19 страница

Уходит.

– Откуда он меня знает?
– Он же видел тебя. – Да уж, отличная память, есть, чем похвастаться. А ещё глаз намётан, я абсолютно уверен, чем он у меня поинтересоваться хотел.
– А спрашивать что собирался? Сколько мне лет?
– Какой ты догадливый.
– Ну, скажу ему, что восемнадцать, пусть умоется.
– Восемнадцать не катит, на восемнадцать не выглядишь ты. Семнадцать сойдёт.
– Ладно, мне, в общем-то...
– Зато ему – нет. Ага.
– Какое, спрашивается, дело собачье... – бубнит. – А что, правда, разборки может затеять?
– Вряд ли. Но мозг пополощет, что твоя мамочка.

Пауза.

– Спать буду. – Как будто в отместку.
– Да ради бога, малыш.
– Ты?
– А ты приставать будешь?
– Буду, конечно.
– Тогда вот туда, на край кровати. Или лучше на пол вообще.

Смех.

– Давай, давай. А то чего ещё, проснусь с затычкой в жопе. Или с чьим-нибудь членом во рту...
– Чего-о? Блядь! Да с чьим? – Перекатывается. – А кондомы ты взял?
– Взял, конечно. Забыл, что я сюда ебаться приехал? Кондомы вторая по значимости вещь после паспорта. Серёж. – Его, похоже, на «хи-хи» пробивает. – А то сейчас в одеяло скручу и бантик прицеплю сверху, не выпутаешься. Серёж, руки... Серёж?
– Смешной ты...

«Да, блядь. Я охуенно смешной... Ещё смешнее будет мне завтра с утра».

2.

Я просыпаюсь (а я действительно отрубился) – картина маслом. Он шарится по номеру... ГОЛЫМ. Ну, то есть, вот, блядь, вообще ничего на нём нет. Волосы мокрые, на шее – цепочка с крестиком. Продираю глаза окончательно, простынь подо мной влажная, вспотел в духоте.

– Ты что, мылся?
– Ага, в душе был.
– Окно открой. Давно встал?
– Я двадцать минут покемарил всего.

Отлично... Я-то проспал все полтора.

– Серёж, ты одеться не хочешь?
– А так что, нельзя? – «Нормально!..» – Да и здесь жарко.
– Открой окно, я попросил.

Теперь уже ручкой щёлкает. И поворачивается, руки в подоконник – во всей красе. Аполлон, блин. Ну, да, мальчик не «ничего» – охуенный, пока всё при нём.

«Приехал...»

– Ты что, дрочил? – Оторвать от него взгляд, разумеется, не получается.
– Нет... – И лыбится. – Ну, да, было дело немного, а что, и это нельзя?
– У меня в душе.
– Ну, там.

Даром времени он не теряет...

– Ты рюкзак мой не видел?
– Полотенцем прикрой причиндалы свои. Серёж.
– Ладно. А что, стесняешься?
– Ага. У меня просто маленький.

Смех.

– Да не пизди. Про твой член по всей Перми легенды ходят, то я не знаю.
– Серёж, возьми полотенце, иначе вые... тебя прямо тут же.

Смех.

– Ладно, говорю же, а чё злой-то такой?
– Не злой я. Но обычно немилостивый.
– Да я согласен...
– Ищи свой рюкзак лучше.

Я поднимаюсь, смотрю на часы – уже вечер Наглость его прошибает. Нет, понять можно, не терпится мальчику, но было же чётко сказано – где и когда. Иду в душ, а там дверь без щеколды. Естественно, ноги его приносят за мной. И так и не оделся, кстати. Мало того, что на трах провоцирует, так ещё и на грубость. А с грубиянами я не церемонюсь обычно.

– Серёж.
– Почему ты худой такой?
– Потому что за прошлый год двенадцать килограмм потерял.
– Почему...
– Издержки производства. Потому что коксом баловался. Доволен ответом?
– Не ожидал.
– Про это легенды не ходят?
– Ну, слышал кое-что... А обязательно об этом рассказывать?
– Ты спросил – я ответил. У меня нет секретов.

Молчание.

– Как ты слез?
– Без «как». Сам. – Больше вопросов нет, как я понимаю. – Подай полотенце. – Естественно, приходится задницей повернуться, потому что ясно, где будут его глаза.

