11 страница

Заходим.

– Так и будешь сидеть тут? – интересуюсь спустя пять минут, за дверь выглянув.

Поднимается. Взгляд... нервно-пофигистический. Похуй...

Хочу пить. Хочу спать. Хочу работать.

Не хочу: чтобы он тёрся здесь, чтобы лапал меня. И пустой болтовни.

– Мне нужны ключи от квартиры. – Вот так, с места в карьер. Подготовился?

Достаю из холодильника бутылку «Перрье», открываю и глотаю прямо с горла. Бодрит.

– Мне нужно перекантоваться где-то. До… понедельника-вторника.
– Решай этот вопрос с Дементьевым. Я здесь не хозяйничаю.
– Ты не против…
– Я ответил тебе.

Уходит. Возвращаются уже вдвоём.

– Ты домой поедешь когда? – Это уже Антон спрашивает.
– Раньше следующей недели, не думаю.
– Тогда...

Мелкий смотрит на меня выжидающе. Ну, да, я здесь вроде как лишним оказаться должен.

– Макс, мне всё равно по большому счёту.
– Иди, – отвечаю. – Сядь. – Это уже Щербину. Верчу в пальцах пробку. Так просто не смять.

Ждёт, когда рот открою. Взгляд... сожалеющий о вчерашнем, да. Но глаз не отводит.

– Макс.
– Сначала аргументы, и чёткие. Потом извинения. А потом... – «Потом отправлю его на запасной аэродром, так и быть, пусть катится». – Глэм.
– У неё одно, как всегда. Институт, деньги. Она просит пять тысяч, типа, на оплату долга за квартиру. Я сказал ей, что деньги будут через неделю, тогда и подумаю – она завелась. Мол, ты тут жрёшь, спишь, Инет тратишь... или сегодня ищи, или... Ну, я знал, что ей сегодня приспичит в жилконтору переться?
– Из-за пяти тысяч сраных война? Ты получишь полтинник.
– Не из-за пяти, долг – пятнадцать, она одну треть требует. Да дело не в... Я давал. Один раз, второй – и что? Ничего не изменилось в этих счетах, они моими деньгами свои кредиты закрыли. А когда я спросил, на что деньги ушли, она ответила, что не моего ума дело.
– Возьми мои. Отдашь, получишь – вернёшь мне. Так сойдёт?

Пауза.

– И ночевать, типа, я там должен буду.
– Типа, да.

Ухмыляется.

– Всё бы ничего, если б я их обоих на... не послал.

Теперь и мне смешно. Ой, на мою ухмылку обиделся.

– Глэм. Если цена вопроса – пять тысяч, бери, нет проблем, я схожу, с карты сниму. Или в чем-то другом проблема?
–...достала меня она. – Шипит.
– У других и того нет, радуйся.

Поднимает глаза. Это он думает, я про себя. Ошибается.

– Дашу видел на днях...
– Да мне по боку на неё. – Отрезает. И ухмылки опять. – Начинаешь разбираться с ней... ор тут же, через слово отца приплетает. «Да ты...», «ты такой же...», «баламут», «да ты кончишь, как он...», «тебе дела нет...» А при чём тут отец? Он меня не воспитывал. Я приехал сюда после девятого, его не узнал. Два года вокруг меня походил, потом спился так, что... бл... И этот её, туда же. Приходит с работы своей, даже в бутылку не лезет, уже готовенький. Она на него собак спускает, потом ко мне в комнату – вообще с нихуя, и давай мозги полоскать. Я бы положил на всё это и болтом прикрутил сверху, если бы на утро они не ворковали на кухне. «Митенька, Митенька...» – а на меня, как на врага народа, бл... косится. И в шесть утра, каждый день, хоть на работу, хоть в выходной – со сранья давай кастрюлями греметь через стенку, ла-ла-ла, ла-ла-ла, о чепухе всякой, ну, ты бы вытерпел? Я тупо выспаться не могу. Каждый! День так. Я не вру, блядь.
– Тупо жалишься.
– Я не... Да... Это вместо сочувствия? От тебя не рассчитывал даже.
– Ну, купи беруши себе. Может, легче станет.
– Угу. Легче станет, когда... Если б знал, куда... давно бы уже лыжи смазал. И даже не оглянулся бы...
– От меня что требуется?
– Ничего... Поделился просто, и всё.
– Я это уже раз двадцать слышал. В вариациях разных. Неинтересно, Глэм... Ничего не меняется, сериал тот же.

