание. Сидит, вдавив локти в стол, потом:

– Дай мне телефон, – говорит. – Дай, мне надо.
– Там не закачан браузер, есть только аська.
– Блядь...! – И подскакивает. И мимо меня. Ушёл. Нахожу на террасе. Всё так же, никуда не спеша разбираться, подваливаю. Курит сидит. А говорил – бросил, хм...
– Серёж... – Не выдерживаю. Его трясёт, жалко. В ответ летит нецензурщина лёгкая, еле слышная, но вполне различимая, но я гоню мимо ушей, его бзик объясним. – Я там удалил уже всё... Не парься. – И разворачиваюсь.
– Ты знал?! – В спину летит. – А почему мне не сказать было?
– Потому что что было, того уже нет. Разденься для начала нормально. – Он даже куртку не снял. – И возвращайся в семью. Выпить хочешь?
– И что было там?
– Серёж...
– Блядь!
– Я всё там потёр. Всё, понимаешь? Большей частью, не глядя.
– Нафига ты соврал мне? – «Не понял?» – Нафига ты... бл..., скрыл от меня? Если там про меня всё, я не понимаю! Почему я последний всегда остаюсь не в курсах?
– Пепельница на полу, во двор не бросай.
– Да пошёл ты с пепельницей своей!

Отличный расклад...

– Хочешь уехать отсюда? Серёж? Последи за... Интонациями. – И киваю.
– Да я не уеду. Кто сказал... Во всяком случае, пока ты не вспомнишь, что было на твоём блядском форуме. Или скажешь, что это неважно вообще, раз этого теперь нет?
– Фотки... – говорю, помолчав. В общем-то, он право имеет знать. – Адрес... домашний и школы. Телефон провисел две минуты.
– Мобильный!?
– Угу.
–...ебись... – Он в полном шоке. – Вот же курицы блядские, это точно их рук дело... Кристи, блядь. Или эта дура, подружка её молчаливая. Всё овцой прикидывается, а сама... бл! Ритка не станет трещать. Я же просил сук этих, веришь? Просил помолчать! Сказал – все всё узнают и так, блядь, но чтобы от них!
– Ты что... на форум вообще не заходишь?
– Да что делать там! Я же думал, что там только музыку обсуждают. И концерты. Если б я знал, что ты допускаешь, чтобы тебе там кости перемывали, даже бы не под... – Замолкает. Не подумал что? Соваться ко мне? Весело...
– Значит, я поговорю с этими... Девочками. Выясню, кто что писал, зачем...
– Спасибо, ты мне здесь не нужен.
–...заебато, Серёж. Может, скажешь ещё, что я вообще не нужен тебе?
– Не скажу...
– А я подумать советую. – И ухожу, блядь.

Приволакивается... С видом виноватым.

– Извини, ну...
– Нет, Серёж. С чего ради? С того, что на всё про всё тебе хватило пары минут?
– Я просто... – Глаза прикрывая.
– Ну, а я-то здесь причём? Не на ком злость свою выместить? Сходи, прогуляйся, морду набей кому-нибудь, полегче станет. А со мной разговаривать в таком тоне не надо. Ты знал, на что шёл. Знал, понимаешь? Знал – отвечай. Знал, что произойти может всё, что угодно. Вот и произошло. А теперь пошёл вон от меня, – говорю в тоне совершенно спокойном. На сегодня придётся разойтись по разным углам. Слишком быстро вылетают из его рта извинения, надоело...

Молчание.

– А спать я где буду... в гостиной опять?
– Я тебя из постели своей не прогонял.

Уходит.

Вот и славно. Я выгребаю из портфеля институтские бумажки и сажусь на пол в гостиной, с ними разбираться. Он... ну, чем-то себя занимает, правда, всего-то на пятнадцать минут. После является.

– Чего, Серёж? – Чую спиной, стоит сзади, мнётся.
– Кости размять хотел... Тут можно?
– Ты же только вчера с тренировки пришёл.
– Кирилл говорит, пропуски мне не на пользу. Надо ещё и самому.
– Диван отодвинь и... Только потом, чтобы всё было на месте.

