Возразить было нечего.

Примерно в то же время началась кампания по озеленению территории лагеря. По дороге с работы мы выкапывали молодые сосенки и сажали их в зоне. Бараки внутри тоже убирали зеленью. Японцам эта затея казалась несколько странной. Энергичные старания русских после долгой зимы украсить все вокруг майскими побегами были выше нашего понимания. И все же рядовые пленные после тяжелого дня старательно благоустраивали территорию, между тем как офицеры, не обращая внимания на происходящее, развлекались игрой в маджонг, словно это полагалось им по должности и по распорядку дня. Вид этих людей, вынесших приятным майским вечерком на свежий воздух березовые фишки, выточенные по их приказу солдатами, усевшихся в кружок и всецело поглощенных игрой, не поддается описанию. Пожилой лейтенант Иванов, человек по натуре мягкий и добрый, который в тучах пыли работал вместе с японцами, неожиданно для всех взорвался:

— Японские офицеры совершенно не понимают международную обстановку! Советские люди, как один, поднялись против захватчиков-империалистов. Китайский народ, один из самых миролюбивых в мире, героически сражается, чтобы изгнать американские войска. И что же я вижу? Японские офицеры, представители, как я думал, храброго народа, которые сами шли на фронт, чтобы биться с американским империализмом, оказывается, годятся только для игры в шахматы! Они, похоже, дожидаются, когда их бывшие враги-американцы завоюют Сибирь, выпустят их из лагеря и дадут белую булку взамен русской черной краюхи!

Убийственная насмешка, но японские офицеры ее заслужили. Иерархический уклад Квантунской армии сохранялся в неприкосновенном виде и в штрафном батальоне. Старшие офицеры жили в отдельных комнатах, а младшие прислуживали им наподобие денщиков. Большинство консервативно настроенных офицеров, включая молодых подпоручиков и кадетов, обращались к нам, выходцам из солдатского «сословия», с такими словечками, как «послушай-ка», «эй, ты!». Но при всей этой развязности и надменности дисциплина в их Среде расшатывалась, с каждым днем углублялся моральный упадок.

Штрафной батальон был лабораторией, в которой подтверждались старые изречения типа: «Одежда делает человека», «Человек — продукт своего окружения». Опыты в этой лаборатории с печальной наглядностью демонстрировали различные мутации жалких тварей, именуемых людьми.

Один из офицеров, который в первые дни пребывания в штрафном батальоне, громогласно распевая «Песнь здравого смысла» Токо Фудзиты и патриотические песни Сёина Ёсиды, гордился своим «самурайским» духом, через месяц начал тайком сбегать с работы на близлежащее поле и накапывать лопаткой картофель.

Нередко в казарме случались кражи. Пока хозяин дневной пайки черного хлеба весом в 350 граммов ходил по нужде, его хлеб воровали. Правда, я не слышал ни об одном случае такого постыдного поведения среди простых солдат.

В штрафном батальоне я особенно остро почувствовал, что военное воспитание, опирающееся на приказы и кнут, не вырабатывает необходимую стойкость. Суровые условия существования, невыносимые реалии повседневной жизни были для всех одинаковы, однако в конечном счете выстояли, пусть и не проявляя активности, лишь несколько офицеров, сумевших сохранить под кителем следы гражданской, штатской культуры.

Меня буквально мутило от запаха разложения, которым смердил «живой труп» Квантунской армии. Я поделился грустными наблюдениями с майором Оно, с которым мы вместе были направлены в штрафной батальон.

— Офицеры, произведенные из кадетов в годы после вторжения в Китай, — это не офицеры, — сказал майор.

Дата добавления: 2015-10-16