Молчит. Всё он понимает и без объяснений. Не хочешь жить с ней – не живи, не хочешь быть должен – не будь, кто запрещает? В чём загвоздка себе квартиру найти и от родителей съехать? Нестеров ещё в прошлом году ему предлагал, но он скривился: «У меня заработок непостоянный». Смех. Мы же как-то живём. Дементьев работает, я тоже в носу не ковыряю, в чём проблема ему работу найти? Всё одно, из пустого в порожнее: деньги, деньги, деньги, трах, отношения. Ну, может, предложить ему в «Клон» прокатиться, на носу выходные, пусть найдёт там себе мудака сорокалетнего, который согласится его содержать в обмен на его задницу... Блядь, ну, не мне же с матерью его разговаривать, в самом-то деле!

– Ко мне поедешь? Я про Усолье.
– Один?
– А тебе нянька нужна?
– Не знаю.
– Заодно приберёшься. Заодно отопление проверишь. Компьютер там есть, магазины все рядом. Гопота тоже на месте.
– Ты их ещё не перестрелял?
– Тебе оставил.
– Мне всё равно Интернет нужен, там его нет. И... скучно там.
– Пха...Что ж ты тогда рвался туда?
– Думал, с тобой если... – В глаза даже не смотрит. – Макс. Макс! Да... не нужны мне деньги твои! – В спину бросает. «Ну-ну, кто там вчера верещал про мои пол-лимона на счёте?» – Я сказал, сам отдам! Куда ты собрался? – «Один остаться, что ли, боится? Или Дементьева пьяного испугался? Да он, небось, дрыхнет уже».
– Глэм. Это десять минут. Туда и обратно.

Возвращаюсь. Без денег, но с ключами от дома в кармане. Пасёт в прихожей меня. Ну, бледность ему не к лицу, совершенно. Сдулся чего-то, моментом.

– Чего?
– Она про нас знает. Мне кажется... – Выдыхает, и его ведёт даже.
– Ну, так скажи ей. Будет повод не возвращаться тогда. Эй...
– Блядь... да знает она... Хули молчит тогда? Бл... нафига тогда притворяться...?
– Я не знаю. Спроси.
– Да... КАК я спрошу? Ты...
– Глэм. – Без лёгкой издёвки в голосе не получается. – Это неизбежно, не понял ещё?
– Неизб... – Похоже, у него один мат на языке вертится, но ужас перекрывает.

Какое-то время мы стоим напротив друг друга, и до моих ушей не доносится ничего, кроме его сбитого дыхания. На расстоянии руки вытянутой – нет, ближе. Я бы сказал, на расстоянии опасном. Потому что я всем телом сейчас ощущаю его беспомощность. И самое... гадкое, что его такого – совершенно потерянного, опустошённого напрочь – хочется взять за плечо и прижать.

– Сделай мне виски с колой. – Наконец, выпаливает. – Выпить хочу...

Однако. Поворот интересный...

– Как насчёт виски со «Спрайтом»? – А «Кока Колу» в этот раз купить никто и не догадался.
– Сделай.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Четверть девятого. Секундная стрелка набирает круги, не задерживаясь. Мы сидим всё там же, на кухне, всё так же – напротив. Цвет его лица приобретает пунцовый оттенок, взгляд проваливается куда-то вовнутрь... стола, бокала, уже опустошённого наполовину, меня. У меня есть ещё примерно двадцать минут-двадцать пять: полчаса – нижняя граница лимита, который требуется, чтобы он дошёл до кондиции. Сто миллилитров (я не поскупился), хлопок – клиент в полном моём распоряжении.

Ну, я скот, конечно. Сижу, смотрю на него... не смотрю – прорисовываю, каждую чёрточку лица этого, ночью подними – нарисую. То, что я чувствую, передать сложно: жалость, презрение, желание – накатывающее, – близость, или даже родство, и...

«Ничего не получится, довольно обманываться. Ничего у тебя с ним не получится. Финита ля... Это конец. Осталось донести только, а сказать – страшно, стремает! Не поймёт, не поверит, не отцепится. Напрочь. Сиди. Жди. Молчи. Наблюдай. Играй по правилам».

