5 страница

Дементьев был полной противоположностью Щербину. Общение с ним было простым и приятным. Я никогда не видел, чтобы он с кем-то скандалил. Он был приветлив, открыт, тактичен и ненавязчив; излишне не любопытствовал, умел слушать. Своей сестре он уделял достаточно времени, на выходных его почти никогда нельзя было застать дома – он уезжал либо к матери, либо к отцу. Он был единственным из нас, у кого было специальное образование: я всё ещё учился, Глэм дважды бросал институт, а Дементьев благополучно окончил медицинский колледж, не смотря на то, что последний год обучения в нём пришёлся на время, когда мы уже разъезжали с концертами по региону. Его отец хотел, чтобы сын продолжил обучение в вузе, но не давил на него, понимая, что Антон сам определится, в какую сторону ему двигаться. Пока у нас не было чётких целей в жизни: мы занимались музыкой в своё удовольствие и не знали, что будет дальше. Денег не на всё хватало, но что поразительно – я всё ещё материально зависел от отца, Глэм влезал в долги, не стремясь их возвращать, а Дементьев, понимая, что никто ему ничем не обязан, просто шёл работать по специальности. Надо ли говорить, что эта работа была далеко не самой приятной и лёгкой. Свободное время он посвящал самообразованию – читал медицинские журналы и сайты, учил английский язык. Он во многом был примером для подражания. Он поддерживал порядок в квартире, которую мы снимали с ним на двоих, сам готовил, следил за сроками оплаты счетов – казалось, ему и это было не в тягость! Такого молодца любая пожелала бы на роль идеального супруга, но... по иронии судьбы Дементьев не был создан для моногамной супружеской жизни. Он перетрахал несметное количество девиц. Он цеплял их везде – на улице, в кафе, пабах и ресторанах, на концертах и за кулисами, на фан-тусовках… У него было не меньше сотни телефонных номеров с пометками тех, с кем он уже переспал, а с кем ещё не встречался. Если девица звонила повторно, он отправлял её в игнор. Бывало, он приглашал их и по двое, и по трое… Не припомню, чтобы я дважды видел одно и то же лицо. Но довольно скоро мы с ним договорились, что наша квартира – не место для подобных встреч, и он перестал их водить. Но отлучался из дома всё также с завидной регулярностью…

Дементьев никогда не претендовал на роль лидера в коллективе. Если Щербин, особенно по началу, всячески лез на рожон и пытался вытеснить меня с ведущей позиции, то Антону, казалось, это было вовсе не нужно. Он предпочитал оставаться на вторых ролях, при этом делая большую часть работы. Всё, что касалось музыкальной составляющей – написание мелодий, аранжировок, внедрение сэмплов – было по его части. Его вклад в наш успех был колоссальным. Мы все были профессионалами, но Дементьев был больше, чем профессионал. То, что мы нашли друг друга, сыгрались и сошлись по жизни, многие считали большой удачей. Не удивительно, что все прочили нам большой успех и искренне недоумевали, когда узнавали, что одна из ведущих российских радиостанций в очередной раз получила отказ на предложение поставить нас в ротацию.

Мы играли уже семь лет, начинали с трудом, перепробовали множество музыкальных стилей. Играли и поп-готик, и альтернатив, пробовали ударяться в электронику. Наши абсолютно разные музыкальные вкусы приводили к тому, что каждый последующий альбом был непредсказуем, а оценки его – неоднозначные. Глэм в большинстве слушал американские рок-группы, я любил всё то, что рождалось на лондонских звукозаписывающих студиях, страстью Дементьева был синти-поп. Мы начинали с кавер-версий, потом я потихоньку стал писать тексты, и мы начали делать что-то своё. Наша музыка отличалась от пресловутого русского рока, но тексты были на русском, поскольку мне был интересен язык и то, как складываются слова в рифмы; мой родной немецкий был слишком сложен для восприятия, а на английском я и не пробовал писать. Наш первый релиз оказался не очень удачным, но потом мы выпустили два коммерчески успешных альбома. На отрезке между их выходами я сделал заявление, что я гей, дабы впоследствии оградить себя от ненужных оправданий – и это только подогрело к нам интерес. Не скажу, что у меня появились особенные проблемы после моего каминг-аута. Всё было довольно спокойно, если не считать пары инцидентов; может, оттого, что мало кто в это поверил. Пока журналисты твердили о том, что это «чистой воды – пиар», девочки, уповая, вздыхали: «Ну, может, он бисексуал?» – а мальчики... Не знаю, что там думали мальчики; в отличие от Дементьева, я никогда не переступал эту черту – я никогда не тащил в постель фанатов, и на то была масса причин. Но вообще ситуация была аховая: в то время как одни всеми правдами и неправдами пытались отмахнуться от обвинений в принадлежности к секс-меньшинствам, я должен был предоставлять доказательства к тому, что я гей. Меня так и спрашивали: «Максим, а чем докажете?» – и я не знал: то ли мне посылать интервьюера на три весёлых буквы, то ли закатываться от хохота. Полный абсурд.

