7 страница

– Как? – спрашивает.
– Вообще ничего...
– Ладно... – Останавливается, меняем позу на привычную. – Чёрт... Презик слетел, – ругается.
– У меня так на тебя кондомов не хватит.
– Может, и ну его? – Ага. Нашёл дурака…

Наконец, входит. Тугой, горячий. Опираюсь на руки – заставляет подняться. Тянется, чтобы поцеловать, но достаёт только до лопаток. Одной рукой обхватывает член, вторая приноровилась на груди, губы гуляют по спине. И вроде бы, год за годом – ничего нового. Те же движения, тот же сценарий. Но то – как он это делает, что в это вкладывает, непостижимо для моего ума. Ему неведомо – когда будет следующий раз, а потому каждый раз – как последний. Рвётся на британский флаг. И чувствует меня. Чёрт бы его побрал, как он меня чувствует!? Откуда он знает, когда нужно приостановиться, когда поднажать, когда силой потянуть за бёдра на себя, когда почти выйти, чтобы двигаться во мне одной только головкой – вперёд, назад, чуть в бок, упираясь в стенки, вперёд, назад...

И вот сейчас, я, то ли от нескончаемого круговорота – спина, грудь, мой член в его руке, его член в моей заднице, – то ли от долгих недель без полноценного секса, бессовестно изливаюсь на гостиничные простыни. И на покрывало, да. Потому что он сдёрнул его с кровати только наполовину. Удивляясь количеству извергнутого. С кем у меня был последний нормальный трах? Да с ним же, родным – с мелким...

Роняю лицо в подушку. Надо же, даже быстрее, чем ожидал. Подколет, небось, чертёнок…

Молчит. Только тихонько смеётся. Счастливый, сука. Мне хорошо, и ему хорошо, хоть сам и не кончил. Руку с члена убрал, вышел из меня аккуратно, презерватив куда-то улетел – он может и за шкаф резинку закинуть.

Приходить я в себя могу долго. Валяюсь, а он прижимается, любуется, гладит, целует. Мне даже кажется, что он намеренно порой не кончает, чтобы потом вот так, под шумок, мной насладиться.

– Люблю тебя, – отчаянно шепчет на ухо.
– Глэ-эм... – мычу. – Ну, просил же тебя... – Вот что за наказание?

Плюхается рядом. Смотрит пристально.

– Поцелуй меня, – просит.

Опять двадцать пять... Ну, надоел!

– Отъебись, – вздыхаю, отворачиваясь.
– Поцелуй, – канючит, нависая над моим лицом. А сам уже к губам подбирается. И ведь не отстанет!

Переворачиваю его на спину, накрываю собой.

– Поцеловать, значит. – Кивает. – А ты заткнёшься?
– Ага.

Провожу языком за ухом. Мурлычет, пальцы в копну волос запустил. Обхватываю губами мочку. Целую в шею. Ниже. Ключица. Здесь особенно приятно – я помню. Вверх. Прохожусь до подбородка. Он уже дрожит от предвкушения. Выдерживаю паузу, заглядываю в глаза. И – вниз, стремительно.

– Ну-у... Не-е-ет! – вопит. Он уже понял, что я задумал. Руками в плечи вцепился. Убираю. Цепляется снова.
– Что?
– Так не хочу...
– Не хочешь кончить?
– Не так!..

Визжит, брыкается. Смешной такой, я же сильнее.

– Ты не волнуйся, я справлюсь.

Закатывает глаза: кто бы сомневался! Хихикает нервно. Хочет? Ясное дело, он хочет.

– Справлюсь, – повторяю с напором, убирая руки. – Лежи, получай удовольствие, какие проблемы? Глэм?
– Да...

Осматриваю всё, что ниже пояса, прежде, чем приступить. Люблю я эту его половину. Хорош он... блядь, до чего же хорош! Я бы с ним трахался ночи напролёт, если бы только он с этой своей «любовью» завязал. Хуже наркоты, ей-богу…

Вот что интересно. Я работаю ртом, языком, умело, играючи – мне не впервой – а он всё бормочет: «Вот здесь, да. Быстрее. Вверх. Назад. Глубже возьми». И так каждый раз. Зачем? Да если б, блядь, знал. Я и к этому уже привык, вид делаю, что мне не мешает. Я, блядь, похоже, уже ко всему привык…

Иной раз, правда, такое ляпнет, что приходится оторваться. Вот как сейчас – ни с того, ни с сего:

– Ты всем так старательно яйца вылизываешь или только мне?
– Заткнись, не то укушу, – фыркаю.

Теперь уже близко – я чувствую. А мне оттягивать не охота – устал. Насаживаюсь ртом, глубоко. Теперь главное – не упустить.

