Перевод: Zainka-Gwena

Во всех временах и пространствах, независимо от возраста, пола и расы, встреча двух людей всегда оказывалась волнующей, потрясающей азартной игрой – будь то умышленно или совершенно случайно… или потому что Госпожа Удача в тот вечер вдруг закапризничает.

И в мгновение, когда они сталкиваются друг с другом, боги могут тепло улыбнуться, а могут холодно отвернуться и уйти.

Можно выиграть все.

А можно и проиграть.

Двойка или семерка* – с каждым броском костей игра начинается заново, и победа или поражение зависит от поворота одного-единственного кубика.

[*В игре в кости используются два кубика. Двойка (иначе "Змеиные глаза") - две единички на кубиках - означает весьма вероятный проигрыш, "семёрка" - единичка и шестёрка - выигрыш.]

Но в будущее ведет не одна тропа, и каждый шаг предлагает неисчислимые выборы. Какое решение, какое направление будет верным? Нет жестких правил, что помогли бы раскрыть секрет. Нет теории, что помогла бы сорвать банк. Есть лишь твердая воля и уверенность в себе. Возьми свое, и отныне – на что бы ты ни надеялся, чего бы ни боялся – можешь быть уверен: цель, что ты видишь перед собой, будет постоянно меняться.

Никто не может сказать, что произойдет с двумя только что встретившимися людьми, но возможны все чувства, обитающие в сердце человеческом: радость и гнев, возвышенное и смешное – и все возможные их сплетения и чередования. Вместе могут эти двое нарисовать параллельные линии, что никогда не пересекутся, – или покрывающий все вокруг запутанный лабиринт.

Юность и зрелость. Сколько людей на свете, столько и способов описать границы между этими двумя словами. Никому не дано навеки остаться ребенком. Вот почему, устремив взгляд к концу того, что называем «жизнью», мы преодолеваем извилистую тропу времени, встречаясь и расставаясь снова и снова.

…Даже если это отмечает начало предопределенных причин и следствий, последующего хаоса и всего, что могли означать эти слова.

Пять лет назад. Вечер.

Рики встретил Ясона.

Рики происходил из жестокого мира трущоб, искаженного и исковерканного почти полным отсутствием женского пола. Он вырос, расцарапывая зудящую болячку, которую не мог почесать, не в силах сдерживать обжигающее душу, удушающее ощущение застоя. Бремя этой суровой реальности кольцами обхватывало самое его существо, ослепляя и оглушая, не оставляя сил отпереть двери перед правдой.

– Трущобному монгрелу нечего терять, – и он начал даже гордиться этим. И вот тогда-то все и случилось.

Этой ночью, как всегда, Мидас корчился в угаре обычной непристойности. Он был подобен сластолюбивому императору царства тьмы, этот сверкающий, ослепительный тиран ночи. Его обольстительный, игривый голос звучал отовсюду, опутывая попавшие в ловушку души, вытесняя естественную тишину полуночных часов.

Среди приманок сразу бросалась в глаза и залитая ярким светом аляповатая арка. Она вела прямо в задыхающийся от перегрузки туристический космопорт в Сасане (8 Район) на восточной окраине Мидаса.

Фриз украшали нагие нимфы, заимствованные из преданий туманности Салинас о вилиях. В легендах Мидаса искусительницы-вилии превратились в воплощения Эроса и Кармы.

Столь реалистичны и прекрасны были изваяния, что казались чем-то большим, чем простые рельефы, и физически соблазнительными настолько, что завороженные мужчины тянули к ним руки, пытаясь прикоснуться. Таковы были они: обладающие божественной чистотой девственниц, не знающих греха, и одновременно – порочные блудницы, чья сладкая отрава затягивает мужские сердца в ад.

Словно разжигая огни их обольстительного очарования, вибрирующая электрическая радуга вспыхивала на фризе многоцветным калейдоскопом. Ошеломляющее изобилие охватывало корни этих желаний, таящихся в самой глубине человеческого сердца, и вытаскивало их наружу.

