Э. Сиоран. Выступая необходимым компонентом культурного бытия, деньги выполняют на каждом

Выступая необходимым компонентом культурного бытия, деньги выполняют на каждом определенном конкретно-историческом этапе роль другого, возникающего вместе с культурой, то есть вместе с человеком. Став другим для человека (для меня), деньги преобразовываются из внешнего, объективного в необходимость. Человек, постоянно озабоченный проблемами своего существования, переносит эту заботу на деньги, перенимаясь задачей их сохранения и приумножения соответственно к собственной ипостаси, иначе может потерять себя. Персонифицировав в деньгах свое представ­ление о другом, человек посредством денег как другого гарантирует свое — разум, умение, творчество, способность к деятельности и прочее, всем тем, которым можно обеспечить процесс собственной жизнедеятельности. «Мы только в том случае ощущаем всю глубину антропологического вопроса, — отмечает М. Бубер, — если признаем специфически человеческим и то, что не принадлежит человеку как разумному существу»²⁸. Здесь под челове­ческим понимается то, что наполняет высшими смыслами. Деньги, как и мно­жество других материально-экономических предметов, в первом прибли­жении в этот ряд не входят. Но они «человечны» в их культурном измерении.

Деньги в качестве «сколка» культуры отличаются от духовно-рацио­нальных смыслов, но как и эти смыслы, они есть способом самоопределения человека в целостности мира; это разные интенции культуры, находящиеся в генетической взаимосвязи. Духовно-интеллектуальная интенция куль-

туры отличается от «монетарной» не только тем, что у человека есть то, что не вмещается в детерминациях реально-практического, эмпирического бытия. Например, в числовых измерениях, осуществляемых при помощи денег. В этом плане мир «в абстрактно-числовом выражении — это один их начальных итогов развития западноевропейской цивилизации в целом, своеобразный финал процесса практической дезинтеграции духа»²⁰. И в первую очередь тем, что «денежная» интенция активизирует стремление человека выйти из парадигмы сугубо количественных измерений, которые могут сделать жизнь только процессом потребления.

Парадокс состоит в том, что человек, реализовывая свои устремления, осознает их тщетность (ситуация невозможности любого выбора: налево пойдешь — коня потеряешь, направо — погибнешь и т. д.). Если человек сможет «вырваться» за пределы количественных измерений, то перестанет быть «человеком культуры», то есть получит негативные характерис­тики своего жизненного выбора, осуществленного за принципом обладать, а не быть (согласно Э. Фромму); будет «просто жить», что делает его пассив­ным. Но если стремление «вырваться» будет отсутствовать, наступит «прими­рение» с реально-эмпирическим бытием, и культурная целостность достигнута не будет. «Истинно человеческое там, где ясное сознание невозможности достигнуть этого истинного, но где существует неуспокоенное стремление достигнуть этого»³⁰. В соединении таких, на первый взгляд взаимоисклю­чающих качеств и свойств, состоит феномен человека как вершины культур­ного процесса, его абсолютной сущности, что позволяет открывать все новые и новые смыслы индивидуальных выборов. Феномен денег является одним из возможных условий утверждения человеческого в культурных ориентациях каждой эпохи, мерой инвариантных культурных событий и процессов.

Взятые в отдельности, «сами по себе», деньги и культура выступают как соотношение «абстрактного начала» и «позитивного всеединства» (В. Со­ловьев). Являясь категорией универсальной, общечеловеческой, возникая до появления денег, культура содержит в себе уникальное начало, направ­ляющее человека к духовной сфере бытия как основы его отличия от при­родных (биофизиологических) начал. Деньги — продукт культуры, возни­кают на определенном этапе ее развития (но не в первобытной культуре); соотносятся в первую очередь со сферой материально-предметного, эконо­мического. «Ничего в экономике не происходит без денег (разве лишь в порядке исключения, как какой-нибудь бартер, то есть безденежный обмен товарами, да и то весьма условно, ибо каждый из бартерных товаров служит другому неразвитыми, но деньгами, то есть всеобщим эквивалентом; а сколько-нибудь развитый бартер сразу же переходит к деньгам — пусть и как бы неполным, то есть квазиденьгам)»³¹. Рядом с универсальностью («всеобщий эквивалент») они обладают локальностью; их сущность, смысл в тиражировании, распространенности, а не уникальности. Последнее «делает» деньги невостребованными; «сбереженные» деньги, не способные найти себе применения, превращаются в сокровище, или «ложное богатство»³².

Однако общим для культуры и денег есть их «включение» в общий процесс хозяйства, нераздельность, интегрированность в процессе деятельности, пал что соединяет материальное и духовные начала. Тем самым культура, включая в себя феномен денег, представляет собой целостность, в которой разворачивается история саморазвития человеческих сущностных сил.