Год за годом наши дела шли в гору – и чем большей аудиторией слушателей мы обрастали, тем больше отдачи от нас требовалось. Мы могли позволить себе задрать цены на билеты, но при этом облажаться не имели права. Не важно, что это было – концерт текущего тура, вечеринка по случаю открытия клуба, празднование юбилея радиостанции или музыкального издания, местечковый рок-фестиваль – каждый раз выкладываться нужно было на двести процентов. Выжать из себя всё, а потом можно и отдохнуть, если время найдётся. Последние два года напряжения было столько, что я сорвался. Мы долго провозились с последним альбомом и задержали его релиз на пять месяцев. Когда он, наконец, вышел, многие сошлись на мысли, что писал я его в наркотическом бреду. Чего греха таить – так оно и было. Работа на износ плюс личные проблемы привели к тому, что я жёстко подсел на кокаин, ну, а мой способ расслабляться, забивая косяк с марихуаной, уже давно не был ни для кого секретом.

Нам нужно было решиться на бессрочный отпуск, прежде всего он был жизненно необходим мне. В глубине души я не знал, что ждёт нас дальше. Всё чаще меня одолевали мысли распустить коллектив, но вслух я их не высказывал, опасаясь реакции со стороны музыкантов и нашей аудитории. Для Щербина это был бы уж точно конец света, он ничего больше не умел и был попросту не приспособлен к другой жизни.

У меня была масса забот и помимо группы. Будущим летом мне предстояла защита дипломного проекта, нужно было съездить в Европу навестить друзей – чего я так и не сделал в этом году – сестру и, возможно, даже родителей, которые не видели меня уже восемь лет, а на эту встречу с каждым годом было всё сложнее и сложнее решиться.

2.

Мы не стали возвращаться в гостиницу за Щербиным. Он так и не отошёл после вчерашнего, и потому послал нас куда подальше, когда мы с утра попытались его разбудить. Подниматься с постели в восьмом часу не в его привычках, обычно он дрыхнет до одиннадцати. Я силком тащить его не стал. Я решил, что нефиг делать ему на автограф-сессии с таким настроением, всё равно будет сидеть там и изображать из себя злобного гоблина. Мы с Дементьевым проторчали в «Союзе» два часа, пока удовлетворили всех страждущих; мероприятие получилось настолько же утомительным, насколько и весёлым. Те девицы, что поймали вчера нас перед пресс-конференцией, тоже явились. Одна из них подсунула Дементьеву свой телефон – он забрал номер, но скорее, из вежливости; она была совсем страшненькая, из разряда «на безрыбье и рак – рыба». Вторая хвасталась всем наперебой, что держала в руках мою кредитку (о том, что она всего меня облапала, она говорить не стала, иначе бы её тут же растоптали). Третья спросила, будет ли сегодня концерт – над этим я похохотал.

– Нужно спросить вот у того строгого дяди, – сказал я ей, показав на Борисова, который шатался в сторонке, трещал по телефону, а заодно выполнял обязанности нашего секьюрити – следил, как бы чего не вышло.

А она, будь дурочкой, возьми да подойди к нему. Он переспросил её, мол, чего надо-то? И рявкнул на неё так, что народ встрепенулся. Она тут же испарилась, прихватив заодно и подружек.