– Как... ты... – только и успевает сказать. Выстреливает в глотку мне, выпускаю наполовину – хочется, чтобы и в рот натекло. Голову запрокидывает; тут же стихает – только дышит шумно, неровно.

– Блядь...

Вдох. Выдох.

– Блядь, как хорошо-то с тобой, я бы... Еба-ать...

Какое-то время лежу, уткнувшись носом в пах. Запах его легко узнаваем. Вку-усный – люблю, как пахнет естество – я с ним, кажется, уже сроднился.

Отдышался, руку в волосы мои запустил, пальцами перебирает. Подлезаю к нему.

– Эй… – Отстраняется.
– Чего ты? Давай целоваться. – Смеюсь.
– Блядь... я же не педик.

Ржу в голос. Кто ж ты тогда, чудище?

– А как же статья в «Википедии»?
– Я там всё исправил.

Лежим. Подпёр меня к краю постели – едва не скатываюсь. Прижался плечом – я глаза закрыл, молчу. Устал. И в моих же интересах как можно скорее уснуть.

– За что ты его так?

Делаю вид, что не слышу.

– За что его так? – Теперь уже трясёт меня за плечо.
– Кого? – С неохотой.
– Щегла этого. У него неделю теперь задницу саднить будет.
– Сказал, что я ему не интересен.
– Так сказал?
– Да. Что я страшный. Типа того.
– Напрасно это он... Блин! – Приподнимается на локте. – Какого чёрта он так сказал? Вот урод, я б его...
– Глэм. Спать охота. Завтра на радио ехать. Потом ещё на какую-то байду. Поезд опять же.

Ему-то что. Потрахались, пришёл черёд попиздеть.

– Ты ведь больше не будешь мне изменять?

Молчание.

– Ма-акс...
– Глэм, я себе только что изменил, подумай, о чём ты просишь вообще, угу?
– Обещай, что я никогда не узнаю ни о чём таком... Я когда вижу... мне просто крышу срывает. Пиздец как тебя ревную...
– И по какому праву, интересно? Я тебе – кто?
– Я с собой, правда, ничего поделать не могу...
– Полотенце принеси лучше. Большое. Иначе мы здесь не развернёмся.

Приносит. Стелю. Перекатываюсь на другую половину кровати. Забирается, толкает пяткой в бедро.

– Ну! Поговори со мной...
– Да о чём? Тысячу раз говорено... надоело. Отношения не в моих приоритетах. На это причины две. Одну ты знаешь. Вторая – ты.
– Я не про отношения, я про секс. Нафига ты его притащил? Ты же знал, что я приду ночевать.
– Потому и притащил. Потому что заебался спать с тобой. Ты же в мозг меня трахаешь почище, чем в задницу.
– И ничего я тебя не трахаю...
– Ну, конечно, ты меня не трахаешь. И вообще, ты не голубой. «Доктор, у меня тут что-то вскочило... в заднице. Посмотрите!» – «Да-а, голубчик. А скажите, были у вас гомосексуальные контакты?» – «Ну... был один парень, только я не знаю, гомосексуал он или нет». Вот это что-то из твоей оперы, да.
– Это что за анекдот такой? – прыскает со смеху.
– Это не анекдот, это из жизни. В ЖЖ вычитал.
– У тебя же нет ЖЖ.
– Так это у Дементьева, во френдленте.

Лежу, гляжу в потолок. Он – на меня. Прижался опять, будто места мало! А сон не идёт теперь – всё.

– Когда мы последний раз трахались, помнишь? – спрашиваю.
– Пятого августа, а что?
– А до того?
– В июле. Двенадцатого.
– Блядь, Щербин, я тебе поражаюсь... Как ты это всё помнишь?
– У меня хорошая память на даты. И на номера телефонов. Мне не нужно ничего такого записывать.
– Ещё б ты записывал, когда со мной трахался.
– Я сказал, что мне это не нужно, – бубнит. – Да даже если бы и записывал – то что?

С постели сползает, шарится в темноте. Находит сигареты.

– Глэм, не надо курить. Сработает сигнализация. Понабегут горничная, администратор. А тут два чувака голых, и по всему номеру кондомы раскиданы.
– Я в окно.
– В окно? Голый, напротив жилой дом – а ты в окно?
– Да.

Подходит, открывает настежь. Забирается с ногами на подоконник.

– Блядь, смотри только не сигани туда. Я ж себе потом не прощу, что тебя угробил.
– Тут невысоко. Синяками отделаюсь.

Третий этаж, блин, – невысоко!

Затягивается. Открывает рот, снова:

– Ты бы смог покончить с собой? – Приехали, давай теперь об этом поговорим!

