Идея личности как предмет исторической поэтики 2 страница

14 [К предыдущим страницам подклеены еще две страницы разного формата, содержащие тексты, как бы параллельные основному. Мы воспроизводим их в основном тексте по порядку, отделяя друг от друга и от основного текста звездочками.]

15 [Подробнее о "поэтике живописи" см. «Вещь и весть», наст. изд., с. 000.]

16 (13) «Она (личность) рождается на рубеже средневековья ("К себе самому" Марка Аврелия, Эпиктет, Августин, soliloquia и т.п.). Здесь обостряются (или даже впервые рождаются) грани между своим и чужим словом». [ Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 355.]

17 (14) К Античной "просопон" — "персоне "...

«Внутренняя "маска" человека (то есть его внутренний мир. — В.Б.) в принципе подобна внешней "маске", и между обеими "масками" должно существовать структурное соответствие». Аверинцев С.С. Греческая литература и ближневосточная словесность [// Типология и взаимосвязь литератур древнего мира. М., 1971. С. 219. Дальше указываются страницы по этому изд.].

Согласно учению стоика Панетия “каждый из людей носит четыре маски: маску человека, маску конкретной индивидуальности, маску общественного положения и маску профессии” (с. 257).

"Этос" столь же неизменен как характер, но носит волевой, направляющий характер. «Этос человека — его демон» (Гераклит). Древние доблести — средняя величина между этическими (этосными) крайностями: мужество — средина между отчаянной отвагой и трусостью; щедрость — средина между расточительностью и скаредностью, и эта середина из-обретается человеком. Это — феномен выбора. Патос изменения этоса.

Человеческая личность, понятая объективно — это чужое Я (ты для меня). “Лицо” живет, “маска” пребывает. Маска дает облик лица как полный набор и специфическое чередование (ритм) выпуклостей и впадин, в единожды напечатленном и навечно застывшем отпечатке “печати” (характер) (Аверинцев, там же, 218).

Нота бене — связь с Аристотелевской первосущностью — индивидуальностью (уникальностью) бытия...

Греч. “просопон” — “взор на...”. Лат. “персона” — “звучать через...”.

* * *

К АНТИЧНОСТИ. Еще один спор с Бахтиным. Для Бахтина “Человек высоких дистанцированных жанров — человек абсолютного прошлого и далевого образа... Он весь — от начала до конца — совпадает с собой” (Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 476). Бахтин сравнивает эпос с романом, не замечая традиции трагедийной. А в этой традиции (но тогда — в соприкосновении с той трагедией — и в эпосе) — Образ человека не совпадает с собой. Роль маски. Роль характера и судьбы (в их несовпадении и в их трагическом сопряжении). Или: “Он (образ человека в Античности. — В.Б.) сплошь овнешен» (Там же, с. 476). Спор о внутреннем человеке в Античной трагедии.

* * *

(15). «Что такое маска и в чем секрет ее воздействия на таких несхожих художников, как Мейерхольд и Куросава?

Маска — это одна из основных человеческих структур: концентрация типа, состояние чувства, мысли. Модель человека.

Маска — отказ от мимики, от случайности изменения мелких линий. Античная трагическая маска — ясность судьбы, открывающаяся, когда "стерты случайные черты”. Не маска надевается на лицо, напротив, за чредой внешних изменений скрыт лик. Он становится виден в посмертной маске». (Г. Козинцев. Время и совесть. Из рабочих тетрадей. М., 1981. Новый мир. 1983. № 1. С. 261–262.)

18 (15^а) Маска — постоянная гримаса момента акме (всезнания — жизнь как одно деяние...), надетая на... (или просвечивающая в...) все моменты деяний, все течение трагедии.

19 [Указанным ниже пунктам соответствуют отдельные листки, на которых конспективно отмечены важнейшие моменты Аристотелевой теории трагедии. В.Б. пользовался преимущественно след. изданием "Поэтики": Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1951. Пер. В.Г. Аппельрота. Местами привлекается также перевод М. Гаспарова по изд.: Аристотель и античная литература. М., 1978.]

