А.Д.: - Это он про тот эпизод, когда Вы ругались на него? Что там произошло?

- Я его матюкал, когда мы на том аэродроме базировались (по-моему, мы были в Борках) и штурмовиков сопровождали. Прилетел я, а меня лидировать их заставили. Семенов улетел за самолетами сюда - получить 5 самолетов, пополнение. А я остался и стал подчиняться другой эскадрилье, Кусакину. А Кусакин… Вот штурмовиков надо лидировать - так вот Долгушин пускай и лидирует. Это самая опасная работа! То есть привести штурмовиков на цель, первым ударить, а потом, понимаешь, ты уже можешь сматываться. Они будут бить, а ты свободен. Немцы-то видят, что я завожу штурмовиков на цель, первый бью, показываю, - так весь огонь на мне. А тут полковник в реглане, без петлиц, все закрыто. Я их в Калинине на аэродроме ругаю, матюкаю: "Что вы, слепые, такие-то, такие-то, - заставляете меня вам показывать все это дело, сами не умеете!?" Они стоят. Что мне возразишь? Смотрю, - кто-то сзади меня за правое плечо взял. И хорошо, что за правое, потому что на левом у меня вот тут пробоина: пуля зацепила плечо, немножко расцарапало, но царапина достаточно глубокая. Я повернулся, смотрю - стоит полковник. Он говорит: "Я командир дивизии этих ребят. Сергей, ты-то уже воюешь с первых дней, а они только прибыли. Не ругай их, потерпи. Научи их, чтобы они могли ориентироваться так, как ты. Когда их научишь, тогда не нужно будет их лидировать. Займись с ними. Но не ругайся на них". А сам смеется. У меня мелькнуло - попросить у него: "Дайте мне ваш самолет, я пару полетов сделаю, потому что бомбардировочное оборудование и оружие, все на МиГ-3 такое же, как на "Иле". Мне только взлететь и сесть на нем, больше мне ничего не нужно". А потом подумал: "Так он потом меня оставит!" И я от этой идеи сразу ушел в сторону. Оставит же меня! У нас командира дивизии фактически нет. Кто меня будет защищать? Командир полка? Так этого командира дивизии больше послушаются, - и армия передаст меня сюда. В общем, я отказался, вовремя сообразил.

И вот я приехал, и он говорит: "Ну что, опять ко мне попался? Ты на меня ругался, я помню это дело!", - а сам смеется. "Ладно. Ты где устроился?" А у них была эскадрилья связи при штабе армии, и майор Горстков командир эскадрильи связи. И вот я смотрю - знакомое лицо. Когда я учился в 3-й эскадрильи на Каче, он был помощником командира эскадрильи по строевой подготовке. Он узнал меня, хотя я капитан уже был. Говорит: "Будешь спать у меня". Поэтому на тот вопрос я ответил, что знаю, где буду спать. "Ну, ладно, тогда он тебя завтра на своем самолете с каким-то летчиком и отвезет в полк".

