Зримый образ творца грядущего

В тот же день, когда было принято решение о сооружении временного склепа, II съезд советов принял еще одно постановление, связанное с Лениным – решили вопрос не только о сохранении физического тела вождя, но и о копировании его в вечных материалах. «Имя первого Председателя Рабоче-Крестьянского Правительства будет всегда жить в умах и сердцах как его современников, так и грядущих поколений. Под непосредственным руководством Владимира Ильича рабочие и крестьяне положили в революционные дни Октября начало всех дальнейших завоеваний трудящихся. Образ великого вождя должен быть увековечен для всех грядущих поколений и служить постоянным напоминанием и призывом к борьбе и окончательной победе коммунизма»[716]. Этот документ фиксирует переход в практиках памяти от имени к образу, от нематериального к материальному, от души к телу. Принимается решение о сооружении памятников в шести крупнейших городах: Москве, Ленинграде, Ташкенте, Харькове, Тифлисе и Минске.

Движение мысли не было неожиданным. Еще 23 января в Петрограде одновременно с решением о переименовании города, было принято решение и о сооружении памятника; в ближайшие несколько дней с инициативой о памятнике начали выступать различные организации - от Московского губернского совета профсоюзов до Октябрьской железной дороги. Мысль о памятнике была обратной стороной мысли о смерти, с одной стороны, с другой, советская власть с самого начала и регулярно показывала приверженность такому обычаю чтить своих героев. В Дом союзов, в Колонный зал, где стоял гроб с телом Ленина, были вызваны скульпторы и художники, которые должны были выполнить последние работы с натуры. Здесь работали скульпторы И.Гинцбург, С.Меркуров, М.Харламов, И.Шадр, живописцы К.Юон, К.Петров-Водкин, Н.Ульянов, С.Малютин и гравер П.Ксидиас. Это значит, что рядом с гробом стояли мольберты, станки для лепки и ведра с водой и глиной, создавая весьма своеобразную декорацию смерти. Работа шла непрерывно, Шадр, например, вспоминает, что работал 46 часов подряд.

Несмотря на позднейшее убеждение, что Ленин при жизни никому не позировал и категорически был против собственного увековечения – это не совсем так; во всяком случае, он позволял себя рисовать и лепить. Когда в 1924 году начнется собирание материалов[717] по иконографии В.И.Ленина, выяснится, что существуют работы художников Бродского, Саксена, Пчельникова, Гроссер, Ковальского, Чехонина, Альтмана, Добужинского, Верейского; скульптурные портреты работы Симонова, Эллонена, Гинзбурга, Журиковского, Мухиной. Список неполный – это то, что найдено Ленгосиздатом, но, например, известно, что существовало бронзовое изображение Ленина К.Лехта (автора памятника рабочему на Красной площади), бюсты Ленина работы Альтмана и Клер Шеридан или рисунки Ф.Малявина, уехавшего к тому времени за границу. Так что бедность иконографических материалов была весьма относительная – проблема была, скорее, в другом – как из традиционного изображения сделать что-то небывалое.

Сначала идеи памятника и мавзолея (рукотворного образа и хранилища для тела) существуют неразрывно – вовсе не отрицается, что сам мавзолей может быть памятником, или что мавзолей может соседствовать с памятником; но постепенно идея памятника отделяется и начинает требовать своего пространства – и мыслительного, и физического.

Проблема была осознана профессионалами. Уже 2 февраля 1924 года Российская Академия Художественных Наук при социологическом отделении открывает ряд дискуссий по обсуждению принципов сооружения памятника В.И.Ленину. Первый доклад должен был быть прочитан Г.Б.Якуловым. Основная мысль докладчика заключалась в том, что «исторические события нашего времени требуют памятников монументального характера, что может быть осуществлено только в плане архитектурном, а не скульптурном»[718]. 1 марта 1924 года в Московском Архитектурном обществе под председательством А.Щусева состоялось большое дискуссионное собрание, посвященное вопросам о формах увековечения памяти В.И.Ленина[719]. Дискуссии, правда, похоже, не получилось – художники соглашались со всеми предложениями наркома внешней торговли и члена комиссии по похоронам (увековечению памяти) Ленина Л.Б.Красина, сулящими небывалый размах работ.

Широкий общественный разговор должен был бы начаться со статей именно Л.Б.Красина, одновременно напечатанных в «Правде» («О памятниках Ленину») и в «Известиях» («Архитектурное увековечение Ленина») – чуть разные редакции одного и того же текста (хотя само изменение названия показательно – Н.Бухарин в «Правде» старался материалов, напоминавших о мавзолее, не печатать).