Глэм объявился только к саунд-чеку, приехал на площадку сам. Он всё ещё дулся на меня и намеренно меня проигнорировал, когда я попытался с ним заговорить. Вот же мелкий пиздюк, с негодованием подумал я. Я так и не понял, какие у него оставались на то причины. Так что я прижал его в курилке, куда он завернул, когда мы решили сделать небольшой перерыв, и потребовал от него объяснений.

– Я думал, мы всё прояснили вчера.
– Так и есть.
– В чём тогда дело?
– Не знаю. По мне так, всё как обычно, – ответил он с неохотой.
– И с хрена ли ты меня игнорируешь?
– Не знаю. Считай, решил немного побыть тобой. – Он выпустил струйку дыма и смачно сплюнул на пол.
– А. Ну, выходит у тебя плохо.

Он не ответил. Я открыл окно и опёрся о подоконник, скрестив на груди руки. Пауза затянулась.

– Глэм, – сказал я.
– Мне некогда отвлекаться на всякую ерунду. Мне нужно сосредоточиться на работе.
– Небольшая поправка: мы работаем вместе, Глэм. И если у тебя остались какие-то претензии, будь добр, скажи об этом сейчас.
– Нет у меня к тебе никаких претензий.

Ну, сучонок, подумал я. Поцелуя ему было мало? Нужно было позволить ему меня трахнуть, что ли?

– Глэм... – сказал я, когда он направился к выходу. – Глэм! – Вот ведь блядь... – Ты примешь мои извинения?

Он обернулся и посмотрел на меня с удивлением.

– Нет, не приму. – Я обалдел.
– Что?
– Что слышал.
– Значит, вчера ты требовал, чтобы я перед тобой извинился, а сегодня идёшь на попятную? Что это ещё за фигня?
– Вчера я кое-что не учёл. Ты никогда не извинялся за своё отношение ко мне. С чего бы мне тебе верить?

Ох, ты ж гляди. Зато ты у нас в этом мастер – в обещаниях и оправданиях. Аж тошно.

– Да, блядь. Я – порядочная скотина, я никогда ни за что не извинялся, а потому можно списать это за чушь и дальше строить из себя недотрогу. Мы не в песочнице, Глэм. Или ты примешь мои извинения, или… – Я на секунду задумался и посмотрел на часы. – Через три часа двадцать аккредитованных журналистов узнают о том, что ты педик.
– Что, бля?!.. – пропыхтел он.
– Я не шучу, Глэм. Я скажу это нахер прямо в микрофон, у меня язык не отсохнет.
– Ты совсем ёбнулся?

Я быстро подошёл к нему, наклонился – пах он сегодня, гад, вкусно. И сказал на ухо – тихо, будто боялся, что кто-то услышит:

– Извини, блядь... за то, что я вчера сказал. Мне жаль, что так получилось. Это вышло случайно.

Отвернулся, закусив губу, глаза стали стеклянными.

– Слушай, хватит ломаться. Я же не предложение тебе делаю, ей-богу. Я просто хочу, чтобы ты меня извинил. В чём сложность? Ну? – Я взял его руку, легонько сжав в своей. И даже погладил пальцы. И почему все эти мелочные споры каждый раз заканчиваются одинаково? Мне приходится показывать, будто он мне небезразличен. Чёрти что... – Ну, прости, правда.
– Я согласен. То есть... брр... – Он рассмеялся и поднял на меня глаза. – Я понял. Извинения приняты.

Господи, опять этот взгляд. Только молчи, умоляю!

– И, кстати, насчёт предложения... Если когда-нибудь надумаешь...
– Блядь, Глэм. Заткнись на хрен.

3.

– Ехать в СВ на «Байкале» – твоя идея? – спросил Дементьев, в билет заглядывая.
– Угу, – ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Чёрт! Холодно-то как, или это я от усталости дубею?
– Транжира. Всю жизнь в купе ездили, теперь-то что изменилось?
– Если это верный способ кое от кого отделаться, почему бы им не воспользоваться.
– Как-то поздно ты догадался, – хихикнул он.
– Да слушай… Сам удивляюсь. Ну, наконец-то, – сказал я, увидев в тамбуре проводника. – Ещё немного, и я бы уснул прямо на перроне.

