14 страница

Бац! Правая фара в фаршмак. Что будет следующим, он уже понял.

– Я тебе десять раз объяснил, повторять не намерен! – Дубинка летит на пять метров вперёд, прямо ему под ноги. – И не говори, что ты не слышал меня!
– Ещё скажи, что, блядь, богом клянёшься!
– А мне ничем таким клясться не надо, Глэм, моё слово ты знаешь! Сказал – закатаю в асфальт, закатаю! Сказал... Я сказал тебе! Ради всего святого, Глэм, не выноси мне мозги, не прикидывайся полоумным, ты прекрасно понял меня!
– Это ты полоумный...
– Я, блядь, буду с тобой!
– Ты ёбнулся!
– Я, блядь, буду с тобой нахуй!
– Конечно же...
– До конца твоей грёбаной жизни... бабской, блядь! Если ты примешь хотя бы одно решение, как пацан, блядь! Я, блядь, сказал тебе!
– А отвечать кто за это решение будет?
– Ты знаешь, Глэм.
– Нет... Кто... я один? Так или нет? Так? А нахуя ты теперь-то уходишь? – Смех. – Макс! Неужто ты думаешь, что я пойду на это, не имея никаких гарантий?
– Гарантию тебе даст страховой полис... – отвечаю спиной.
– Так, значит.
– Именно так...

Всё именно так, донельзя плохо. Он настолько зашуган, что попросту боится верить мне. Там нет веры – ни капли. А если нет веры, о чём вообще может идти речь...

Надо ехать. Надо ехать, пока не разорвало, не раскатало в конец. Ехать домой, в себя приходить, отмокать в ванной, жрать таблетки, курить, башкой в стену долбиться, если ничего не спасёт – рыть собакой... Как страшно...

Надо.

Он забирает из салона вещи свои и швыряет мне на колени буклет.

– Можешь засунуть это мне в задницу, – отчеканивает. Пополам разорвал, сука. Единственный мой экземпляр, до дыр памятный.

«А куннилингус не сделать тебе...» – цежу про себя и бросаю клочки полиграфии на пассажирское. На одном я, Дементьев и барабанщик, на втором они с Нестеровым. Ну, значит, всё так и будет, как ни пляши.

– И даже не думай, что я буду звонить тебе или что-то ещё делать, блядь... – В словах заплетается.
– Я понял, Глэм.

Он уходит. Переходит дорогу, перешагивает через полуметровый бордюр и стоит там, у встречки, выжидая, когда рассосётся поток машин, чтобы можно было перебежать. Когда оказывается на противоположной обочине, и я вижу, что руку выбрасывает, я завожусь, включаю какую-то попсу на магнитоле и уезжаю.

...Минут через двадцать мне звонит Брянцева, и я с нескрываемым упоением шлю её на хуй.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

1.

Утро застаёт меня телефонным звонком – долгим и продолжительным. Начало дня скверное – я не люблю телефон, потому что сюда мне звонит только отец, больше некому. Я поднимаюсь нехотя и долго стою в гостиной, медитируя на аппарат. Я отключил автоответчик, хотя отец не любитель оставлять сообщения в пустоту, предпочитает дозваниваться. Снимаю трубку... но на том конце уже никто не желает со мной разговаривать.

Десять минут бесцельных блужданий по дому, и понимаю: неплохо бы прибраться – сказано мягко. В комнатах полусантиметровый слой пыли, в раковине орудуют усатые твари, в ведре мусорном бутылки ещё с январского пиршества. Впору уборщицу нанимать.

Душ, в чувства особенно не приводящий... завтракать нечем.

Я вспоминаю о звонке Брянцевой и понимаю, что испытываю те же чувства, что и вчера. Каждой суке – по заслугам и званиям. Нет, ну, надо же такому случиться. (Смех). Если подумать, я бы и сам ей накандылял от души, но положительная со всех сторон (куда ни присунь) девочка Мари оказала мне большую услугу, даже не зная о моих непростых отношениях со стервой рыжеволосой.

...если она не в больнице, то дома – в бинтах и мазях от синяков. Снизойду ли я до того, что заеду с визитом к сестрёнке? Да черта-с два. (Смех).

