Л.Б.: А в чем этом запрос заключался?

Л.Г.: Из советского тоталитарного строя общество вышло, не очень понимая само себя, да просто себя не зная. Не было адекватной социальной или социологической информации о том, как люди представляют себе мир, в котором они живут. И как они живут, чего хотят, чего боятся, на что надеются, во что верят - если верят. Поэтому главным и реальным достижением российской социологии за последние 15-20 лет я считаю описание положения дел в разных областях, медленное накапливание эмпирического знания, фактического материала о самых разных аспектах коллективного существования в России. В советское время тоже проводились какие-то исследования, но они почти никогда не были репрезентативными, чаще всего они были очень ограничены по масштабам и задачам, многие - засекречены, и практически все они с профессиональной точки зрения были невысокого качества; особенно малодостоверными, видимо, были засекреченные. Регулярные репрезентативные исследования у нас появились только в постсоветское время. Именно тогда в социологии началось живое движение, возник жадный спрос на эмпирическое знание, поиск ответов на вопрос: «кто мы?» Начались интенсивные исследования девиантного поведения, миграции, этнонациональных отношений, молодежной субкультуры, социального дна, политической культуры, динамики ксенофобии, квазирелигиозного бума, поведения на рынке труда, субъективной стратификации и проч. Я считаю несомненным профессиональным достижением социологов то, что им удалось ликвидировать некоторые «белые пятна», наметить контуры тематических континентов и архипелагов, нанести их на проблемную карту. О большем пока говорить не приходится. Пока мы находимся на очень ранней стадии описательной работы, и связано это с очевидными или менее очевидными обстоятельствами. Понятно, что у нас раньше не было социологических кадров, их просто не готовили. Но даже обучать социологов, готовить хороших специалистов практически некому. Нынешняя подготовка профессиональных социологических кадров – это некоторая иллюзия настоящего социологического образования. Ведь даже при самых благоприятных условиях на первом этапе надо подготовить, вырастить профессуру, чтобы она могла преподавать. И не просто излагать чужой опыт теоретизирования и интеллектуальной работы над проблемами обществ, находящихся на совершенно других фазах развития, чем Россия или СССР. Не просто учить студентов по чужим учебникам, по абстрактным курсам истории социологии, а еще и самим исследовать, самим думать над природой собственного общества, тыкаться в его темные места, для которых еще нет адекватного языка описания, нет категорий объяснения. Выстроить практику такого преподавания - это очень тяжелая задача, но это единственный путь вырастить своих социологов, создать свои научные школы, свои каноны объяснительной работы. Сегодня до этого еще очень далеко. У нас сохраняется очень большой разрыв между вполне схоластическим академическим преподаванием (построенным на пересказе западных теорий, подходов, методик счета и статистической обработки данных) и практикой настоящего социологического исследования. Почти нет - или очень мало ученых, которые бы соединяли эти две задачи. Социология ведь не сводится к сбору анкет, как химия - к манипулированию с пробирками. Прежде чем задавать вопросы, нужно иметь идею того, что ты измеряешь с помощью анкеты, какие теоретические представления ты собираешься подтвердить или опровергнуть с помощью собранных данных, что получишь на выходе. А здесь у российских социологов – просто белый туман, который они пытаются разогнать с помощью заклинаний, заимствованных слов и схем из арсенала западных стран, забывая, что они имеют дело с постсоветской, а не французской или американской повседневностью. С людьми, живущими и жившими не в Швеции, а в Рязани, в колхозе, в фабричной слободе, в стране, где четверть мужского населения прошло через лагерь с колючей проволокой. Социологи начинают как бы с чистого листа, с социологических прописей, забывая о том, что большая часть населения выросла в среде закрытого и репрессивного социума, на «общем режиме». И в этом принципиальное отличие социологии от, например, экономики, где люди имеют дело с гораздо более чувствительной и доступной измерению материей. Любой серьезный экономист точно знает, откуда мы вышли - из планово-распределительной государственной милитаризированной экономики. Они отталкиваются от этого в своей работе. А для российских социологов такая тематика вообще еще не проблематизирована. Поэтому в социологии господствует тон эпигонства, обслуживания власти, эклектики, и очень частных, мелких, локальных описаний. В социологии нет этого элементарного знания прошлого, соответственно, нет и исторической перспективы, нет социологической системы координат. Ну и, кроме того, кадры наших преподавателей социологии в массе своей оставляют желать лучшего - бывшие преподаватели обществоведения советской эпохи, бывшие «научные коммунисты», немного перепрофилировавшиеся, что-то схватившие из переводной западной литературы, но усвоившие ее очень поверхностно. Опыта исследовательской работы у них нет никакого. Поэтому они легко могут сочетать французский постмодернизм с какой-нибудь «синэнергетикой», Ильина с Кастельсом, а Гидденса с Бердяевым.

Дата добавления: 2015-10-13