Это было первое развернутое изложение целого комплекса идей по данному вопросу. Хотя статья в «Правде» и называется «О памятниках Ленину»[720], в значительной степени она была посвящена архитектуре, и в первую очередь - строительству постоянной гробницы (решение о постоянном мавзолее будет принято почти через год, технологии долговременного бальзамирования еще не было, но Красин верил, что так надо и так будет). «Трудность задачи поистине необыкновенна. Ведь это будет место, которое по своему значению для человечества превзойдет Мекку и Иерусалим. Сооружение должно быть задумано и выполнено в расчете на столетия, на целую вечность». При этом Красин подчеркивает, что связь гробницы и памятника не является обязательной, Красная площадь, возможно, не идеальное место для памятника (ограниченность пространства, сложившийся исторический и архитектурный ансамбль), и переходит к масштабным скульптурно-архитектурным фантазиям по поводу могущего быть монумента.

Активного обсуждения в печати не получилось. Хотя в том же номере «Известий», где был опубликован вариант статьи Красина, появилось предложение сотрудника НКИД Б.Орлова[721] («родного» для Красина ведомства), которое могло бы быть истолковано как образец участия в дискуссии непрофессионалов. «Памятник Вл.Ильичу должен олицетворять не человека, а идею, которую он проводил. Для этого я предложил бы на месте могилы тов. Ленина устроить громадную башню, на подобие Эйфелевой, и даже выше ее. Наверху должен вращаться земной шар, а внизу – огромные маховые колеса, воспроизводящие шум и стук фабрик и заводов. На верху этой башни установить радиотелеграф, способный держать связь со всем миром. В башне можно отобразить постепенный ход революции, или даже исторический путь человечества, от первобытного коммунизма к марксизму». Через несколько дней в «Известиях» появился еще один отклик, с одной стороны, стимулирующий дискуссию, с другой, свидетельствующий об опасности самомышления. «Почему бы не построить там (на Красной площади – С.Е.) такой памятник и гробницу Владимиру Ильичу, которые в то же время явились бы и памятником жертвам, лежащим у Кремлевской стены? Кроме могилы Ильича, там еще находятся и могилы товарищей … и могила Владимира Ильича завершает собою это братское кладбище, этот последний путь лучших наших товарищей к Кремлевской стене»[722].

Дискуссию, в знак всенародности обсуждаемого дела, важно было объявить, но не факт, что нужно было проводить.[723].

Может быть, даже, скорее, и не нужно. Потому что ситуацию могли использовать определенные партийные силы, не согласные с тем, что происходит. В конце февраля в бухаринской «Правде» было опубликовано письмо группы комсомольцев и партийцев за 19 подписями (подписи не расшифрованы, просто указано количество)[724]. «Сейчас в связи со смертью Ленина происходит многое, ни с точки зрения политического строительства, ни с точки зрения хозяйственного строительства не оправдываемое. Дело идет о методах строительного увековечения памяти Ленина, которые применяют или собираются применять. Некоторые товарищи представляют себе это строительство (а это непременно должно быть строительство) таким образом, что будут понастроены памятники Ленину, доски с изречениями Ленина, “высокие башни” в честь Ленина, построен мавзолей для тела Ленина, будет переименовано все, что может быть переименовано, и т.п. Мы горячо протестуем против такого увековечения или просто “увечения” памяти Ленина /…/ Преклоняться надо не перед трупом товарища Ленина, а перед его делом, и преклонение показать продолжением этого дела (полужирным здесь и далее выделено мною – С.Е.)». Главный завет Ленина, по коллективному мнению этой анонимной группы, - строительство республики, поэтому и предлагается «целый ряд мер к усилению нашей мощи, к превращению того подъема, который сейчас наблюдается (в связи со смертью Ленина), не в бесполезные вещи, а в предметы, могущие принести пользу нашему хозяйству и революции». (А именно: дома-коммуны для рабочих, дома крестьянина, радиофикацию, электрификацию, авиастроительство). Памятники как таковые, согласно этому заявлению, требуются в очень ограниченном количестве.

В общем, широкого разговора о монументе не получалось. И в результате – не случилось.

Попробовали обратиться к зарубежным коллегам. Но они тоже не чувствовали ситуации и конкретных подсказок дать не могли, обошлись общими рассуждениями, смешанными со скепсисом. «Памятник Ленину должен дать заодно и в равной мере сверхнациональное и русское. В нем не должно быть ничего рутинного, давно известного. Я не знаю, кто из известных мне скульпторов мог бы справиться с этой сложной задачей. То, что мне известно из репродукций пластического искусства в России, меня совершенно не удовлетворяет. Но я не верю, и что кто-либо из других современных европейских ваятелей хорошо разрешил бы эту гигантскую задачу. Она по силам разве новому гениальному Достоевскому в области ваяния! А где он? Я лично предпочла бы, чтобы Ленин остался в памяти народа, чем чтобы ему воздвигли недостойный его памятник. Может быть, в России и найдется художник, который сумеет дать этому феноменальному человеку соответствующую пластическую форму. Но я его не знаю. Как я сказала уже, это должно быть нечто совершенно новое, не традиционное, но вместе с тем без вычурности и искательства. Этот памятник должен жить. Вот мое скромное мнение. Кэте Кольвиц (Берлин)»[725].