Честно? Я на него не смотрю даже. Что там... шпагаты, растяжки, сальто назад... Приземляется, кстати, судя по звуку, он плохо, слишком грузно, со звуком характерным. Может, от веса не такого уж и маленького, может, от неуклюжести, от того, что прыжок в запасе недавно. На сегодняшний вечер он мне неинтересен, вообще. Дел и своих достаточно. Сижу, зарываясь... те же пятнадцать минут – и уходит в дальнюю комнату, книги там... или диски перебирать. Остаток своего вечера я провожу за компьютером, набивая доклад к семинару, больше сейчас похожий на рыбу. Книг у меня и в электронном виде достаточно, но всё же в библиотеку нужно сунуться, думаю. Но это завтра с утра или в субботу. Не знаю... Не знаю, что склеится у меня с этим мальчиком. Вроде пацан и не глупый, но временами отдаёт глэмовщиной... вот этой – «уйди, нет, не надо, я сам» и всё в этом духе. Потом коснись – сразу: «Максик!» Дай, дай, дай... А сам – как бы дров не наломал. Чувствую же, что пацан – не бесконфликтный, подколки терпеть не будет. Чем обернётся...

– Куда ты на ночь глядя собрался? – спрашиваю, застав его на пороге одевающимся.
– Прогуляться хочу... Скучно.
– Чем плэйстейшн тебя не устраивает? Сиди, играйся.
– Наигрался у Банни...
– Возьми ключи. – Киваю на вешалку. – Там в бардачке баллончик перцовый, нарой, тут много собак. И... не больше часа, Серёж. Договорились?
– А ты не хочешь...? – И затихает.
– Надо дела делать. Вернёшься... поговорим потом, ладно? Малыш... – Смешной... понял, что я не стану переносить конфликт и на выходные, теперь уже выходить и не хочется.
– Давай хоть мусор тогда донесу до помойки, воняет... Или ты не замечаешь?
– По-моему, тут всегда так пахнет... чего?
– Угу, – говорит и головой качает. Сую пакет ему и прошу, чтобы ещё купил сигарет.

...

– Просто хочу сам со всем разобраться... Что тут такого? Да, правда, справлюсь, по-твоему, я кто? Хлюпик? Меня так просто обидеть, думаешь? – Мне бы нравилась его уверенность, пограничная с само-, но всё же, кажется, он явно недооценивает вражеский клан. Размеры, оружие, тыл и план захвата с дальнейшим порабощением. Что-то нечисто тут, он как будто бы об этом забыл, зациклившись на этих девицах, а последующее только и утверждает в этом: – Зачем тебе лезть... ну, серьёзно? Соберу сам эту шушеру, поговорим... А банил ты по ай-пи? – тут же спрашивает.
– Не уверен, Серёж. По-моему, просто аккаунты прикрыл.
– Это фигово... могут опять влезть. – Задумывается. – Поедем тогда в воскресенье, ладно? В понедельник я никого из них не поймаю, разве что Кристину, если она вообще в школе появится... Я же звонил ей сейчас, знаешь? Ноль эмоций, не берёт трубку, ага. Блядь...
– Серёж, хватит ругани.
– Ладно...

Мы курим в постели. Я никому этого делать здесь не разрешал, ему... Курим. Причём тут девочки, думаю. Девочки всего лишь шавки тявкающие, поддакивающие и провоцирующие, и, кстати, мне не ясен посыл, зачем действительно было сливать информацию? Горячие пирожки? Эксклюзив, желание ухватить звезду с неба? Я бы обозвал это ещё проще – подростковая тупость. Очень похоже, а последствия никого не заботят. Отыграли своё – и в слив сами, не достучишься теперь. Что он выяснит... Какой теперь смысл копаться ему или мне даже, кто первый задумал, кто написал, кто скинул номер? Мальчики... вот там будет мясо. Понедельничный трэш. Мне даже кажется, что я не соберусь, пока мы не проживём этот день. СТРЁМНО... А поделиться и нечем, ничего этого я не проживал, школа... не помню уже, по-моему, всё было более чем спокойно. Те, кто знал, единицы – все молчали, а уж с девицами ни дружбы, ни её подобия... я никогда не водил, да и сейчас, похоже, зарёкся.

