Часть четвертая – тишина

Не поймите меня неправильно, но я восхищена его смертью. В восторге от нее. Тюрьма, конечно, хорошее дело, но мне бы не хотелось лежать здесь и думать, как он там пишет историю своей жизни, ходит гоголем, еще и выйдет, пожалуй, до своего пятидесятилетия. Или сидит в какой-нибудь больнице, если вдруг убедит всех в своей невменяемости, разгуливает в мягких тапочках, клеит модельки самолетов, вспоминая тех женщин, что убил.

Вспоминая все то, что он мне сделал.

Лучше уж пусть умрет. Если бы я могла выбраться отсюда на денек, ну, знаете, если бы меня погрузили в специальный фургон и предложили отвезти туда, куда я захочу, то я бы посмотрела на его могилу. Станцевать на ней у меня, видимо, не получится, но я хотя бы повалялась. Легла бы сверху. Лежала бы лицом к земле и размышляла, а мои черные мысли стекали бы вниз и разъедали бы его гроб, как кислота.

Я рада, что он умер. Что он теперь тихий и окоченелый, как я сама. Нет, не как я. Он ведь не скребется, как безумец, о крышку гроба? Не обдирает до костей пальцы, пытаясь выйти наружу. Его не кормят через трубочку. Он не опутан проводами. За него не дышит машина. Кстати, насчет нее — никаких улучшений. Реакция на антибиотики отсутствует, и в ближайшем будущем у меня никаких шансов избавиться от вентиляции легких. Видимо, пневмония у меня в легких осложняется грибковой инфекцией. Вирусы и грибки. Я для них благодатная почва...

А что меня действительно выводит — так это его выбор. Он выбрал для меня такое вот, а сам предпочел смерть.

Я вам скажу, в чем настоящая ирония. На самом деле это я абсолютно мертвый человек. По-настоящему. Можете в это не верить, я знаю, что слегка не в себе, но в этом меня винить нельзя. Попробуйте ненадолго. Лягте на спину, смотрите в потолок, пока не потекут слезы и попытайтесь представить. Представить, что вы наполовину мертвы, наполовину живы, и эти две половинки никак друг друга не дополняют. Скорее, отменяют друг друга.

Не так-то просто все время быть радостной.

Я позитивный человек. Но лежа здесь, я больше не думаю о себе, как о человеке. Даже не как об одинокой личности, без близких людей. Мне даже не жаль себя за это, я этого не чувствую. Я просто ощущаю себя, как в музее.

Как вещь, которую он создал.

И после всего случившегося я не верю в бога. Простите, но я просто не верю, и никогда не верила. Я верю в положение вещей. В свое предназначение. Верю в способность людей делать страшные вещи, такие, как делал он, и я верю, что некоторые люди способны на хорошие поступки.

Мне нравится делать что-то хорошее. Я хочу что-нибудь делать. У многих людей нет никакого выбора. Они не выбирают несчастье или бедность, не выбирают потерю детей или раковое заболевание. Это просто жизнь, просто лотерея. Для всех одно и то же. Но он решил убивать, и он решил забрать мою жизнь, выдав взамен то, что он считал правильным. А потом, когда пришло время, он выбрал способ умереть для себя... Кажется, Энн возвращается на следующей неделе на работу. Нам нужно поговорить.

Мне доступно не многое, но выбор есть и у меня. Я хочу иметь слово.

Я не хочу, чтобы он выиграл.

Торн не смог выполнить обещание и достать билет в ложу. Хендрикса это не обрадовало, но все же игру показали по "Sky", и ему пришлось согласиться на полдюжины банок дешевого пива с доставкой на дом.

Не было никакого великого примирения, никаких моментов принятия или прощения. Хендрикс позвонил сразу, как услышал о случившемся, и они просто немного поговорили. Ничего другого и не нужно было.

Прошел уже почти месяц.

В смерти Джеймса Бишопа на операционном столе Торн винил себя. Но при вскрытии в его крови обнаружили препарат, и Торн узнал, что исход дела был бы тем же самым, даже если бы он тогда поспешил. Варфарин. Лекарство, предназначенное для лечения ряда сердечных и легочных нарушений, которое, по иронии судьбы, предотвращает инсульты. Антикоагулянт. Препарат, препятствующий свертыванию крови.

Они не были точно уверены, но догадывались, что он принимал его, по крайней мере, пару недель. То есть, он все спланировал заранее? Или же принимал лекарство просто на тот случай, если его схватят? Его, с отцом и скальпелем.

Ни в чем нельзя было быть уверенным.

Никто не знал этого точно, хотя Торн был вполне уверен, что именно Бишоп вышел на связь с прессой. Устроил утечку информации, чтобы освободить каналы. Как только в завесе тайны было проделано несколько приличных дыр, ему стало гораздо легче выяснять, что происходит в расследовании. Трубопровод, снабжавший Бишопа информацией, имел довольно сложную структуру, работая во многих направлениях и с разной интенсивностью — от самого Торна, через Джереми Бишопа, Энн, ну и само собой — Рэйчел, с которой Джеймс какое-то время встречался. Ей никогда уже не придется пересдавать экзамены.

Энн не была уверена, когда Рэйчел сможет вернуться к учебе, как не могла сказать и то, когда она сама выйдет на работу. Так она говорила несколько недель назад. После той ночи на чердаке у Бишопа Торн часто с ней беседовал, но потом все прекратилось. Он много о ней думал, и его не отпускала мысль, что именно его глупость способствовала тому, что произошло. Лежала ли на нем ответственность за то, что Энн и Рэйчел оказались на чердаке?