Молчание.

– Макс.
– Мог, если бы захотел.
– У меня ровно наоборот.
– Хуйню не неси.
– Как бы ты это сделал?
– Зачем тебе знать?
– Как бы ты это сделал?
– Не знаю. Выпил бы яду, ввёл себе что-нибудь, повесился, вены вскрыл. Блядь, да я не думал об этом.
– Хочешь сказать, у тебя никогда не было повода?
– Хочешь сказать, у тебя был.
– Был. Раз или два.
– Глэм, какого чёрта вообще...
– Не бойся, не из-за тебя. Из-за тебя я бы не стал. Тебя бы я ни за что не бросил.
– Иди в постель, – вздыхаю. – Слушай, слезай оттуда, ну, правда. Мне страшно. И холодно, блядь.
– А я знаю, что тебе страшно, – вдруг говорит. – Я же помню, как ты на меня смотрел когда...
– Что-что?
– Да не важно, – тут же отнекивается. – Ты меня на хер пошлёшь.
– Говори теперь, чего уж. Давай.
– Я про аварию.
– И? Да я тогда едва тебя не убил.
– Когда понял, что на мне ни царапины нет. А машина вся в хлам. Тебя вот что взбесило. А пока ты не понял... я просто видел это. О таком не говорят. По крайней мере, ты такое не скажешь. Такое только прочитать можно, вот я и прочитал.
– И что ты прочитал? Что я люблю тебя? С твоей фантазией только книжки писать, – усмехаюсь. – На пару бестселлеров наберётся. Может, займёшься? Если покатит, можно и денег срубить.
– Я сказал же – не важно, блин! Чего привязался? – Злится. А мне смешно. Чего ж тогда разговор затеял?
– Да нет, погоди. А что, идея. Ты пишешь. Ты и я. Сначала твои дневниковые записи, то, что на деле было. А потом – ты же можешь повернуть всё, как сам захочешь. Хэппи-энд, все дела. Типа: «И вот они одумались, поняли, что до смерти любят друг друга, и зажили счастливой моногамной жизнью, как грёбаные натуралы». Только «умерли в один день» не пиши – заезженный штамп.
– Может, хватит уже? – Закипает.

В номер опять кто-то ломится. День открытых дверей, вашу мать! На сей раз стучат, только всё равно не легче. Палево!

– Твою мать... Что я тебе говорил! Закрывай окно и живо сюда!

Запрыгивает в постель, натягиваем до носов одеяло. Дверь открывается – входит Дементьев, в футболке и в семейных трусах. Ржём оба.

– О... голубки. Не помешал?
– Ну, ты как чёрт из табакерки. – Хохочу. – Третьим будешь?
– У тебя зеркало в ванной большое? - спрашивает, проигнорировав реплику. Чую – не в духе герой-любовник.
– Ну. А что?
– Чёрт... тут и убиться недолго! – бормочет, спотыкаясь. – А то! Бля...
– Это что было? – спрашивает Щербин погодя.

Самому любопытно. Встаю, иду в ванную. Дементьев трусы приспустил и крутится перед зеркалом, разглядывая свой член.

Подхожу. Присматриваюсь. А потому что нефиг трахать в рот кого ни попадя…

– О. Это выглядит совсем как...
– Вот только молчи, ладно? – говорит с недовольством. Бросает на меня взгляд. – Мать твою, прикройся! – Швыряет полотенце. – И какого ты на него пялишься?
– А ничего так, вполне симпатично. – Тихонько смеюсь. – Если не считать сифилиса.
– Это не сифилис, идиот! – шипит.
– Да знаю. Сам сказал молчать про генитальный герпес.
– О-о, чёрт! Ну, просил же, как человека просил! Мне нужен ацикловир... Где здесь аптека?
– Откуда мне знать?
– Бля-я-я...

Уходит, сетуя и матерясь. Забираюсь под одеяло.

– Что с ним?
– Не важно... – Смеюсь.
– Да что-о? Расскажи.
– Девки с перепугу разбежались...
– Он что там, один?
– Конечно, один. После того, что у него на члене выскочило. – Хохочу. – Кто ж ему даст теперь?

Лежим молча пару минут. Потом вдруг встаёт, начинает собирать по комнате вещи.

– Глэм?
– Я, наверное, пойду.
– Да ладно. Чего ты, малыш?
– Ничего. Просто пойду, и всё. – Натягивает трусы, джинсы, футболку.
– Я что-то не понял... Обиделся, что ли? На что, дурачок?
– Ни на что я не обиделся.
– И в чём дело тогда?
– Ты хотел спать, хотел, чтобы я тебе мозг не трахал? Спи.
– Глэ-эм. Давай вот без этих твоих шоу. Просто вернись ко мне, и уснём.