– Серёж... – За всей этой мошкарой, зудящей в моей голове, я, кажется, не успеваю заметить, как его нос с губами перебираются в район пупка и долго там колобродят, в нерешительности сдвинуться и на сантиметр ниже. Я устал, и с головой чугунной, он это понимает... но всё равно хочется. – Серёж. – Слышит, конечно же, но всё равно виснет. – Чего затих там... – И у него начинает дрожать подбородок от смеха неслышимого. – Только сегодня... сделай всё так, как надо, – говорю, и он фыркает под самый корень мне.
– Да, ты, видно, забыл, что в доску пьяный был тогда, приятель...?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

1.

– Оооо... как тут всё запущено... – Хмыканье в трубку. – Тридцать пять человек, зарегистрированных с четверга. А логин тот же? Ну, вбил, а... Только не говори, что ты не помнишь паролей своих, журнал-то нафига весь потёр?
– Блядь... Дем...

Молчание.

– Давай бахнем.
– Давай. У тебя хакеры в контактах есть?

Пауза.

Смех.

– Я не буду звонить ему, блядь...
– Ладно, понял. Ща его наберу...

Перезванивает.

– Чего?
– Да ты догадайся... Послал меня на хуй, конечно же. Типа, барахтайтесь в этом дерьме сами. И он мне сказал: «Я давал телефон Максу». Так давал или нет?
– Блядь, этот чувак в Шарм-Эль-Шейхе! Я что, должен опять в Египет звонить, мать его? Бл...
– Я вариантов не вижу.
– Вот не пидор же, а!
– Макс! Успокойся...

Молчание.

– Ладно, Дем... И верни мне, наконец, комплект ключей от квартиры.
– Да сунул в карман уже. Привезу.

В двенадцать двадцать четыре форум летит в пизду.

2.

Итак... пятница, с небольшим пикником и гостями. Сначала приезжает Дементьев – после ночной смены и на электричке, вполне себе бодрый, чтобы с порога уличить нас с мальчиком в праздном безделье – в доме бардак, за едой не ездил никто, до десяти утра провалялись в постели, да ещё и имели наглости с утра кино посмотреть. Так что первая половина дня проходит в его беспрестанном бурчании, смешках, моих и Серёжиных в его адрес, и маханиях тряпками. По мне так – вполне себе чисто, но он не успокаивается, пока я все углы не вылизываю. Потом забирает машину и едет в магазин за продуктами – сам, потому что, якобы, уверен в том, что и готовить придётся ему. Я не против помочь, но это такая политика – сделать всё самому, а затем в очередной раз заявить, что я ни на что не гожусь. Право, отчитывает меня, как жену, непутёвую домохозяйку. (Смех). И притормаживает только, когда подслушивает, как за перекуром мы с малышом, хохоча, трём ему кости.

Агнес я привожу в шесть. К этому времени Серёжа колдует у мангала с углями, Дементьев вовсю строгает салаты на кухне. Я удивляюсь масштабам затеянного – кто всё это будет есть, простите? – видимо, это всё с голодухи... на больничных харчах далеко не уедешь. Мне даже кажется, он похудел... немного совсем. Но за выходные непременно нагонит утерянное.

Агнес в отличном настроении, а на самочувствие она не жаловалась ни в этот раз, ни в прошлый, когда мы к ней заезжали. Серёже от неё перепадает кусок торта (вчера на весь его не хватило, из-за стола я его выдернул), Дементьеву – нежный поцелуй в щёку, он даже рдеет... бедолага, совсем заработался, трое суток из четырёх проторчать в сменах – это не шутки. Мне... – горстка гнетущих воспоминаний.