По своим, конечно же.

Кому есть дело до моих сексуальных преференций? Да, мне нравится сосать член. Да, мне нравится, когда меня трахают в задницу, – точка. Ей-богу, меня не напрягает, что он всенепременно верховодит в постели. Заботит другое: каждый раз он упивается этим, едва не захлёбываясь. Конечно же, у него не было мужчин до меня не будет и после: какой дурак ещё позволит этому сопляку показывать своё превосходство? Я, да и только.

...мысли о том, что им движет чувство мести за то, что я его тогда растоптал, – пусть бессознательное – уже отброшены. Но я всё равно н е понимаю его. Я силой пытаюсь найти подтверждение хотя бы малой толике чувств, о которых он твердит беспрестанно, но не получается. Ничего не меняется. Он врастает всё глубже в меня и не испытывает ни малейшего дискомфорта по этому поводу. Я еда, которую он поглощает, я сон, в который он еженощно проваливается, я кислород, расправляющий его лёгкие, я – в конце концов – дерьмо, которое из него лезет... целая вселенная.

–...люблю глаза твои...

Я прикрываю веки и улыбаюсь. Всем нравятся мои глаза, и дело не в цвете, меняющемся от колючего карего до тёплого жёлто-зелёного, а в уголках, чуть к низу опущенных. Тысячу лет не слышал от него комплиментов, весь год последний в мой адрес что только ни звучало, а тут... – даже приятно.

– Ещё. – Распрямиться пытается.
– Нет.
– Ещё.
– Глэм... Хватит.

Он больше не спорит. Голова опускается на предплечье, губы поджимаются и слегка выпячиваются, пальцы вцепляются в мои, и я отзываюсь – не жалко. Сегодня можно позволить себе быть честным. Вечер выветрится на утро вместе с алкоголем, а с ним канут обрывки фраз сбитых, эмоции неосторожные, прикосновения, пусть нарочито нежные... и прочая дребедень.

«...это было по пьяни, я этого даже не помню!»

«Это было по пьяни, Глэм. Ты что-то явно напутал» – услышит он, если на завтра что-то припомнит превратно.

– Пойдём?
– Я не знаю... – Кокетничает в истинно своей манере. Он уже просёк, что к чему. И тут же, будто опомнившись, тянет: – После вчерашнего...

Чёрт... Хочется отвесить ему оплеуху за это, но я выдавливаю из себя сдержанное:

– Забудь, Глэм.

Весь романтизм вмиг улетучивается. Да и к чертям собачьим. Слишком интимное, чтобы выпячивать всякому проходящему. Вещь поинтимнее секса, я бы сказал. А секс...

«Секс – это просто секс, Глэм. И ничего более».

– Пошли, – повторяю. Поднимаюсь и только и успеваю, что обернуться в прихожей – как он уже просовывает в мой рот язык.
– Чиво-о...? – Ресницами хлопает.
– Вымой шею с мылом... – Сдавленный шёпот. – И вот это вот... – Запускаю в его волосы руку. Моя бы воля, вообще состриг бы нафиг. – Тоже убери.

Естественно, эта язва не может обойтись без ехидного комментария относительно беспорядка на моей голове. Естественно, мытьём его головы не обходится – он лезет под душ целиком. Плещется под водой градусов под шестьдесят, наверное – ему нипочём. Ничего, думаю, сидя в прихожей, подперев дверь ванной и играя пальцами стоп, пускай кровь разгоняет. Быстрее разгонит – быстрее прихлопну комарика этого: моей уже вволю напился.

«Надеюсь, догадался бросить под ноги коврик», – отчего-то проносится, – «на его голову только не хватало ещё одного сотрясения, станет совсем невменяемым».

Чьи-то ноги... появляются, проходят туда и обратно. Останавливаются. Возвращаются. С волосатыми сардельками-пальцами, под ноль состриженными ногтями.

– А где... А. Ты ему про «Лошадь» сказал? – Не сразу ловит мой взгляд. – Ты...
– У тебя кондомы остались?

Пауза. Ну, а что ты хотел, Дементьев? У тебя здесь два педераста столкнулись. Угадай, какой у них интерес общий?

Ноги отправляются восвояси – чтобы найти прошенное и вернуться.