Разумеется, в эту арку нельзя было пройти с пистолетом или ножом. Хотя в каждом районе предпринимались меры в соответствии с собственными требованиями, контрольно-пропускной пункт «Врата Мидаса» был главным в столице, и попасть в Кварталы удовольствия можно было только через него.

Внутри парных колец Мидаса, в самом его сердце, улицы большие и малые веером расходились от улицы Казино, создавая длинные, непрерывные лучи неонового света. И повсюду ручейки нарядных, весело перекликающихся, довольных мужчин и женщин, равно и молодых, и старых, скапливались вместе, образуя словно озерца искрящейся воды.

Реки нарядных пешеходов текли во все стороны. Толпы отдыхающих сталкивались и отчаянно толкались, безразличные ко всему окружающему и остальному человечеству, спеша утолить заветные желания.

Гибкий молодой человек словно плыл по вздымающимся волнам человеческих тел. Еще не совсем незрелый, на любой взгляд, с любой точки зрения он напоминал яблоко в начале лета: такой же жесткий и зеленый. Однако же, его вид не пробуждал в окружающих естественного желания защитить: он явно в этом не нуждался.

Напротив, чувство превосходства сквозило в непринужденных движениях (столь редких у молодых) и в иронических взглядах, которые он бросал на этих прохожих, так вульгарно кичащихся своим богатством.

Он не напускал на себя вид, который мог бы расположить к нему случайно встреченного незнакомца, но стоило упомянутому незнакомцу заметить его лицо – и поразительная внешность юноши, его уникальная аура запечатлевались в душе.

Надменный взгляд темных глаз с презрением отвергал всякую возможность близости с другим человеком; в нем светилось что-то, несоответствующее возрасту. Юноша был выше этого мельтешения, сбивая и жизнерадостный настрой окружающих.

В нем не ощущалось никакой угрозы. Вероятно, правильнее было бы сказать, что он хорошо знает это место, но не в ладах с его обитателями.

Не плывущий по течению. Не сливающийся с толпой.

Посреди пустых, бессмысленных разговоров бродящих повсюду туристов и экскурсантов, лишь он твердо стоял на ногах. Стройное тело крепилось к стальному хребту, он был скалой посреди человеческих волн.

Было бы чем заплатить – в этом мире красота и юность, а то и сама вечная жизнь были доступны всем. Однако, ощущалось в нем нечто, чего не купить никакими деньгами: врожденная сила харизмы. При внешней хрупкости, исключительный блеск и гибкое тело юноши легко отбивали взгляды незнакомцев, осаживая их.

Это был Рики.

Вожак «Горячей трещины» в гетто, кишащем буйными страстями юности. Таков был подросток, верховодивший известными всем и каждому в трущобах Бизонами.

Граждане Мидаса и обитатели Церес (9 Района) ладили друг с другом, как змеи и скорпионы. Все трущобные монгрелы, вроде Рики, прекрасно знали это, и для него блуждания ночью по бессонному Мидасу не были беззаботной прогулкой.

Он пришел сюда работать.

Каждую ночь городские артерии, ведущие к улице Казино, заполняли толпы самого разнообразного народа. Было поразительно легко отыскать в человеческом море разинувшего рот транжиру с Логоса или нувориша с Галарии.

Конечно, обычно туристы и экскурсанты не гуляли по улицам Мидаса, зажав в кулаке наличность. Зато карманы пиджаков и дамские сумочки ломились от пластиковых карт. И пластиковые карты вполне годились – если не попадаться, разумеется.

Если не считать протокольных мероприятий, на которых они выполняли обязанности конной полиции прежних времен, сотрудники Мидасского отделения общественной безопасности были отнюдь не декоративными. Особенно славились жестокостью полицейские, назначенные в Кварталы Удовольствий – так называемые «черные».