Не слушает. Влезает в кроссовки. А меня от смеха распирать начинает.

– Глэм, поцелуй меня...
– Ты ебанутый?
– Останься, чудовище. Что, если я так хочу? Глэм...
– Поверь, ты этого не хочешь. Цветных снов. – Захлопывает дверь. Обалдеваю.

Ушёл? Ушёл. Глэм? Да ну!

И к чему этот дешёвый трюк? Надеется, что я побегу за ним? Я ж на такое не покупаюсь. Заветная мечта идиота – проснуться со мной в одной постели. Ушёл, зная, что нам больше не придётся спать вместе. Тур окончен, завтра домой, а дома я к себе не подпущу ни на шаг. Просрал свой последний шанс. Что ж, скатертью дорожка!

Валяюсь, дремлю.

Трезвонит мобила. Один раз, второй. Звонок-то я не отключил. Собака, громкий. Настойчиво трезвонит так.

Да я ж матом тебя пошлю… кто бы ты ни был.

Тянусь за курткой. Кто там у нас счёт времени потерял? Дементьев? Надо-то что?

Сбрасываю. Опять звонит.

– Отвянь, зараза. Я сплю.
– Что за пожар на птицефабрике?
– Что? Говори по-русски или катись нафиг.
– Я с улицы пришёл, он в ванной заперся. Воду включил. Стучу – не открывает. Что он там делать может?
– Плачет он. Видно, не всё ещё выплакал.
– Ты уверен? Просто, Макс... Не знаю, что у вас там за тёрки, но мне тут трупик не нужен. Приди и поговори с ним.
– Это зачем?
– Что значит «зачем»? Довёл его до истерики, а мне разбираться?
– Не в чем разбираться, Дем, выйдет он.
– А если не выйдет?
– Выйдет, тебе говорю. Не сиди под дверью, ложись. Только напиши, как уляжется. И не трогай его.
– Ладно... – Вешает трубку.

Тьфу ты, ребёнок. Сорвался-таки. Пяти минут не прошло – сдулся.

И что мне с ним делать? Хорошо, хоть не здесь разревелся. Я, когда он плачет, вообще не знаю, как себя вести. Стыжу его – ещё пуще заливается, берусь утешать – вешается на шею. И это чувство вины... раздирающее, я его ненавижу. Да в чём я виноват перед ним – в том, что с ним честен?

«Я знаю, что тебе страшно…» – кто бы ему язык оторвал?..

Он знает... Я – помню. Март, последняя суббота месяца. Мы презентовали альбом. Я тогда на сцене немножко его прижал. Куснул за ухо, он взбесился. Рассорились после выступления вусмерть. Он угнал машину. Без прав – у него их вообще нет. Разбил. Я даже за топливный трос не успел рассчитаться, а машина уже под списание.

Я тогда мог его и посадить. Но горячку пороть не стал – замяли мы это дело по-тихому через знакомых Борисова и моего человека в экспертизе. Разобрался с ним по-мужски: сломанный нос, два выбитых зуба передних, шрам на брови – приложил его хорошенько. Надеялся, что поумнеет... Не поумнел, хер там.

«Лёг, молчит. Только соплей полный рот набил».
«Понял, спасибо».

«Я просто видел это. Ты такое не скажешь. Вот я и прочитал...» – и ведь ни капли не соврал. Сердечко-то у меня ёкнуло, да ещё как!

«Пи-пи-пи-пи...» – откуда этот противный звук?

Я выпустил из лёгких струю сладковатого дыма и поднял глаза на потолок.

– Да твою ж мать!..

...И как же я прокололся так, а?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1.

Мы вернулись с гастролей восемнадцатого числа, и я решил задержаться в Перми на какое-то время.

Мы снимали двушку на улице Ленина, год или дольше. Перебрались сюда из спального района. Четырёхэтажный дом старой постройки, высокие потолки, дребезжащий лифт, в который я поначалу боялся заходить, косметический ремонт в подъезде, сделанный, скорее, для порядка – центр, всё же. Жили на верхнем этаже – квартира без балкона, но добротная, со встроенной кухней, с окнами, выходящими и во двор, и на улицу.

– Вернулись, молодчики? Надолго ли? – встретила нас вопросом консьержка. Я с недоумением посмотрел на Дементьева – я эту женщину в первый раз видел.
– Теперь уже насовсем, – ответил он. Поздоровался, забрал у неё ключи и вынул из почтового ящика счета и макулатуру.