Один из многих оставшихся без ответа вопросов, над которыми он предпочитал страдать самостоятельно.

Он ничего не сделал в ту ночь, чтобы Энн была предрасположена думать о нем хорошо. Там не было героев. Просто кто-то умер, а кто-то чуть не умер. Возможно, однажды она позвонит. Нужно, чтобы первый шаг сделала она. Он знал, что должно пройти какое-то время, чтобы исчезли те синяки, которые не видны глазу, но все же он уже чувствовал себя намного лучше. Он ошибался, и он знал, что снова может это сделать. Утешительная мысль. Он был невообразимо, кошмарно неправ, и, если честно, ему казалось, что с него снято какое-то проклятие. Возможно, этот провал только спас его.

А Хелен, Сьюзен, Кристина, Маделейн и Леони? Девчонки потихоньку исчезли. Торн знал, что это не из-за того, что они "успокоились", "отомщены" или еще что-нибудь в том же духе. В подобное дерьмо ему не верилось. Он был уверен, что эта тишина только на время. Они еще поднимут много шума, когда наступит время. Они — или на них похожие.

Просто на данную минуту сказать им нечего. Он с некоторым недоумением увидел, как Хендрикс вскочил с дивана и начал скакать по комнате. Уставился в телевизор, чтобы не пропустить повтор. "Арсенал" забил гол. Еще три очка коту под хвост — и очередной гвоздь в крышку гроба этого сезона. Еще одна вещь, с которой Тому Торну нужно смириться.

ЭПИЛОГ

Элисон и Энн решили поторопить события. Процесс был утвержден и не подлежал обсуждению. Непростое решение, но именно так и надо, тут требуется уверенность. В таких вопросах не должно быть места мутной рассудительности, невнятным рассуждениям или же, упаси господь, ненужной спешке. Подписание договора, резиновый штамп от второго консультанта — и, наконец, слушание в суде. Необходимые этапы процесса. Развод, опека над детьми, насилие в семье. Коллегия по семейным делам Высокого суда управляет многими жизнями, и перед ней у Элисон нет никаких приоритетов. Если на то пошло, ее дело могут посчитать менее важным, чем остальные. Значит, это займет время. Элисон впервые заговорила с Энн около двух недель назад, и после пролитых слез, споров и сомнений они пришли к решению, что Энн Коберн согласна выполнить часть работы, о которой ее просят.

Помочь другу.

Она принялась за дело, но слишком медленно, по мнению Элисон.

Энн шла к отделению интенсивной терапии, стараясь не останавливаться — просто переставляя одну ногу впереди другой. Набираясь силы духа. Джереми стало намного лучше, но и это заняло какое-то время. Его отношения с ассистенткой закончились за несколько дней до смерти Джеймса, но даже будь у него на кого опереться, Энн все равно хотелось быть в трудную минуту рядом с ним. А раз уж он был одинок в своем отчаянии, то двадцать пять лет знакомства позволяли всегда, как потребуется помощь, подставить плечо.

Кроме того, она могла никогда больше не увидеться с Томом Торном. Как будто бы им удалось выжить в крушении самолета, которым управлял Торн. Они спокойны, но не могут посмотреть друг другу в глаза. Чувство вины, упреки и плохие воспоминания — не самый лучший задел для будущего.

Ее будущим была Рэйчел.

Парой недель раньше Элисон перевели в боковую палату. Она не просматривалась напрямую с медсестринского поста, и ее никто не тревожил. Энн открыла дверь. Элисон уже проснулась и была рада ее видеть.

Она прошла к окну и опустила жалюзи. Пожалуй, эта палата была даже более формальной и пустой, чем предыдущая. Энн вспомнила полумертвые цветы, которые однажды притащил Торн, и на секунду задумалась о том, где он сейчас и как себя чувствует. Потом закрыла глаза, отметая его образ, и вернулась к Элисон.

Они провели несколько минут, смеясь и плача, прежде чем Энн приступила к работе. Ее движения были по-профессиональному быстрые и спокойные. Она сняла с кончика пальца Элисон зажим оксиметра и прицепила его под прямым углом к его же кабелю. Это нигде не оглашалось, но большинству врачей было известно, что так при выключении системы вентиляции закоротит аварийную сигнализацию, и звук тревоги никому не будет слышно. Минут через двадцать, когда все будет закончено, она прицепит его обратно и включит вентиляцию. Это была идея Элисон. Никакого риска, все будет выглядеть естественно. Не беспокойся за свою карьеру, радость моя...

Энн подошла к вентиляции и откинула пластиковую крышку, закрывающую выключатели, будто бы это кнопки для запуска ядерных ракет. Она посмотрела на кровать.

Глаза Элисон уже были закрыты.

Какой бы странной и смешной ни была ее жизнь в последние месяцы, все ограничивалось постоянным звуковым фоном — гудением, шипением, пищанием, постукиванием. Двадцать четыре часа в сутки. Жизнь определяется шумом. Джеймс Бишоп приговорил ее к этому, но Элисон отказывается быть его жертвой.

Теперь, наконец, шум прекратится.

Сильнее всего Энн Коберн надеялась, что Элисон успеет насладиться этой тишиной, пока в ней не угаснет жизнь.

Дата добавления: 2015-10-13