Однако на обсуждение надеялись сами художники. Они, как и в 1918 году, хотели хоть какой-то конкретизации технического задания. Они готовы были даже вместе с рабочими воплощать их идеи, если это поможет делу. Они рвутся в народ. 3 марта 1924 года в клубе Центрального комитета профсоюза строителей состоялось собрание коммунистов-инженеров, архитекторов, скульпторов, художников по вопросу организации дискуссий о памятниках В.И.Ленину, с участием в этих дискуссиях рабочих и крестьянских масс. Вскоре состоялось и второе собрание, попытавшееся наметить пути перехода к конкретным действиям. «Дискуссию о материальном увековечении памяти т. Ленина в тесном соответствии с ленинизмом, решено провести среди широких рабоче-крестьянских масс на заводах, фабриках и т.п. Избранное на предыдущем собрании бюро входит в тесный контакт с ЦК РКП, в тесной связи с которым и намечается дальнейшая работа. Между прочим, совместно с проведением дискуссии о материальном увековечении памяти т. Ленина во всех городах республики предполагается создать особые коллективы, в которых будет разрабатываться и оформляться назревшая в широких массах идея. В этих лабораторных коллективах работа будет производиться под руководством коммунистов соответствующих специальностей: инженеров, скульпторов, художников, архитекторов и т.п. Намечается также создание особого печатного органа. Выдвинут вопрос об уничтожении появившихся на рынке различных макулатурных произведений – бюстов, портретов и т.п. с заменой их соответствующими, строго продуманными и согласованными с пожеланиями широких масс произведениями указанных лабораторных коллективов»[726].

Пока суд да дело, рождались удивительные планы. Например, в конце 1924 года А.В.Луначарский вынужден написать письмо Г.Е.Зиновьеву с просьбой противодействовать установке статуи Ленина на Александровской колонне около Зимнего дворца. Луначарский выступает «с подачи» ленинградских архитекторов и художников, и, судя по письму, дело зашло уже достаточно далеко и не было просто досужим разговором - на проект была составлена смета в 100 тысяч рублей.

На практике постановка памятников шла активно, и для широких масс проблемы не представляла. Вопрос об увековечении памяти обсуждался в трудовых коллективах, и среди мероприятий, где-нибудь в середине или конце списка, значился, в том числе, и памятник, который и воздвигался на местах в течение нескольких недель. Обычно он представлял собой комбинацию из постамента-обелиска, земного шара и скульптурного изображения Ленина, быстро изготовленного кем-нибудь из местных умельцев. Возводились памятники там, где принимались решения – не территориях заводов и фабрик, например.

Именно на фоне этих массовых созданий, не санкционированных центральной властью, встает вопрос и о месте для главного памятника государства. Некоторое время кажется, что этот вопрос еще не решен, то есть мавзолей таковым не воспринимается.

В Петрограде вопрос о месте обсуждался в 1924 году. «Хочется воочию действенно, конкретно выразить хоть в слабой форме всю меру нашей к нему (Ленину – С.Е.) признательности и нашего признания его величия. Оттого-то со всех сторон несется клич – памятник ему здесь, памятник – там. Если б дать волю осуществлению всех этих запросов, то город Ленина покрылся бы не десятками, а сотнями памятников. /…/ А памятник в представлении широких масс это – статуя, на худой конце – бюст. И если вспомнить беспомощность попыток наших скульпторов запечатлеть образ Ильича, всю вопиющую антихудожественность бюстов его, то нельзя не прийти в ужас от той картины, какую представлял бы собою прекрасный Ленинград, захлестнутый волной вопиющих по безобразию своему истуканов»[727]. Автор – художественный критик, которого, видно, мучают кошмары недавней «монументальной пропаганды». Он вынужден оправдываться, что он вовсе не против памятника, как такового, он всего лишь – «за централизацию». Поясняя свою позицию, он описывает ситуацию: «Вы только оглянитесь, что делается кругом: именем Ильича, его портретом начинают швыряться почем зря. Каждый предприниматель, аферист норовит налепить на свой товар ходкий ярлык – папиросы Ленина, галстух Ленина, бумага Ленина…»[728] Известная уже во времена открытия памятника Пушкину знакомая практика превращения имени в бренд теперь, по мнению автора, могла быть взята под контроль, поскольку принятие решений в силах власти. Надо создать идеальный памятник, сконцентрировав ресурсы: объявить конкурс, привлечь и лучших профессионалов всего мира, и рабочих, которые «могут уловить слабые проблески будущего гораздо вернее, чем большой мастер, как никак, а все же отравленный пассеизмом, закваской старой культуры» (уже знакомая постановка вопроса – конкурс на идею).