– Ты куда-то пойдёшь? – спрашивает, видя, что слишком тщательно волосы вытираю.
– Пойду. Туда, где не место маленьким мальчикам.
– Почему я с тобой не могу?
– А что, боишься остаться? И вправду, маленький?
– Почему я не могу?
– Серёж, это паб. Сначала ты будешь клянчить у меня виски, потом, когда я отойду к писсуару, втихаря выпьешь, потом, когда я пойму, что ты выпил, будет скандал, потом мы вернёмся сюда, тебе станет плохо, потянет блевать, а я буду бегать здесь с тряпкой.
– Чепуха.
– Не правда, Серёж. Всё именно так и будет, я знаю. Поэтому...

Ёб твою мать... Я достаю из сумки вещи – переодеться, бросаю их на кровать и вижу на постели два небольших подсохших пятна. Ослу ясно, что это следы не от соплей и ни от чего другого. Молчу, сдерживаясь. Спросить, какого чёрта он это делал прямо у меня под носом, а в ответ выслушивать его хихоньки? Я сплю, на меня тихо дрочат – я этим нает с Щербиным, просто не выношу! Блядь, злость берёт, но, опять же, не комментирую, зная его реакцию – закончится склокой.

– Выйди, я должен одеться. Серёж. – Попутно находится рюкзак, на полу, с моей стороны кровати. Достаю оттуда трусы, не дождавшись желаемого, сую и выставляю за дверь. По-моему, даже полотенце свалилось с него, ну, пусть проветрит. Одеваюсь, на всякий случай заталкиваю в карман пару кондомов. Никогда не знаешь, чем закончится вечер.
– Скажи адрес мне. – Не реагирую. – Скажи... Когда ты вернёшься?
– Вечером. Поздним, и очень. Только не вздумай лечь спать. Приеду – трахну тебя, так что готовь вазелин. Будет жарко.

Бумажник, телефон по карманам. Спускаюсь, на ресепшене интересуюсь такси (тут бомбят одни чёрные). Подают быстро. Чао-какао.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

1.

– Макс...

Он дозванивается только к ночи. В двенадцатом часу я включил телефон – нет, не двадцать пять неотвеченных вызовов, всего три. В восемь, в десять с копейками, последний – полчаса назад.

Я на месте. Здесь и, вправду, неплохо. Интерьер в истинно английском стиле, обширная кухня, список алкогольных напитков в меню числится на страницы, а в туалетах у писсуаров в стену вмонтированы подушечки – лбом прислониться. Плоскогрудые официантки (тоже плюс) и обои в крапинку. Хорошая музыка, а не говеный мейнстрим, две плазмы по стенам со спортивными каналами, по которым уже прокрутили запись последней «Формулы-1». (Мне категорически нельзя смотреть гонки – Шумахер опять проиграл). На втором этаже обстановка более пафосная и более тихая, но я расслабляюсь на первом. Диваны довольно удобные, соседние столики скрыты за перегородками, за одним из них сидят ребят несколько. Спустя некоторое время после того, как я бросил здесь пятую точку, оттуда послышались перешёптывания, что я «кажется, педик», и о том, не начистить ли мне рыло – но сейчас молодцы осоловели и списали меня со счетов.

– Макс...

Кажется, я не говорил ему, что у него совершенно другой голос по телефону – пронзает. Глаза начинают слипаться от выпитого, но слух, завидя его, обостряется. Так что даже REM из колонок заглушить не может.