Побуждения туристов, прогуливающихся по ночному Мидасу, вовсе не обязательно были чисты. И всегда находятся нарушители порядка, не умеющие вовремя остановиться. Неудивительно, что волков тянет туда, где пасутся безвредные овечки.

Как бы идеально не работала пропаганда, пока существуют люди, будет существовать и благоприятная почва для греха и себялюбия. Такова цена, которую платит всякий, рожденный человеком.

Обезвредить этих хищников раньше, чем они вцепятся в жертву, было делом «черных». И потому обитатели Церес – трущобные монгрелы и им подобный сброд, вычеркнутый из официальных документов Мидаса, – изначально не могли рассчитывать на соблюдение гражданских прав или проявление гуманности.

Никто и никогда не оставался после столкновения с Черными целым и невредимым. Однако же, словно играя в смертельно опасную игру, трущобные парни ночь за ночью мотались по улицам Мидаса. Да и от денег, которые на черном рынке платили за краденые банковские карты, нельзя было отмахнуться.

Но дело было даже не в этом.

Получение удовольствия от огромного риска было естественным побуждением в тусклой жизни втоптанных в грязь трущоб. А еще для мальчишек это было важным обрядом посвящения, возможностью заслужить уважение друзей.

Все трущобные парни прошли через воспитательную систему Гардиан. Все биологически неспособные к деторождению – иными словами, мужчины – в тринадцать лет объявлялись «взрослыми» и принудительно освобождались от опеки. Они были свободны и могли сами избирать себе образ жизни. Никто не указывал им, что делать.

Однако, несмотря на все их усилия, исходящие от них ощущение клаустрофобии и вонь открытой сточной канавы, какую представляли собой трущобы, закрывали все двери, которые могли бы открыться перед ними. У них было больше шансов быть пораженными молнией, чем выиграть в лотерею жизни.

У них не было удостоверений личности, какими обладали все граждане Мидаса. И это было все равно, что пожизненное заключение.

Дух праздности и безразличия пропитывал территории, отданные этим юнцам, которые только назывались «взрослыми». Всего лишь месяца дыхания ядовитой атмосферой хватало, чтобы запятнать душу. Кто он, почему оказался в трущобах – у ребенка не было ни времени, ни места, чтобы присесть и серьезно обдумать свое место в мире.

И, как это ни противно, нельзя было не заметить, что, когда стоит вопрос собственного выживания, гораздо легче плыть по течению. Никто бы не назвал это отмазкой: сбиться в стаю, чтобы вместе продержаться, было просто лучшим способом остаться живым в чистилище, где нет надежды на избавление.

Грызущая тревога. Безнадежность, в которой не признаются даже самому себе. Проливной дождь реальности покрывал трущобы слоем грязи. Что же касается Рики, то для него закон улиц сводился к краткому: Каждый убирает за собой сам.

Никто не мечтал оказаться презираемым монгрелом, отбросом в трущобах, но, тем не менее, никому не хватало ни средств, ни силы воли, чтобы выбраться.

В трущобах человеческое «достоинство» ценилось не выше дешевого пива. На любое проявление участия к незнакомцу следовал ответ по закону трущоб. Отбрось жалкие остатки личной гордости – и он окажется такой же швалью. Вот такая дилемма.

Рики все еще искал ответ. Поскольку единственным известным ему доказательством жизни было то, что он жив, Рики выводил свой старенький реактивный байк и гонял на нем так, словно ему все равно, жить или умереть. Он осуждал друзей, тратящих жизнь на неумеренное потакание своим слабостям. И каждую минуту бодрствования тратил на расширение территории…

И каждую ночь выходил на охоту в Мидас.

Это означало практически одно и то же. Он высматривал добычу и вытаскивал пластиковые карточки. Возбуждение, заполняющее пространство между натяжением нервов и постепенным ускорением стука сердца, было не сравнить с опьянением от контрабандного стаута – даже близко не стояло.

После каждой ночи в Мидасе внутри жгло, как огнем.