Утром мы опять с Руденко встретились, потом я прибыл в полк. Начал изучать "Кобру", но не летаю. Говорю командиру полка: "Я изучаю, дай полетаю". Он говорит: "Подожди". А идут бои! 5-го начались бои, - а я не летаю. И тут приказ: полк снимают с боевой работы, надо перегнать 12 "Кобр" с Кавказа из-под Баку. Мы летим через Сталинград, и я вижу: город весь разбит. Сели на аэродром, - самолетов нет, их еще с Ирана не пригнали летчики-перегонщики. Один самолет-то есть, и я говорю: "Дай, я вылечу!" - "Да подожди!" И вот они с командиром запасного полка выпускают меня. Я-то ночью на Каче в Крыму не летал, и не знал, что там начало смеркаться - и через 10 минут уже такая ночь! Но они разрешили мне, "лети". Я взлетел, один круг сделал, со второго пошел и сел. Еще когда на транспортном С-47 садились, я заметил озеро, в метрах 50 за озером песок, а потом трава. Я это хорошо заметил! А когда взлетел, "ноги" убрал, щитки, и (у меня всегда такая привычка была!) обязательно назад посмотрел. И вот когда я взлетел, то опять заметил: песок, а потом трава, - но травы-то нет, они выжжена, так что песок, а потом всё черное. Я пошел на второй круг, но ничего не вижу - ночь. Городок этот, авиационный городок, - но темно, как у негра в заднице! Я сделал круг. Фар нет на самолете. Я думаю: "Что делать? Бросить самолет?" Думаю, - "Сяду". Захожу, прошел на малой высоте метров на 15, вижу, - вода кончилась, песок кончился, началась чернота. Это было достаточно заметно. Я захожу, "ноги" выпустил, щитки выпустил, подвесил машину метра на 3 от берега, иду, иду… Смотрю - чернота началась, и тут я ее опустил, - она у меня носом почти что на 30 градусов по отношению к земле задранная. А скорость я держу на моторе. Смотрю - подо мной чернота, значит, земля. Я убрал газ и сел. И как только сел, как дал тормоза! Тут уже я не считался, потому что я направление примерно определил, - а не бегу ли я в сторону стоянок? Поэтому я тормоза нажал, аж пропахал колесами целые канавы. Зажал, думаю: "Снесу я покрышки, ну и ладно. Машина развернется. Я жив буду и машина будет жива". Но ничего, затормозил, стою, - куда мне рулить? Знаю, что влево нужно рулить, там стоянки. А где они? Ничего не видно! Хотя бы ракетой посветили на посадке, но никто не додумался. Смотрю, - мой техник вскакивает на плоскость и показывает мне: "рули сюда, рули сюда!" К стоянке я подрулил, выключил мотор. Техник показывает: "выключай". Дальше они уже сами развернули и на руках дотащили…

А на следующий день вылетать. Посадка в Махачкале, а дальше напрямую на Сталинград, на Воропоново. Утром встали. Как только с Махачкалы чуть прошли - начинается степь до самого Сталинграда. Единственный ориентир там - это на Астрахань идет дорога из какого-то населенного пункта. А так там такое… Вот как Николай II, когда показывал, где проложить дорогу Петроград - Москва, и у него на пальце карандаш задержался. Получилось выемка - так и построили. И вот там так же! Стоит Ухта, точка стоит, - какой-то населенный пункт, и вот такая загогулина, вроде как палец. Это дорога, - единственный ориентир, по которому можно лететь больше 600 километров. В Воропоново мы сели, и оттуда нам сразу на фронт, под Севск, - под Курск.

С этой группой сели под Севск, - и началась работа. Командир полка остался с молодежью, а я улетел. А через 4 дня (я там последний сел) у меня температура 41о. И так у всех 12 летчиков и 3 техников, которые летали. Все заболели малярией, и ещё один человек из 16 заболел дизентерией. Мы все валяемся в медпункте: 12 новых самолетов стоит, - а летать некому. Прилетает Руденко, командующий армией. Я кое-как вышел, встретить его. Он сел, подрулил, вышел из самолета, посмотрел на меня. "Ты что здесь разлегся? Как только врачи тебе разрешать летать, бери свою ораву…" А мы все бледные, глухие, - хинином ведь лечат, мы как трупы. "…Бери свою ораву и улетай в Курск. От вас все равно никого толку, вы как мертвецы, на вас привно смотреть". А сам смеется. Все стоят рядом со мной: и техники, и летчики, - все смеются. Мы понимаем, что он просто так шутит. Потом, когда нам разрешили вставать, мы вернулись в Курск.

И вот я вернулся в Курск и вдруг телеграмма, - мне прибыть в Москву. Это было начало сентября. Я спрашиваю командира полка: "Иван Михайлович, почему?" Он говорит: "Сергей, я не знаю", и звонит при мне командиру дивизии. Там тоже не знают. Он звонит в армию, - но там тоже не знают. Может быть, Руденко и знал, но скрыл. По пути он сошел на своей станции, привез кое-что моей маме из продовольствия, и начальника станции попросил, чтобы этим же поездом меня отправить, чтобы место было в вагоне.