– Что случилось, малыш? Соскучился?
– Как...
– Всё отлично просто.
–...и где ты? – На втором слоге сделан акцент.
– Как там дела?
– Заебато... не знаю, куда бы приткнуться, – шипит. Недоволен.
– Почитай книжку. Или сходи, подыши свежим воздухом. Хотя не ходи, уже поздно, не стоит. Тогда книжку, да. Книжку привёз-то с собой?
– Ага, про Робинзона Крузо...
– У, отличная книжка. Про Крузо и козочку – это моё любимое. Читай, приеду – мне перескажешь. Только читай хорошо, хорошо перескажешь – хорошо трахну, а если плохо, то оттрр...
– Ну, да. Слушай... Ты можешь сказать, где ты?
– Э-э, не-не-не-е... Так не пойдёт, маленький.
–...потому что я понял примерно, насколько ты решил оторваться сегодня, и, боюсь, обратно ты не доберёшься уже.
– Пфф... Я, блядь, прям, как скала! Кто тебе чушь наплёл, что я куда-то-там-сегодня нахрен не доберусь? К тебе? Малыш! Да хоть ползком! Хоть на край све-ета-а.
– Вот так, блин, и будет, Макс.
– Фи-игушки. Тащил бы я на себе тебя, если б на твои уловки повёлся. Ля-ля-ля-а, Максик, хороший, возьми меня с собой в-в... домик для взрослых, обещаю не пить из твоей кружки и не писать мимо горшка.
– Да какие уловки? Я бы сидел там тише воды! Ты будешь сидеть там до четырёх ночи, а я здесь должен за тебя беспокоиться и круги вокруг отеля мотать?
– Не надо!.. выходить на улицу, там темно, и ходят чёрные дядьки. Сиди в номере, книжку читай, там, где про козочку, я скоро приеду. Ещё пара стаканов, потом ещё пара, потом ещ...
– А потом – «здравствуй, утро». Что за паб? Говори.
– Не-е...

Начинается игра в угадайку. Невский? Садовая? Звенигородский? (Это где вообще?) Рядом мостик? Водичка? Как я туда ехал? Где рядом метро? Есть ли терраса? Ирландский или английский? (Тут я прокололся). Сколько я там ещё буду? Нет, спать он не хочет, и ему не нужна подарочная упаковка. Он уже вынес мой ноутбук из номера и нашёл вай-фай в баре. Догадается, где я? Да ни в жизнь, до смешного.

– Серёж. Как ты хочешь сегодня?
– Хочу, чтобы через час ты был здесь, – отчеканивает.
– Э-э, да ну, я не об этом. Давай, расскажи папочке. Я виноват, я заглажу. Всё, как ты хочешь. Упаковку не надо, может, бантик на шею прицепить? Трахаться где будем? На полу? Под кроватью? В ванной? Ящик шампанского нужен? Лепесточки, блядь, свечки, хуечки... купить?
– Да заткнись.
– Или можно чуть более грубо. В ванной к кафелю прислонить, так, чтобы зубы скрипели.
– Можно, как же.
– Или всё-таки ромэнс? Блядь, всё, что захочешь. Только дойду до кондиции, чтобы на завтра не мочиться совестью.
– Мучиться.
– Мучиться.
– Давай, доходи. Ещё пять минут есть? Я нашёл практически.
– Пиздато, Серёж, а как ты ехать собрался? Денежек-то ёк, ага?
– Придумаю что-нибудь, не переживай. Ну, что там дальше в программе?
– Неплохо бы определиться с ролями. Но я всё обдумал уже. Готовь... я сказал. Твои каникулы летние покажутся тебе... выдеру как липку.
– Понял, мне не поздоровится.
– Во-во. У Димочки членик-то со стручок фасолевый?
– Когда ебал его – не заглядывал, обычно не видно...
– Ага. – Смех. – Фак ю, Серёж! Так может, и меня выебешь, раз не впервой? Если не встанет.
– Случай выдастся – выеб... – (Смех). – «Диккенс»? – вдруг тут же из трубки. – «Диккенс», да? Вот не отбрехивайся только, всё совпадает, да он и в поисковике первый. Он? Макс.
– Серёж, пока-а.

2.

– Дай мне триста рублей за такси. – Нет, ну, посмотрите, добрался до меня всё-таки.
– У меня нет налички.
– Ну, да. – Тут же из бумажника мелочь вытряхивает.
– Это последняя. А домой не поеду.
– Значит, пойдёшь пешком. – Возвращается. Косится. – Бл... ну, и вид...
– Иди на хуй.
– Понял. Вставай.
– Э, нет. Раз пришёл – со мной выпей.
– Я сказал, что не пью.
– Пиво сосал.
– Пиво не виски.
– Это ром уже. До того была текила, водочки хряпнул, как вы там выражаетесь. Посмотри, карта какая, грех не распробовать местное пойло.
– Макс...
– Поцелуешь меня?
– А ты выйдешь отсюда? Здесь духота! И по ушам долбит.
– Я не слышу уже.
– Не удивительно. Макс, да давай. – Тащит за руку. – Ты расплатился?
– Не-а, да и нечем.
– Ага. Где кредитка? Какая из этих?
– Ну, типа, «Маэстро». – Похоже, уходит кассу искать. Возвращается с чеком.
– Я кончил.
–...ебись.
– А тот чувак – ждёт, кстати.
– Какой-нибудь дед вонючий на «Форде Мондео»? Я с таким уже сел, назад не хочу. Или х...
– Хер тебе, я «Крайслер» поймал.