Тут на горизонте замаячил Глэм. Долго же он выискивал, где на вокзале можно купить сигареты по сносной цене.

– Эй! – позвал он. – У нас восьмой вагон!
– У тебя восьмой! У нас девятый.
– Чего... – Он подошёл к нам и взял у Дементьева билет. – Это же СВ.
– Точно.
– У вас билеты в СВ, а я?
– А тебе составят компанию Дэн, Костя и Лысый.
– Да ну нафиг? Не, ну, хоть бы меня спросили! – возмутился он. – Не хочу я ехать с ними... я к вам хочу! – Кто ж тебя спрашивает?
– Глэм, сегодня мне хорошо бы отдохнуть.
– Да когда я тебе мешал?
– Глэм, иди к ребятам, – сказал ему Дементьев.
– Молодые люди, ваши документы?

Я взглянул на проводника: невысокий, упитанный мужичок – с брюшком, чудной наружности.

– Да и ну вас к чёрту, – буркнул мелкий. – Всё одно: один храпит, другой пиздит полночи по телефону.
– А третий дрочит, – тихо сказал я ему вслед. – Да, паспорт... Вот, возьмите.

– В ресторан пойду, – сказал Дементьев, как только мы ввалились в купе. – Жрать хочу, как собака. Ты со мной?
– Я пас. Голова трещит.
– Шестьсот миллиграмм «Нурофена» – и через час будешь, как новенький.
– Сухой рецепт и никакого сочувствия, – вздохнул я, опустившись на полку.
– От чтения, кстати, лучше не станет. Оставить тебе? – спросил он, покопавшись в сумке и вытащив упаковку таблеток.
– Мне бы покрепче чего...
– Покрепче только чифирь принести могу.
– Ладно, оставь и иди уже. Дем! – позвал я его, погодя.
– М?
– Не знаешь, сколько билетов продали в Перми?
– Да всё продали.
– А сколько было-то?
– За тысячу, кажется.
– Бля... Я-то думал: сегодня сдохну. Семь сотен орущих ртов.
– Не-ет, Макс, сдохнем мы завтра.
– Похоже на то.
– Сегодня ты был, блять, невероятен, – добавил он, качнув головой.
– Сэнкс, док.

Он ушёл, а я закинул в себя три таблетки, открыл бутылку с водой и отложил книгу. Я погасил свет, забрался под шерстяное одеяло и попытался выкинуть из головы все мысли.

...Тысяча ртов, две тысячи глаз, четыре тысячи рук и ног, тридцать аккредитаций, телевидение и ещё до того, с утра – толпа подростков на раздаче автографов. Или я найду завтра время, чтобы пересечься со своим толкачом, или кони двину.

Кажется, я крепко уснул, а когда открыл глаза, в купе горел свет, а на соседней полке сидел Дементьев с двумя девицами. Они распивали вино, девчонки хихикали, а Дементьев вполголоса травил им какие-то байки. Я сел на постели, пытаясь проснуться, окинул всё это безобразие взглядом и невольно вздохнул. Ну что за дела, просил же по-человечески дать мне отдохнуть.

– Ма-акс? – затянула одна из девиц, улыбаясь во весь рот. Будто уже познакомились. – Присоединишься?
– Ребят, я вам не мешаю? – спросил я, потирая глаза. – В три часа ночи. Ничего, что я здесь?

Дементьев извинился и сказал, что они полночи провели в ресторане, но им там наскучило. Стало быть, захотел уединиться, не иначе. Правда, забыв, что он тут не один.

Делать нечего, пришлось подняться. Мне тут же предложили выпить, но я отказался, не было желания. Я посмотрел на девиц. Одна из них оказалась модельной внешности: длинные ноги, каштановые волосы, собранные в пучок, красивый макияж. Дементьев явно клюнул на неё. Вторая поменьше ростом, тёмненькая, с короткой стрижкой и погрудастее – она, судя по всему, прилагалась в качестве бесплатного бонуса. Первая не закрывала рот, вторая большей частью молчала. Интересно, как он планировал решать с ними интимные вопросы?