Меня заботят только убитые задние фары. Видимо, придётся ездить так до возвращения в город. Звонок психотерапевту и вот эта вот смс:

13.15: «Почему ты меня игнорируешь?»
...
13.18: «Не мог ответить вчера, был не один».

Пять минут на раздумья, ответа нет.

13.24: «Сейчас один».

Ноль на входе. Ну, и кто кого игнорирует?

Чтоб тебя...

13.50: «Хочешь приехать ко мне?»

Право, это уже не смешно.

13.56: «Серёж?»
13.57: «Хочу! Очень...»

Сердце резиновым мячиком, сжимаясь, подпрыгивает.

14.01: «Только сегодня никак не смогу... Завтра можно?»
14.03: «Звони».

Конец связи.

Поздно вечером я все-таки набираю отца на мобильный. Семь часов, но он ещё занят, снимает трубку после второго звонка или третьего.

– У тебя все в порядке? – Дежурный вопрос.

Я отвечаю, что да. Странно: меня пять месяцев не было дома, он совершенно точно звонил и, полагаю, неоднократно. Но его будто бы не интересует, где носило меня. Так же, как и я не спрашиваю, как его бизнес, чтобы это не выглядело, будто мне нужна материальная помощь.

– Я отправлю тебе перевод в понедельник. Полутора тысяч хватит? Артур.

Мда... даже ненамеренно намекать не приходится, он всё равно сведёт разговор к одному.

– Да, пап... Вполне.
– Счет прежний?
– Да.
– Наберу тебя вечером, сейчас много работы. – Будто нам в принципе есть, о чем разговаривать.
– Лучше завтра, – парирую. «Вечером» – это значит, что у нас будет за полночь. «Завтра» – то, что я могу отключить телефон, вроде как появились дела и уехал.
– Хорошо, сын.

«Хорошо, пап», – киваю и кладу трубку.

Полночи я провожу во дворе, шаря глазами по небу безоблачному и втягивая сквозь полиэтилен запах травы.

2.

Серёжа объявляется только к обеду – как раз к моменту тому, когда я решаю, что он надумал меня продинамить. Звонит. Слово за слово – выясняется, что он думает, что я в Перми: спрашивает, не заеду ли за ним на Уральскую в половине седьмого. Забавно. Я объясняю, что нахожусь в двухстах километрах оттуда, и повисает неловкая пауза. Я предпочёл бы, чтобы он приехал с утра, я потратил на него определённое количество времени, а потом отправил по тому же маршруту. А теперь выходит: если он сядет в электричку в восьмом часу, то доберётся в одиннадцатом. Меня не заботит, что ему придётся плести чушь домашним, объясняя, куда он собрался. Он останется у меня ночевать. И не то чтобы мне некуда его положить, просто...

– Приезжай. – Черт с этим всем, я без него тут покроюсь тиной со скуки. – Дуй на вокзал, как закончишь. И позвони мне за двадцать минут, я тебя встречу. Только в дорогу возьми еды и почитать что-нибудь.
– Ладно, до встречи тогда. – И вешает трубку, даже ответить не успеваю.

«До встречи, ага...»

Вечер оказывается подозрительно долгим...

3.

– Там кто-то есть.
– Ага. Домовой.
– Ну. Я не боюсь домовых. Я серьёзно.

Ага, я, типа, любитель сюрпризов, и в доме звонкая компания из всех моих бывших.

– Кошечка.
– У тебя кошка? И-и... А как ты ее оставляешь, когда уезжаешь надолго?
– Нет никого, просто свет в прихожей оставил.
–...садист.
– Откармливаю на холодец.

Заходим. Осматривается с интересом.

– А сколько метров гостиная?
– Тридцать.

Присвистывает.

– А комнат?
– Три. Две жилые, одна... Ну, туда лучше не заходить.
– Комната с приведениями?
– Ага. Она доверху хламом забита, там ступить негде.
– Все равно... довольно скромно для тебя, мне кажется.
– Ну, да. А ты думал, я себе тут дворец отгрохал? Чего?
– У меня такая же кухня. ИКЕЯ... – Смех.
– Да, бля. Ты меня раскусил, здесь китайская мебель.
–...только цвета "орех".
– Белый здесь смотрится лучше.
– Да, пожалуй... Мне нравится, – резюмирует.