Смех.

– Серёж...
– Хочешь на метро ехать?
– Ну, нет. Но хотел бутылочку с собой прикупить.
– Там в гостинице целый бар, усосёшься.

Смех.

– Отличное... словарная форма, Серёж... Мне нравится. А ещё мне нравишься ты, малыш... А почему мы до сих пор не в гостинице, не знаешь?
– Поехали... – Как в двести двадцать вольт заряжает.

Какой «Крайслер» там, это «Шкода», тоже мне, знаток машин! (Смех на грани истерики). Валимся. В глазах не плывёт – темень. Оглох, только запахи. От водилы – дешёвым парфюмом, деньгами затасканными, то, что справа – едва не рвёт ноздри.

– Серёёёжж... ххчччттбббяяяаа... – Валюсь ему на плечо.
– Бл... сиди! Ровно...

Дальше только в холле очухиваюсь. Ну, конечно, на ногах ведь стоять нужно. Кажется, малой оставил в машине свой паспорт в залог, тащит меня до банкомата.

– Пин-код набирай. – Дальше сам заправляет.
– Сними мне пару тысяч...
– Щедрый какой, трёхсот ему хватит. – И велит, чтобы ждал. Ну, жду, в сторону бара поглядывая. Только ступил – оттащил за рукав. – Куда! Не сегодня. – И в лифт меня, грубенько так. Там одни.
– Серёж... – А лифт ме-е-едленный... Прилипаю к нему. – Серенький... м? – Отзывается, но с неохотой. Я всё понял, ждём номера. – Серёж, а ключи-то...
– Я всё уже взял. – Хорошо обосновался, как посмотреть.
– Свет не трогай, – попросить успеваю. Как только вижу кровать – понимаю, что программы не будет. Нахрен. Валюсь.
– Нормально. – За спиной слышу. – И что?
– Люби меня...

(Смех).

3.

На замешательство уходит не больше минуты. Сначала с меня слетают туфли с носками, с характерным отзвуком, затем распахивается и выдёргивается ремень. Пуговицы – со скрипом (ну, не мог же я в «Диккенс» явиться в рубашке поношенной), а запонки едва не зубами. Рубашку сдирал, уложив меня на спину, брюки... трусы оставил, посмаковать на закуску. Теперь сам, перевернув силком меня предварительно – чтоб заценил действо происходящее. Футболку одним рывком. Нетерпеливыми пальцами пуговицу и ширинку на джинсах, ноги в коленях согнуть – и готово, из штанин вышагивает. Вуаля! Без трусов. Античная статуя.

– Может, станцуешь?

На танцы у него времени нет. Опускается, хватается за резинку трусов. Я задницу приподнимаю – не жалко, пожалуйста. Стягивает так, будто бы внутри раритет... Оп! Всё, как я и рассчитывал – клиент в обмороке. (Смех).

– Давай трахаться.
– Да трахай.
– Ты.
– Ты.

Пауза.

– Я хочу снизу.
– Я не хочу. – На спину плюхается. – Давай! Разлёгся чего? – За запястье хватает.
– Серёж, а чего наглый такой? – интересуюсь, нависнув над ним.
– Трахай, сказал.
– Блядь... да чем! – Пауза. – Где снаряжение?
– Под подушкой... О, боже... – Похоже, опомнился. Вздрагивает. – Только прошу тебя, аккуратнее...
– Ладно, малыш.

Не знаю, нахера я нацепил на палец презерватив, так, наверное, надёжнее. (Смех). Юркнул, притянул его на бок, сам полез целоваться, но остановиться пришлось, потому что стало накатывать. Боже... не хочу я его трахать... но трахаю, большая ли разница – чем. Мерзость в том, что он не понимает – этого, в принципе, не должно быть! «Я тебя делать это не заставляю...» – чушь, какой поискать! Он полностью поглощён процессом, вжимается, сглатывая и дыша мне под подбородок, чуть погодя решает, что в долгу нельзя оставаться, рукой член находит – попытаться реанимировать. Блядь...... Противно.