Бросает в мои. Почему-то – три штуки.

– И... Хотя бы в этот раз... не начинайте с прихожей. – Сдержанный тон.

В прошлый раз было забавнее. В прошлый раз было сказано: «И... Будете трахаться – сделай так, чтобы я не слышал за стенкой, как ты... В общем, ты понял, о чём я». Однако сдержать обещание не получилось: трахались, как и каждый раз – до самозабвения (моего, разумеется) – и на утро Дементьев бродил по квартире невидимой тенью, боясь попадаться мне на глаза.

«Интересно... а вот этот восторг нескрываемый – он всерьёз думает, что у него силы найдутся и сегодня поездить на мне?»

«...может, тоже нужно было догнаться? На трезвую голову любить его даже неудобно как-то».

Чувствую, как мысли норовят дать дёру – вот-вот разбегутся врассыпную.

И лихорадит чего-то... Чуть-чуть.

«Глэм...»

– Ма-акс? – тянет. – А принеси полотенце, тут ни хера нет... – Ну, наконец-то. Едва не вскакиваю. По дороге назад успеваю сдёрнуть покрывало с постели.

Едва лбами не сталкиваемся.

Хочется обернуться и сожрать его там же, но я прикрываю дверь... жду.

2.

«Я гово...» – а нифига не слышно, последний слог пропадает у меня во рту. Губы – припухшие, с привкусом, нижняя чуть вывернута наружу, верхняя накрыла мою – горячая; язык не пошевелится даже, и не надо – обычно он принимается все пломбы на моих зубах пересчитывать, ныряет по самые гланды. Рук почти не чувствую. Где-то там, за спиной, почти безвольные крылышки, или же просто лентяйничает. Малыш в ожидании фейерверка, в одностороннем порядке. Малыш решил, что я сподобился загладить вину за то, что вчера ненароком клюнул его? – о’кей...

...по-моему, между ним и стенкой нет ни миллиметра свободного, а я ещё прижимаюсь сильнее.

– Придушить меня хочешь...?

Да, получается с чуть большим напором, чуть жёстче обычного, кажется: ещё надави – хрустнет в руках, как рожок вафельный.

Стоит только спуститься вдоль позвоночника и скользнуть ладонью под пояс джинс, как всё обостряется почти до предела: никаких тренажёров, никаких пробежек по утрам (да его не поднимешь), никаких скачек на теннисном корте – откуда, простите, такая ж...па?! Круче, чем тесто для слоёного пирога. Хочется до визга скрутить, но я оттуда выныриваю – ра... но...

– Полегче... эй...!
– Соски не хочешь пробить?
– А нахуя? – Правда, ведь, глупость спросил, он же не педик...
– Я бы подёргал...
– Подумаю.

Он подумает... ха! Надо же... Он подум...ет... Блядь, нахера просил полотенце, всё равно толком не вытерся, и пуговица... одна, вторая... – блядь! – третья!.. так недолго и пальцы сломать.

– Макс... Ма-акс, бл... Дементьев выйдет... и даст нам пизды.
– Не выйдет.
– Выйдет.
– Не даст…

Одну оторвал... зазвенев, укатилась. И тут же выстреливает – кончиком в нос мне – тугое, налитое. В горле клокочет... Я даже, кажется, разминаю ладонь, прежде чем обхватить.

– Блядь... – Пытается выскользнуть. – Я не буду светить перед ним членом своим...
– Моим будешь?
– Не-е...

Я и не удивляюсь. От него не дождёшься, разве что по великим праздникам. Впрочем, он знает, что это не его конёк, а я сроду не напирал. Он не любит выставлять на показ свою непрофпригодность – бьёт по самооценочке. То ли дело трахать меня. Гспди... Стоит прикрыть глаза, как я опять проваливаюсь в эту злосчастную субботу: до чего хорошо было... Кажется: ещё несколько минут барахтанья в воспоминаниях – отчётливых, свежих, пахнущих, как картинка из полиграфии, – и сценарий придётся переписывать.