– Где Глэм?
– Спишь ещё, что ли? Он вообще-то не с нами.

Они не были поклонницами нашего творчества, но Дементьев так восторженно рассказывал им о группе, что они заинтересовались. Он предложил провести их на концерт – разумеется, в обмен на их телефончики – первая сослалась на занятость, вторая ответила, что, возможно, придёт. Они рассказали, что учатся на четвёртом курсе технического университета и пытаются скрасить студенческую жизнь походами в бильярд и боулинг. А в Екатеринбург они ездили на обзорную экскурсию и, среди прочего, посетили перевал через Берёзовую гору – это такое примечательное место, где проходит граница между Европой и Азией, и отчего-то считается, что каждый уважающий себя турист должен непременно побывать там. Какая скукота.

– И совсем не обязательно говорить обо мне в третьем лице, – сказал я с недовольством, когда они стали перешёптываться, поглядывая на меня.
– А ты, правда, немец? – вдруг спросила та, что была поболтливее. Я удивился. К чему вопрос? Это что, такая экзотика?
– Угу.
– Ты русский немец или коренной?

Я ответил, что родился в Германии и провёл там большую часть своей жизни. Но ей этого было мало.

– И как там?
– Не знаю. Давно там не жил. Лет восемь уже.
– Вернуться не хочешь?
– Пока нет.
– А как ты сюда попал?
– Знаешь, есть такая стальная штука с крыльями. Самолёт называется. Вот я сел на неё и прилетел.
– Смеёшься, что ли? Я каждый год на них летаю. В Турцию, в Египет.
– Никогда там не был. Наверное, интересно?
– Ты это серьёзно? Ты что, не ездишь отдыхать?
– Предпочитаю Восточную Европу и Скандинавию.
– Ясно. Я хотела поехать в Италию, но это дорого. И в Швецию ещё. В Швеции ты был?
– В Швеции не был. Был в Финляндии и в Дании.

Она не унималась с вопросами, хоть я намеренно старался показать свою безучастность в ответах. И я подумал – может, Дементьев не совсем в её вкусе? Может, её больше привлекал я, поэтому она так ко мне прицепилась?

– А что ты закончил? Или ты учишься ещё?
– Типа того.
– А где?
– Я гуманитарий, вообще-то.
– Учишься в государственном?
– Ну, да.
– У меня там много знакомых.

Я как-то и не сомневался.

– Что за факультет?
– Иностранных языков и лингвистики. Пятый курс.
– И какие языки ты изучаешь?
– Немецкий, английский.
– Что? – Она разлилась звонким смехом. – Ты немец – и изучаешь немецкий язык? Что, правда? Забавно. А какой в этом смысл?
– Смысл в том, чтобы получить диплом.
– Но это всё равно бред какой-то... Погоди, у меня был знакомый с твоего факультета, и кажется, он как раз сейчас на пятом курсе. Ты Сашку Шевцова не знаешь?
– В институте меня интересует только учёба.

Она замолчала – но только для того, чтобы задуматься над следующим вопросом.

– Слушай, а ты чисто говоришь по-русски. Ты когда приезжаешь в Германию, тебе не говорят, что у тебя русский акцент?
– Говорят.
– А скажи что-нибудь по-немецки?
– Зачем? - недоумевал я.
– Ну, скажи! Просто интересно. Я пробовала учить немецкий, но он так тяжело даётся. Тебе не кажется?
– Не кажется, если живёшь в языковой среде.
– Ну, скажи что-нибудь, – не унималась она.

Я задумался и произнёс на своём родном:

– Не улыбайся во весь рот: ты похожа на безобразную лошадь.

Спросонья переключать фонетический регистр и вправду тяжеловато...

– А что, что ты сказал? Переведи!
– Он сделал тебе комплимент, – встряла вторая девушка. Я взглянул на неё: она едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Хороша подруга, отметил я про себя, усмехнувшись. А с виду такая тихоня.
– А что именно, Насть? Ты можешь перевести?