Смешной такой. Будто мы парочка молодожёнов, апартаменты подыскивающих. Типа: «Милый, посмотри, что здесь есть, по-моему, довольно неплохо, просторно. Только эти обои в мелкий цветочек надо бы переклеить, всё портят. Берём?» (Смех).

– Я бы добавил сюда пару деталей. – Он ещё и в дизайне шарит? Ага! – Тут не хватает картин или коллажей.

«Ну-ну...»

– И диван бы по-другому поставил, точно не с центре, мне не нравится, что за спиной пустое пространство, это сковывает. – (Не по фэн-шуй, да).
– А с пакетом с пиццей ты так и будешь ходить?
– Я тебя утомил.
– Не люблю балаболов. И... у меня есть дизайнер. Я позвоню, обрисую.
– Ага. Ну, постеры ты и сам можешь развесить, а диван...
– Бросай пакет, я сказал. – С такой интонацией только говорят: «Раздевайся».

Он швыряет пакет прямо на пол и подходит ко мне. Очень плотно. Кажется, снуёт рукой за спину, не улавливаю, потому что... мне сводит кишки от него. Я целую его и, целуя, лакаю, как кот молоко. Момент сногшибательный. Наверное, так и чувствуют, когда умирают, думаю, очень похоже. Как наркота лёгкая или анестезия, когда дают обратный отсчёт, а после проваливаешься. Космос, без шанса на самостоятельный вдох...

– Блядь... – Палюсь на хрен. – Так соскучился...
– М? Я... – Он ещё и потрясающе пахнет, во я попал. – Я... жрать хочу. – Дышит в плечо, смеясь.
– Сейчас сделаем... – Жму на стоп-кран.

Пицца без фильма не катит. Я предлагаю ему определиться с кино, и его багаж за плечами не впечатляет. Я, конечно, люблю Тарантино, но не до такой степени, чтобы смотреть высокобюджетную чушь «Убить Билла». (Хотя Кэррэдайн там адски хорош). И я нахожу среди дисков лучший фильм на все времена – «Зеленую милю», позабыв, правда, что длительность ленты 189 минут. Конечно же, он начинает клевать носом уже к середине, и мне ничего не остаётся, как прервать просмотр.

«Завтра досмотрим...» – решаю я, приношу одеяло и подушку и ухожу в спальню.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1.

Утром он находит меня на кухне. Продолжительный взгляд вместо приветствия. Он встал минут пятнадцать назад, уже побывал в ванной, но выглядит ещё слегка помятым. Потирает лицо, потом застывает, явно хочет что-то спросить.

Я протягиваю руку, но он ко мне не присаживается. Просто беря, спрашивает – и вопрос серьёзный вполне:

– Почему нельзя... Тут же нет никого.
– Потому что... Кому-то потом будет очень херово, Серёжа.
– А целоваться? – Садится напротив.
– Я тебе разве в этом отказываю?
– Почему целоваться можно тогда?
– А ты хочешь, чтобы мы встречались как пятиклассники? Я тебя бил портфелем и за косички дёргал.

...Он приходил ко мне ночью. Поднялся ветер, окна были открыты, и в гостиной от перепадов давления начал гулять потолок. Перетрухнул с непривычки. По правде сказать, я и сам никогда там не сплю, там действительно неуютно... пустил. Под одеяло, одно на двоих. Нет, не трахались. Прижался, я его обнял. (Понял, что не знаю, сколько таблеток сератолина нужно впихнуть в себя, чтобы не захотеть, чисто физически). И что может завести больше – когда тебя трогают во всех местах или когда лежат смиренно и, кажется, даже расслабленно, предоставляя поле для деятельности. В первом случае я мог бы ответить или же нет, и тогда он непременно стал бы настойчивее, и дело закончилось если не сексом, то петтингом (оргазм неминуем), во втором... испытание сущее. Я спросил, хочет ли он, и ответ был: «Немного» – над которым я посмеялся. Что значит «немного» в отношении секса – так разве бывает?

– Хочу... – Как обычно, насквозь прошибающее.