У неё всегда были хорошие отношения с мальчиками, действительно хорошие – и с Антоном, и с Глэмом. Её никогда нельзя было упрекнуть в малодушии, невнимательности, излишнем любопытстве или, например, в том, что она за глаза отвешивала комментарии, которые бы, глядя в – сказать не решилась. Достаточно прямолинейная, но, в то же время, чуткая и не глухая к чужим проблемам. Дементьев плакался ей, когда в какой-то год его мать совершенно внезапно упрятали в больницу на непростую операцию; а на Глэма одно только её появление на пороге действовало что лошадиная доза отменного успокоительного – он затихал мгновенно. О чём бы она ни рассказывала, любил её слушать, хотя, кажется, немного стеснялся этого и старался прикрыть. Своим не делился... в общем-то, он всегда стыдился своего незавидного положения (по-моему, его мать несколько лет промоталась по психиатрическим клиникам).

И дело было не в харизме Агнес – в её внешности нет ничего неординарного, типичная... а, наверное, в интонациях – спокойных, размеренных, уловимо певучих; право, даже когда она выказывала недовольство по отношению к чему-либо или к кому-либо, я не помнил, чтобы её голос повышался.

Моих отношений с Щербиным она не застала, если не считать её короткого приезда в миллениум («миллениумом» в нашей компании по умолчанию обозначался двухтысячный год). Но тогда они уже были на грани распада, даже если бы успела вникнуть – я абсолютно уверен, что их было уже не спасти. Когда перебралась сюда с концами, видела, что, время от времени, они будто пытаются пробиться ростком сквозь бесплодную почву... честно? Это не было похоже на попытку влезть, нас свести. Мне кажется, ей было за обоих нас больно, больно по-сестрински. Вещи, которых мы не понимали, пребывая в полном безрассудстве, дурея от бесконечных склок, ей казались очевидными, прозрачными. Всё было донельзя просто.

– Ну, разве ты не замечаешь? – вопрошала она меня, дуреющего, сующего в рот двадцать-хер-знает-какую по счёту сигарету (траву курить при ней я не мог). – Ему просто не хватает заботы...
– О какой заботе ты говоришь, Агни? Все только целыми днями и делают, что вокруг него пляшут! – Она отвечала, что речь идёт не об умасливании его материальных желаний, а об элементарной внимательности, такте, терпимости к его постоянно скачущим настроениям и ещё какой-то чепухе.
– Это так сложно, просто быть чуть более... ласковым? – Она всегда по-особенному обрамляла слова, которые мне казались слишком сахарными, и которым места в моём лексиконе не находилолсь. – Стоит ему ослабить тылы, как ты тут же бросаешься! – Я отвечал, что, цари у нас вседозволенность и беззаконие, я бы давно его придушил...

– Господи, Макс, ты сам спровоцировал этот конфликт! И сам же усугубил всё, когда он фактически пришёл с мировой! И не говори мне, что я его выгораживаю по... какой-то особой любви! – Да, я прекрасно знал, что нас с ней гораздо больше связывает, я был ей на порядок более дорог, однако же скакал бесом внутри... Забота, доброта, внимательность... все эти её дары Щербину, по моему мнению, казались форменной несправедливостью. К говну отношение – соответствующее.

Когда мы рассорились, она порвала сразу со всеми, обрезала каждую нить. Жестоко? Возможно. Она дозволила мне погрязнуть в болото, но, в конце концов, я же сам из него и вылез, с накрепко отстоявшейся мыслью – больше я туда не хочу. Дементьев не смог до неё достучаться... а Глэм, сцепившись с короткого поводка, на котором я его всё это время держал, стал бесконтрольно поливать меня грязью. Впрочем...... я ему и это простил.