нет
нет
нет

– Лев...шо...ввв... – Ту же пластинку заводит. А сам уже в волосы мне зарывается. Мягкие. И пальцы окрепли, обрели форму.
– Он уже выходил.
– Что сказал...
– Чтобы ты рот свой заткнул...
– Он что, правда, согласился играть в «Медведице»? – Не прошло и минуты – хмыкает.
– Для него это просто работа.
– Для тебя? М? – Уточняет, когда я поднимаюсь с колен.
– Или в постель пиздуй... – В ухо дышу. – Или на-ху... – Последняя буква на зубах вязнет.
– А ты продолжишь?
– Тебя на ручках, бл... отнести?

Прыскает со смеху в шею мне... пфф!.. до щекотки, аж передёргивает.

Валимся. Накрываю собой, всего под себя подминаю. И тут же чувствую твёрдость ладоней в плечах.

– Продолжай. – Лицо делает нарочито серьёзным. Решил, что в моей постели можно мной помыкать. Счаз! Моё становится куда более.

Высовывает язык и облизывает губы мне. Демонстративно так... это специально? Или он забыл, где только что мои побывали?

Ухмылка до ушей... – разыграл. Ладно...

– Вкусно, Глэм?
– Не знаю... Не понял.

У него в глазах совсем мелко, никакой глубины. Взгляд поверхностный, цепляется, не задерживаясь. Нарочитость. Фальшивка... Ничего нового. Ничего сверх- – и подавно. Галька, мальки мельтешащие, ниточки водорослей – пейзаж незатейливый, искать нечего.

– Чего ты так смотришь?
– Раздеться хочу.

Нет, его не заткнуть – ни трезвого, пьяного – так и подавно. Дело продолжается взаимной дрочкой, обсуждением моих размеров – «Как я с этим живу? Ну, ты ведь живёшь как-то со своей мамочкой, Глэм» – смешками относительно детского крема, который появляется вдруг «ниоткуда»; в довесок он вытирает его излишки прямо о простынь: «Фу, какой жирный...»

Потом он опять припоминает Дементьева. («Глэм, я так и не понял... может, позвать его?») Потом напирает, чтобы я отсосал: «Ты обещал. Волшебное слово? Просто соси, и всё». К отсосу бонусом прилагается римминг – после того, как, усыпив его бдительность, я слегка развожу его ноги – он поначалу сопротивляется... ну, это для порядка... но в итоге сдаётся. Кхе... просто праздник какой-то! Пьяный, голый, в моей постели – ш-шикарно! – если б ещё не без умолку болтающий рот...

– Мне тебя своим ртом заткнуть, может быть? М, Глэм?

Фыркает, уткнувшись в плечо мне. Он уже кончил, расслаблен и вот-вот задремлет, во всяком случае, мне так кажется по его заметно выровнявшемуся дыханию. Мы лежим в обнимку. Его руки уже обездвижены, мои тихонько снуют по спине, поглаживая пушок на крестце. Ожидание утомляет и нагоняет скуку, и я ныряю пальцем в ложбинку между ягодиц... напрасно. Он моментально находит руку своей клешнёй и, вцепившись, оттаскивает.

«Мать твою, сейчас как гром разразится...» – думаю, закусив губу. Однако же... молчит и даже не отстраняется. Минуту, две. Естественно, я предпринимаю вторую попытку – и тут уже прорезается нервно-недовольное:

– Ты что делаешь? Макс. – Поднимает голову за ответом.

«Что, что... трахнуть тебя хочу. Другого случая, боюсь, уже не представится, а здесь – вроде как по маслу идёт всё».

– Решил меня выебать напоследок? –... трезвеет – мгновенно.
– Ты не хочешь попробовать? – Тон выходит какой-то заговорщицкий и слегка глуповатый.
– Пробовать что?
– Ну, «то»...
– Хочешь мне задницу разнести к чёртовой матери?
– Да я... Глэм. А чего в штыки сразу? Я аккуратно. Правда, маленький.
– Нет.

Вздох (мой). Он от своего не отступит. Уговаривать, что ли? Глупость какая...

– Я не буду трахаться в жопу. – «Я не голубой» – это я в его взгляде нарочито серьёзном дописываю. Приходится прятать лицо в подушку, чтобы не заржать ненароком, иначе взорвётся, а у меня всё-таки планы на него ещё наличествуют.

Молчит. Надулся. Самолюбие задето – ну, всё.