Я успел задрать подбородок, чтобы спрятаться от поцелуев, которые неизбежно последовали бы, и лежал, почти умирая от его запаха. Сон был выбит напрочь.

–...А как потолки натягивают?

Мне едва не снесло крышу. Нет, этот мальчик далеко не дурак и не прикидывается. Он, в отличие от... других (наверное...), всё понимает и видит. Вместе со смехом от нелепости ситуации пришло понимание, что он всё-таки нужен мне... для чего-то. Надежда, что нужным могу быть и я... хотя бы кому-то. Осознание – чёткое – что я не могу так поступить. Принципы? Да. Опыт? Естественно. Страх? Да ещё бы. И плевать, что кто-то сочтёт это за трусость. И ещё кое-что, чем бы я пока не рискнул поделиться.

...если я сделаю это – разрыв неминуем – как аксиома. Это всё.

Я рассказал в двух словах, про потолки эти. Потом встал. Сказал, что ушёл закрывать окна. Возвращаться не стал. Лёг в гостиной, зарывшись в его одеяло. Дрочил или нет – на утро не помнил.

– Пятиклассники уже и те целуются, уж поверь. Я-то знаю.
– Ну, так... – Киваю.

Молчание.

– Откуда сэндвичи?
– Я был в магазине. Чай, кофе?

Пауза.

– Меня в меню нет...
– Чай, наверное.
– Заварка в шкафчике. Нет, рядом. И как насчёт кино досмотреть?
– Разумеется.
– А во сколько ты должен быть дома?
– К восьми обещал…

Выезд в шесть, значит. Терпимо. И вполне себе успеваем заехать кое-куда.

2.

Ещё полтора часа просмотра «Зелёной мили». Немного странно, но убийство и воскрешение Мистера Джингелса производит на него едва ли не большее впечатление, чем вышедшая из под контроля казнь Де Лакруа, когда смертника фактически сжигают заживо. У него сработанная интуиция, я ещё раз это подмечаю. О том, что Коффи невиновен, он понял едва ли не в начале фильма, но интерес это не перебило. Сегодня он догадывается, что Мелинда будет чудесным образом исцелена, что Перси предательски саботирует казнь француза, остаётся открытым только вопрос, кто же на деле убил девочек.

– Затянуто и неправдоподобно, – резюмирует финальную сцену ретроспективы, казнь Коффи. – Почему нет заднего фона? Вроде как все молча наблюдают над происходящим. И родители девочек ведут себя странно. Дикий Билл пойман и осуждён за тройное убийство, он работал у них, а они будто не догадываются, что Коффи не трогал детей.
– Серёж, это кино... – Если бы я смотрел фильм, который раньше не видел, я бы точно заклеил его рот скотчем.

Концовку он называет достойной и слегка «устрашающей».

Мы уже едем в машине, а он всё ещё сыплет комментариями относительно фильма.

– А кто играл Коффи? Такой здоровяк.
– Я не знаю. Надо было в буклет посмотреть.
– По-моему, он в «Криминальном чтиве» снимался.
– Разве?
– Тот негр, которого оттрахали в задницу... Очень похож. В... там где Уиллис и «Золотые часы». Здоровый такой, настоящий гигант, что этот. Да точно он.

Продолжает:

– Перси сыгран отлично, но как персонаж неубедителен. Ну, не может человек на сто процентов состоять из дерьма. Ну, ненавидит он, допустим, мышей, но, может, у него есть больная собачка, которую он обихаживает, или ещё что-то. Должны были, ну, хоть что-нибудь показать, а так... Неинтересно. И как он вообще мог попасть на такую работу? Не берём связи. Ну? С такой психикой.

Едем дальше:

– Уорнер... блядь! – Он умеет материться? Ого! – Я поверил в него. Шикарен! И знаешь, мне кажется что? Ты бы вполне мог сыграть его, у тебя бы получилось.

«Вот те раз...»