Но чтобы дойти до этой стадии решения проблемы, надо сначала определить место – где памятник должен стоять? Проблема не только технического задания художникам, для которых ландшафт во многом определяет монументальную форму, но и выбора значимого пространства, которое во многом предопределяет символическую идею памятника. В Ленинграде автор видит три варианта: площадь перед бывшим домом Кшесинской, площадь Восстания и площадь Жертв Революции; он не чувствует изменившейся ситуации и отдает предпочтение последней. «Площадь Жертв Революции – место, где фактически покоится прах героев февральского и октябрьского восстания (октябрьского фактически не покоится, это уже область мифа – С.Е.), но символически это – место памяти всех борцов всего революционного движения России. Здесь, на этой площади, должен стоять и памятник Ленину, величайшему вождю-революционеру, всю жизнь свою принесшему в жертву великой идее»[729]. Автору летом 1924 года еще кажется, что ведущей темой такого памятника может быть идея революции и всеобщей жертвы ей.

Когда Моссовет попытается в ноябре 1925 года определить подходящее место, то в списке официальных предложений в столице окажется 11 точек. Таким образом Моссовет устранялся от ответственности: место и идею предстояло сопрягать другим.

Первой практической площадкой и полем для профессиональных экспериментов стал памятник Ленину у Финляндского вокзала: с одной стороны, проект столичный, с другой – локальный, призванный увековечить не Ленина вообще, а приезд Ленина в Петроград в 1917 году, еще точнее, конкретный момент произнесения им речи с броневика.

Решение о сооружении памятника Ленину в Ленинграде было принято Петросоветом 23 января 1924 года; 20 февраля Ленинградский губисполком принял вторичное решение; в марте 1924 года обсуждается «вопрос о практических мероприятиях по сооружению памятника Ленину у Финляндского вокзала» и 17 марта Выборгский райисполком предложил приурочить закладку памятника к годовщине приезда В.И.Ленина в Петроград в 1917 году. 16 апреля 1924 памятник заложен – глыба черного гранита со словами «Ленину». Тогда же Ленинградское общество архитекторов и Общество архитекторов-художников по поручению Комиссии по увековечению памяти В.И.Ленина при Ленинградском губисполкоме объявили Всесоюзный конкурс. 18 июля открылась выставка конкурсных проектов, а в начале августа жюри конкурса определило победителей. Конкурс был смешанный, часть работ подавалась под девизами, фамилии же приглашенных участников были известны. Победителями стали скульптор С.А.Евсеев, архитекторы В.А.Щуко и В.Г.Гельфрейх – они и откроют памятник 7 ноября 1926 г. на месте, где стоял броневик, с которого выступал Ленин в день возвращения из эмиграции.

Но самое интересное в этом конкурсе – не победа, а участие. Многообразие не просто форм, а содержания предложенных памятников Ленину телеологически кажется невозможным. Смысл проектов поясняли сами авторы и разгадывали критики. Результаты этого разгадывания представлялись на суд публики в разных вариантах: газетных, журнальных, книжных. Задача газетной статьи при этом была, скорее, апологетическая, а журнальной или книжной, предназначенной для более профессиональной публики, - аналитическая; весь спектр возможных восприятий и толкований вполне умещался между этими двумя крайними позициями. Если судить по газетным публикациям, то конкурс поражает своей яркостью и вызывает оптимизм, если судить по журнально-книжным текстам, то конкурс дает больше оснований для недоуменной иронии, чем надежд на ясное будущее.

Для начала – пара образцов газетной риторики, из которой следует, что все хорошо - представленные памятники одновременно монументальны, динамичны, психологичны и в меру символичны.

Проект «Спартак». «Фигура т. Ленина в энергичной позе возбужденного оратора обращается с призывом к захвату власти. На зов Ленина грудью вперед двинулся рабочий. Голова его обращена вверх и с верой смотрит на вождя пролетариата. В этих двух динамических фигурах – Ленина и рабочего - автор пытается, и довольно небезуспешно, выразить идею Октябрьской революции»[730].

Проект академика Щуко и скульптора Евсеева. «Основная идея проекта памятника их работы – движение вперед. Фигура Ленина окружена снизу постамента фигурами рабочих, крестьян и солдат, жадно слушающих речь оратора. В фигурах, расположенных позади Ленина, еще чувствуется некоторое колебание и как бы раздумье; но в боковых и передних группах уже ясно выразилось одушевленное движение вперед. Самый постамент в своих формах и изломах динамичен. Его остов как бы клином врезается в жизнь и как нос корабля готов взбороздить житейское море в стремлении к новому укладу жизни – к новому строю»[731].

Если же свести описания одного и того же проекта в разных типах изданий, то легко возникает эффект когнитивного диссонанса.