Деньги в контекстах «культуры» и «цивилизации»

.Проблемность соотношения культурно-духовного и «монетарно-экономического» (как противоположного, оппозиционного) мировоззрений четко прослеживается на примере соотношения культуры и цивилизации. Их противопоставление кажется недоразумением, поскольку «разводятся» родственные понятия, давно получившие статус смыслов социального бытия. Но в плане выяснения природы денег по отношению к культуре их противопоставление вполне объяснимо. Аналогично тому, как деньги вытесняют и «заслоняют» иные смыслы и ценности жизни, так и культура, предполагающая способность к творческой деятельности, вытесняется цивилизацией, основанной на деятельности ремесленной.

Культура и цивилизация, понятые как оппозиция, позволяют сопоста­вить эти явления с духовно-«тварной» дуальностью человека и противо­речивыми интенциями его духовного бытия. С этой точки зрения, цивили­зация занята обслуживанием его «тварной» основы и провоцирует формиро­вание «имманентно-эмпирической интенции». В то же время культура становится гарантом развития его собственно человеческой, духовной сущ­ности, наполняя духовную жизнь «интенцией трансцендентно-эйдети-ческой» (В. Диденко). Если цивилизация есть способ овладения силами природы и внешних условий жизни, то культура возникает и функцио­нирует в результате овладения человеком своей собственной природой. Существенным здесь является и то, что «функционирование цивилизаций основывается, главным образом, на принципах полезности, оптимальности и рациональности, а в развитии культуры преобладает принцип самоценности возвышения человека над его биологической, естественной природой»³³. Односторонняя ориентация на ценности цивилизации — это путь инстру­ментализма, это путь далыпего формирования глобального экономического общества, в котором «традиции, привычки, ритуалы, идеи и ценности, не сопрягающиеся с выгодой и эффективностью, теряют свое значение»³⁴.

Возникнув в лоне культуры и затем обособившись от нее, цивилизация абсолютизировала себя и теперь вынуждена заполнять возникшую духов­ную нишу своим же собственным «телом». В этом плане всегда следует уточнять, о каком «цивилизационном выборе» может идти речь: очевидно, цивилизации, являющейся совокупностью условий, избавляющих всех и каждого от ненужных затрат времени индивидуальной жизни на при-

родное выживание. В качестве деятельности производительной цивилизация вырабатывает средства, постоянно «сокращающие» вмешательство чело­века в природный мир, и в этом значении она теряет свою «противополож­ность» по отношению к культуре.

Приведенные сравнения не являются случайными и произвольными:

если культура есть квинтэссенция бытия, основанием универсального

мироотношения, то деньги, с их прагматической, экономической, коммер-ционализированной сущностью и характером, выступают в роли непосредст- венного источника и прямого результата «пустоты в человеческой душе» — монетаризма. Именно это одностороннее экономическое мировоззрение, формирующееся в рамках современной цивилизации имел в виду С. Бул­гаков, говоря о том, что сегодня под «культурой» и «культурностью» часто подразумевают лишь «рост потребностей и возможностей их удовлетворения... Столь прямолинейная точка зрения, которая, не различая потребностей духа и тела, обожествляет рост потребностей как таковой, является не только оши­бочной, но и противонравственной... Рост материальных потребностей и их удовлетворения является истинно прогрессивным лишь постольку, поскольку он освобождает дух, одухотворяет человека, а не поскольку он, усиливая область чувственности, содействует понижению духовной жизни»³⁵.

Рафинирование роли чувственного, следовательно, предметно-эмпири­ческого фактически означает выделение из культуры как целостного явления только материального компонента, что не пробуждает, а угнетает духовность, создавая тип «цивилизованного» человека. «В своем крайнем выражении «человек цивилизованный» превращается в носителя монета­ристского мировоззрения и противостоит «человеку культурному». Моне­таризм извращает или полностью уничтожает все высшие ценности человеческого бытия: жизнь вырождается в биологический акт, творчество подменяется процессом купли-продажи, свобода сменяется рабством под властью денег и фетишей. При этом выживаемость и выносливость «человека цивилизованного», ориентированного на потребление, покорение, эгоцент­ризм оказывается значительно выше, чем у «человека культурного», ориенти­рованного на созидание, созерцание космоцентризм»³⁶. В итоге данная ситуация порождает постоянные коллизии между личностью и обществом, свободой и произволом, богатством и бедностью, ценностью и стоимостью.

Культура со всеми своими ценностями есть средство для ду­ховной жизни, для духовного восхождения человека, но она превратилась в самоцель, подавляющую творческую свободу человека. Это есть неотвратимый результат объективации, которая всегда разрывает средства и цели. Актуализм циви­лизации требует от человека всевозрастающей активности, но этим требованием он порабощает человека, превращая

Дата добавления: 2015-08-21