– Интересно, с чего? С того, что он педик?
– Он мне понравился. Подвижная мимика и лицо... пластичное, что ли.
– А зубы ты его видел? Совершенно... идиотский оскал.
– А что оскал? Он и не должен быть с голливудской улыбкой. Он же маньяк. Чикатило. У него сумасшедшесть должна быть на лице написана.
– Кого бы ты сыграл?
– Наверное, Брутола. Не знаю. Наверное, его. Он хороший, – подводит черту.
– То есть я должен играть маньяка и педофила, а ты вроде как весь такой из себя положительный парень?
– Уорнер – это оскароносная роль, ты не понимаешь. А кто вспомнит про Брутола?
–...учитывая, что я и так без пяти минут педофил...
– Я не заставляю тебя это делать...
– Не хочу сейчас говорить об этом.
– Ладно. – Уж лучше бы здесь промолчал. Хорошо быть интеллектуалом, но ещё лучше не строить из себя умного.

Меня, конечно же, потряхивает не от него и не от этой щекотливой темы.

– А что здесь? – спрашивает, оглядываясь по сторонам, когда я глушу мотор и говорю, что приехали.
– Жил здесь... Три года. Восьмой этаж.
– Тот балкон?
– Нет, рядом. Однушка.

Я зависаю у домофона, понимая, что не помню номера квартиры – шестьдесят семь или шестьдесят восемь? И потому что не знаю, ждут там меня всё ещё или же нет.

– У тебя есть телефон? Позвони.
– Да.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1.

Она не берёт трубку. Почему? Чёрт её знает. Второй раз набрать не решаюсь, а домашнего номера я сто лет не помню уже. Туплю, не понимая, что делать. Приехал, в выходной (она всегда была домоседкой) – её нет.

– Дай сигареты, – прошу у Серёжи.

Курю, он не присоединяется. Ещё одну. То и дело поднимаю глаза, в окна заглядывая. По ним ничего не понятно, конечно же.

– А кто здесь живёт?

Объяснять неохота, проще уехать.

– Макс. Может, на водохранилище съездим? Погода хорошая.
– Помолчи. – Взгляд фокусирую.

Идёт. Она, конечно же. С каким-то пакетом – похоже, из магазина. Загодя переглядываемся. Меня не узнать невозможно, меня, как тот фонарный столб, издалека видно. Я улыбаюсь, но вид у меня, полагаю, всё равно виноватый, как у собаки побитой.

Теперь совсем близко. Теперь совсем неудобно... да.

– Hallo, Agni.
– Hallo, Arthur. – Совершенно спокойно. У неё преимущество: она уже по звонку поняла, что я здесь. – Kommst du rein?

Киваю Серёже: пошли. Замечаю, что он слегка озадачен. Наверное, учит японский. (Шутка).

– Bist du schon lange hier?
– Seit... ein paar Tagen.
– Alles klar.

Я у неё в последний раз был, когда вернулся из Бельгии. Ровно два года. Жизнь кипит, в подъезде ремонт, стены выкрашены в весёленький светло-зелёный, и лифт поменяли. Зеркало в кабине – это роскошь для здешних мест. Боже, до чего же она напоминает мне маму, сил никаких нет...

С номером я облажался, конечно же. Позвонил бы обоим соседям напротив.

– Раздевайтесь.

Пауза.

– Да, я говорю по-русски. Немного.

Я начинаю хихикать, потому что вид у Серёжи действительно глупый. Он посчитал, что я буду работать в качестве переводчика, наверное. Или суну в его руки словарь.

– Это шведский?
– Типа того, – отвечает, переводя на меня взгляд. Всё ясно, к чёрту формальности, она всё-таки рада мне – точка. (Я, кажется, счастлив).
– Я забыл номер квартиры, – говорю, разуваясь.
– Это не страшно. Саму квартиру ты помнишь?
– С этим проще. – Тем более, перемен здесь немного. Квартиру в порядок я сам приводил потихоньку, всё, в общем-то, так и осталось, поменялись только обои на стенах и появилась люстра в прихожей.
– Только на кухне, ребят, ладно? У меня в комнате немного не прибрано.

...