Проект Манизира и Фомина. «Фигура Ленина изображена на броневике, мчащемся по скале в виде дороги с крутым подъемом. Никаких добавочных фигур автор в композицию не вводит, с тем, чтобы в самой фигуре Ленина выразить одновременно и его личность и его дело. Ленин на памятнике – это вихрь, “неистовый из неистовых”. Его образ – это олицетворение революции, которая как молниеносная буря, смела на пути все, что ей мешало. Эту силу стремительности, натиска автор художественно выразил в формах скалы, броневика и фигуры т. Ленина»[732] (газета). «Апофеоз реакции. Проект – парафраза памятника Фальконе Петру I. Так же на наклонную скалу влетает броневик Ленина. Но авторы упустили из виду, что конь-то может стоять и на наклонной плоскости, а броневик либо должен слететь с обрыва скалы в пропасть, либо неминуемо откатиться назад. Либо – крах, либо – реакция»[733](журнал). «Арх. Фомин и скульптор Манизер в своих проектах придали фигуре Ленина главенствующее значение. С этой целью они уменьшили размеры броневика, поставив на игрушечном автомобиле огромную фигуру. Один из этих проектов (идея которого принадлежит Фомину) удачно символизирует революционный порыв, стремительное движение вперед, но фигура Ленина, облаченная в Чайльд-Гарольдовский плащ, кажется слишком романтической и театральной, а миниатюрность броневика придает всему изваянию комический оттенок. К тому же автомобиль, въехавший на скалу, находится в положении куда менее устойчивом, чем фальконетовский конь Петра I; он либо рухнет с обрыва вниз, либо скатится назад – словом, символика получается зловещая»[734] (книга).

Проект Руднева. «Вложена идея: Ленин умер – Ленин жив»[735] (газета). Автор увенчал «обелиск тремя неполными кубами, расположенными в порядке сдвига. Это-то, правда, не ново. Это уже имеется в пьедестале памятника Лассалю. Дерзновенность же Руднева проявилась в том, что он покрасил свои “кубы” в цвет мыла. Не поймешь, кому памятник: блаженной памяти Жукову[736] или мыловаренному тресту»[737] (журнал).

Проект Шервуда. «По историческим данным было известно, что Ленин стоял на башне броневика, а с боков сидела охрана из матросов и освещала его путь и толпу двумя прожекторами. Эти два луча послужили мне мотивом для символического выражения появления Ленина, как новой светящейся силы. Я предлагал сделать эти лучи из белого сибирского, сильно искрящегося мрамора, из которого выходили фигуры участников встречи Ленина. Однако этот мой замысел не встретил одобрения у членов жюри. Образ Ленина, - такой сложный и могучий по своему внутреннему содержанию, - казалось, требовал для своего выражения каких-то космических художественных форм»[738] (объяснение автора – еще один тип заведомо позитивной риторики). «В проекте памятника Ленину он (Шервуд – С.Е.) замыкает с краев свою композицию двумя покрашенными в белый цвет полосами, а на оных надпись: “Лучи прожектора”. И кто только пустил слух, что футуризм умер!»[739] (журнал). «Л.Шервуд выставил оригинальную, но мало убедительную и слишком “надуманную” скульптуру, заключенную в массив каменных лучей (материализованы из белого камня)»[740] (книга).

Рационализация образа, перевод эйдетического мышления в аналитическое, иногда приводит к прямо противоположным толкованиям.

Проект «К всемирной революции». «Явный анархизм: броневик, выброшенный упругой спиралью пьедестала, навис над пропастью. Это революция во имя революции. Это – чистое бунтарство. Это – Бланки, Бакунин, но не Ленин»[741] (журнал). «Под девизом “К всемирной революции” выставлена скульптура, композиция которой основана на спирали, долженствующей означать бесконечное, все ускоряющееся революционное движение, несущее вперед идеи ленинизма»[742] (книга).

Проект «Северный гранит» - «Фашизм. Автор столько властности придал фигуре Ленина всей постановкой ее и столько животной импульсивности сообщил ей, выдвинув вперед чрезмерно развитую нижнюю челюсть, что получился Муссолини – воплощение воли к власти во имя власти»[743] (журнал). «Скульптор … не нашел ничего лучшего, как изобразить Ленина в позе человека, собирающегося станцевать кэк-уок или канкан»[744] (книга).

Какие-то итоги оказывается возможно подводить лишь относительно решения общих формальных задач. «На конкурсе своеобразно проявилась борьба “обелиска” с “броневиком”[745]. Архитекторы в массе своей, очевидно, прямо и не представляют себе, как это вдруг памятник и без обелиска. Уж они его и так самостоятельно ставили, и броневиком подпирали… Но нашлись и отщепенцы, Фомин, Щуко, переметнулись во враждебный лагерь. И каких только броневиков не наделали: и маленьких – совсем не в масштабе – и почти нормальных, и чистеньких, словно игрушечных, и деформированных, пропущенных “через глаз и чувство художника”, как гласит записка одного из проектов. В общем и обелиски, и броневики ничего себе, удались. Хуже обстоит дело с фигурой Ленина. Строго говоря, из всех 60 с лишком проектов один только хорошо разрешил ее – “691”. Но и у него разрешение в плане портретном, а не в характере монумента. Портретен и недурной проект Козлова. Остальные же все страдают театраломанией. Ленин у них – какой-то провинциальный актер Несчастливцев»[746] (журнал). «Меланхоличные, большеголовые и коротконогие лилипуты чередуются с какими-то яростными дикарями, застывшими в припадочных телодвижениях»[747] (книга).