– Он опять меня дёргает своими звонками... Ну, точнее, не звонками, конечно, а... Подловил мальчика, когда я оставил его у института. Чтобы указать на то, какие я завёл правила. Думаешь, я поверил, что он случайно там оказался? У него априори там не может быть дел и поблизости. Вообще никаких.
– Макс, ему тяжело... Это можно понять.
– Прекрасно, его понять можно, а каково мне? У меня якобы отношение к нему нечеловеческое. А что делает он, когда я прошу выполнить одну просьбу? Шлёт нахуй. Якобы я никогда не шёл на уступки... а я скажу, что это меня заебали его манипуляции. Он любую ситуацию вывернет под себя. Ты знаешь, что он по весне мне грохнул машину? Улетел через крышу в кювет. Да знаешь ведь, что рассказывать. Сказал мне... «пара ссадин, царапины», когда к разговору пришлось, а потом, в следующем – «едва не убился...» И так во всём. Сегодня пай-мальчик, а на деле подлизывается, только для того, чтобы, подмяв меня под себя, самому пнуть. Я его возвращал... не раз и не трижды, можешь поверить. Какого-то хера надеялся то ли исправить, то ли... Всё бесполезно, горбатого могила исправит, а его и этим не перекроить.
– А дневники... – говорит, выдержав паузу, и внушительную. – Он никогда не скажет на деле, что у него внутри происходит, сам знаешь...
– Тогда читал, сейчас не суюсь даже. Стишки незамысловатые с теми же посылами нахуй. Это в тетрадках. А то, что в открытую выливал... Читал, чувствовал, как каждый позвонок у стержня ломается, буквально, физически. Писал в ответ, не выдерживал, потом... Всё казалось – враньё.
– Полгода, год... Встретит кого-нибудь, так обычно только и лечится. Выветришься. Если человек будет надёжный, конечно же. Сначала пустится во все тяжкие, переберёт. Но должно устаканиться.
– Угу. Шесть лет устаканивается... А баб у него было много. Был бы девкой – давно бы уже прибился, я думаю. Так... – сдался кому?
– А если мужчина?
– Исключено. Он же не голубой... – Смеётся. – Да я серьёзно тебе говорю, у него мозги натурала, хоть и истерички последней.
– Ну, хорош обзываться...
– А как ещё? Блядь... Извини. БЛЯДЬ! Других слов не находится...
– Если проявится... Скажи, чтобы мне позвонил.
– Сказать – что? С ним разговор у меня теперь короткий. В три слова.
– Макс, я серьёзно. Одно дело пытаться вернуть тебя. – Тут я глаза закатываю... Боже мой! Как меня заебали эти попытки! – Другое совсем – знать, что у тебя отношения, лезть... гадко... и действительно как-то по-бабски.
– Ладно... – бубню. Хочу я, чтобы она с ним говорила? Конечно же, нет, много чести! Сама она звонить не станет с ровного места, а я... ну, стерплю, вариантов у меня других нет.

«А как мальчик?» – даже не спрашивает. Видно, что я её много больше забочу. Всё, в общем-то, на одном мне повязано. Хоть и на антидепрессантах, а всё равно в состоянии пограничном. Про дяденьку-врача своего и думать забыл.

Говорит мне, чтобы держался, приобнимая. Что в жизни есть вещи куда более важные. Я и так это знаю – дай слабину, речь опять пойдёт о родителях. Почему сам не звоню, почему не еду и прочая... НЕ ХОЧУ. С ней... тема больная, рассоримся к чёрту опять... БОЮСЬ, блядь. Сам же взбрыкну. Потом пожалею, буду выть, что опять её потерял... Точка.

Возвращаемся. Шашлыки, ужин, выпивка, мальчик, осыпающий ласками – соскучился. Меня отпускает, её – не уверен. Сосредотачивается, будто что-то внутри себя слушая, взвешивая, перебирая. Я уже жалею, что так не к месту вспомнился этот придурок......

– Берегите себя, мальчики, – говорит нам с Серёжей, прощаясь. Ситуация презабавная – мы оба с Дементьевым поддатые, Дементьев на порядок меньше, но всё же. И домой себя повезёт сама Агнес. Антон будет с ней в качестве сопровождающего. Как он пригонит машину назад – никто не знает, обошлось бы хотя бы тут без приключений... И уже Серёже, и вполне серьёзно: – Ты слышишь? – Треплет его по макушке. – Береги его. Другого такого не будет. – А малыш как-то слегка придурковато в ответ улыбается. Видно, от счастья...)))