– Ты чего... – спрашивает, когда останавливаюсь.
– Мутит...
– Ляг на спину. – Заодно подбрасывает мне под голову вторую подушку.

Перерыв. Чего-то действительно становится нехорошо. Алкоголь назад просится...

– Воды хочешь?
– Не надо пока.

Стаскиваю с пальца резинку, забрасываю куда-то к чертям. Лежу. Он сидит, немного обеспокоенный, ещё не отошедший и всё ещё готовый на подвиги. Как только меня чуть-чуть отпускает, начинает дрочить мне. Возражать сложно... на какое-то время тошнота отступает, а в программе следующий номер. Я не сразу соображаю, что туда, где только что была рука, он втихаря (я в отключке практически) приноровился губами.

– Так... как? – Похвальбы явно просит.
– Мерзко... и внутри, и снаружи. Сосать ты совсем не умеешь, Серёж... Научить бы.

Молчание. Мне насрать на обиды, я не в том сейчас положении, чтобы думать сначала, что говорить.

– Иди, проблюйся сходи. Макс...

Встаю, не здесь же, в самом деле... Приходит за мной через десять минут, находит, отмокающего в ванной под душем.

– Макс. – Не реагирую. Ближе подходит, садится. Трогает за плечо – отряхиваюсь. – Нахера этот цирк нужен был...
– Я тебя не хочу.

Молчание.

– Великая радость – трах по договорённости, особенно с тем, кому трахаться ещё не положено...
– Я это не затевал.
– Ради приличия мог бы засунуть мои слова себе в задницу.

Молчание. Но слышу, как зубами скрипит.

– Будем считать член невставший обстоятельством форс-мажорным. Договор я не выполнил, но всё чисто.
– Я понял... – На этом уходит.

Я вылезаю из ванной, даже не обтеревшись. Прохожу в комнату, нахожу у него сигареты, открываю окно и забираюсь с ногами на подоконник. Потом свешиваю. На этот раз совершенно не страшно. И плевать, что кто-то может видеть – и не такое творил. Не скоро, но возвращается (одевался и выходил).

– Воды купил тебе.
– Спасибо. – С водой полегче, действительно, если небольшими глотками, и предварительно во рту подержав.

И совершенное безразличие... Хотя стоит, в плечо лицом вжавшись.

– Может, нам не видеться какое-то время... – Эта фразу он произносит не сразу, и даётся она с огромным трудом...
– Если б я знал, что тебе сил хватит...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

1.

– Всё остаётся в силе… ты понял? – говорю утром и тереблю его волосы на макушке. Проснулись давно, но долгое время лежали, каждый в думках своих. На двоих думать проще... Молча кивает в ответ.

Я лёг поздно и позже него, всё ходил, ожидая, когда позыв проблеваться увенчается успехом (два пальца в рот – не наш метод). Прочистить желудок удалось лишь в пятом часу. Потом выполаскивал рот от запаха перегара и непереваренной пищи, но за заметным облегчением вдруг накатила такая усталость, что ноги сами в постель понесли. Лёг... засыпая, подмял малыша под себя. Так и проспали в обнимку.

– Серёж, поезд... – Это слово никто не решается произнести, но таки надо. Очевидно, что он уедет сегодня, без вариантов и скулежа «ну, можно я ещё здесь побуду» – всё, как и планировали. Билета нет, расписания тоже. Остаётся вопрос: двигать сейчас на вокзал или посмотреть расписание в Интернете, а за билетом приехать за час-полтора загодя. – Может, самолёт всё-таки? – предлагаю ещё раз, всё же меня волнует, что у него могут быть проблемы в школе и с бабушкой, но он отказывается.

Встаём, одеваемся, завтракать нет желания у обоих. В одиннадцатом часу я поднимаюсь к Дементьеву и предлагаю выдвинуться на Петроградку (там всё же спокойнее) – теперь втроём уже. Он не возражает. Заодно спрашиваю, чем закончился вчерашний вечер, он отвечает – ничем, никаких новостей положительных. Интересуюсь, не звонил ли тот парень, Борис, но Антон отвечает, что сам набирал его – и тоже пусто. Дела наши незавидны, в общем.