Изобретательность авторов иногда ставит в тупик даже изощренных критиков. Проект «Вперед». «Тут допущен другого рода трюк: перед монументом – кнопка и записочка: “Нажмите”. А нажмешь – за фигурой Ленина загорается фонарь … Остроумно, и, вероятно, тоже многосказательно»[748].

Неизобретательность также приводит в недоумение. «Автор скульптуры “Великий трибун” вылепил сооружение чрезвычайно типичное для французских исторических монументов, осуществляющих некий слащавый и банальный шаблон. Чтобы оживить композицию, он изобразил Ленина в состоянии крайнего ораторского исступления, а по сторонам оратора поставил на всякий случай двух львов, на которых картинно опираются рабочий и работница. Перед пьедесталом стоит женщина, похожая на опереточную “Елену Прекрасную”, и пишет для вящей убедительности небольшой аншлаг: “Великий трибун Ленин”»[749].

Затей, впрочем, было много. «Один из московских скульпторов, приславших на выставку свой проект, додумался до какой-то вакхической колесницы: он украсил автомобиль гирляндами цветов, как это практикуется на карнавалах, а Ленина изобразил в задорной позе и почему-то с засученными рукавами»[750]. «Под девизом “Вождю Социалистической Революции” выставлен проект круглой башни в форме фабричной трубы, из отверстия которой вырывается пламя. В защиту своего проекта, отступающего от условий конкурса, автор уверяет в пояснительной записке, что “дело не в броневом автомобиле, что очевидно каждому (броневой автомобиль вещь случайная), а в призыве Ленина к пролетарской революции”»[751]. «И уж совсем дикая фантазия – изобразить Ленина монахом, доминиканцем, благословляющим паству свою. Да еще в белом (арх. Белогруд)»[752].

Под все эти разговоры о памятниках в журналах вновь возрастает число иллюстративного материала, представляющего скульптуру. В подавляющем большинстве случаев – скульптуру Ленина. Степень скульптурной просвещенности населения в эти годы должна была бы приблизиться к профессиональной.

Журнал «Красная Нива», литературно-художественный еженедельник под редакцией А.В.Луначарского и Ю.Ю.Стеклова, лидер в этом отношении, в 1924 году опубликовал 21 фотографию памятников Ленину или их проектов, в 1925 – 26 изображений (сюда не входят проекты мавзолея – это отдельная тема). Другие журналы, хотя и не в таких количествах, печатали подобные фото также регулярно.

Среди опубликованных изображений были фотографии не только прежних, еще прижизненных бюстов и памятников, но и скульптурные изображения в гробу, выполненные присутствовавшими в Колонном Зале, проекты памятников ленинградского конкурса и выставочные работы, а также церемонии открытия памятников на местах (вплоть до Мерва в Туркмении). Часть провинциальных памятников носит фантастический характер – например, памятник Ленину, сооруженный на средства рабочих судоремонтного завода «Марти и Бадина» в Одессе: на пяти длинных ногах-трубах – земной шар, на земном шаре – бюст Ленина.Или памятник Ленину в Ташкенте: на колесах – куб (мачта Малевича!) с надписями, видны две грани: «Умер Ленин, жив ленинизм», «Только коммунистическая партия, детище Ильича, является авангардом революции», выше – сквозная пирамида с венками, служащая пьедесталом бюсту.

Часто как существующее описывается проектируемое – противоречие с видимым никого не смущает[753]. Получают распространение фотографии художников за работой в своей мастерской (часто при этом части тела Ленина существуют раздельно). Иногда – это мастерская природы: молодой рабочий-скульптор у г. Кисловодска на скале «Красные Камни» выдолбил голову Ленина размером в два человеческих роста и сфотографировался рядом.

Памятник у Финляндского вокзала еще не был установлен, а уже вовсю шли разговоры о принципиальной нерешенности вопроса, каким же все-таки должен быть «настоящий» («основной», как говорили тогда) памятник Ленину. Художники ленинградской Академии Художеств предлагали даже минимизировать затраты на привокзальный памятник, установив дежурную скульптуру, и сосредоточить все силы на «основном монументальном памятнике В.И.Ленину в Ленинграде».

В Москве 21 августа 1925 года принимается решение ЦИК СССР о конкурсе на сооружение памятников В.И.Ленину (в шести крупнейших городах, идет конкретизация постановлений, принятых сразу после смерти вождя). Несмотря на то, что вопрос дебатируется уже второй год, условия конкурса подробны и невнятны. Они содержат много технических деталей по порядку предоставления и оплате проектов, но очень нечетко формулируют претензии (или хотя бы желания) власти по поводу существа памятника. Зато 6 июля 1926 года утверждается список художников, приглашаемых для участия в этом конкурсе (то есть тех, кому само участие в конкурсе гарантированно оплачивается), – в списке 16 человек, среди них трое из Парижа (Арансон, Бурдель, Майоль) и Трубецкой из Рима.