(16) «Итак трагедия есть...» —

1. Подражание (образ, отстранение). 2. Действию (NB). 3. Важному и законченному (NB уже — замкнутому, уже — отстраненному). 4. Подражание речью (действию — подражание речью). 5. Украшенной (ритм, гармония, пение...). 6. Совершающее путем сострадания и страха очищение (катарсис) этих аффектов. 7. Подражание действию, действие — действующие лица — которые определяются характером и образом мысли (только через характер и образ мысли они <нрзб> — две причины действия — мысль (1) и характер (2)). 8. Подражание действию — фабула. Фабула — сочетание фактов; характер — то, благодаря чему мы людей называем такими-то. 9. Шесть частей трагедии: 1) фабула, 2) характеры, 3) разумность, 4) сценическая обстановка, 5) словесное выражение. 6) музыкальная композиция. 10. Самое важное — состав происшествий (поскольку трагедия подражает не людям, но действию и жизни, счастью и злосчастью в действии). 11. Цель трагедии изображение не качеств (людей), но действие, приводящее к счастью или злосчастью. 12. «... Поэты выводят действующих лиц не для того, чтобы изобразить их характеры, но благодаря этим действиям они захватывают и характеры» (58–59). [Здесь и далее приводятся страницы "Поэтики" по указ. изд.] Без действия трагедия невозможна, без характеров — возможна. 13. Самое важное, чем трагедия увлекает душу — перипетия и узнавание (59). (В другом переводе — "переломы".) 14. Начало и как бы душа трагедии — сказание (фабула) и только во вторую очередь — характеры. (Это — NB.) Трагедия – подражание действию и через действие – действующим лицам. Не характеры, но их "...преодоление", характер – действующей личности — есть (акме). 15. Итак, трагедия — подражание действию — законченному, — целому, — имеющему объем; целое: начало – середина – конец, и связь их должна быть прекрасна (<нрзб> организована по величине и порядку), прекрасное не может быть ни слишком малое, ни слишком большое. 16. Фабула едина не тогда, когда вращается вокруг одного героя, но — вокруг одного, притом цельного действия (66). 17. Трагедия (фабула) строится так, чтобы при перемене одного узла (части) изменялось и приходило в движение целое (66). 18. Задача поэта – говорить не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться по вероятности или необходимости. Далее — отличие историка и поэта. Историк – говорит о действительно случившемся, поэт — о том, что могло бы случиться. Поэзия — философичнее— она говорит об общем. 19. Общее — в том, что человеку такого-то характера следует говорить или делать по вероятности или необходимости (68). Таким образом, возможное действие

включается в характер и трансформирует его в личность, в мысль... Ср. все предыдущее о подражании не характеру, но действию. 20. Поэту следует быть больше творцом фабул (...сказаний..., мифов), чем метров (68). Даже говоря о действительно случившемся, он — поэт – творец. 21. Трагедия — подражание не только значимому действию, но такому, которое внушает сострадание и страх. Это происходит тогда, когда случается неожиданно и даже вопреки ожиданию (перипетия, узнавание). Это наилучшая формулировка. И — специально — о действиях с перипетиями и узнаваниями (от незнания к знанию). NB — скажем, для Эдипа (собирание в одну точку...). 22. Перипетия — перелом событий к противоположному по законам вероятности или необходимости (вестник в "Эдипе") (73). 23. Третья часть трагедии (фабулы) — страсть (или "страдание", "патос"), действие, причиняющее гибель или боль. NB – соответствие этоса и патоса (у Гаспарова).

(16) 24. Это — образующие части трагедии. Ее составляющие части — пролог, эписодий, эксод, хоровая часть (парод и стасим). 25. Герой трагедии — тот, кто не отличается особой добродетелью и справедливостью и впадает в несчастье не по своей негодности и порочности, но по какой-то ошибке, тогда как прежде был в счастье и славе. Эдип, Фиест (79). Перемена должна происходить от счастья к несчастью из-за ошибки. 26. И — вновь — задача поэта вызвать удовольствие (очищение чувств), вытекающее из сопряжения сострадания и страха (83). 27. Хранимые преданием мифы нельзя разрушать, и все же поэт – творец фабул и их организатор (84). 28. Завязка — от начала до момента, являющегося пределом (с которого начинается переход от несчастья к счастью или от счастья к несчастью) — до перипетии и развязка — от начала этого перехода (перелома) до конца. — Трагедия <нрзб> (перипетия и узнавание). 29 Метафора, загадка и т.д.