Пока удавалось накапливать и спускать пыл, на этот рай можно было смотреть. Но накручивать себя просто так, лишь бы поддаться этому жару, было еще невыносимее.

В ту ночь Госпожа Удача была благосклонна к нему, и Рики раз за разом выигрывал, пока карманы не оказались забиты банковскими картами.

Но чего-то все равно не хватало.

Почему именно этой ночью он не мог насытиться? Бессмыслица. Ему не мерещилось. В голове просто не было. Несмотря на возбуждение после нескольких заходов по Мидасу, экстаз все не наступал. Вместо привычного кайфа – изматывающая пульсация в мозгу, с которой он ничего не мог поделать.

Возможно, именно поэтому Гай вдруг сказал:

– Нам лучше остановиться, пока везение не кончилось.

Но Рики пропустил его предупреждение мимо ушей.

– Еще разочек.

– Рики, это уже становится опасно. – Гай был уверен, что полоса везения рано или поздно прекратится.

Хоть это Рики, по крайней мере, понял. Тот, кто не умеет вовремя остановиться, сам напрашивается на неприятности.

– Так что давай-ка закругляться. – Гай говорил тяжело, как человек, у которого начинает болеть живот от обжорства. – А вдруг окажется, что я прав?

– Говорю тебе, все будет отлично. Я не собираюсь все профукать.

Его внутренний светофор все никак не переключался на красный свет. Все у него, наверное, будет нормально, подумал Гай. До сих пор же получалось.

Посторонний, возможно, счел бы это всего-навсего предчувствием, но Рики ни разу не ошибался в таких играх. Иначе как бы смог парнишка, меньше двух лет как из Гардиан, прогнуть под себя «Горячую трещину» – зону свободного огня в трущобах?

В общем, Рики отдал упирающемуся Гаю наворованные карточки, и они разошлись. Разумеется, Рики вовсе не хотел лишиться пальцев в погоне за успехом, но прямо сейчас грызущий нутро голод побеждал. Закончить сейчас и, завалившись с Гаем в койку, потрахаться в честь успеха… это не остудит жар. Пульсирующая пустота внутри требовала заполнить ее – как никогда раньше.

Осознавая это, Рики снова и снова ругал себя. Они никуда не делись – неизменная, душащая жажда и никогда не покидающее его недовольство. Он привык к ним, как к чересчур засидевшемуся другу.

Почему эти чувства так сильно изводили его именно в эту ночь? Почему-то это было именно так, и потому ему казалось, что лучше всего будет жестко форсировать мотор – и успокоиться.

Вот этот подойдет.

Дичь, на которую упал его взгляд, выглядела обычным туристом: застывшее на лице изумление, пылающие от возбуждения щеки, мечущийся на бегу взгляд. Завороженный Мидасом, ослепленный ядовитым воздухом, он был открыт для удара с любой стороны.

С ними так легко. Тебе не кажется, что он просто-таки напрашивается?

Беззаботные мысли быстро претворились в действие. Рики подстроился под походку идущего впереди объекта, сохраняя между ними удобную дистанцию. Как всегда он мысленно задавал естественный ритм и отсчитывал время…

Он приблизился к объекту расслабленной походкой…

А потом – этот миг мимолетной, опьяняющей радости, наполняющей все уголки души…

Внезапно…

Сзади кто-то схватил его за запястье – словно сжал тисками.

Черт! Рики застыл на месте.

Что?.. какого?..

Перед глазами все побелело. Мгновение неописуемой паники. Нет. Невозможно. Не мог же он так облажаться! Впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно.

– Ноль баллов за стиль. Меня не впечатлило. – Холодный, как лед, голос вонзился в мозг, словно воплощение этого страха.

Черт!

Рики судорожно вздохнул. Воздух прорывался в горло мелкими глотками. Все волосы на теле стали дыбом. Плохо… очень плохо. Облажался по-крупному. Он ругал себя так, что в голове звенело. Перед глазами пульсировал красный туман. Спину свело. Он не мог пошевелиться.