Однако все это всего лишь проекты. Художники могли придумывать все, что угодно, а на практике «основным» оказывался памятник работы В.Козлова – исполненный для одного из провинциальных городов и по каким-то причинам не принятый, он был установлен к ноябрю 1927 года перед Смольным, что вызвало недоумение и дискуссию среди ленинградских художников. В.Козлов, со своими малопримечательными Лениными-ораторами, станет признанным выразителем нужных настроений: один из его вариантов памятника будет тиражирован и установлен во Владивостоке, Орджоникидзе, Севастополе, Сормове,Златоусте,Невьнске, Нижнем Тагиле…

Главным памятником страны, свидетельствующим о предпочитаемом варианте бессмертия, оставался мавзолей. Молчаливо признававшаяся связь между сохранением тела и сохранением сущности, вполне средневековая по характеру, вызвала широкое понимание и приятие. Осмысление этого факта в крайних случаях приводило к неожиданным проектам. О чем - письмо заведующего уездным музеем «Наш край» в Лодейном поле А.В.Фомина-Светляка (3 ноября 1925 г.) с предложением создания весьма своеобразного мавзолея-пантеона героев революции[754]. Начинается письмо лирически. «Почти каждый год неумолимый закон природы вырывает кого-нибудь из славных рядов героев и борцов за светлое будущее человечества! /…/ <они> уходят в область небытия, оставляя после себя в наследство людям свои заветы, свою светлую память в благодарных им сердцах миллионов людских поколений, а на кладбищах небольшой квадратик земли и на нем или в каком-либо другом месте бронзовый памятник на гранитном или мраморном пьедестале». Сюда и приходят живые навестить мертвых. Далее Фомин-Светляк, говоря о причинах, которые приводят паломников к дорогим могилам, называет представление «что там, на саженной глубине душной могилы покоится тот, чье имя при жизни распаляло восторгом их сердца, чья непреклонная воля вела их на борьбу с угнетателями, чья пламенная речь электризовала их на борьбу, на подвиг» (то есть непосредственная, хотя и «бесконтактная» встреча с телом усопшего). Однако, считает автор, и тело там давно разложилось, и память постепенно слабеет, как следствие того, что новое поколение «их не видит, оно их не знает, и имеет дело только с письменными или гранитными памятниками их» (контакт с телом отсутствует). Но ведь была другая практика – египетская, в результате которой «через тысячи лет человечество может созерцать … подлинного Рамзеса II и его товарищей в музеях европейских столиц» (выделено мною – С.Е. Понятие подлинности сдвигается и нивелируется, а то, что современника Рамзеса никак его мумию созерцать не могли, и вовсе не принимается во внимание).

И тут оказывается, что автор радикален. «В наше время наука и техника так неизмеримо далеко ушли вперед, что представляется возможным внести такое предложение:

1. Отменить акт современного погребения по отношению всех гениев, героев и светочей человечества во всех областях борьбы, труда и знаний.

2. Сохранять их мумифицированные по последним требованиям науки и техники останки навсегда в особых герметически заделанных хранилищах, придавая им ту именно характерную для каждого позу, которая была обычной в течение их жизни и в той самой обстановке, в которой проходила и выливалась их гениальность, их работа.

3. Построить или приспособить особое здание под Мавзолей-пантеон, куда и размещать все такие подлинные, не подвергаемые уничтожению жизненные оболочки наших лучших и светлых товарищей на жизненном пути. Людские поколения, видя перед собой подлинного героя, вождя и гения, сидящего за работой или стоящего перед зеркальными стеклами, будут реальнее представлять его образ, чем когда они смотрят на него в бронзе или читают про него в книгах.

А какой это будет великолепный музей – музей человечества, в подлинниках его лучших и гениальных представителей! Мы побеждаем природу, мы подчиняем своей воле силы ее, так подчиним же и смерть и вырвем наших лучших товарищей из цепких лап тления и небытия!»

Мысль о сохранении тела как принципиального шага на пути достижения бессмертия доведена до логического конца.

Нет, не доверяло как-то население памятникам. Надежным вместилищем памяти они не осознавались. Сама скульптура, похоже, воспринималась как надгробная – то есть отмечающая прежде всего смерть.

Поэт-бытописатель современной ему деревни Родион Акульшин еще в 1924 году дает идеализированный вариант народного представления о памятнике Ленину.

Начинается повествование эпически.

Вьется сокол над осокой,

Над водой осока гнется.

По лесам медведи бродят,

По степям стада кочуют.

Бесконечные просторы.

Неоглядные равнины:

Север, Юг, Восток и Запад –

Велика страна Советов.

На этом фоне появляются героини:

По весне Прасковья как-то

Поглядеть посев ходила,

Рядом с нею шли соседки

Фекла, Дарья, Степанида.

Героини доходят до развилки трех дорог, и это магическое место наводит их на печальные мысли:

. …Тут курганчик

Невысокий приютился.

На кургане белый камень,

А на камне надпись красным:

«Спи, товарищ! Власть Советов

Для тебя была дороже

Жизни юной и прекрасной».

Бабы припоминают историю этого места – здесь зарезал себя один из пленных красных, предпочтя смерть от собственной руки смерти от врага. Забыт он не был.