20 Приводятся страницы "Поэтики" по указ. изд.

21 [Так в тексте (пункт б. пропущен).]

22 (17) Аристотелевское "подражание" одному (а не многим) действию (цельному и законченному, то есть замкнутому "на себя" и не могущему продолжаться в других... Нота Бене! Для идеи личности как автора одного поступка = жизни (кто — автор?), в котором (поступке — движение во внутреннее пространство и движение в пространство внешнее, поступок (всей жизни) обращенный к себе (моему Я и поступок (всей жизни), обращенный к моему "другому Я", к ТЫ, оказываются — трагически тождественными. БЕЗ этих (Античных) моментов идеи личности — в ее эстетической осознанности еще нет.

Не забыть — в этой связи – трагическое тождество со-знания и само-сознания. Т.е. без осознания само (личность) нет со-знания. Будет другое понятие.

23 [Имеется в виду вступительная статья Т.А. Миллер: Основные этапы изучения "Поэтики" Аристотеля // Аристотель и античная литература. М., 1978. С. 5–106. В принадлежавшем В.Б. экземпляре этой книги знаком вопроса на полях отмечено следующее место: «Законченность действия, упомянутую в определении трагедии, Аристотель истолковал как целостность, а саму целостность — как причинно обусловленную последовательность частей» (Указ. изд. С. 77). Именно последнее утверждение, видимо, и вызвало возражение В.Б. На отдельном листке записано: (17^а) У Аристотеля (и в трагедии) не "мысль о необходимой причинной зависимости", а как раз — наоборот — снятие этой причинной цепи в идее одного действия, замкнутого и — опред<еляюще>го личность (личины...).]

24 (18) ГЕГЕЛЬ — Эдип совершал свои преступления, не ведая... «Однако он признает себя ответственным за всю совокупность этих преступлений и наказывает себя, как отцеубийцу и кровосмесителя, хотя он и не хотел убить отца и вступить на ложе матери, не знал, что он совершает эти преступления, и не желал совершить их. Самостоятельный, крепкий и цельный героический характер не хочет делить вины и ничего не знает об этом противопоставлении субъективных намерений объективному деянию и его последствиям <...> В век героев, в котором индивидуум есть и остается единым существом, и объективное, исходящее от него, есть и остается принадлежащим ему, субъект хочет также знать, что то, что он сделал, сделано (то есть и волей и разумом его как цельного существа определено к бытию... – В.Б.) исключительно им и что все совершившееся, все происшедшее имеет полностью своим источником его внутреннее стремление.» (Т. XII, с. 192). Для Гегеля из определения героического индивида выключена его трагедия. Между тем, Эдип и знает и не знает о том, что он совершает. Акме (весь индивид во всем времени его жизни, собранном в этот момент) определяет его вину, но это акт напряжения, акт несовпадения с каждым моментом жизни (а без этой каждодневности и акме теряет свой смысл. Герой — трагедиен, а не статуарен.

«Основание конфликта составляет здесь (в частности — в "Эдипе". — В.Б.) столкновение между сознанием и намерением во время совершения деяния, и последующим затем сознанием, чем деяние было в себе (и — кто был Я "в себе", совершающий деяние "в себе"... — В.Б.). <...> Деяние Эдипа согласно тому, что он хотел и что он знал (вне момента акме. — В.Б.), состоит в том, что он в драке убил чужого ему человека, но то, чего не ведал, действительное деяние, деяние, каково оно есть само по себе (в себе.— В.Б.) есть убийство своего отца.» (Г. XII. 218).

25 (18^б) В единство маски личности (в пафосе и катарсисе акме) включена не только непосредственно моя жизнь, но и жизнь рода в его преступлениях и воздаяниях. Но в момент акме вся эта жизнь рода и волна бесконечных деяний и воздаяний сосредоточивается в мой (!), моей волей и сознанием продиктованный поступок, оказывается индивидуально-личностной трагедией. В этом вся ситуация трагедии.