Он просто стоял на месте.

Словно при переохлаждении, кончик языка задрожал. Он не мог перестать стучать зубами.

Он не мог перестать трястись.

Заполошный стук сердца словно завораживал. А сила впившихся в правое запястье пальцев была верным признаком, что он влип, и спасения нет.

Вот дерьмо. Рики стиснул зубы. Дерьмо оказалось очень глубоким и очень серьезным.

И это еще не все. Хотя стук в висках все время отвлекал, он чертовски хорошо представляя себе, какой ад ему уготовило будущее.

Что теперь?

Сердце билось о грудную клетку, как отбойный молоток. Он уставился на ботинки, пытаясь успокоить пульс и отчаянно собирая разбежавшиеся мысли.

Сыграть неведение? Сделать вид, что это глупая шутка? Ему чертовски повезло: при нем нет никаких карточек. Еще можно отвертеться. Высвободить руку не получится, но делать что-то надо, иначе он отправится прямо в ад.

Он изо всех сил напряг все нейроны мозга. Сейчас. Как лучше всего повести себя сейчас?

Он напряженно размышлял, когда позади кто-то воскликнул совершенно другим тоном:

– Эй! Что ты делаешь? Идем, а то опоздаем!

– Проклятье! Да кто это? – подозрительно осведомился еще один голос. Кто-то безжалостно схватил Рики за ухо, насмешливо фыркнул: – А ПЛД-то нет. Монгрел, значит?

Наверное, из мидасских Бригад Бдительности. Рики еще крепче сжал губы. Здесь, в Мидасе, вместо удостоверения личности все граждане носили за ухом пятимиллиметровый биочип Памяти личного доступа (ПЛД). Мужчины на левом ухе, женщины на правом.

Устройства эти различались цветом в зависимости от возраста. В них были записаны уникальные физические характеристики человека вплоть до ДНК. Задумывалась эта система ради управления всем населением, но в результате стала с потрясающей точностью контролировать и поведение каждого человека.

Передвижение из района в район и выход за пределы установленных областей запрещались законом. Короче говоря, жесткая классовая система, называемая «Зейн», превратилась в невидимую смирительную рубашку.

Любого, кто нарушал правила или замышлял сбежать «вовне» без разрешения, казнил на месте внедренный в устройство ПЛД специальный вирус. После чего полиции даже не требовалось вмешиваться.

Несомненно, это было следствием уроков, извлеченных из Цересского инцидента, и пример порожденных им нелепостей. Возник извращенный парадокс: увечная свобода граждан Мидаса, легальный статус которых определялся биочипом ПЛД, – и трущобные монгрелы, отбросы, вроде Рики и его друзей, которые могли беспрепятственно рассекать по Мидасу.

Казалось бы, здравый смысл подсказывал, что человек без ПЛД – не гражданин Мидаса, а приезжий или отпускник. Однако, хотя все мидассцы одевались более или менее одинаково, в городе, где людей, даже при самом благосклонном отношении, встречают по деньгам и внешности, по виду Рики сразу становилось очевидно, что это монгрел из соседнего города, а не турист, шикарно проводящий отпуск.

Несомненно, настоящими врагами трущобные монгрелы считали мидасские Бригады Бдительных. Когда между цересскими монгрелами и гражданами Мидаса доходило до крайности, «бдительных» боялись больше, чем даже «черных». Как бы жестоки ни были полицейские, если монгрел не попадался с поличным, «черные» просто выгоняли его из города.

Другое дело – Бригады Бдительных. Этих насекомых, приползающих в Мидас ковыряться в объедках с нашего стола, надо истреблять раз и навсегда. Возведя подобную нетерпимость в ранг кредо, они с абсурдным и жгучим упорством занимались своего рода очисткой улиц – грубо говоря «охотой на монгрелов». Виновного лишь в простой прогулке по улице монгрела могли схватить и избить до полусмерти в темном переулке.

