Парк-Фарм

Не существует альтернатив вивисекции, потому что любой метод, направленный на ее замену, будет обладать теми же качествами; но в сфере биомедицинских исследований сложно найти нечто более дезориентирующее и вводящее в заблуждение, чем вивисекция. Следовательно, единственная настоящая альтернатива вивисекции -- это ее полный запрет.

Профессор П. Кроус, бывший вивисектор

Парк-Фарм в Нортмуре в сельской местности графства Оксфордшир представлял собой безжизненное поместье, состоящее из небольших построек, до отказа заполненных различными видами животных, которых здесь разводили для отправки в лаборатории на исследования. Все звенья цепочки зданий соединялись между собой. Собаки жили в самом дальнем отсеке, чтобы их лай не беспокоил менеджеров фермы. В других зданиях размещались кошки, кролики, морские свинки, овцы, козы и обезьяны. Уже не впервые ФОЖ положил на Парк-Фарм глаз и вел разведку на местности.

Конуры становились все более защищенными от атак после каждого очередного рейда, а в отделение с приматами пробраться не удавалось никогда: сигнализация в нем была подключена непосредственно к полиции. В пристройках находились животные многих других видов, очевидно, менее ценные для владельцев. По периметру не было никаких электронных мер безопасности, что позволяло свободно передвигаться по территории, на ходу соображая, что к чему. Отделение для приматов, организованное ветеринаром, состояло из огромных в пропорции к обезьянам, старых, продолговатых клеток на ржавых колесах, с грубыми, изогнутыми прутьями в середине, которые позволяли вивисектору подтолкнуть испуганного пленника к центру клетки, чтобы облегчить введение инъекций. Здесь размещалась сотня обезьян, которых захватили в рабство в джунглях и увезли за миллион километров, чтобы держать на каком-то складе в чистом поле в Оскфордшире, откуда их должны были транспортировать в какую-то лабораторию, где их ждали пытки и смерть...

Изучив мусорные контейнеры рядом с одним из зданий, было несложно догадаться, что здесь живут те, кто в состоянии опустошить множество банок с кошачьим кормом. Два других здания были менее прозрачны, пока не удалось забраться на крышу и разглядеть сверху морских свинок и кроликов. После первой вылазки было решено вернуться через неделю. Недостатка в добровольцах не наблюдалось.

Наличие густого тумана, застлавшего все окрестности в ночь рейда в феврале 1991 года, было чистой случайностью, дававшей возможность припарковать машины прямо рядом с оградой участка, возле жилого дома. Это существенно снизило бы трудоемкость дальнейшей работы, но поставило бы всех участников в неловкое положение, если бы туман улетучился в разгар ночи. Поэтому, как и планировалось, машины оставили в поле подальше, вне поля зрения, за живой изгородью. Это означало приличное расстояние, которое предстояло покрывать вместе со спасенными животными прямиком по пашне, но так было безопасней. Слишком многие люди в прошлом срезали углы, чтобы упростить себе задачу, и в результате их операции проваливались.

В рейде участвовали семь человек. Они планировали очистить три отделения -- с кроликами, морскими свинками и кошками, перенести животных в трейлер для лошадей, конфискованный у одного охотника за неделю до этого вместе с его легковым автомобилем, в замке зажигания которого он оставил ключи, прежде чем отправиться на охоту.

Никого не волновал тот факт, что транспортные средства были позаимствованы -- главное, что по ним нельзя было выйти на участников рейда. Активисты выгрузили котоноски и коробки и понесли их к ферме, кто сколько мог удержать, через поле. Затем они разбились на две группы. Первая разделилась, чтобы а) приглядывать за менеджером фермы, жившим на территории; б) проделывать дыры. Второй группе надлежало заполнять тару и возвращаться с ней к трейлеру.