Преобразование "рода" в личность (не совпадающаю с индивидом, но только как идея индивида могущую быть возможной). К Эдипу. К Троянскому циклу... и т.д.

Здесь как будто намечается один общезначимый ход: в идее личности осуществляется индивидуация культурных всеобщих форм, их формирование в образ! Внимательно продумать.

26 [См. сн. 000 и 000.]

27 [Рукописные заметки по тексту трагедии Софокла "Эдип-Царь" в пер. С.В. Шервинского. В.Б. указывает страницы по изданию: Софокл. Трагедии. М., 1958. В случае цитирования мы указываем также номер стиха.]

Эдип.

Его поступок и сейчас "поступает"... К главе города — отвественного. Мор. Смерть... В этом он виновен, как бы сейчас совершающий тот (единственный, один) поступок, — во внешнем, внетрагедийном пространстве. Необходимо соотнести сегодняшнее деяние с тем поступком (отец... мать). См. стр. 5–6.

Стр. 8. Отомстить за убийство, обратное действие, самодействие Эдипа. Стр. 10. Стр. 13. Усиливает момент само (?) познания: все знать. Провидец Тиресий (в Орестее — Кассандра). «Меня коришь, а нрава своего / не примечаешь — все меня поносишь» (ст. 340–1). (Причина преступления не незнание, но нрав — то есть все сделано по воле... Знать — мог. Стр. 17.

«Твой приговор исполнить над собой...» (ст. 353–4).

Нрав — гнев на Креонта. Стр. 32. Рассказ Иокасты о прорицании — сын убьет отца. Конец самопознания.

34–35. Продолжение самосознания. В Коринфе вещание не свершилось. Полиб умер своей смертью. Феномен узнавания и перипетия как <нрзб.>

Исход. Эффект самопознания. – 54–55.

"Эдип в Колоне".

Семь ссылок на незнание. NB – стр. 79, 93. Гнев — и Креонт <нрзб.> в самосозн.

И — снова — «мой мстящий дух» (ст. 518) — стр. 103. И — ссылки на рок — стр. 113.

Антигона: «...Куда ведет упорствующий гнев» (ст. 1249) — стр. 121.

(19) К ЭДИПУ. В Эдипе Эдип-царь видит как некоего Ты Эдипа-убивающего и вступающего в брак с матерью. Это — то отстранение, что способно эстетически завершить Образ Эдипа в свете идеи личности и собрать его в всезнающей и всепомнящей точке акме. Эдип видит себя глазами судьи, глазами, карающего за преступление, глазами спасающего город от мора... Но это тот же человек. Обращение полное. И еще — "Я" теперь знаю свой поступок в горизонте всезнающего (преступление происходит и в момент его последствий...) сосредоточенного Ты. Существенно также, что характер Эдипа ("упорствующий гнев" — говорит отцу Антигона...) — в этом смысле он виновен и владеет злой волей в момент поступка (...ср. зачины Теофрастовских "Характеров"...) — освещается и трансформируется идеей личности — взглядом со стороны насущного Ты (Эдип-царь), — перерешается судьба...

Также существенно: непрерывная чреда узнаваний — перипетий (то дающих надежду, то снова ввергающих в отчаяние... Страх и сострадание — к себе здесь смещаются в отточенном трагедийном ритме): Тиресий, — пастух Коринфского царя, — пастух Лая... Самоузнавание и Ты-узнавание сплетается воедино...

28 [Дальше (до начала пункта II Б) следует текст на двух отдельных страницах, приложенных В.Б. к этому месту, но не включенных в основную нумерацию.]

29 [Юрий Карабчеевский (1938–1992), писатель.]

30 [Юлий Поллукс– учитель императора Коммода (правил в 180–182 гг. н.э.).]

31 [См. главу "Маски" в кн.: Варнеке Б.В. История античного театра. М.-Л., 1940. С. 127–132.]