Та ответила, что у неё плохо с немецким, она уловила лишь общий смысл. Я немного повеселел и попросил налить мне вина. Дементьев, бедолага, совсем сник, и я решил не портить ему свиданку и набрать Глэма, вдруг ему тоже не спится. Он сразу взял трубку.

– Не спишь?
– Курю.
– Опять.
– Угу.
– Приду сейчас. Выйду на десять минут, – сказал я троице. – Не шалите особо.

4.

– Чего вскочил-то? – спросил Щербин, открывая новую пачку сигарет. – Будешь?
– Дементьев баб притащил... Нет, не хочу. Сидят в нашем купе. Утомили до смерти. Ты чего на ногах?
– Да что-то… Смысл теперь ложиться? Через час прибываем.
– Я бы этот час лучше доспал.
– Хочешь, ко мне иди. Я себе отвоевал нижнюю полку.
– Угу. А ты где будешь? Сверху или сбоку?
– Я могу и к Антону пойти.

Я задумался над его предложением, перспектива ещё час трепаться с девицами, до которых мне и дела нет, и впрямь не радовала.

– Чем собираешься заниматься после всего?
– Домой поеду. Чем же ещё.
– Я тут подумал… Могу я поехать с тобой?
– У тебя же никого нет в Березниках.
– Я ни к кому и не собирался. Просто хотел побыть с тобой, – сказал он, чуть замешкавшись.

Ну, я так и думал.

– Глэм, мне не кажется, что это хорошая идея. Мне не нужна компания. Мне нужен отдых.
– Не хочу возвращаться к родителям. Такая тоска. Мать опять будет гнать про институт. Ума не приложу, чем заняться.
– Да будем мы ещё играть.
– Ты думаешь?
– Да конечно. Наверняка будут звонить из клубов, просить выступить.
– У меня такой напряг с деньгами…
– Я скажу Борисову, чтобы он поторопился с чеком.
– Спасибо, – еле слышно произнёс он.
– Эй, ну, теперь-то чего? – Я выбросил пластиковый стаканчик в пепельницу и уставился на него не без раздражения. – Глэм, ты же знаешь, я не терплю там гостей. И мне нужно время, чтобы прийти в себя, мне это вот так необходимо. Иначе я опять с катушек слечу – понимаешь, о чём я?
– Ты преувеличиваешь. – Отмахнулся.
– Вот уж нифига.
– Преувеличиваешь.
– А ты чересчур драматизируешь, Глэм.
– Ты считаешь?
– Да. Все твои драмы гроша ломаного не стоят.
– Поцелуй меня, – вдруг попросил.
– Что? Нет.
– Поцелуй меня.
– Нет! Зачем?
– Затем, зачем ты это сделал вчера.
– Вчера мне нужно было, чтобы ты заткнулся. А сегодня это сегодня. А завтра… ты знаешь, что будет завтра?
– Завтра концерт.
– Завтра концерт в Перми, Глэм. Круто, да? И я вас удавлю, если вы не будете работать на нём, как проклятые.
– Мы будем.

Он молча выкурил ещё сигарету, и я сказал:

– Ладно, пошли, посмотрим, что там у тебя.

Мы прошлись до его купе. С соседями ему повезло – все трое дрыхли, мирно посапывая. Кто-то сверху поворочался, сладко хрюкнув, когда я зашуршал пакетом на столике.

– Тишь да гладь, да божья благодать. И чего тебе тут не спится?
– Домой приеду – посплю. Ложись, я только плеер заберу.
– Что будешь слушать? - полюбопытствовал я, когда он воткнул в уши наушники.
– Texas.

Странный выбор, подумал я. Откуда у него мог взяться диск?

Он включил плеер и завис в дверном проёме, глядя на меня. Я поправил подушку и отвернулся к стене.

– Скажи, – произнёс он через какое-то время. – Это когда-нибудь изменится?
– Всё изменится, – негромко ответил я, не зная, слышит он меня или нет.

Мы прибыли на вокзал в пятом часу утра. Дементьев ушёл в сопровождении девиц – и я не стал донимать его напоминаниями о том, какой насыщенный нам предстоит день – а мы с Щербиным разъехались на такси по домам.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
1.

Я вскочил на постели в половине десятого. Именно вскочил, потому что не знал, сколько времени, а будильник я не завёл.