3.

Утро понедельника застаёт меня одного. Мальчик уехал. Продрав глаза, вспоминаю, что отбыл в восьмом часу – растолкав меня, чмокнул под ухо, шепнул «уезжаю», собрался и был таков. Время одиннадцать, о настроении говорить не приходится – предчувствия сплошь нехорошие, хотя вчера он в очередной раз на меня цыкнул, что справится, и даже сказал, что это уже попахивает паранойей. Едва не обиделся. Кажется, пообещал позвонить, как закончит, это в третьем часу... встаю, бездушной машиной манипулирую в ванной, заливаю на кухне в раковине посуду, суюсь в холодильник, понимаю, что завтрака не получится – полки забиты, а вот в голове совсем пусто. Решаю скоротать время в «Дублине».

«Дублин» в полдень довольно уныл. Томящиеся официантки, полирующие столы по пятому кругу, бармен за стойкой, едва ли в носу не ковыряющий; он даже не оживляется, когда перед ним появляется хозяин бара, отвешивает короткое «здрасьте» и продолжает, сидя на стуле и ногой покачивая, перебрасываться смс-ками по телефону. Тот наскоро оглядывается, задерживается на мне взглядом, кивает, будто себе самому, и удаляется куда-то вглубь помещения. Через десять минут уезжает, прихватив пачку бумаг и какое-то бухло в непрозрачном бумажном пакете.

Кроме меня, здесь ещё посетители – две «цыпочки», девицы, обе под тридцак где-то, негромко перетирающие свои, мне безынтересные темы; и компания мужиков, обосновавшихся за большим столом в ширме, заметно слышимые, но, даже к счастью, мои внутренние голоса заглушающие. Где заказать, что отправить, когда отгрузить, кого послать – предприниматели, блядь. Набрали аперитива и жрачки, едят, пьют, спорят, расходиться не собираются. Я сижу с двумя пинтами «Харпа», гренками и парой салатов. Мальчик из головы моей не выходит.

«Блядь... только не падай...» – короткая смс от Дементьева в половине первого. И тут же: – «Ща напишу, погоди».

Ну, жду. Дальше приходит:

«Сегодня с утра на работе в почту залез, письмо. Угадай, от кого. Бла, бла, бла... какие-то сертификаты приложены. Подписка – «привет, Антон (как ни в чём не бывало), перешли это Максу, если есть время, пусть сделает перевод с нем. на русс., моему другу нужно, и срочно»)))) Ты прикидываешь!? Сижу, думаю, пересылать тебе, нет?)))»

«А что за хуйня там? И откуда друг такой взялся? бггг...» – стряпаю тут же. Даже интересно становится.

«Там похоже, что на оборудование. Но я не понял, хз. Но общий посыл... ты понимаешь?)) Он совсем оборзел?»

«Шли его на хуй. А проще вообще, не отвечай на письмо».

«Вот я так и подумал».

«А что ты вечером делаешь?» – пишет чуть позже. – «Я до семи. Дублин??? Только давай без Серого, сам сможешь выбраться?»

«Вряд ли... Настроения нет. И прекращай называть его Серым, знаешь ведь, что не нравится. Он же тебя Тошиком не зовёт?»

«Да мне плевать как-то, кто как меня называет... Ладно… как хотите».

«Угу».

Конец связи.

Наглёж Щербина размахом своим поражает, конечно. Снова удочки, про себя усмехаюсь. Придумать бы ему что-нибудь более оригинальное, но, видно, фантазии не хватает. Всё это мы уже проходили, не раз, я на такое не покупаюсь. Меня это злит сегодня? Пожалуй, что мне фиолетово. Серёжа, Серёжа, Серёжа... таки звоню. Набираю, прикинув, что вроде как раз должна быть перемена. Трубку снимает.