32 [Анализу трагедии посвящена VII глава книги О.М. Фрейденберг «Образ и понятие». Одну из основных особенностей, отличающих трагическую поэзию от ритуальной мистерии, с которой трагедия связана генетически, О.М. Фрейденберг видит в том, что однозначная и даже тавтологическая образность мифа сменяется здесь принципиально неоднозначной, озадачивающей, загадочной — поэтической — образностью трагедии, прямой сказ обращается иносказанием. Приведем несколько мест из упомянутой работы (цитируем по кн.: Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978). «<...> Понятие, которое иносказуется античным художественным образом, придает поэтическому смыслу многозначность, воспринимаемую нами в категориях наших идей <...>» (с. 465). «Своеобразие греческой трагедии состоит в ее заведомой, открытой иносказательности. Я сказала бы сильнее: в ее доверчивой иносказательности, еще не умеющей оправдываться рациональной логикой» (с. 471). «... Вся трагедия проходит под знаком того, что слова, события, поступки передают один смысл, а выражают другой. Эта иносказательность результат метафорической мысли, создавшей трагедию» (с. 472-473). «Зритель не просто смотрел, но проходил вместе с исполнителями процесс перевоплощения в "возможную" действительность, «слепок» с которой погружал его в мир "подлинности". Но теперь этот мимесис носил художественный характер. Он достигался <...> силой поэтической иносказательности, которая делала все буквально переносным, раздвигала границы смыслов, отвлекалась от «данного случая» и возводила его в обобщенную "возможность". Но решающее заключалось в той категории "как будто бы", которая составляла существо драмы как искусства» (с. 475).]

33[Первый вариант раздела IIБ.]

34 [Текст на подклееных листках.]

К житийному образу. (1) Время и вечность, настоящее будущего... (2) Момент истины, — момент посмертного воздаяния. Все, что с этим связано. — См. (3) Житие и Видение... (4) Двойное сакральное время. Страшный Суд и Жизнь Христа.

К Средневековью. Идея жития — и идея личности — через соотношение с античным "акме". Мгновение смерти не просто теологично, но... если его понять как "акме", как срединный момент, грань поворота (перипетии) между двумя временами-бытиями: жизнью и посмертным бытием — в их взаимной рефлексии, в их втягивании в момент смерти. Момент смерти здесь не в "житейском" плане, но в каждый тот момент жизни, что я примеряю к моменту смерти. Тогда это относится к поэтике. "Лик" (ср. Флоренский) — окно, "протертое в обе стороны", в жизнь лица и в горний мир, в этот свет — с того... В тот свет — с этого. Вот лик (посмертная маска, но трансформируемая). Средневековая поэтика личности.

35 [Выписки из работы П. Флоренского "Иконостас" приводятся ниже, см. с. 000 и прим. 00.]

36 [На подклеенном листке].

К ЖИТИЙНОМУ ОБРАЗУ.

(1) Время и вечность, настоящее будущего...

(2) Момент истины, — момент посмертного воздаяния. Все, что с этим связано. См.

(3) Житие и Видение...

(4) Двойное сакральное время. Страшный Суд и Жизнь Христа.

(5) Эстетическое (в русле поэтики и идеи личности) значение "настоящих" узлов жизни.

(6) Умная душа — бытие личности Средневековья.

(7) Лик. Флоренский. Мгновение смерти как акме (как срединное настоящее).

(8) Образ в житии. Дополнит. соображения...

37 См. ниже, с. 00 и прим. 00.

38 (22) [Введение] идеи «малой эсхатологии для каждого, всецело сосредоточивая внимание на его персоне, обособленной в момент суда от других людей, вместе с тем спаивало (стягивало?) в неразрывное единство все фрагменты его жизни, ибо поступки, совершенные им на ее протяжении, оценивались, согласно этому представлению, немедленно по ее завершении на границе, отделяющей жизнь от смерти...» (Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 200) [Далее указываются страницы по этому изданию.] «..."Интериоризация" воздаяния за прожитую жизнь...» (200).

(22^а) «Человеческая личность получает свое завершение и последнюю оценку в момент кончины, и с представлением о персональном суде, который происходит у одра умирающего, были хорошо знакомы уже в VIII веке, если не раньше» (238).