В квартире было чисто, и я скривился. Я жил с настоящим педантом. Мы возвращались в город всего на два дня, один из них был занят концертом. И, тем не менее, Дементьев нашёл время, её вылизать. Чёрт. Он даже унитаз почистил!

– Стульчак подними, – донеслось из прихожей.

Ну, всё. Началась бытовуха, усмехнулся я.

– Дем, я что-то не понял, у нас новая консьержка? – поинтересовался.
– Вообще-то, уже две недели как.
– Хм. Я и не заметил...

Не заметить постер A-HA формата А1, красовавшийся на двери туалета, было невозможно. Я едва не заржал. Дементьев... чокнутый фанатик. Что ж будет, когда они с концертами явятся...

Сбросил с себя вещички, выключил телефон и завалился на кровать.

– Блядь... – Дементьев усмехнулся, войдя в мою комнату. – И что теперь?
– Пиво, чипсы, кола, солидол...?
– И новый сезон «Доктора Хауса». – (Ещё один его бзик).
– О, не-ет.
– О, да.

Он вынул из сумки ноутбук и помедитировал в Интернете.

– Чёрт... В переводе не вышел, – пробормотал.

И хорошо, что не вышел, отметил я про себя. И что на моей кафедре не готовят синхронистов.

– Выключай шарманку. Давай поваляемся.
– Мне – с тобой?
– Да. А чего, проблема?

Он хмыкнул, почесал затылок. И устроился рядом. Немного поворочался. Взглянул на меня, оценивающе, я бы сказал – и сам испугался.

– Я даже рад, что у меня герпес. – Накрыл лицо подушкой. Заржал.
– Ой, Дементьев... Не гони пургу.

Вот дурачок. С чего мне к нему приставать? Он мне как брат. Будь я Робинзоном Крузо, а он Пятницей, я бы выебал козочку, а не его. Да, обаятельный. Этакий Медвежонок Тедди. Но я не фанатею от плюшевых зверушек.

У Дементьева крупные черты лица, и он полноват. Он пытается скинуть лишнее, трижды в неделю таскаясь в спортзал, но с природой не поспоришь. Конституцией он в отца, а Дементьев-старший весит под центнер. Отец у него, кстати, классный мужик. Врач, специализация – вирусные гепатиты и ВИЧ. Песня, в общем. С юморком, нервы – железные, оттого и выглядит моложаво в свои пятьдесят. Я его уважал. Он меня тоже – до поры, пока я не подсел на марафет. Он на людях ничего не выказывал. Так, с глазу на глаз тыкал в меня пальцем и говорил, что я дегенерат. Насильно вакцинировал меня от гепатита В (это потом я узнал, что был привит ещё в школе). И велел наставнически, чтобы я не вздумал принимать внутривенные наркотики. Ну, я ж не идиот, в самом деле.

Мы быстро поняли, что спать днём – затея дурацкая. Хоть и ехали домой с пересадкой в Сызрани, не настолько устали, чтобы тот час отрубиться. Я швырнул в Дементьева ключи от машины, и он уже через полчаса вернулся с пакетами, набитыми «Гролшем», «Будвайзером», гамбургерами и нагетсами из KFC. Мы просмотрели целый сезон «Южного парка», сыграли три компании в «Героев Меча и Магии» и опустошили четырнадцать бутылок пива на двоих.

Всю ночь Дементьев промаялся с кишечными коликами, а я то и дело наведывался к фаянсовому другу и всё гадал – отчего меня блевать тянет? Разгадка последовала, когда я запустил руку в мусорное ведро. «Гролш» оказался калужского розлива.

Дементьев смог заснуть только под утро, а после полудня притащился ко мне и сказал:

– Ну, нахер. Поехали за нормальной едой.

И мы поехали в «Метро». Плутали там час, набивая тележки, и слили на кассе почти пять тысяч. Задержались у автомата, чтобы оплатить мобильную связь. Удивительно, но даже в этом заведении для избранных нас не оставили в покое. Я вовремя подметил, что сзади стоят две девицы и расчётливо поджидают чеки с номерами наших телефонов. Платить не стал. А Дементьев на них даже внимания не обратил. Деньги на счёт зачислились моментально, и он привычно выбросил чек в мусорное ведро. Когда мы вытолкали тележки из магазина и направились к машине, я указал ему на эту картину – девицы нашли, что хотели. Дементьев опешил и поинтересовался, почему я не предупредил его заранее. Этим номером он дорожил, ходил с ним уже лет пять и своим мимолётным пассиям никогда его не давал. Для девочек у него была другая сим-карта. Да мне, в общем-то, было плевать, поменяет он номер своего телефона или нет.