Каждый день к могиле девки

Из деревни приходили.

Знали девки: за свободу

Жизнь отдал красноармеец.

Все припомнили соседки.

Пробежала грусть по лицам.

А Прасковья вдруг догадкой,

Словно солнце, просияла.

- «Бабы, слушайте сурьезно –

В этом месте мы поставим

Столб дубовый. Филька Немов

Личность Ленина срисует.

На большом листе железном,

И на самой на вершине

Укрепим портрет… Народу

Этим местом проезжает

Очень много… Каждый вспомнит,

Как Ильич для нас старался,

Был в остроге, был Сибири,

А своей добился цели».

Так чужая смерть оказывается поводом для памятника Ленину. На Троицын день этот памятник всем миром был установлен.

Укрепили столб с портретом.

И стоит он… А пониже –

белый камень. А под камнем –

Тот, кто Ленина заветы

Выполняя, с честью умер.

Над лугами весну, лето

Пролетают птицы. Девки

И ребята хороводы

На полянах в праздник водят,

А потом идут к кургану,

И поют: «Вы жертвой пали»…

Пенье слушают Советов

Бесконечные просторы[755].

Свидетельствование памяти Ленина здесь происходит через увековечение красного безымянного героя. Анонимный герой из массы обретает лицо и причисляется к лику. («Мы говорим – Ленин, подразумеваем – партия, Мы говорим – Пария, подразумеваем – Ленин»). Ленин здесь как бы символически хоронится в бесконечных и безымянных могилах Гражданской войны.

Реальность была иной. И новая (или не такая уж и новая) практика погребения и поминовения часто смущала души. Свидетельством чему – письмо крестьянина А.П.Полякова в редакцию «Крестьянской газеты» 10 мая 1927 года.[756] «Работая в деревне и ведя антирелигиозную пропаганду, мне приходится сталкиваться со взрослым крестьянством, которое прямо заявляет: “А что, разве теперь-то нет новой советской религии, есть и мощи, есть, или вернее, существует новое идолопоклонство”, - подразумевая под мощами мавзолей Ленина и под идолопоклонством массу существующих памятников. Разве, говорят, не ездят поклоняться “мощам” или для чего существуют памятники, как не для поклонения. Я лично не отрицаю важности существования мавзолея Ленина, так как слишком интересно в действительности посмотреть вождя пролетариата, который так много, много сделал для трудящихся, о котором также немало пишут и говорят. Но чем вызвано существования памятников, я до сего времени не знаю и на мой взгляд не нахожу в них никакой необходимости» (дальше – тривиальные рассуждения о том, на что лучше потратить эти бессмысленные деньги) «А памятники – это ненужная и уже отжившая вещь. И если не отступление назад, то шаг в обход с прямого пути строительства социализма».

«Мощи», похоже, в данном случае смущают гораздо меньше, чем «идолы».

О том и следующее письмо в ту же газету. 12 мая пишет селькор Е.Ищенко[757] (оба письма опубликованы не были). «В начале революции, с уничтожением капиталистического строя уничтожали и памятники, поставленные при старом строе заслуженным и незаслуженным героям. Ораторы, выступавшие на митингах, с восторгом говорили: “Смотрите! На эти безмолвные фигуры царское правительство тратило огромные средства, эти средства – наш пот и наша кровь. Разрушьте их беспощадно!” Разрушили и хорошо сделали. Не знаю только, с какого именно периода началось усиленное строительство памятников в советском государстве, в котором во власти в большинстве случаев коммунисты, не верующие ни в бога, ни в черта, не подчиняющиеся никаким традициям, свободные от всяких предрассудков, были ли поставлены где-либо памятники коммунистам, павшим в боях до смерти Ленина? Но после смерти Ленина заговорили о памятнике».

Видимо, в деревне Алексеевка Мариупольского округа проект «ленинского плана монументальной пропаганды» остался в свое время вовсе неизвестным. Но о памятнике Ленину не услышать было нельзя. Автор письма вспоминает о том, как с них, солдат Красной Армии, ходящих без шинелей и получающих 35 копеек в месяц, собирали деньги на памятник Ленину. Обида осталась. Но главное все же не эта обида, но сущностная бессмысленность памятников с точки зрения автора. «И миллион памятников не в состоянии вернуть жизнь (и даже частицы ее) вождю Ленину. Великий человек и без памятников останется великим, памятником служит его учение, его книги, и трудящиеся его не забудут без этих бесполезных фигур. Не раз я слыхал высказанное крестьянами недовольство по поводу постройки памятников какому-нибудь революционеру. /…/ В большинстве случаев крестьяне возражают против постройки памятников и рекомендуют суммы, затрачиваемые на бесполезные памятники, истратить на необходимые вещи – построить лучше военный аэроплан /…/ Интересно б было получить от ЦСУ сведения, сколько построено памятников и на какую сумму».

Каждый умирает в одиночку. Но и общее переживание смерти живыми не всегда объединяет оставшихся. С этим надо было работать. С этим и работали.

Дата добавления: 2015-10-21