...Суть здесь прежде всего не в чисто религиозном однажды совершающемся моменте смерти и воздаяния, но в эстетической способности — в каждый момент жизни во-ображать момент смерти и воздаяния, обнаруживать возможность от имени умирающего (завершенного) судить и осмысливать данный момент жизни индивида... Жить в ритме "личности" (как регулятивной житийной идеи). А значит вдвойне осмысливать каждый момент жизни — каждый поступок — в ритме жизни земной, сиюминутной, незавершенной и в ритме жизни завершенной, вечной, рефлектированной на жизнь сиюминутную. Жизнь во внутреннем пространстве (души) одновременна и не совпадает с жизнью во внешнем пространстве телесных действий и стремлений.

(22^б) «...В и дение представляло собой своего рода попытку анализа личности: ад и рай борются внутри человеческой души, — монах обдумывает свои заслуги и прегрешения и сопоставляет их для того, чтобы подвести определенный "баланс". Главную роль на этом суде играют уже не демоны-обвинители и ангелы-заступники, но совесть самого судимого, однако в соответствии с концепцией личности той эпохи аспекты его совести выступают в персонифицированном и как бы независимом от него виде» (201).

(22^в) «Представление о человеческой личности, персонально ответственной за свою участь и свободно избирающей путь к спасению или к погибели, складывается не с переходом к Ренессансу <...>, оно неотъемлемо присуще средневековью, сколь ни своеобразно понималась личность в ту эпоху.» (238–239.)

...Сознание двойного бытия во времени: в сакральном времени бессмертия, вечности и (одновременно) во времени земном, времени "векторном" (см. с. 239) Нота бене! — Но двойной характер имеет и само сакральное время: время посмертного воздаяния и время "страстей Христовых" (это сакрально понимаемое и разделяемое само земное время!) NB — Для житийной идеи личности. Основные сакрально значимые узлы (в сопряжении с жизнью Христа, как личности) земной жизни, ее смысловые сдвиги...

...Существенно: сопряжение идей "предестинации" (предопределенности) и — свободы воли, собственного нравственного напряжения для спасения души. — Свобода воли человека и свобода воли Бога. (См. мою работу о Гуревиче... [Образ Простеца и идея личности в культуре средних веков // НГЛК. С. 95–137].)

...Из Гуревича: «Согласно учению средневековых богословов все воскреснут в тридцатилетнем возрасте <возраст, в котором воскрес Христос>» (178). — Житийный вариант акме.

...Взвешивание (на весах) грехов и добрых дел... (179).

...По Фоме Аквинскому муки ада означают душевное сокрушение, муки совести (180).

...О катарсисе наглядного созерцания загробных мук (181).

...Два “момента” (совпадающих, растянутых???) воздаяния за прошлую земную жизнь — мгновенное и — в момент Страшного Суда. Нота бене! — почему два эти момента тождественны!? В чем значение их одновременности и бесконечного отдаления друг от друга — для идеи средневековой личности.

...Существенен спор с Ариесом о значении идей личной ответственности индивида. О соотношении (историческом и логическом) воздаяния в момент смерти и момент Страшного Суда. - с. 199-203. Связь с идеей индивидуальности. С. 199.

39 (23) [Следующие выписки из Августина сделаны по изд.: Антология мировой философии в четырех томах. Т.1. Ч. 2. М., 1969. Мы приводим название соч. Августина и стр. по этому изданию.] «Всякий охотнее желает плакать, обладая здравым умом, чем радоваться в состоянии помешательства» [О граде божием. XI, 27 (С. 589)]. (" Умная душа ") (Идея личности подобна философии. Как философия — это не мудрость, но любовь к мудрости, стремление к ней, постоянное несовпадение с ней, так личность — это никогда не наличное бытие, это всегда стремление индивида понять себя как личность, отождествиться и отбраниться от себя как от личности. Личность, осуществленная — не личность...) [Ср. рассуждения о философии Августина из трактата "Против академиков". III, 9 (С. 593)].