Дома мы разложили продукты по полкам холодильника, и Дементьев принялся готовить ужин. Я открыл бутылку пива (на этот раз настоящего) и открыл сентябрьский выпуск Music Zone. Нашёл в нём свою статью и погрузился в чтение, пытаясь понять, насколько окончательный вариант отличается от материала, который я сдавал в редакцию.

– Поможешь мне? – спросил Дементьев, занятый чисткой овощей.
– Я так не думаю.
– Другого я и не ожидал. Мог и не спрашивать.

Он знал, что я умею готовить, поскольку в Березниках обо мне заботиться было некому. Но в Перми я готовкой никогда себя не утруждал, максимум – мог сварить кофе, и то только себе.

– Как насчёт сходить завтра в спортзал? – поинтересовался.
– Разве что ближе к вечеру.
– Идёт. Можем позвонить Дэну и Лысому, если они не откинули копыта после турне.
– Ага.
– А Щербина ты не хочешь взять с собой?
– Какой там с него толк? Он даже нормально подать не может.
– В крайнем случае, если не наберём команду для волейбола, можем сыграть в сквош.
– Угу.
– Вынесу мусор. Посмотри, чтобы не подгорело, – сказал он.
– Просто убавь огонь.
– Ладно.

Он вернулся и снова дёрнул меня.

– Макс...
– Слушай, займись своим делом и дай мне дочитать статью.
– Знаешь, кто там, на лестничной клетке? Даша с какой-то девицей. Да-да, – ответил он на мой немой вопрос кивками. И я едва со стула не упал.
– Ты разговаривал с ней?
– Не стал.

Я отложил журнал и грузно поднялся из-за стола. Отправился в комнату и стал искать «Поларойд». Я знал, что Дементьев не мог ошибиться. Меня затрясло. Я был в бешенстве. И я, блять... трусил. Но решил, что лучше не показывать ни того, ни другого.

– Хочешь к ней выйти?
– Хочу спросить, какого чёрта она здесь забыла...

Бог мой... Багрова! Оторва малолетняя! Прямо за дверью. Вот те раз.

Отдохнули, называется.

Даша... Я на секунду закрыл глаза, и моё воображение тут же нарисовало несколько картинок. Блядь, надо было ещё вчера брать машину и сваливать в Березники.

Даша была из тех, кого называют профессиональными фанатками. Большую часть своего времени она тратила на то, что проживала чужую жизнь. Мы познакомились, когда она была ещё школьницей, училась то ли в восьмом, то ли в девятом классе и не утруждала себя посещением занятий. В итоге из школы она ушла, ей было не до образования – куда там, если есть вещи поинтереснее! Она преследовала немалое количество знаменитостей, но больше всего от неё досталось нам – ещё бы, мы ведь были из одного города, прямо под боком. У неё была непростая жизненная ситуация: отец её бросил, а матери и бабушке не было до неё никакого дела. В ту пору я был падок до слезливых историй и искренне попытался ей помочь, в благодарность за что она вылила на меня целый ушат помоев. Она легко втёрлась ко мне в доверие, но эта «дружба» с ней дорого мне обошлась.

Она срывала нам пресс-конференции и концерты в клубах, захламляла гостевые книги и форумы. Описывала в своём блоге множество подробностей моей личной жизни, кои наблюдала со стороны – причём правдой из всего этого была лишь малая часть, а остальное додумывало её воображение. Она могла позвонить на радиостанцию, в момент, когда мы давали там интервью, представиться вымышленным именем и задать какой-нибудь компрометирующий вопрос; и я уже не желал ничего, кроме как поскорее унести ноги. Она сама была местной знаменитостью; фанаты на дух её не переносили и не упускали возможности её освистать, а журналисты кидались на каждую её утку. Я был настолько взбешён её поведением, что как-то сделал заявление, что если ещё раз увижу её в поле зрения, то за себя не ручаюсь.

Она пять месяцев фактически прожила на нашей лестничной клетке, пока её не приютил бойфренд, какой-то студентик-ботан. Но после того, как перестала попадаться мне на глаза, перешла в следующее наступление. Я банил её в «Скайпе» по юзернейму, она регистрировалась под другим именем; я блокировал её по IP – она заходила с другого компьютера; я уходил в инвизибл в «аське», но она находила какую-то программку, которая указывала истинный статус. Она бросала письма в наш почтовый ящик, в которых вместе со словами о том, как она сожалеет, были очередные гадости в мой адрес. Она взламывала мою страницу, она ночами звонила на наш домашний телефон, и мы были вынуждены съехать с квартиры и найти жильё в доме с консьержкой.

Я пригрозил ей милицией, на полном серьёзе, на что она заявила, что проблемы могут быть и у меня. (В чём я вскоре и убедился). Я был просто в отчаянии, я уже не знал, что мне с ней делать, как вдруг... она исчезла. И вот опять.