Первая крупная дыра была проделана в ограде. За ней последовала серия просверленных дырок в боковой стене кошачьего отделения, которые были объединены с помощью ножовки, чтобы создать брешь, достаточную для того, чтобы пролезть внутрь, минуя сигнализацию. Вырезать дыру, как планировалось, не удалось, потому что стены были из металла, а не из дерева. Все равно что пытаться открыть консервную банку отверткой -- немного беспорядочно. Дверь, однако, была деревянной и не такой плотной, какой казалось. Как выяснилось, она представляла собой всего лишь два склеенных листа пробкового дерева с полостью между ними. Нескольких минут работы бурильных сверл, топора, пилы и рук хватило, чтобы обеспечить прекрасный вход. Даже слишком просто!

Первичный осмотр с помощью фонарика не слишком порадовал активистов. Мусорные контейнеры снаружи полнились пустыми банками из-под кошачьих кормов, но внутри здания находились всего пять кошек. По жестокой иронии судьбы, большинство кошек отправили в лаборатории буквально несколько дней назад. Кошек пересчитывали вновь и вновь, но их по-прежнему оставалось всего пять. Командный дух начал, было, затухать, но ведь спасение даже пяти кошек от печальной участи -- это уже повод для гордости.

Четыре из пяти были самками. Они вели себя дружелюбно и вскоре пожаловали в котоноски. Единственного кота назвали Большой Том. Он изъявлял готовность сразиться со всем миром, лишь бы его не трогали, поэтому устроил двум активистам настоящий рестлинг. Но прежде чем он успел нанести им серьезные повреждения, его завернули в одеяло и посадили в коробку, после чего понесли в машину в компании его подружек.

Двери в другие отделения были куда более прочными, сделанными из твердой древесины. Выпилить их означало проделать то, что активисты определили как "адову работенку". Двери проще всего было вынести с помощью лома, но никому не хотелось, чтобы сработала сигнализация, поэтому пришлось набраться терпения и медленно сверлить. Четыре мужчины сверлили на протяжении более чем трех часов. Двумя буровыми сверлами им удалось проделать в четырех дверях прямоугольники, выбив которые они обеспечили себе доступ в здания. Это была тяжелая физическая работа, которая ввиду производимого шума сильно увеличивала ответственность дозорных. Не менее сложный процесс представлял собой перенос кошек, кроликов и морских свинок в темноте через сильно перепаханное поле.

Все придерживались очередности и разделения обязанностей. Как только открывался доступ в очередное помещение, животных сажали в коробки, в то время как других уже вовсю несли в трейлер. Всего за ночь Парк-Фарм лишился 250 животных. Многие морские свинки были на различной стадии беременности и начали рожать уже через 48 часов, что дало резонное объяснение пыхтению и сопению, которые имели место в процессе переноски. Впервые за всю жизнь эти замученные, изнуренные спариванием и родами морские свинки, наконец, получили возможность вырастить потомство, а не расстаться с ним только потому, что людям требовались подопытные животные. В течение нескольких недель появилось целое новое поколение морских свинок, возбужденно играющих в садах "экстремистов" по всей стране.

Документы, изъятые в ходе рейда в Парк-Фарм, раскрывали желание фермы усовершенствовать свое отделение для приматов в соответствии с базовыми требованиями Закона о проведении научных исследований. Руководство подсчитало, что им не хватает всего ё100.000, чтобы заменить старые клетки на новые, которые рассчитывалось получить за счет грантов, а также за счет прибылей фермы, превысившей ожидаемые доходы на ё15.000 за 1989/1990 годы. Теперь же Парк-Фарм вынужден был считаться и с выводом, сделанным инспектором полиции Джоном Кроссли, который сказал, что в ходе рейда "зданиям предприятия были нанесены внушительные повреждения". Новые клетки позволили бы ферме увеличить количества содержащихся приматов, которые на момент написания текста было следующими: 57 самок макак-резусов для разведения, 9 самцов макак-резусов для разведения, 3 макаки-резуса для экспериментов (поступили из отделения физиологии), 13 макак-крабоедов для экспериментов, 17 импортированных макак-крабоедов (плюс 22, которых должны были доставить в конце июля). Согласно планам руководства, с появлением новых клеток число обезьян можно было бы увеличить, чтобы получить следующие цифры: 40 самок макак-резусов для разведения, 9 самцов макак-резусов для разведения, 18/20 макак-резусов для экспериментов, 32 импортированных макак-крабоедов для экспериментов, 8 макак-крабоедов для экспериментов (изолированных).