Разумеется, жители трущоб не собирались молча сносить подобную несправедливость и часто платили той же монетой: пускали противнику кровь, а потом сбегали в трущобы.

Но ни Бригады Бдительных, ни полиция в погоне за добычей не пересекали границу – из-за невидимых ограничений, наложенных устройствами ПЛД. Как полагали обитатели Церес, это делалось ради блага самих же граждан. Стоит этим ублюдкам ступить на землю Церес – и только о них и слышали. Они цепенеют от одной мысли, что восхитительный воздух наших трущоб загустеет у них под кожей, и у них сгниют мозги.

Это говорилось со смесью сарказма и насмешки над собой. Сколько бы гражданам Мидаса не внушали, что монгрелы заслуживают лишь оскорблений и презрения, случались моменты, когда они сталкивались лицом к лицу с суровой правдой жизни – и им приходилось признавать ее существование.

Естественно, Рики было все едино, будь это Бригады Бдительных или «черные». В любом случае, он пожалеет, что попался.

– Идите дальше без меня.

– Мне все равно, но…

– Я быстро.

– Не стоит тянуть в рот все, что подбираешь на улице.

– У меня нет на это времени.

– Приятно слышать, но…

Пренебрежительно, высокомерно они переговаривались прямо над головой Рики, будто его тут и не было. Его внезапно охватило сильнейшее отвращение, в глазах что-то дергалось так, что он на мгновение забыл, где находится.

Рики поднял голову. Прямо перед ним густая волна прекрасных золотых волос обрамляла столь же прекрасное лицо. Как только мозг зарегистрировал это…

Невозможно. Блонди?

Рики невольно онемел. Судорожно сглотнул. Он никогда не сталкивался так близко с блонди, верхушкой элиты Танагуры.

Откуда здесь взялся блонди?

Но вот же он.

С какой стати блонди оказался в таком месте?

И, однако, оказался же.

Ситуация быстро выходила за пределы его понимания, потрясенный Рики просто стоял и молчал. Властный вид величественного золотоволосого мужчины свидетельствовал о привычке ставить других на место одним взглядом. Испуг Рики он принял с полным безразличием.

Нет, как раз наоборот. Глаза сверкнули, будто сам вид трущобного монгрела был для них оскорбителен.

– Тогда я пойду.

Рики, не мигая, смотрел, как блонди повернулся и исчез в толпе.

Выдохнул накопившийся в легких воздух и только теперь ощутил взгляды, сверлящие ему затылок. Вот теперь он понял. Ощутил множество устремленных на него взглядов и осознал, что это не просто невезуха, а полная задница. Рики резко вскинул взгляд на того, с кем блонди так бесцеремонно болтал… того, кто выкрутил ему руки.

Вы что, издеваетесь? Мысли растворились в пустоте.

Схвативший его был выше на голову, если не больше. И внимательно смотрел на Рики с сверху вниз. Внешне он ни в чем не уступал только что ушедшему блонди – эстетическое совершенство, для описания которого одних слов было бы мало.

Эта чрезмерная красота пробудила в Рики почти инстинктивный страх. Лик столь безупречный, суровый и проницательный, что слово «элита» подходило ему идеально. Было в нем что-то черствое, даже жестокое, отчего Рики встряхнуло, как электрошоком.

Вместе с символизировавшими высшую власть густыми золотыми волосами эта красота принуждала чуть ли не всякого склониться перед ним. Ибо от этого Бога Красоты исходило такое незыблемое достоинство, что рядом с ним меркло обычное высокомерие.

Это был Ясон Минк.

– Если ты любишь такие игры, то лучше угомонись. Или в один прекрасный день доиграешься по-настоящему.

Ледяной голос резко контрастировал с пальцами, сдавливающими запясть Рики. Звучал он четко, невозмутимо и рассудительно, но все равно чувствовалось в манере говорить нечто большее, чем простое намерение выбранить или сделать замечание, и это жутко обозлило Рики.