Даша всегда была в чьём-то сопровождении. Уж не знаю, для чего она использовала своих подруг – то ли для прикрытия, то ли в качестве генераторов безумных идей, коих у неё самой было предостаточно – но я никогда не видел её одну. Они сидели на ступеньках лестницы, которые заплевали слюной и окурками; вид у них был удручающий – меня никогда не вставлял эмо-прикид, а они к тому же совершенно по-дурацки были одеты и накрашены.

– Что курите? – Я встретился с ней взглядом и невольно заиграл желваками.
– Muratti. Будешь? – Знакомый голос, знакомые интонации. До тошноты...

Я положил на ступеньку фотоаппарат в чехле и взял у неё сигарету. Хотел, было, спросить, откуда она узнала мой адрес, но не стал. Для неё никогда не было проблемой меня выследить.

– Ты совсем не удивлён, что я здесь, – начала она не то с вопроса, не то с утверждения.
– Скорее, раздосадован. Лучше б я получил известие о твоей кончине, ей-богу, – проговорил я с сигаретой в зубах. – Зажигалку-то дашь?
– Я скучала, – сказала она, помолчав.
– Ну, ты и дурочка. – Я затянулся и поставил перед ней консервную банку, которую Щербин использовал в качестве пепельницы, когда зависал у нас. Разговаривать с ней совершенно не хотелось. Но просто так её не вытолкаешь. Даша – случай особый. Клинический. – С чем пожаловала?
– Просто подумала, что много времени прошло и много чего изменилось…
– А-а... – Я удовлетворённо кивнул. – Не терпится узнать, чем я живу и кого трахаю?
– А тебе не интересно узнать, что я и как?
– Абсолютно.
– Ты мог бы поговорить со мной.
– О чём?
– И мог бы выслушать меня.
– Зачем?
– Просто… Всё это время я думала о тебе и о том хорошем, что было…
– Ты это серьёзно? – подивился я такой наглости. – Вероятно, у меня амнезия. Потому что я определённо не припоминаю ничего хорошего.
– Всё, правда, очень поменялось! Ты даже представить не можешь как... – Севшим голосом. Она затушила сигарету и отвернулась, спрятав лицо за плечом подружки. Подружка безучастно копошилась в телефоне. Взглянула на меня. Щенячьи. Сжавшись в комок. Едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. И снова спряталась.
– Даша. – Я опустился на корточки, выпустил в сторону струю дыма. – Посмотри на меня. Я не собираюсь вытягивать из тебя всё клещами. Говори, или я уйду. И ты здесь больше не появишься – уж поверь.
– Бабушка умерла... – Не мне, а в стену.

О как... Значит, дела у неё и, вправду, обстоят хреново... умозаключил я.

– Соболезную. Это всё? – добавил погодя, и её лицо тут же перекосило недоумение и отчаяние. Она запрокинула голову, уставившись в потолок:
–...какой же ты всё-таки мудак!.. – проговорила на выдохе.
– Где твоя мать?
– Нет у меня никого...

И это значило, что у неё остался... только я. Мне даже затошнило от этой мысли.

– Возьми ещё сигарету. – Я поднёс зажигалку. Это были все сантименты, на которые она могла рассчитывать. Я поднялся и велел ей меня не задерживать.

Бабушка Даши была единственной, с кем она сблизилась за последний год. Несколько месяцев назад она скоропостижно скончалась. Мать уехала на заработки в Москву. А для того, чтобы не волочить там жалкое существование, она не придумала ничего лучше, как продать квартиру. Дашу с собой она забирать не стала, фактически – оставила ребёнка на улице.

Отец ушёл из семьи ещё десять лет назад. Даша попыталась его разыскать, найти его адрес, телефон, но тщетно. Она пришла к знакомым матери с просьбой помочь ей с поисками отца, но ей отказали. Контактов матери знакомые тоже не дали, отмахнулись, мол, ничего не знают о ней.

Даша нигде не учится, она даже девять классов не закончила. Она не может найти работу. Она всё также живёт у своего бойфренда – как на пороховой бочке. Мать парня терроризирует Дашу каждый божий день и пытается выжить девочку из квартиры. Она орёт на неё, твердит, что та – нищенка, что она ни к чему не приспособлена и что лучше б она сдохла, потому что у неё нет никакого будущего.

Иногда она закрывает глаза и думает, что всё, что происходит вокруг, с происходит не с ней, а с кем-то другим. Всё не может быть настолько плохо. Она никогда не думала, что близкие могут быть настолько жестоки и равнодушны. Ей думалось – что бы ни произошло, они примут её, пожалеют, поймут, а на деле... на деле всё оказалось совсем по-другому.