– Какие новости? – спрашивает, кран открывая. Без чаепития не обойдётся.
– Я в отпуске.
– Здорово.
– А это – Серёжа.
– Агнес. – Руку протягивает.
– А что за язык всё-таки? – Вместо приветствия. – Я просто французский учу.
– Nous avons parl; en allemand.*
– Откуда ты знаешь? – Изумляется, глаза на меня тараща, – по пять копеек.
– Sais... Quoi?**
– У него сестра в Бельгии.
– Non, je suis alors une putaine polyglotte.***
– А сейчас было что-то непристойное, кажется. – Смотрит, приподняв брови.
– Ты там когда-нибудь был?
– Не будем о грустном. Кофе будет? Ненавижу французов.
– Я не пью кофе.
– Ясно. Тогда воды.
– В холодильнике. – Для ксенофобов тут самообслуживание.
____________________________________
* Мы говорили по-немецки (фр.)
**Знаю – что?
***Нет, я просто полиглот охуенный.

– Как день проходит?
– Собираюсь печь торт.
– Боже. Сколько я тебя помню, ты всё время печёшь торты и пирожные.
– Родители пригласили на ужин. А я... не могу явиться с пустыми руками, ты знаешь. И папа ни за что не купит торт в магазине, когда у него есть дочь, которая уже лет... не сосчитать сколько, его балует. Он сладкоежка, таких поискать.
– А работа?
– Всё там же, с девяти до пяти, пашу за зарплату. Думаю, как бы... Но пока в голову ничего не приходит.
– Может, поспрашивать, кому нужен толковый бухгалтер?
– Я не перееду отсюда, сейчас квартиру не сдашь. И их везде пруд пруди. Я подумываю о втором образовании, гостиничный бизнес или туризм, что-нибудь в этом роде, но опять же, это не раньше, чем через год, поэтому пока так, как есть.
– Я бы вернулся в Европу.
– Это ты о себе или обо мне?
– О тебе.
– Вот когда сам надумаешь, тогда и... Я жду, когда созреют родители. Практически уже не надеюсь, но жду. Одной мне там делать нечего.

Она прожила в Киле несколько лет. Хлебанула по полной. Не повезло с мужем – мудак, на десять лет её старший. Он фактически силком держал её дома, запрещая общаться с друзьями, которых у неё там – по пальцам одной руки пересчитать. Работа, дом, работа, дом. Детей не хотел, а когда был не в настроении – её поколачивал. Бизнесмен хуев. Я как-то сунулся туда разобраться, но встретиться не посчастливилось – он улетел, на Кипр, что ли. Думаю, руку к ней он прикладывал часто, хотя она и упоминала о единичных случаях. Дудки. Почему она ни разу не обратилась в социальную службу – я понятия не имел. Терпела, надеясь – на что? Потом обо всём узнали родители (мать приехала, а на девочке – синяки свежие). Скандал, развод, возвращение домой – вот и вся история. Вернулась едва не изгоем для родственников и соседей. Сколько раз я этим шоблам рот затыкал. То, что родители приняли с пониманием, – в этом я не сомневался, они всегда были к ней привязаны. Видимо, она посчитала, что и в моём случае получится также, потому и вмешалась. Ну, фактически влезла без спроса и ведома. Что из этого вышло... достаточно вспомнить перепалку с сестрой накануне моего отъезда. А история якобы с моим «похищением» мальчика – это за гранью вообще. Естественно, я был зол на неё – настолько, что не то, что дружбы, общения нормального не получилось. Она попыталась что-то исправить, но как-то всю эту сутолоку вплёлся кокс неожиданно. И мне стало на всех срать. На отца, на сестру, на неё, на себя самого... смачно и весело.

– О, нет, я забыла купить какао, – вздыхает, разобрав пакет. – Ну, что за!.. Так и знала, что нужно было всё записать, иначе что-нибудь да забуду. И вот тебе.
– Сделай другой торт, и всего-то.
– Я не могу сделать другой, папа просил «Графские развалины», а как я спеку корж без какао?
– Давайте, я схожу. – Малой отзывается.
– Было бы кстати, только... Это не очень удобно, вы всё-таки в гостях у меня.
– Он сходит. Просто дай ему на какао и объясни, где магазин. Агни.
– Да, нет проблем. Правда.
– Ну, хорошо. – За деньгами уходит.
– Только не заблудись там, ладно? – напутствую.

Отмеряет меня взглядом: «Да иди ты, не маленький».

– Будешь возвращаться – на домофоне «065» наберёшь, я открою.
– Понял.