Перед уходом мне приходится приводить мальчика в чувства. Похоже, у него взыграл комплекс вины за вчерашнее. Я объясняю, что ничего страшного он не натворил (по-моему, это вообще для меня был самый безобидный сценарий, который мог приключиться). Уже на пороге целую его – не знаю, вкладывал ли я когда-нибудь до того столько нежности в поцелуи – и, глядя в глаза, говорю два слова одними губами. Потом спрашиваю, понял ли, он отвечает, что да, и уходим, он теперь уже в другом настроении.

На этот раз идём не по набережным, но всё равно делаем небольшой крюк, потому что Дементьеву захотелось мечеть сфотографировать. Я, чтобы скорее отвадить его оттуда, говорю, что слышал, что её взрывали, но это не производит на него ровно никакого впечатления. Проходим подземный переход под Каменноостровским проспектом – там от него достаётся ещё и памятнику Горькому – и оседаем в пивной «Толстый Фраер», где к местному красному пиву нам подают по бесплатной тарелке с брынзой, рыбкой солёной и сухарями.

– А ты не пьёшь? – интересуется Дементьев у маленького.
– Мне нет восемнадцати. – Он стушевался немного, но виду не подал. Но я всё равно заметил этот момент.
– Ему пятнадцать всего. – И сам же масла в огонь подлил.

У Дементьева едва кость в горле не встала.

Причина делиться таким главная – в следующем. Он всё равно рано или поздно узнает. И если потом – то за давностью времени я уже не отверчусь на предмет, что же было, а чего не было, и мозг будет вынесен напрочь. Так что лучше сейчас, пока свежо в памяти, и при Серёже, чтоб подтвердил, один я не отмажусь. В общем-то, казалось бы – какое дело собачье Дементьеву, с кем я в постель ложусь, но кто знает, может, мы ещё детей крестить будем? И друг всё-таки... мне скрывать непорядочно, а ему морали читать – вполне дозволительно (по его разумению). Что сказал, то сказал.

– Ты... уже совсем ничего не боишься? – Забегал глазами, то ко мне, то к Серёже.
– Ну, если ты считаешь, что дрочки через трусы и попытки потрахаться, просунув в задницу палец, достаточно, чтобы состряпать статью, можешь прямо сейчас бежать писать заявление.

Молчание. Малыш начинает хихикать, Антон переваривает то, что сказал я. Не то уловка, не то... явно не догоняет.

– И как вы... вообще собираетесь...? – Конечно же, всех тут же начинает интересовать наше будущее. Агнес и та спросила, что я на этот счёт думаю.
– Мы расстаёмся.

Пауза.

– Два трахнутых циника. – Мы ржём, а он принимается за своё пиво.

Он провожает нас до «Спортивной» и уходит прогуливаться к Петровским прудам (если надеется на удачный улов – зря, там совсем глухо, хоть и вполне симпатично), а мы стартуем в метро, я ещё утром попросил малыша взять с собой все свои вещи.

...не знаю, каким местом он учуял «Демидовский экспресс», но билет попросил именно на семьдесят третий, возможно потому, что отходил он самым последним. Прибытие во вторник, во втором часу ночи, я сую ему деньги на такси и наставляю, чтобы он обязательно позвонил, как приедет – и на вокзал, и домой.

Вагон пятый. На перрон идём, как только подают поезд, уже там ждём, когда проводник выйдет проверять документы у отъезжающих. В этот раз женщина.

– Извини, что испортил тебе выходные, – вдруг ни с того, ни с сего заявляет.
– Серёж. – У меня едва челюсть не отпадает от такой новости. – Совсем спятил, да? – И говорю, помолчав: – Ты...
– Да ну, брось, всё нормально, только...
– Давай, ты не будешь звонить. – Куксится. Тяжело, понимаю. – Так правда, лучше. Малыш.
– Ладно.
– Потом придумаем что-нибудь, эдакое. Я возмещу... – И он начинает смеяться, а я обнимаю его. Так и стоим, пока замечаю – не сразу – как он в сторону косится.
– Можешь не возмещать, ерунда, но должок твой...
– Чего?