В прошлый раз, при расследовании рейда на ферме, полиции понадобилось полтора года, чтобы вернуть спасенных собак в клетки. На сей раз офицеров ждал куда меньший успех. Налетчики разослали пленку с записью рейда по информационным агентствам, включая Центральное ТВ, которое показало отрывки записи на следующий день.

Полиции очень хотелось взглянуть на эту пленку, и офицеры немедленно связались с телеканалом, требуя копию видео, согласно положению Закона о полиции и уголовном судопроизводстве 1984 года. Центральное ТВ отказалось сотрудничать, и полицейским пришлось обратиться в суд, где юрист компании сказал, что у СМИ есть право защищать свои источники и что в съемке нет ничего, что могло помочь полиции опознать кого-либо. Судья согласился. Адвокат позднее признался, что уже неоднократно выступал в защиту "Би-Би-Си" в подобных случаях, но ему впервые удалось выиграть дело.

Полиция тем временем ни на шаг не приблизилась к нахождению животных или активистов. Но она не собиралась спустить дело на тормозах так просто. И хотя я не имел к вышеописанным событиям ни малейшего отношения, меня внесли в список подозреваемых. В итоге стремление стражей правопорядка раскрыть страшнейшее преступление сыграло мне на руку.

Через 18 месяцев после рейда в Парк-Фарме полиция прибыла за ответом в Манчестер. Я сидел в тюрьме, ожидая суда по другим делам (до них мы дойдем позже). Меня, в свою очередь, в тысячный раз перевезли в самый известный полицейский участок во всей системе -- в Брайдвелле в Ливерпуле. Его репутация не имела равных в устах окружавших меня суровых мужчин, ни один из которых не желал проводить в Брайдвелле лишней минуты. Участок играл роль свалки отходов. Сюда свозили всех, с кем было сложно справиться, кто слишком много болтал или чьи политические взгляды не приветствовались.

Заключенные, устроившие массовый бунт в Манчестерской Тюрьме ее Величества, больше известной как "Неисповедимые пути", в ответ на годы издевательств неуправляемых тюремных служащих, быстро сделали целую тюрьму непригодной для проживания. Внезапно пенитенциарная система ощутила нехватку 1800 койкомест, и людей пришлось держать по полицейским участкам на протяжении нескольких месяцев. Некоторые из них создавали относительно приятное впечатление, но другие, как, например, Брайдвелл, были хуже тюрьмы. Я провел девять месяцев, кочуя из одного полицейского участка в другой, постоянно надеясь провести хоть в одном из них больше недели, желательно где-нибудь, где можно жить.

Следующий пункт назначения всегда держался в секрете. Это было вызвано соображениями безопасности: мне объяснили, что, зная, куда меня повезут, я смогу довести эту информацию до сведения сообщников на воле, и они организуют мое похищение. Услышать в 9 утра о том, что я переезжаю, и в течение часа уже сидеть в грузовом отсеке полицейского автобуса не было для чем-то из ряда вон выходящим. Когда меня привезли в Брайдвелл, лил дождь, и я не видел своих личных вещей с тех пор, как прибыл в тюрьму в Манчестере неделю назад, потому что там подобная роскошь не дозволялась. По крайней мере, мои мешки были со мной в автобусе. Прибыв в Ливерпуль, я смотрел в тонированное окно на полисмена по имени Мэтти. Слава о нем шла впереди него. Вся его грудь была усеяна следами от уколов стероидов, которые он бесконечно принимал в постоянном поиске драк с заключенными.