– Угу. Ну так пусти меня, лады?

От стены зрителей тут же поднялась волна критики и язвительного смеха, смешанного с потрясением.

– Что это за идиот?

– Что за дурак не понимает, что перед ним – танагурский блонди?

– А мальчишка-то отчаянный! Так препираться с блонди.

Не обращая внимания на болтовню, Рики устремил на Ясона взгляд, полный дерзкой решимости и высокомерия. Когда он заговорил, словно похваляясь своей неправильностью, в голосе прозвучали раздражение и вызов:

– Может, у тебя и есть время для гребаных нотаций, но по мне, так лучше выслушать их от копов.

На кратчайший миг синие глаза невозмутимого с виду блонди слегка сузились.

Было ли то следствием его скверной монгрельской природы, с заложенной неспособностью лизать цивилизованную задницу? Или несгибаемой смелости вожака Бизонов? Трущобному монгрелу нечего терять, кроме гордости. Рики сознавал, что не стоило бы по-хулигански бросать вызов этому типу, не стоило бы так выставляться. Но все равно не опускал глаз.

Да каким бы там себе лордом он ни был, для Рики уступить нажиму и отвести взгляд, было все равно, что самому себя кастрировать. В трущобах за такую с виду пустяковую уступку сразу бы ухватились, и он бы навеки потерял все завоеванное прежде уважение.

И пусть все эти крайности не имели никакого отношения к Мидасу, смыть пятно с души было бы нелегко. Даже если противник – танагурский блонди, Рики не собирался опускаться на колени и лизать ему сапоги.

Многие назвали бы это ложной гордостью. Рики, однако, было плевать на то, что думают о нем другие. Эта часть его гордости обсуждению не подлежала.

И даже порицая нахальную глупость – ощериваться на всякого, кто бы то ни был, – Ясон не мог не оценить этого мальчишку, осмелившегося безрассудно зарычать на блонди. Он только поднял бровь, бросив на прощанье:

– Следи за собой. Чтобы такого больше не было, – повернулся и пошел прочь.

– Какого черта? – Рики почему-то почувствовал себя так, будто этот тип уходит победителем, не приняв вызова. Холодность, с которой его отпустили, только рассердила еще больше.

Он ошарашено уставился на спину Ясона. Другой блонди несколько минут назад ушел – и плевать, но теперь горло скребло от странного унижения и грызущей жажды. Если молча смотреть, как Ясон уходит – окутанный этим своим жестоким равнодушием, – все произошедшее теряло смысл. Превращалось в нечто совершенно бессмысленное.

Должна же быть причина, почему все закончилось именно так… это не могло быть просто удачей. И, однако, этот напыщенный блонди снисходительно советует ему себя вести прилично и уходит.

В таком случае самым разумным было бы быстро развернуться и убраться подальше, пока блонди не передумал, но Рики поступил по-другому. Он просто не мог иначе. Сверкающие в темноте волосы Ясона исчезали из виду. Будто преодолевая невидимое сопротивление, Рики заставил себя пошевелиться, сделал первый шаг.

После этого его было уже не остановить. Взбешенный Рики бросился в темноту. Его поглощало одно – не упустить Ясона из виду. Так, не подозревая о том, он сделал первый шаг навстречу судьбе – в лабиринт без выхода, в трясину желания и безысходности, упоения и стыда.

Рики гнался за Ясоном. Он с силой закусил нижнюю губу, устремив горящий взгляд вперед. Нельзя быть обязанным таким, как элита Танагуры! Это мысль неотвязно крутилась в голове.

Он ужасно, грубо ошибся. И был благодарен, признателен до глубины души, что не оказался в руках полиции. Но не это занимало его мысли.