В сторону соседнего вагона кивает. Блядь... до смешного, потому что пялится он на этого... Артёма, а тот на нас зыркает, отворачиваясь с ухмылкой, узнал меня, ну, конечно же. Мне ничего не остаётся, как согласиться, на этой занятной ноте и расстаёмся.

Поздним вечером мы выруливаем с Дементьевым в ночной клуб на самом отшибе – дэнс, дэнс, дэнс, размять на танцполе кости. Он цепляет оттуда девицу и уходит трахаться с ней в её «Тойоту Камри», а меня цепляют сразу двое, как ни прискорбно – тоже девицы, и я под утро сваливаю оттуда не солоно хлебавши. Ловлю машину в сторону гостиницы и час тусуюсь под разведённым мостом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

1.

Мы в Екатеринбурге. (Смех). Какого чёрта мы здесь забыли? Да просто в тот день, когда мы собрались с Дементьевым в Пермь, рейса не было, а улететь очень хотелось. (Питер задрал).

Мы прилетаем рано с утра, соскребаем свои чемоданы, и я звоню Банни. Конечно же, он дико занят... что он там делает, бреет подмышки или депилирует зону бикини, но отказать мне перекантоваться у него денёк-другой он не может. Едем.

У Банни здоровенный флэт площадью за сто квадратов, квартира в самом центре Екатеринбурга, доставшаяся ему от прабабки. Он методично снёс стену за стеной, за что поимел немало проблем с БТИ и с органами по охране памятников архитектуры – в общем, эдакая в-одном-флаконе квартира-студия, квартира-цех по пошиву одежды, квартира-траходром, квартира- «вечеринка у Децла дома, гуляют все девчонки и пидовки района». (Смех). У него всегда жарко. А ещё, по секрету, его на дух не переносит Щербин, хотя они друг друга стоят.

Банни встречает нас в полотенце, на бёдра накинутом, а до того мы в подъезде наталкиваемся на милого мальчика с выразительными миндалевидными глазками. Я с порога заявляю, что неплохо было бы нам скинуть обувь и вздремнуть часок-другой, и хозяин великодушно предлагает нам опочивать на его ложе, не забыв позаботиться о смене простыней. (Дементьеву уже худо). Два часа – это предел мечтаний, потому что у Банни день расписан по минутам, и в одиннадцать нас поднимают. Перекусываем доставленной пиццей, а дальше начинается священнодейство.

В полдень привозят микроавтобус, набитый моделями. Всё, как положено – высоченные, плоскогрудые, без намёка на задницы, ручки-ножки тонкие, будто на шарнирах держащиеся, с волосами, уже отдалённо оные напоминающими, когтистые, но все без косметики. Приезжает пара фотографов и два визажиста-парикмахера, в том числе личная Банни – Людочка, тётка, разменявшая уже пятый десяток.

– Так! Козочек моих не трогать! – говорит Банни, не нарочно делая ударение на «о» в слове «моих», и отодвигает Дементьева на безопасное, по его мнению, расстояние. Тот, бедолага, уже слюной изошёлся.

Из угла откуда-то вывозятся три стойки с одеждой, ставится небольшая ширма, но большинство девочек не стесняется переодеваться прямо при нас. Сверкают бюстгальтерами из «Дикой орхидеи», кружевными трусиками и тщательно выбритыми лобками. Дементьев сглатывает и отправляется курить на небольшой пятачок в шесть квадратов, именуемый кухней. Потом просит у меня разрешения приоткрыть тут окно. Вспотел. Я ржу, он – молча внимает.