На следующий день (это была суббота) я прибыл в Москву, разместился в гостинице ЦДК. И вот я звоню Шацкому: "Товарищ генерал, я прибыл". Он говорит: "Ладно, сегодня уже поздно. Завтра воскресенье, у меня тоже выходной, и тебе выходной, - а в понедельник к 9 часам ко мне". Я говорю: "Хорошо. А зачем меня вызвали?" - "Не беспокойся, все нормально. В это воскресенье отдохни немножко. Сходи в парк, позвони какой-нибудь своей знакомой". В понедельник я явился. "Ты примешь истребительный 156-й полк, полк в Сейме". А я еще капитан, мне еще 23 лет нет! "Сейчас поедем к Главкому". Мне было страшно принимать полк, но… "Главком приказал, чтобы ты принял этот полк, никаких разговоров! Сегодня же ты уедешь на Горький на поезде". Вызывает своих адъютантов: "Возьми машину, все документы. Вот ты отвечаешь, чтобы он сегодня уехал! А то еще найдет своих знакомых, встретит да еще задержится", - а сам смеется. Я говорю: "Как это я могу задержаться!? Я только перед отправкой на поезде заеду в Военторг, возьму что-нибудь на дорожку". Мы заехали, взяли, - и вот так он отправил меня.

По приезде меня встречает подполковник, начальник штаба полка. Привезли в полк, к командиру запасного полка. А мы с ним были хорошо знакомы. Когда я переучивался на "Харрикейны", он был заместителем командира полка, а потом командиром полка. Я помню, когда мы на "Харрикейнах" летали, - стоит красивый самолет. Это был "Мустанг", красивый, изящный самолет. А он только сел на него. Я подошел и говорю: "Товарищ подполковник, какой красивый самолет! Очевидно, на нем приятно летать". Он говорит: "Хочешь, полетай". Он же видел, как я летаю на "Харрикейне", на спарке. Я говорю: "С удовольствием" - "Садись в кабину". Он мне все рассказал, - и про скорость, и все. Двигатель на нём стоял такой же, как на "Кобре". Я слетал по кругу, потом в зону пошел, сел. Он говорит: "Ну, как?" - "Машина-то хорошая, но для войны не годится! Запас горючего мал, и из оружия один пулемет только. В пилотировании только приятная машина. Но, по-моему, он с задней центровкой, а мотор впереди, как у нормальной. Но вооружение слабое, и маловат запас горючего". Он говорит: "Ты прав. А в пилотировании машина хорошая. Красивый самолет - всегда хороший в управлении!"

И вот я прибыл к нему. Он говорит: "Ну что, опять ко мне?" - "Куда же я от Вас денусь?!" Я принял полк, и когда я полк принял, то сразу столкнулся с тем, что его надо переучивать. Полк был двухэскадрильный, 20 самолетов. Потом он стал 32-самолетный: 3 эскадрильи по 10 самолетов, и два самолёта управления, - всего 32 самолета. Началось поступление летного состава, "стариков" почти что нет, - одна молодежь со школы, с налетом 7-8 часов. Человек 8 "стариков", остальные все молодежь. Даже на командиров звеньев не хватает "стариков". Я командир, у меня есть заместитель, штурман, начальник воздушно-стрелковой службы. Замполит, если летает, входит в расчет эскадрильи, а если не летает, то так остается. Я веду все это переучивание, но с чем я столкнулся, это со штабной работой. Я же никогда ей не занимался! Летную работу организовать, провести, - это я умею. И могу и эскадрилью повести в бой, и полк повести в бой. А вот это!..