Посмотрел на часы и успокоился. У меня было полтора часа на то, чтобы позавтракать и привести себя в божеский вид. День начинался в двенадцать и был расписан по минутам. Автограф-сессия, интервью, на которое я нехотя согласился, саунд-чек, концерт, попойка. Поезд, слава богу, сегодня в программе не значился. Уезжали мы завтра.

Первое, что я сделал – набрал Щербина. Он просопел в трубку, что ещё спит, и велел не звонить ему раньше одиннадцати. Я сказал, что он не успеет собраться (я вообще не терпел опоздания, а он в этом деле был грешен), на что он возразил, что музыкальный салон, который должна сегодня наводнить толпа подростков, находится за углом его дома.

Где носит Дементьева, я вообще не знал, но надеялся на его благоразумие. Телефон у него был отключён.

Я прошёл на кухню и открыл холодильник, рассчитывая, что в нём найдётся еда, которую можно будет разогреть в микроволновой печи. Он оказался пуст. Накануне отъезда Дементьев позаботился о том, чтобы в холодильнике ничего не испортилось, так что кроме полуфабрикатов и мяса в морозильной камере в нём ничего не было. Я включил кофеварку и отправился в душ. В конце концов, набить желудок можно и в кафе, решил я.

Я завис у платяного шкафа, размышляя, в чём бы появиться перед публикой, стал копаться по полкам, и тут из-за стены донеслись негромкие голоса. Я застыл в недоумении. Я что, по приезду включал телевизор? Или я здесь не один?

Я подошёл к двери гостиной и прислушался. Да чтоб тебя. Дементьев был дома и явно в сопровождении. Я толкнул дверь, и меня передёрнуло. Я будто очутился на просмотре картины Тинто Брасса: по всей комнате разбросаны вещи, наспех приготовленная постель, грудастая девица, которую Антон подцепил в поезде, в чём мать родила, стоящая на четвереньках, и он – пристроившийся сзади в попытке получить удовольствие после немалого количества выпитого спиртного. И откуда у этого развратника только силы берутся??

– У тебя пять минут, чтобы убраться отсюда.
– О-о, чёрт! – засуетился Дементьев, пытаясь прикрыться простынёй. – Может, ты выйдешь из комнаты?!
– Я предупредил.

Я отправился на кухню и налил себе кофе. Твою ж мать. Хорошо, догадался после душа полотенце на бёдра накинуть... Через пару минут из гостиной выпорхнула обёрнутая в простыню девица и направилась прямиком в ванную.

– Я сказал – домой! – крикнул я. Она встала в проёме двери.
– Могу я хотя бы помыться?
– Дома подмоешься. Давай, на выход!
– Кретин…

Она спешно собралась и ушла, и на кухне появился Дементьев с пакетиком какого-то порошка в руках, который он высыпал в высокий стакан и доверху залил водой.

– Слушай, я понимаю, что не должен был… – затянул он, но я не собирался выслушивать его оправдания.
– Где сиреневая рубашка от «Босс»?
– В ванной была, на сушилке.

Я принёс её и бросил в Дементьева.

– Погладь мне.
– Что?
– Два раза не повторяю. Выезжаем через полчаса.

2.

В разгар автограф-сессии ко мне подошёл Борисов.
– Тебя там спрашивают, – шепнул мне на ухо.
– Кто?
– Девушка из Москвы. Говорит, вы знакомы. Не запомнил её имени…

Я сначала не понял и продолжил выводить подпись в буклете. Но потом поднял на него глаза.

– Тамила?..
– Точно, Тамила. Она в отделе с видеоиграми. Подойдёшь?
– Да! Ребят, я ненадолго. Никому не расходиться! - скомандовал я, заметив, что народ обеспокоился.

Я был знаком с Тамилой больше года, но виделись мы лишь однажды, когда я летел из Кёльна и пересаживался в Москве на другой самолёт. Тогда она согласилась приехать в Шереметьево, но рейс, которым я летел, задержали, и всё, что у нас с ней осталось – жалких двадцать минут.

Она стояла ко мне спиной, просматривая диски с видеоиграми, но я её узнал. Я обалдел.