– Иди сюда. – Пытаюсь к себе притянуть. Не сразу, но поддаётся. – И давай без... истерик.
– Я не. Буду. – Отчеканивает.
– Глэм, всё нормально. Ты чего испугался?
– Ничего я не испугался, просто лежи... и не делай ничего такого, о’кей?
– Хорошо, малыш, хорошо. Я понял. – Легко сказать «не делай», когда как магнитом тянет туда...

...дождаться, пока он уснёт – прикидываю, готовя оружие к бою, – всё равно вырубится. Легонько перевернуть на бок... нет, на живот. Нависнуть сверху. Руки держать на стрёме – и обе, чтобы успеть его обхватить, вместе с торсом. Ноги... тут побарахтаться может, но если удастся своими подмять – будет легче.

– Глэм.

Тишина.

– Глэм, я ведь всё равно сделаю это...

Ни звука в ответ.

– Бл...дь... Сука-а-а!!!..
– Ти-ихо!.. тихо, хороший... – хриплю, на него навалившись. – Я скоро закончу... – А у самого едва глаза на лоб не лезут: господи! до чего же он узенький! Будто в горлышко от кувшина лезу, какой тут остановиться! – И не д...ёргайся! Больнее будет.
– Мрр...зь! Блядь!! – Вперемешку со всхлипами. Ручки... ножки – держу. Накрепко.
– Я понял... А теперь просто – заглохни. Ну, же, маленький. – Само добавляется. – Всё хорошо. Всё хо... – (Хорошо? Всё заебато просто! Кто там говорил про то, что «это-был-наш-последний-трах» – я заткнулся! Такое не повторить – себя не уважить!)

где же носило тебя
это время
какими ветрами...

Наверное, действительно слегка перегибаю. Слишком для него жёстко. Хоть и не сопротивляется уже – лежит подо мной обмякший. Принял, как данность? Да куда деваться ему?! Педик законченный.

«С почином...»

Нет, чересчур глубоко, всё же. Терпит сквозь зубы. Не охота, чтобы походило на насилие, жалко его, идиота.

Осторожно приподнимаюсь – никакой возни снизу, всё тихо. Чудно. Делаю ещё несколько размеренных движений – бо-о-оже! когда в последний раз так хорошо было-то? дай памяти! – нет, он совершенно невыносим, но я уже хочу эту задницу в свой гарем. Что там! Я поклянусь ему в верности, я...

Блядь, сейчас кончу, похоже. Скорострельно. Пальцы ног начинают неметь. Кончу прямо в эту узкую задницу. Он мне припомнит потом – при случае.

Висну. С желанием сделать это прямо в него бороться сложно. Всеохватывающее. Запредельное... Висну, нависнув над телом, выйдя наполовину, но всё ещё двигаясь, осторожно-раздумывая.

Спросить?

– Глэм...

Дыхание сбитое. Негромко, будто прячась, – но слышу.

– Глэм, я... – На секунду закрываю глаза и...

БАЦ!! – свет вырубается ровно в тот момент, когда что-то твёрдое влетает мне в переносицу.

FIFTEENTH AND A HALF
1.

– Ну, и? Обязательно было это делать? Знаешь же, бл… что сосуды ни к чёрту.
– Пошёл на х... отсюда.
– Дай мне умыться.
– Пш...л... На кухне умоешься.

Я отталкиваю его от раковины и лезу под кран в ванной, чтобы вымыть руки и... блядь! да я весь в кровищи! Стоит. В джинсах – и в обуви, мать его, хотя ещё и в квартире, за которую я плачу. Совсем оборзел.

– Глэм. – Да он едва сопли не пускает, только на него посмотрите! – Глэм, нехуй вести себя так, будто я нанёс тебе серьёзную душевную травму!
–...меньше грядок снюхивать нужно было... – ужом шипит.

Пауза. Он действительно это сказал?

– Ну, и сука же ты, Щербин. Как только земля тебя носит... не перестаю удивляться.
– Всё сказал?

Я отправляюсь на кухню за льдом. Он, судя по всему, остаётся там, чтобы одеться и убраться вон. На полпути вдруг прошибает: подушка! Влетаю в комнату, стаскиваю наволочку – пиздец. Сорок баксов к чертям собачьим, с «термо-» и бла-бла... не важно – в помойку.

«Сучье отродье, глаза б мои тебя...»