– Серёж... Всё нормально? – интересуюсь.
– У меня урок вот-вот начнётся... – говорит, еле слышу его. Не угадал. – Позвони в тринадцать сорок, я как раз выходить буду.
– Ладно, – отвечаю. Нависшая пауза, он будто не решается повесить трубку, и я слышу отчётливое на заднем фоне:
– Чё, Акмалдинов, твой ёбарь звонит? Телефончик-то дашь? Его трахнуть можно? – И общий гогот.

«Бхе... Смешно, да».

– Серёж? – отзываюсь, опомнившись.
– Макс, потом... – Теперь уже отключается.

В общем, всё, как я и думал. Там за него уже взялись, и возможно, что по полной программе. Слухи расходятся быстро, а он, полагаю, и не отпирался. Подружки-цыпочки у него нет, да и с парнями он особой дружбы не водит, как я заметить успел. Не отбрыкнёшься, крыть ему нечем.

Я выпил. И теперь сижу в раздумьях, что мне дороже – водительские права или он. Думаю долго. Потом-таки решаю не ехать. Не потому что – права, а потому что он несколько раз мне сказал, чётко: «сам», «ты не нужен», «ну, в понедельник хотя бы не лезь». Даже если там несладко сегодня, сунусь – вспылит. Беру счёт, отправляюсь с тяжёлым сердцем домой. Ещё час ожидания... в два, наконец-то, звонит.

– Я через полчаса буду.
– Давай, я дома. – Весь разговор. Остальное при встрече.

...ну, конечно же, он является с фингалом под глазом. Замазанным.

– Тональник не в тон... – говорю ему на пороге, с улыбкой играющей. Ну... хотя бы живой. И трогаю. Не одёргивается, значит, не особо болит. – Раздевайся, пошли поедим. Я пиццу тебе заказал. – Тащусь на кухню.
– Я не голоден. – Эмоций в голосе практически никаких. Бросает рюкзак в прихожей, отправляется в спальню. Захожу... лежит на кровати на животе, подперев подбородок. Затихарился.

Рядом укладываюсь. Молчим...

– Расскажи, – говорю, глажу его по плечам. – М, Серёж? – Он не отвечает. – Что у директора?
– Директора не было сегодня.
– А без директора что было?

Вздыхает. Лежим лицом к лицу. У него чуть вскинуты брови, и я бы не сказал по его виду, что он произошедшим в школе шокирован. Уже хорошо, значит, разберёмся со всем без спешки и без истерик.

– Пидор... выблядок, петух, жополиз... шлюха. Дальше продолжать?
– Кто полез первый?
– Я метнулся. Там один... Ну, он очки просто носит. Если бы я въехал, разбил... там чем угодно могло закончиться. Дождался столовой, там ему и поддал.
– А красота на лице откуда?
– Меня двое держали, ну, он и ответил.
– Здоровый бугай?
– Нет... На язык просто острый. – Молчит, потом ко мне разворачивается. – На стол ещё налетел... – говорит, глаза потирая.
– Чего... где?
– Да так, спиной. Ерунда. – Я его назад, на живот, задираю джемпер, а там... нефиговый такой синяк с кровоподтёком, с мою ладонь. – Они просто у нас металлические, там угол довольно острый, – поясняет.

Я даже сел. «Просто... довольно...» – нормально!

– Чего ты?
– Это надо замазать... чем-нибудь. Ты в зеркало себя видел?
– Да там просто ссадина.

«Угу! Ссадина, блядь...»