Какой участливый мальчик. Оставил нас посекретничать. Я его взял для прикрытия, а он улучил момент и слинял.

– Твой бой-френд?
– Типа того.
– Он милый. А как Андрей?
– Мы порвали.
– Давно? – Мне от этого вопроса даже неловко становится.
– Позавчера. Но я не... – Отмахиваюсь от дальнейших расспросов.
– Я поняла, можем не говорить об этом. Значит, всё, правда, в порядке? – спрашивает, внимательно меня разглядев. Сосредоточенная...
– Да. А как там малышка?
– Ну... Скажешь – «малышка». Ей в августе четырнадцать стукнуло. Всё как обычно. Школа... из нового – мальчики. Папа просил за ней присмотреть, он обеспокоен немного. Я так себя не вела, для него это ново. Я сказала ему, что для современных детей это нормально, но он всё равно настаивает, чтобы я провела что-то вроде воспитательной беседы с ней. Ну... сегодня и поговорим.
– А успехи?
– Она молодец. Она действительно умница. Выбежала в этом году стометровку из четырнадцати секунд – тринадцать семьдесят восемь, папа на седьмом небе от счастья.
– Я представляю.
– Да. У неё большое будущее, и я говорю ему, что всё остальное – мелочи это. Мальчики... господи, ну, что за ерунда, право. Всего лишь этап взросления. Ты соскучился... – Помолчав, улыбается.
– Да... – Сдаюсь.
– Сейчас покажу.

Она уходит в комнату и возвращается с фотографиями и каким-то конвертом. Протягивает мне снимки, а конверт убирается на подоконник. «От родителей что-то...» – мысль тут же проскакивает. Нарвался...

– С ума сойти, да? – говорит, не стесняясь восторженных интонаций, мне в руки заглядывая.
– Блядь... – Вообще, хотелось без мата, но не получается. – Извини. Я совершенно не такой помню её.
– Она повзрослела враз. И вытянулась. И я её всё-таки убедила отпустить волосы. Ты помнишь вот эти её два куцых хвостика? Мы называли её Пеппи Длинный Чулок, потому что она никому не давала их заплетать, а у самой получалось наперекосяк.
– Помню, конечно.
– А теперь? Она уже год так не ходит. И папа ещё удивляется мальчикам. Пускай скажет спасибо, что она каждый вечер в девять – как штык.

Я эту девочку в сад водил. А теперь – пройдись с ней по улице, в лучшем случае за сестру примут, в худшем – тут же напишут, что «порозовел».

– Папа, когда напьётся... – шепчет, смеясь. – Говорит: истинная арийка.
– А-агнес...
– Ну, это он шутит так. Это с последних соревнований. – Без кольца обручального её рука выглядит бедной. Ногти сострижены коротко, а лака на них я, кажется, сроду не видел. – Посмотри, все девочки старше. Это в школе, на доску почёта. Среди отличников, ну, представляешь? Она до последнего упиралась: «Что мне там делать среди ботаников этих?» А это они в Новосибирск ездили, без меня. Мама, папа, сестра мамина, племянница.
– Здорово.

Она замолкает и переводит взгляд на подоконник.

– Это твоё, – говорит, как бы, не решаясь, протягивая.

Увесистый, большого формата... и почему-то не запечатанный. Достаточно просунуть два пальца в щель и чуть приоткрыть – фотографии. Тоже. Она была у моих, и они передали... похоже, всё, что моего оставалось.

– А зачем это? – спрашиваю. Действительно, посыл мне не ясен. И я не заметил внутри ни письма, ни записки – в недоумении полном.

Пожимает плечами.

– Я разговаривал с отцом вчера, он ни словом не обмолвился об...
– Я была в начала лета у них. Забыл или посчитал, что они уже у тебя. Я не сказала, что мы не общаемся.
– А ты видела маму?
– Она в порядке. Занимается домом, садом. И, кажется, немного репетиторством даже, когда позволяют время и силы.
– Обо мне что-нибудь спрашивала?
– При нём – нет. Они... когда вместе, предпочитают не говорить про детей.

«Не про детей, а про меня конкретно, наверное. Дурной знак, хуже и не придумаешь...»