В морозильнике льда разве что на порцию «Джонни». К чертям. Всё равно уберётся, как только сойдут отёки с лица. Достаю. Наливаю. Залпом. Сижу на полу с головой запрокинутой, приложив к переносице голень куриную, выуженную оттуда же.

– Уйди с глаз моих.
– Сильно болит?
– Эндрю, блядь... Сгинь, я сказал.
– Выпей обезб...
– Просто. Исчезни. Ты понял?

Молчание. Господи, не дал ему ума, так вложи ему слова в уши!

– Хочешь сказать, я ещё и извиняться долж...

Мать ег... Я моментально подскакиваю. Он оказывается прижатым к вешалке в прихожей. У него пустой взгляд, ему на происходящее похуй, а у меня вот-вот зрачки лопнут от напряжения. Я зол – трижды – я не переношу боли и я предпочёл бы стереть его в порошок.

– Пять минут, Глэм...
– Десять. – И я оставляю на его шее отметину. На этот раз я н е уступлю, блядь.

– Где аптечка? Дементьев.
– В диване. – Преспокойно валяется себе, поправляя сползающие с носа очки книжкой.
– Что? Нахуй ты спрятал её? Дем, блядь.
– Ты пьян. И ты не будешь жрать никакие таблетки.
– Вставай, блядь. Встав...ай! – Я хватаю девяностокилограммовую тушу за ноги и стаскиваю с дивана. Содержимое кейса валится на пол, и я зубами срываю пластиковую крышку с бутылька с кетопрофеном. – Воды не нужно, – хриплю, но он выходит не за водой, как выясняется.

«Ты ещё здесь?»
«У вас геля нет?»

– В жопу тебе, а не гель, Щербин! Пошёл на хуй! – Нога (куриная) упирается ему прямо в грудь, но смеяться от этой картины некому.
– Остынь. Макс! Остынь, я сказал! Иди, посиди там. Ид... же! – Заталкивает меня в гостиную и приставляется задом к двери.

С ногами забираюсь на диван. Впору начинать отсчёт от трёхсот до нуля, а потом... (Потом я надену на него пояс шахида и выставлю на центральную площадь).

...двадцать шесть, двадцать пять, двадцать четыре...

«Мне надо с ним поговорить» – доносится из-за двери.

Господи... Это никогда не закончится!

«Антон...»

Блядь... он уступит.

...как в воду глядел.

– У меня только одно... Условие, Глэм. То, что ты скажешь... это будет последнее то, что ты скажешь. Ты понял меня?

«Ты меня понял...»

2.

– Я тебе изменил.
– И… Что с того? Это и так все знают.
– Я не про твой день рождения.
– Что и с этого? Мы не встречаемся, Глэм. Мне на это плева...

Опля...

Секунда – и всё становится очевидным. Стоит лишь пересечься с ним взглядом. Мать его. Я не знаю, где, с кем и когда, но совершенно понятно: какое-то время он держал меня за полного идиота – и совершенно по праву. Весь мой идиотизм объясним двумя простыми вещами: я был верен ему и я ему верил – безоговорочно. Где я его упустил?..

Руки в карманах, на лице... абсолютный цинизм. Ему терять нечего. Он уже понял, что это конец, но не согласен уйти, не всадив ни ножа единого – таковы правила.

– Когда это было.
– Восемнадцато...
– Давай без дат! Год.
– Тот год, разумеется. – Пожимает плечами.
– Миллениум.
– Ну, естественн...
– Делись впечатлениями... – и проваливай на хрен.

...Юля (охренеть, он даже имя запомнил), двадцать семь лет, замужняя дама, которая не прочь разнообразить свою сексуальную жизнь. Дизайнер по интерьерам. Состучалась с ним в «аське», искала мужчин от двадцати пяти до... Нашла. (Сколько я помнил его ICQ-профиль, он всё время указывал, что ему двадцать пять). Пара ночей – болтовня ни о чём, обмен фотографиями. Конечно, она спросила, сколько всё-таки ему лет, но он и тут соврал, сказав, что ему «девятнадцать исполнится». Встреча. Прогулка по городу. Опять болтовня в сети, уже в более интимном ключе... она предложила ему сделать массаж, и он – индюк – клюнул. (Какая тёлка не сможет сделать массаж? Безрукая, разве что!) Встретились на одной из её «рабочих» квартир. Чистовая отделка, коробки с мебелью и сантехникой, мешки со строительным мусором, но спальня была уже приготовлена. Дураку ясно, что массажем одним дело не кончилось. Нет, он не трахал её. Это был петтинг с попутными шутками-прибаутками-смехуёчками, чем-то он её не то раззадорил, не то распылил. Она велела «вылизать ей т а м всё»... досуха? – как бы сказать. Первый раз он её не довёл, зато во второй сорвал джек-пот: она кончила струйно (ёбв...шумать... ч т о я выслушиваю...!!)