Я горько усмехнулся. Если не врёт и не приукрашивает – ситуация в правду патовая, не позавидуешь. Жизнь дерьмо, окружение помойка. Печально, когда приходится осознавать это в столь юном возрасте.

– Ну... – Тут настал черёд что-нибудь сказать. – Добро пожаловать во взрослую жизнь, детка.
– И... что? Всё? – С нарастающим возмущением.
– А должен что-то ещё?
– Ты-ы...
– Я мудак, я слышал, – сказал я и выдавил смешок. Отвлёкся, вспомнил первоначальное значение острого словца. Действительно – мудак... Она сочла этот смешок оскорблением. Уставилась на меня. Зло. Ей было обидно. И зря, я ведь не думал смеяться над ней. Я ей даже сочувствовал. Но тихо, про себя.
– Ты... У тебя, может, память отшибло... Той ночью, когда ты силком потащил меня на пустырь, к новостройкам... – проговорила она, и я понял, что она намеревается сделать. Она собирается выкинуть мне загодя приготовленный козырь.
– Даша... – прошипел я.
–...мы сидели в подъезде, тебе не мешали. А ты вылетел и всех разогнал. С матами.
– Даша... замолкни – сейчас же.
– Я хотела уйти, потому что ты был... как заведённый. Чёрт с рогами какой-то! А ты меня не пустил. Ты сказал, чтобы я шла – с тобой, потому что тебе нужно было. Тебе! – Она отстукивала местоимениями, будто гвозди вколачивала. – Нужно было с кем-то поговорить! И ты! Сказал тогда, что если я не помогу...
– Что... Не смей попрекать меня этим!!
–...если я просто тебя не выслушаю!.. Ты что, прикидываешься? Ты что – не помнишь? Когда ты перегнулся через балкон, а сам сказал: «Я просто посмотрел, ты чего?» Да я тогда до смерти перепугалась! Мне захотелось сбежать, но я осталась, потому что ты так просил! Я сидела там, с тобой, злилась и мёрзла, как сука, но я тебя слушала! Про то, как ты...
– Блядь... Даша!
– Про то, что ты... – Ну, сучка! Я едва не озверел.
– Заткнись уже, наконец!.. Я помню, блядь.,– выдохнул я. Убедился, что она выслушает и меня, прежде, чем продолжил: – Я тысячу раз пожалел, о чём рассказал, но до сих пор помню. Похоже, хочешь сказать? Не спорю. Только знаешь, разница в чём? Огромная разница? В том, что я рос в нормальной семье и вёл себя пристойно. Просто на поверку оказался ненормальным. А ты вела себя как... Ты вела себя скотски. Тебе самой было на всё плевать. Тебе так было удобно! Когда я кормил тебя, отмывал и каждый день отвозил тебя в школу, а ты сбегала оттуда – а почему? Потому что считала, что бегать за мной, занятие куда более интересное. А теперь... чего ты хочешь? Что я должен сделать? Сесть за парту, получить за тебя аттестат? Поехать в Москву, чтобы найти твою мать? Выяснить, куда провалился отец? Почему я вообще должен слушать тебя, с тобой разговаривать? Ты что – на деле считаешь, что один разговор по душам может перевесить всё то, что этим разговором последовало? Когда я всего-навсего примерял на себя роль старшего брата, а ты прожужжала всем уши, будто я тебя трахал! Это ты – помнишь? Занятная была игра – держать всех на крючке, только ты – знаешь, сколько дерьма я тогда хлебанул? Когда ко мне на порог заявились двое в форме, размахивая перед носом сто тридцать пятой статьёй – очень душевная вышла беседа, скажу я тебе! А тебе тогда как – весело было? До усрачки, небось! Да ты в куклы не наигралась... в живых людей играть интереснее? Ты хочешь, чтоб я тебя понял... блядь, да неужто ты хочешь, чтобы я тебя простил?!
– Нет...
– Тогда что? Что тогда?.. Ну, давай, блять, ещё пореви! Имеешь на это полное право! Я ведь тоже тебе когда-то поплакался!
– Просто скажи, что мне делать! Просто скажи, как сказала я!
– Я тебе достаточно сказал... Уж не знаю, чем ты слушала. Но готов повторить. Нет мне дела до твоей грёбаной жизни, нет мне дела до твоих проблем! Нет и не будет. Ясно выразился? А теперь соскребай вещички и катись отсюда, и только попробуй ещё раз явиться. Я тебя сдам в детский дом, в колонию, в психушку – я найду тебе место.

Дата добавления: 2015-11-14