– Хей, – сказал, во весь рот улыбаясь. Она обернулась, и мы обнялись. – Ты – здесь? В Перми! Какими судьбами?
– Сама не знаю, как так получилось. Мы были в Самаре, там наши друзья организовали концерт для нас в одном клубе. Я вспомнила про тебя и подумала, вроде Пермь не так далеко.
– Что? Ну, да, ближний свет! Ты в курсе вообще, что мы вернулись сюда на два дня?
– Ты что, мне не рад? – спросила она, прищурившись.
– Шутишь? На меня посмотри! Я рад… Блядь, я чертовски рад тебя видеть. Дай я тебя ещё разок обниму… И ущипни меня, я должен убедиться, что это не сон. Вот, теперь порядок! Ну… как ты вообще?
– Отлично.
– Точно? Как группа?
– Всё неплохо, даже более чем. И я нашла в магазине твой новый альбом. Подпишешь мне диск?
– Да без вопросов. А есть чем?
– Держи… – Она протянула мне ручку. – Когда он вышел?
– В марте.
– В марте? И ты молчал? Почему?
– Не был уверен, что тебе понравится. Я не был уверен, что это вообще может кому-то понравиться. Он такой… на грани отчаяния. И совсем не в нашем формате.
– Какая мне разница, в формате он или нет? Это же твой альбом! Сегодня же послушаю, – сказала она, подмигнув.
– Чёрт. А я-то надеялся, просто посмотришь картинки. Ладно, ты лучше скажи мне, надолго ты здесь? Хотя бы на пару дней, нет?
– Слушай… Я должна была быть в Москве сегодня. У меня же учёба. Мы планировали уехать завтра, но если мы не найдём, где нам перекантоваться, поедем в ночь.
– Ясно. А мы завтра вечером уезжаем.
– Куда?
– В Киров, в Ижевск, потом в Казань. А потом… Ты будешь смеяться. Потом в Самару.
– Не может быть!
– Точно тебе говорю.
– У вас и там концерт?
– Да, последний. Шестнадцатого.
– Я даже афиш там не видела!
– Не знаю, что там с афишами, я за этим не слежу, но билеты распроданы.
– М-да, я уже ощутила вашу популярность. Вы сегодня играете? Я пыталась достать билеты, бесполезно!
– Зачем тебе покупать билеты на наш концерт? Возьму тебя за сцену, посмотришь оттуда.
– Ну, уж нет, я не хочу за сцену, я хочу в партер, в самую гущу!
– Хочешь, чтобы тебе намяли бока?
– Да брось ты!
– Я ж не шучу, там будет ад кромешный. Слушай, погоди... А с кем ты здесь? Вы всем составом?
– Практически. У нас нет басиста. Уехал – дела у него. А остальные здесь, да. А что? Что ты задумал… Колись.
– Спой перед нами.
– Что?
– Охота послушать вживую. Я же не слышал тебя никогда. Будет круто...
– Ты предлагаешь мне разогрев? А как мы сыграем без человека в команде? И вообще, я уже смирилась, что не попаду на вас. Мы собирались вечером посидеть в «Иль Патио».
– Какая ещё «Иль Патио», смеёшься, что ли? Слушай, мне нужна всего одна песня. Неужто откажешь? Нет басиста – так дам своего. Отличный малый, схватывает всё на лету, я вообще говна не держу. Блин, Тами! Да надо будет – я тебе сам на басу сыграю!

Она сомневалась, и я продолжил:

– Я поговорю с менеджером насчёт гонорара и скажу, чтобы нашёл вам гостиницу. Тогда мы сможем увидеться завтра? Это мой единственный шанс уделить тебе больше, чем проклятые двадцать минут? Ну? Ну, Тамила…
– Какую песню ты хочешь?
– «Кошка».
– О’кей.
– Точно?
– Да. По рукам. Где мы встретимся?
– Я закончу через тридцать минут. Могу дать ключи от машины, у меня синий «Ровер», стоит за углом. Или перекусите в кафе напротив.
– Тогда мы подождём в кафе.
– Всего полчаса! – повторил я.

Дата добавления: 2015-11-14