– Она не звонит?
– Нет.
– Я не знаю причины. Честно. Мне не понятно.
– Ладно. Я... это потом посмотрю.
– Конечно. – Серёжка звонит, идёт открывать. Приткнуть бандероль эту совершенно некуда...

...

– Отлично. А откуда лимоны?
– Я ни при чём, у них не было мелочи, дали на сдачу.
– Совсем обалдели? Совок за углом. Ладно, куда-нибудь определим. Давай, проходи, чай уже согрелся давно.
– А есть что-нибудь... Типа первого или второго?

Я прифигеваю маленько. Похоже, малыш решил здесь освоиться.

– Суп с клёцками. Будешь?
– Сойдёт.

Сижу обалдевший, наблюдая за этой картиной. Покушать пришли – здрасте!

– Ты его что, голодом моришь?
– Да он вроде не худенький. Серёж...?
– М? – С ложкой во рту.
– Да успокойся ты, пускай ест. Будто я не знаю, как ты питаешься, когда при тебе нет личного повара.
– Я хожу в ресторан...
– Ну, да.
– А есть чёрных хлеб?
– Сейчас дам. – Смотрит на меня укоризненно: помолчи, мол.

«Кого я к ней притащил?..» – едва не валяюсь.

– А кто это? – интересуется, разделавшись с супом. – Твоя сестра? Симпатичная, очень. А я вроде где-то видел её... Где я мог её видеть?
– Думаю, на соревнованиях по лёгкой атлетике?
– Да, наверное, там. Точно там. Этим летом. Блин, какая красивая... Как её зовут?
– Регина.
– И имя красивое... Сколько ей лет?
– Серёж, ты познакомиться хочешь? Я не пойму.
– Да нет, я... – С претензией будто: – Просто спрашиваю.
– Он просто спрашивает. Её анкетные данные. Стандартный набор вопросов.
– Ей четырнадцать.
– Рост?
– Сто шестьдесят восемь.
– Макс, перестань. Это я спрашивать не собирался.
– Вес?

Смех.

– Ладно...

Молчание.

– Она у тебя часто бывает?
– Не думаю, что родители будут в восторге от этой идеи... – Она, конечно же, понимает, о чём это я.
– Ясно.
–...а она обязательно проболтается.
– Я понял. Жаль. Я бы, конечно...
– Я передам ей, что ты заезжал.
– Было бы здорово.

Серёжа бегает глазами от меня к Агнес, пытаясь найти отгадку – о чём разговор. Не найдя, продолжает:

– Она в восьмом классе?
– Да.
– Понятно. Я в десятом учусь.
– Я думала, ты учишься в колледже или в университете.
– Да нет, мне... – Мой взгляд перехватывает: «Разболтаешь – прибью». – Я хотел пойти в колледж после девятого, но мама не разрешила. Она говорит: «Поучись ещё два года, может, определишься». Потому что мне всё равно было, куда поступать: хоть в строительный, хоть в медицинский, хоть в торговое.
– Ну, в медицинский поступить не так просто.
– Я знаю, но можно было успеть подготовиться. Просто школа надоела, хотелось другой атмосферы, но она... В общем, ей было всё равно, что я думаю, она написала заявление о переводе в десятый – и всё. А я собрал чемодан и укатил к отцу на два месяца, типа, в отместку.

Агнес смотрит на меня, веселясь: «Где ты такое чудо откопал только?»

– Замолчи... – говорю вполголоса, чтобы малой не услышал. Но она подводит меня таки под монастырь.
– А как вы познакомились? – спрашивает. Не меня, а Серёжу. Чтоб мне совсем стало не по себе.
– Я попросил у него телефон, он его дал. Потом позвонил. Потом он – пару раз. Вот и всё.
– Поверить не могу, что ты мог попасться на такую приманку. – Откровенно смеётся.
– Он мне понравился. Но сейчас я подумываю: те же грабли, вид сбоку. Он здорово напоминает мне Глэма, у того никогда рот не закрывается. Рискует мне надоесть и кончить, как он.
– Ты ничего не говорил мне такого.
– Я его вышвырнул из машины по дороге сюда.

Дата добавления: 2015-11-14