«Разум — есть взор души, которым она сама собою, без посредства тела созерцает истинное» [О бессмертии души, II]. Разум «в силу того и есть именно разум, что в нем предполагается высшая неизменность. Итак душа угаснуть не может если не будет отделена от разума» [Там же. (С. 596)]. «Стараясь дознать­ся, что такие высшее согласие, из себя не выходи, а сосредоточься в самом себе, ибо истина живет во внутреннем человеке». [Об истинной религии. XXXIX (С. 599). Курсив В.Б.]

40 (24) «...Народное (здесь оно не причем. — В.Б.) сознание» (далее — не надо... — В.Б.) и — «...вмещало в современность, во время жизни каждого человека, все содержание истории спасения, сталкивая текущий миг с вечностью, без затруднений переходя из мира живых в царст­во мертвых и обратно» (далее не надо — «гротескно наделяя душу материальными качествами») (238).

Тайна здесь не в упрощенности "народного сознания" (как по Гуревичу...), но в своеобразии сознания эстетического, в котором только и возможно осознание личности, сжатие вечности до мгновения, одновременность (храм, иконопись) разные времена, рефлексия (обратные отражения...) жизни и посмертного воздаяния и т.д. (Гуревич — по материалу — на грани этого вывода, но вновь и вновь отшатывается в "народное сознание", — неразвитое, застывшее и т.д....) [Приписано на полях:] Почему именно в искусстве идея личности Средневековья, особенно ясно...

41 «Христианство возлагает на каждого личную ответственность за выбор пути праведного и неправедного...” (Гуревич, с. 200).

См. примеры стр. 201 — о отстранении грехов и поступков... “Я — лень и медлительность... я — зрение, которым ты грешил... я вот этот несправедливый удар...” и — “Я — пост, я — чистая молитва, я — забота о слабых, я — псалом, который ты тогда-то пропел во славу Бога...” Нота бене!

42 (25) Лихачев об "элементах реалистичности" в древнерусской поэтике (Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 141–145...)

[«В древнерусском искусстве, в древнерусской литературе есть две тенденции: идеализирующая и конкретизирующая. В целом древнерусская литература условно изображает мир, но в отдельных элементах это условное изображение заменяется реальным» (141). На полях экземпляра книги, которым пользовался В.Б., его заметка: Очень не так, нет закона, контекста... «...В житийных иконах <...> изображение святого в среднике и в клеймах различны <...> Средник — более церемониален, в клеймах же пробиваются элементы реалистичности» (142). «...Прогрессивная роль реалистических элементов <...> в том, что они разрушали существующие абстрагирующие стилистические системы <...> Именно эти нарушения являлись в древней русской литературе элементами будущего» (144). [На полях рукой В.Б.: Нет! Никаких элементов. Это — "элементы", "фрагменты" настоящего, а не будущего. ] Между тем, взгляд "автора житий"... становится прищуренным к деталям в тех узлах, в которых совершается психологически неоправданный слом в узловой линии страстей, в тех узлах, в которых земное ставится на суд причастия, оказывается одновременно (? вечно?) и земным, смертным и небесным, бессмертным. Это как раз не моменты реалистичности, но точки стягивания всей движущейся жизни в неподвижные и дискретные вспышки жизни, посмертно значительной. А — между — абсолютные зияния. Это наименее "реализм"... (См. также с. 166–167, 168...). Это узлы настоящего. Ср. Гуревич о "посмертном воздаянии" и о "Страшном суде".

К житию.

Не забыть: Размышления Флоренского о "лике", об иконописи...

(25) Лихачев об особой психологической изощренности авторов житий в "плетении словес" — может быть, это феномен присматривания к жизни в призме обратной рефлексии, — продумать жизнь в мгновение смерти. Второй пробег ее, когда движение от начала — к концу, есть осмысление — в точке в и дения — от конца — к началу, от вечности — во время. Ср. спор Гуревича с Ариесом. (Лихачев Д.С. Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого. М.-Л., 1962. С. 63. [«...Самое характерное и самое значительное явление в изображении людей в житийной литературе конца XIV-XV в. — это своеобразный "абстрактный психологизм"».])

Дата добавления: 2015-08-21