...Больше встреч не было, видно, как кандидат в приятели – не впечатлил, а на роль любовника не прокатил по возрастному цензу, да и тогда пришибленным был – не дура, заметила. Всё. (Он до сих пор держит её во френдах в ЖЖ-шечке).

Всё это могло мне стать до пизды – за давностью, если бы не одно обстоятельство. В тот день я ему позвонил, и это был, кажется, единственный раз, когда я сам попросил встретиться. Но эта дрянь умышленно солгала мне, что будет встречаться с одноклассником бывшим, с которым он тогда приятельствовал. Удачно – я посетовал, но протестовать не стал, только попросил, чтобы он написал, на какую электричку сядет, чтобы я мог встретить его на станции (сука, лучше б он сдох от обморожения той декабрьской ночью). У меня был к нему разговор, который я вынашивал несколько дней, – у него на повестке значился куннилингус едва знакомой девице. Боже мой! Я целовал этот рот обконченный! Я лёг с ним в постель, я вжимал это тело в себя, и мы любили друг друга, как никогда до того, какое там масло массажное – я ни хера не заметил! Я два часа до этого с ним разговаривал! Я был собран, как никогда, я был внимателен донельзя, я вполне чётко и аккуратно – он же обидчивый, сука! – ему всё объяснил, я держал его за руку... И я, идиот, решил, что он понял меня. Я это увидел! О чём он думал на деле тогда? Ну, жалел, наверное, что съебался с девицей так некстати. Этот стыд я спутал с... да катись всё к ебени...

И Агнес. В тот год приехала Агнес, как раз накануне, и я пребывал в эйфории щенячьей после двух лет разлуки. На утро... он уехал, меня не дождавшись. Схомячив за завтраком все её пончики с джемом.

– Приятный мальчик, – сказала она. Я, улыбнувшись, в ответ ей что-то промямлил...

Через неделю я послал его на хуй. Причина? Он, блядь, меня так и не услышал. (Ему не дано).

– Закрой за мной дверь.

Я поднимаюсь за ним. Какое-то время стою, держа на замке руку. Нет, совершенно немыслимо. Он уходит, и теперь моя очередь барахтаться в дерьме, в которое ловко меня окунули. Я не хочу выть собакой побитой. Я не хочу даже знать, что он тогда почувствовал, с меня эмоций – достаточно, больше ни грамма. Никакой жалости, ни сожалений о времени, растраченном в хлам. Ничего, никогда более. Единственное, что может спасти мою задницу от полного провала – это...

...поджилки трясутся – не то. Ещё минута, и я всхлопнусь, как бункер из «Лоста», и сожмусь до размера молекулы.

– Я люблю тебя.
– Что? – Возвращается.
– Я люблю тебя. – На этот раз получается с изрядной долей фальши, и, кажется, этот расклад нас обоих устраивает.
– Да пошёл ты. – Уходит.

Я приставляю куриную голень к виску, готовясь размозжить себе голову.

– Пахх... – говорю и спускаю курок.

Осечка.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1.
– Это правда? То, что ты мне сказал. – Этим вопросом он встречает меня в субботу за завтраком.

Наверное, глупость с моей стороны – ставить его в жёсткий игнор, но я настолько морально раздавлен, что даже повода для общих бесед искать не хочется.

Я отсутствовал тридцать часов. Успел утрахаться вусмерть, добраться на «Максимум» и нарваться на самый болтающий масс-медиа-рот, дать получасовое интервью и, среди прочего, ляпнуть, что если бы я работал ди-джеем на радио, то получал бы доллар за слово, и пятидесяти баксов за эфир мне бы хватило. И побывать на приёме у психоневролога. Спасибо всем – я сижу на антидепрессантах.

Дата добавления: 2015-11-14