Когда он волок мешки с моим имуществом по мокрому асфальту, чтобы швырнуть их на ступени главного входа в участок, он очень напоминал неандертальца, тащащего добычу в пещеру. Остаток утра Мэтти изо всех сил оправдывал свою репутацию. И он не был одинок; в участке собрались полдесятка хлопцев, самодовольно расхаживающих, гавкающих инструкции и затевающих мордобой с любым, кто был достаточно смел, чтобы смотреть им в глаза, нарушал правила, отвечал или задавал вопрос.

Тюремный корпус представлял собой грязную, вонючую темницу из далекого прошлого. Окон не было, только заколоченная дыра высоко в стене, и скамейка, позволяющая лежать только боком и то если ты не слишком крупен. Заснуть и во сне повернуться означало проснуться от падения на пол. Высокие потолки, мокрый пол, покрытый заплатками.

Меня посадили в одиночку, тогда как все остальные, похоже, делили с кем-то камеру. Меня вполне устраивало мое положение. Под скамейкой валялся мой матрас: мокрый, вонючий и покрытый въевшейся мочой. Я не жаловался и не задавал вопросов. Рядом с моей камерой забияки-охранники фыркали и орали на молодого парня, который заступил за какую-то желтую линию, о которой нам ничего не сказали. Когда он проигнорировал их нападки, его швырнули лицом к моей двери...

Я уж думал, что проведу следующие несколько месяцев в этой помойке. Я воспринимал это как наказание за мои нарушения, а также за бесконечные тюремные акции протеста против невеганского маргарина, невозвращения моих утерянных вещей и многого другого. Огромное спасибо полиции, ведшей дело Парк-Фарма: я был в Брайдвелле всего три часа, когда пришел охранник и сказал, чтобы я паковал вещи. Мой мешок все еще валялся в приемной, поэтому долгих сборов не последовало.

Я уехал из центра Манчестера утром в Ливерпуль и к обеду был там, чтобы вечером вернуться обратно. Инспекторы по делу Парк-Фарма ожидали меня, чтобы арестовать и допросить за ряд правонарушений, включая рейд на ферме.

Они взяли себе "эксперта" из Университета Манчестера по имени Ричард Нив. Он специализировался на восстановлении черт лиц людей, серьезно пострадавших в огне или автокатастрофах. Нив утверждал, что может опознавать людей в вязаных масках, отмеряя расстояние между чертами лица и так далее. Когда ему показали фотографии активистов, атаковавших Парк-Фарм и другие подобные места, параллельно снабдив его портретами самых лютых подозреваемых, в числе которых были Анджела Хемп и я, "эксперт" пришел к выводу, что мы с Анджелой причастны и к нападению на ферму, и к разорению одной лондонской лаборатории.

Последствия подобных достижений могли быть колосссальны. Подумать только -- никому не известные активисты, 30 лет чинящие рейды в вязаных масках, теперь будут пойманы все до единого! Нива и его команду очень уважали в этой сфере деятельности, но, черт возьми, это было просто нелепо. Впервые подобную технику применили для обвинения против вооруженного манчестерского грабителя в 1989 году, что стало своего рода юридическим прецедентом. Однако обвинения с осужденного на девять лет человека были сняты через два года, когда апелляционный суд признал доказательства неудовлетворительными. В ходе перекрестного допроса Нив допустил, что его методика верна не в 100% случаев, добавив, что предпочитает считать, что она работает безошибочно. Складывалось впечатление, что полиции настолько не жалко денег на подобные инновации, что риск любого гражданина однажды быть обвиненным в том, чего он не совершал, довольно велик.

Меня пытались допросить по множеству дел. Я воспользовался правом на молчание и был отправлен обратно в тюрьму без предъявления новых обвинений. Меня ждала неделя в Стретфорде, перевод в Чешир и возвращение в Стретфорд, где мне задали еще много-много вопросов, не получили ни одного ответа и имел место фантастический поворот событий.

Дата добавления: 2015-09-03