Моим начальником штаба был Павел Захарович Суворов, ему было 42 года, а мне 23 года, для меня он был старик. Поэтому я его попросил: "Павел Захарович, Вы командуйте полком, а я на себя возьму летную работу. Все остальное прошу Вас, возьмите на себя. После полетов полка Вы меня будете натаскивать, - чтобы я достаточно был в курсе всех вопросов, которые ложатся на командира полка. Я могу научить летчиков летать, могу повести эскадрилью и могу полк повести, организовать бой. А в остальных штабных вопросах Вы самый главный. Я буду после полетов с Вами садиться и все эти вопросы с Вами изучать. Вы меня будете учить, моя просьба вот такая". Он согласился. Вот так и началось. Полк летает в две смены. Я отлетаю, иду в штаб. Он мне докладывает, какие мероприятия делались, что нужно сделать, - то есть вводит меня в курс штабной работы. Он доволен тем, что ему доверяют!

Все шло нормально, - и вдруг полк разворачивается в часть РГК. Значит, отдадут полк в корпус. Это уже 40-самолетный состав: 3 эскадрильи по 12 и 4 в управлении полка. Возят летчиков инструкторы запасного полка. Мои - иногда только, на спарке. Потом я потребовал, чтобы они подготовили инструкторов, в задние кабины на спарках. В общем, мы работали.

И вдруг… Вдруг сел какой-то УТ-2. Он зарулил, подошла легковая машина, и уехала. И тут мне звонят. Я недавно прилетел на старт, и мне передают: "Товарищ командир, Вас вызывают в штаб запасного полка!" Думаю: "Что там случилось? Кто меня может вызвать? Только Якуненко, командир запасного полка". До штаба идти метров 300 от старта. Захожу, смотрю, - Михаил Нестерович Якушин сидит. Он был мой начальник, когда я работал в инспекции, знает меня вдоль и поперек. Мы "поздоровались", обнялись, расцеловались. Он мне говорит: "Сергей, твой полк приходит ко мне в дивизию. Это значит - в 8-й корпус, командир корпуса - генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Осипенко. Я в Москве оказался, мне далиУТ-2, я прилетел познакомиться с твоим полком. С тобой знакомиться нам нечего. А с полком… Ты мне просто расскажи!" Мы поговорили, я все ему рассказал, а потом накрыли стол, и мы всю ночь просидели, проговорили, как два встретившихся друга. Мы ночевали у меня: я жил в частном доме на втором этаже, весь этаж был в моем распоряжении. Ординарец там был и я. Так что мы с ним в одной комнате легли, и всю ночь трепались. Я так был доволен, что я, мальчишка, попадаю к командиру, который знает меня вдоль и поперек! Утром он улетел, а я построил полк и говорю: "Вот так! Это был командир дивизии. Это герой Испании, водил красную пятерку на И-16. Я его хорошо знаю, и он меня хорошо знает, поэтому нам повезло!"

Потом Якушин у меня появился снова, побыл с недельку, познакомился с личным составом. А потом и Осипенко прилетел. Якушин и Осипенко - опытные, и они меня просто натаскивали. Как мальчишку натаскивали, как себя вести, что главное. Как отцы родные!

4 ноября мы прилетели в деревню Огибалово, это южнее Юхнова. Сели, - и 6 ноября праздник. Мы с начальником штаба и замполитом решили: "Давайте полк соберем и после торжественной части поужинаем, понемножку выпьем". Так все и сделали. Как только закончилась торжественная часть, мы поужинали, выпили понемножку, и разошлись. А ночью мне докладывают: "Командир 2-й эскадрильи начал стрелять в воздух. Спрятался за сугробом и начал стрелять. Трое подрались". Утром я собрал командиров эскадрилий и управление полка. "о это такое, почему два летчика подрались? Как это может быть? Два летчика, которые дерутся вместе в воздухе - и вдруг подрались на земле. До чего вы дошли?" Я ругаю их, и тут командир 1-й эскадрильи Коля Бочаров встает: "Товарищ командир, чего Вы ругаете нас? Виноваты Вы! Мы понимаем, что должны отвечать за личный состав эскадрилий, и мы отвечаем. Что Вы дали по 100 грамм?! У вас же водка-то есть?" - "Есть" - "Вы дайте бутылку на двоих, да еще бутылки две-три в запас. Тогда я буду знать: если они выпьют, то они у меня на глазах. Я знаю, кому что, кого убрать, увезти, уложить спать, - тогда ими можно управлять. А так они немножко выпили, а что это, нашим молодым лоботрясам хватит, что ли?! Это для них ничто! Откуда я знаю, где и чего они еще выпили, и что они будут делать дальше? И все! Зачем такое?" Я говорю: "Ладно", - и отпустил их.