– Болит же?
– Терпимо, Макс, – говорит, но я всё равно поднимаюсь и суюсь за аптечкой. Перерываю. Намазываю, хотя отнекивается, и малость неаккуратно: там кожа содрана, а я туда геля загнал. – Блядь... ну, щиплет же... – шипит.
– Теперь терпи.
– Блин!.. Ну, кто лезть просил?.. – Одёргивает джемпер, пытаясь всё смазать, потом снимает с себя, сминает в руках и, голову набок скрутив, пытается дальше отделаться. Молча, потому что чует, что если слово поперёк скажет – я гаркну. – Проще смыть сходить... – бубнит и на кровати вскакивает. В душе возится крайне долго, будто пытаясь ведь день сегодняшний с себя, как грязь, смыть.
– Бабушка знает о твоих приключениях?
– Я ей о таком не скажу.
– Ты не скажешь, а-а... педагоги в школе?
– Я сказал завучихе сегодня – бабушку не трогать. Сказал, пожилой человек, проблемы со здоровьем, бла, бла. Наплёл с три короба. Мать вернётся, пусть с ней и разбираются.
– Когда, кстати?
– Следующая неделя. Вторник... среда... не помню уже.
– А если они позвонят всё-таки?
– Ну, могут и нагадить. Завтра будет спокойно... Завтра будут родители очкастого этого, никто не будет бузить. Во дворе втихаря могут устроить... потасовку, в самой школе не станут. Кристина, кстати, болеет, на деле. – Усмехается. – Подружку видел её, ходит, глаза в пол. Трогать не стал, противно...
– Забрать тебя завтра, может быть? Я после двух буду свободен.

Молчание. Раздумывает...

– Нет, Макс.
– Думаешь, лишнее...
– Пока – да. А полотенце... – Из-за шторки выглядывает. Полотенце я уже взял ему, в руках распахиваю.
– Иди сюда... – говорю. Он со смеху прыскает. – Ну? – Заворачиваю, как младенца, хохочет. Несу в спальню, ну, вернее – волокусь с ним на руках, весит-то он не меньше моего, точно. Дальше...
– Я не хочу трахаться... – А сам в те же «хихоньки» ударяется. – Пфф... не х... тррр...
– Я хочу...
– Ну, только... – сглотнув, произносит. Лицо у него чуть вытягивается, глаза прикрываются и подбородок вздрагивает. – Не как в субботу, не так жёстко... – И я сную губами под ухо ему, целуя.
– Сегодня сделаем всё мягко и хорошо, Серёж.

С нетрезвым со мной трахаться нельзя, подмахивать – тем более, просить самому «хочу грубее...» – себе дороже. За язык его тогда никто не тянул, а я, в попытке за разрядкой угнаться, действительно долбил его долго. И не особо его зад жалея. О том, что перегнул, понял только на утро, проспавшись, когда он меня к себе не то, чтобы не подпустил, но умело от меня отвертелся – разговорчиками, присутствием в доме Дементьева, скорым отъездом и необходимостью уборки во дворе и на кухне. И так на весь день. Но я, конечно же, не дурак, понял всё, в блокнотик пометил. (Смех).

– И я сказал им, что я не жополиз, между прочим. – ОЧЕНЬ он мне это под руку говорит, конечно... – А если хотят проверить, пусть для начала поцелуют меня... Туда. – Мамочка родная... прикройте кто-нибудь ему рот! Это уже, ей-богу, смахивает на комедию))

Мне ненормально нравится то, как ему нравится мне отдаваться. Не тушуясь, ни на секунду не задумываясь над тем, как со стороны это выглядит. Щербина никогда не хватало ни на открытые эмоции, ни на симуляцию оргазма, он мог трахать меня, как умалишённый, но я не помню ни единого эпизода, когда бы он не оставался зажат, будто стесняясь... кого? Меня? Себя? Того, что ему нравится трахать парня? Кончать от хорошего минета, на какой не сподобится ни одна девка? Здесь – всё совершенно иначе, пристрелите меня! Но у меня вряд ли найдутся слова, чтобы объяснить, насколько заводят меня... стоны... – да, выдохи, вскрики, колени дрожащие, отдельные мышцы пульсирующие – грудные, ягодичные и та, которая острым флагштоком мне когда-нибудь вспорет живот. Он потрясающий. Я бы трахал его... я бы сам любовно обозвал его шлюшкой, которую так сладко жарить. Но это потом... (Смех). Сейчас даже если у него сердце застопорит от оргазма, шутки юмора не оценит.

Дата добавления: 2015-11-14