Один из блонди – элиты, властвующей над Танагурой, – оказал благодеяние трущобному монгрелу – без всяких условий! – и, что хуже всего, так, словно все это было частью циничной шутки. Но Рики не смеялся. Только скривил губы.

Каждый убирает за собой сам.

В испорченном мире трущоб это было сутью личной гордости Рики. И вдруг – это благодеяние. Совершенно непрошенное. В каком-то смысле, было бы слишком требовать от извращенного, звериного образа мыслей трущоб принять его за чистую монету.

Нет, даже заточенный в клетке Гардиан, страшно далеко от реальной жизни, Рики уже испытал свою гордость на прочность и выяснил, что ни при каких условиях не может отказаться от этого – и только этого – аспекта своей личности. Но почему? Как это кредо так прочно закрепилось в его голове?

Сам Рики совершенно не осознавал причины. Он знал только, что слишком молод, чтобы молча проглатывать такие небрежные унижения. И потому, вероятно, случившееся было невыносимым для его исключительного чувства самоуважения.

Гораздо важнее, наверное, было то, что Рики понятия не имел, что понятие «танагурский блонди» должно означать для такого, как он. В этой горячей голове даже мысли не мелькнуло о цене, которую в будущем придется заплатить за нынешние действия, о том, что, возможно, он еще пожалеет об этом.

Он видел перед собой только золотое мерцание. Может быть, золотистые волосы Ясона и символизировали какую-то непостижимую для Рики власть, но гнаться за ним было легко. Человеческий океан послушно расступался перед Ясоном. Его красота пленяла всех без исключения.

Люди застывали на месте и заворожено оглядывались. Потом приходило осознание, что это – один из знаменитых танагурских блонди, и у них снова перехватывало дыхание. Это было все равно, что оказаться в присутствии божества. Сила личности Ясона, окутанного аурой неистового изящества и достоинства, была настолько велика, что зеваки с трудом удерживались от того, чтобы не упасть перед ним на колени.

Под взглядами этой массы народа Рики ничуть не стушевался. Он схватил блонди за руку и, задыхаясь, выпалил:

– Эй, погоди!

Сразу раздался хор завистливых и презрительных голосов.

– Что это с мальчишкой?

– Да кто он такой?

– Ого, что этот сопляк о себе вообразил? Обращаться к блонди таким тоном!

Ясон, казалось, даже не заметил поднявшуюся вокруг суматоху. И не упрекнул Рики за дерзость. Он просто молчал. Только ледяной взгляд – на несколько градусов холоднее, чем раньше, – спрашивал: Что?

Рики бесстрашно выкрикнул прямо ему в лицо:

– Что за дела? Почему ты вот так отпустил меня?

И услышал холодный, безмятежный ответ:

– Просто каприз.

Но такое отношение еще больше рассердило Рики. Он досадливо нахмурился. Снисходительная жалость, а не просто банальное пренебрежение… его прямо-таки замутило. Никакой логики. Это была инстинктивная реакция неуправляемого трущобного мальчишки.

– Я никогда и никому не одалживался. Особенно элитной «шишке», вроде тебя. И не собираюсь оставаться в долгу.

– Вот как? Ты всегда злишься, когда тебе оказывают услугу?

Гребаный ублюдок! Охваченный неподдельным бешенством, Рики, стиснул зубы и уставился на Ясона. Нахально дернул подбородком, дескать, пойдем-ка, побазарим.

Ясон не произнес ни слова, но, когда насупленный Рики скользнул в сторону… невероятно, но Ясон, все так же молча, двинулся следом. Совершенно безрассудно Рики позвал за собой блонди из элиты Танагуры – и тот откликнулся.

Он это серьезно?

Предложение исходило от Рики, и теперь, когда блонди пошел за ним, пришлось проглотить ругательства и постараться не выдать смятения. Возможно – только возможно, – он зашел слишком далеко, но остановиться уже не мог.

Пустое пространство между ними поглотило все, что им, возможно, хотелось сказать.

Глава 2

Дата добавления: 2015-11-13