– Дайте свет! Больше! Вот этих двух, Наташу и как тебя там... Да. Вот эту, пожалуйста, перекрасьте! И побыстрее! А это что? Милочка, это не так надевается, молния сзади! Ты что, не чувствуешь, что у тебя тут горловина врезается! Быстро этого... туда... в общем, моментом! Нет, здесь нужно сочнее, красного, бежевого, я не знаю! Придумайте что-нибудь! Эту – состричь. А мне чихать на твои волосы! Так... обувь, обувь... кого мы в полный рост снимаем? Так, вот обувь! Что? Жмут? Втискивайся, тоже нашла мне проблему! И никаких жалоб на месячные! Быстрее закончим, быстрее по домам разойдётесь! Чеки в агентствах, я не банкомат, девочки! Обед будет только в четыре!
– Пидор всея Руси...
– Что?
– Так его здесь называют. Лишь бы не подначил работать, – говорю, снуя во рту языком в поисках остатков от пиццы.
– А может?
– Да запросто. Ща подгонит мне какое-нибудь лёгкое платьице, и хер отмашешься. – Смех. – Мальчиков-то не привезли. А как я понял, должны были.
– Так, что у нас здесь? – Продолжение феерии. – Ага. Васечка, больше экспрессии! Камера – здесь, а не там!
– Васечка?.. Это что, транс?
– Ну, Василиса, наверное. Хер разберёшь.
– Вот, уже лучше! Сань, покажи... Да. Ещё наснимай мне. Ещё десять... двадцать... до тех пор, пока я не буду доволен! Так, тут что? Ага. Девочки! Амазонки мои. Одичавшие самки! Представим, что мужчины упокоились за динозаврами. Вы встретились после долгой разлуки, воспоминания всколыхнули в вас ла-ла-ла... Страсть. Вот что я хочу! Страсть, перед долгим, продолжительным поцелуем, языки сплетутся... а до того... этот момент! Не надо отводить глаз! Ариночка! Смотрим друг на друга, а не по сторонам! И не смеёмся. Вот хорошо. Вот! Снимаем! Чт... девочки, кто говорил вам, что нужно целоваться!? Я же сказал – предшествует по-це-лу-ю! – Общий хохот. – Господи!.. мерзота-то какая... Чем мы слушаем! Ну? Людочка... принеси мне воды, я с ума тут сойду. И кто-нибудь! Позвоните Нефёдову! Мальчики будут?
– Он ещё и на мальчиков шьёт?
– Мальчики нужны для экспрессии и рекламных плакатов. Дем, давай выйдем... – Чую, что вот-вот запахнет палёным, Банни уже озирается по сторонам.
– Так. А где мой милый друг Максик?

«Ой, бля! Попал...»

– Макс. – Я едва затянуться на лестничной клетке успел, как он хватает меня за локоть.
– Банни, иди на хуй.
– Это всего на полчаса работы!
– Банни, иди туда, куда я тебя посылаю. Двадцать раз сказано было – я не модель, с хули я должен работать? Мне до пизды, что не привезли мальчиков и что твои овцы тупят. Козочки, да. Я не –... Ага. Свободен.
– У меня цигель-цигель. Ты понимаешь? Я должен доснимать всё сегодня.
– Мне-то что? Я здесь совершенно случайно. Цигель-цигель, я через пару часов уезжаю.
– Мне этого хватит. До четырёх поработаем, остальных на потом. Подождут. Ма-аксик...
– Йди в жопу...
– Ти не модель, ти світло очей моїх, ти мій найкращий друг і я тобі буду зобов'язаний на все життя. – Ох, как заговорил! Так и льётся!
– Твой «найкращий друг»? Вот уж не знал! Откровение!
– Що ти хочеш ввечері? Скажи мені, я зроблю все.
– Блядь... что я хочу... Вечеринку с бухлом и со стриптизёрами... кровать твою, а не на полу подстилки, нормальный завтрак, а не пиццу «Эль Патио» да ещё много чего. Бабла, в конце-концов, девицы твои небось все с контрактами, а я за «спасибо» ни с кем не работаю.
– Пятьдесят штук.
– Десять, и ты находишь своих мальчиков завтра. А я для... експресії, блядь – и точка. О’кей?

Фак. Ми. Я трахнутый на голову.

2.

На что подписался? Пока не понятно. Первым делом меня гонят в душ по второму кругу, после за каким-то чёртом стригут, хоть я и объясняю, что был в парикмахерской три недели назад. Убирают ещё не сошедшие после перелёта круги под глазами. Потом Банни вскрывает мой чемодан.

– Нет, нет, не то... Это что? Пол Шарк? Носил? Выглядит не очень свежо, но если отпарить, вполне ничего. Новая?
– Весной покупал. Да её просто отгладить.
– Людочка-а!
– Только Банни... Не вздумай сбывать эти фото. Тебя в клочки изорвут, если ты продашь это под своей маркой, ты понимаешь?
– А где тут написано, что это Пол Шарк?
– Глаза разуй! Ты по-английски читать умеешь вообще?
– У меня хорошая адвокатура. Работаем!
– Идиот...

Дата добавления: 2015-11-14