С тех пор я прекратил их ограничивать, как только праздник какой-нибудь, - и Павел Захарович со мной согласился. Это был мой первый заместитель, с ним надо считаться, так что с Павлом Захаровичем я не стал спорить. И вот мы встречаем Новый 1944-й год и я говорю: "Павел Захарович, подбери ребят, чтобы они были здоровые, чтобы если кто-нибудь чуть только зашевелился, - немедленно убрать и уложить в кровать. Пожалуйста, бутылка в твоем распоряжении и резерв в твоем распоряжении". Ребята все здоровые, сидят 5-6 часов, - что им пол-литра выпить? Ко мне прилетел командир дивизии, мы посидели. За столом перед каждым стоит бутылка водки, - и у командира эскадрильи 4-5 бутылок в запасе. Каждый командир эскадрильи подобрал из сержантов, из старшин, здоровых ребят: если какой-нибудь там что-то начинает, тут же его уберут. Все здоровые мужики, здоровые ребята, - они тут же такого уберут! Мы посидели с Михаилом Нестеровичем со всеми часов до двух, и потом решили поехать ко мне продолжать. Утром мне докладывают, что все тихо и спокойно. Он мне говорит: "Твои ребята совсем безобидные, как монахи". Мы посмеялись, и все. Вот так меня мои командиры эскадрилий научили!

Полк сложился хорошо. Ну, с замполитом было... Летел он на ЛаГГ-3 в Выползово, по пути встретил "Юнкерс", и вроде сбил его. И он рассчитывал, что его поставят командиром полка, когда командир полка Егоров уходил на дивизию. А пришел я. И он начал выдумывать и писать кляузы.

Когда я принимал полк, смотрю - стоят девушки, десятка полтора, что ли. Посмотрел я, какие они… На них смотреть страшно! И командир полка, который сдает мне полк, заметил мое передернутое лицо, когда я посмотрел. Когда меня представили, я принял полк, командир полка, который мне его сдал, говорит: "Сергей Федорович, Вы посмотрели на наших красавец, и Вас передернуло!" - "Где Вы таких раздобыли?" - "Павла Захаровича спроси. Дело в том, что тогда, в 1942 году осенью полк находился под Сталинградом, и вышел приказ: если девушка забеременеет, то под суд парня и начальника штаба. Приказ Сталина был, - это как дезертирство. Вот поэтому Павел Захарович таких набрал, что на них никто не полезет". Я смеюсь, спрашиваю: "И как, Павел Захарович?" - "Да ну их к черту, они распустились, они еще хуже". Я посмеялся. Говорю: "Если мы их заменим на красивых девок, красивые девушки выйдут за наших ребят. Наверняка это спустят на тормозах. Отправим их. Народа-то мы много теряем. Если жены наших ребят “забеременят”, только народа будет побольше". Он согласился. Нам нужно было 70 девушек, потому что полк стал 40-самолетным. И вот я говорю: "Построй свой женский батальон. Я отдам своих страшных девок вам, а себе подберу хороших девушек. Только предварительно я познакомлюсь, возьму их фамилии в СМЕРШе, кого нельзя брать по каким-то причинам". Построили женский полк, я смотрю, - есть красивые девушки, и говорю командиру роты: "Эту брать, эту убрать". Стоит человек 300: из них человек 100 отобрали, а потом начали расспрашивать. Своих отдали в батальон, а этих взяли. И действительно, почти все (за исключением двух) стали женами офицеров: летчиков, сверхсрочников, - потом некоторые срочники оставались на сверхсрочную службу. Все девушки остались в полку, только несколько человек уехало. И ребятам никуда не нужно было бегать. Все девки под боком, все красивые, с образованием. И смех и грех! Надо мной смеялись.

Дата добавления: 2015-09-06