Новая культурная история

Спецификой истории ментальностей во Франции было обращение к «культуре безмолвствующего большинства» в средние века. Перенос этой методологии на представителей образованного слоя, преимущественно нового времени, получил название «новая культурная история». Методологической спецификой данного направления стала интерпретация любого знания и научной деятельности как социального взаимодействия. То есть основу образования, науки, этических идей представители новой культурной истории видели не во внутренних факторах, а во внешних - стремлении к улучшению материального состояния или статуса носителей этих идей. По большому счету этот подход приравнивал любую форму культуры к идеологии.

Лидером данного направления во Франции стал Роже Шартье, в США – Роберт Дарнтон. Работы Шартье (“Чтение и читатели во Франции Старого порядка”, “Практики книгопечатания”, “Игра Правил. Чтения”) посвящены взаимосвязи книжного дела во Франции с развитием буржуазных отношений. «Если псевдонаучные проблемы продолжают существовать, то лишь потому, что зачастую за ними стоят подлинные социальные проблемы и настоящие конфликты социальных интересов. Все эти оппозиции между макро- и микро-, объективностью и субъективностью — это искусственные противопоставления, не выдерживающие и трех секунд теоретического рассмотрения, однако смысл их заключается в той социальной функции, которую они выполняют для тех, кто этими оппозициями пользуется» - пишет Шартье. Любое знание представляется, по мнению ученого, экстраполяцией личных интересов исследователя, действующего в рамках определенной группы. Понятие менталитета он заменяет заимствованным у социолога Бурдье (ученика Фуко) термином «габитус», под которым понимается человеком набор практических схем поведения и мышления, рефлекторно действующий до рационального мышления. Человек автоматически думает (и одновременно действует) уже после того, как почти мгновенно занимает определенную позицию в отношении объекта анализа. И позиция эта, естественно, детерминирована его социальными интересами.

Кромм. Историческая антропология:

Истоки сам Шартье связывает с работой Л.Февра и А.-Ж.Мартена «Возникновение книги» (1958). Роже Шартье – родился в США, руководит Центром исторических исследований при Высшей школе общественных наук. «Порядок книг», «Культурные истоки французской революции», «Литературное подполье старого режима», сб.ст. «На краю обрыва» (1998), «Письменная культура и общество» (1996). «Н французского книгоиздания» 1982-86 = 4 тома с А-Ж.Мартеном. с Г.Кавалло «Н чтения на Западе» (1997). преемственность с рукописными книгами срвв и чтением их вслух – очень медленно развивается в 16-17 вв.

Письменная культура 14-18 вв. = единое мировоззрение. Ее можно поместить в более широкий контекст – понимание специфики и отличий (= наследие Броделя). Сравнение с Востоком – ксилография, глиняные шрифты известны в Китае с IX в. = типография монополизирована чиновниками, а вся остальная литература = ксилография (гравировка на досках).

Революции чтения: 2-4 вв. н.э = переход от свитка к кодексу = можно читать и писать одновременно. Популярность = именно первые христианские общины = 90% библейских текстов – важно сравнение заветов, цитирование страниц. Аристократия – еще долго сохраняет культуру свитков, хотя они менее удобны – нельзя цитировать и т.д. \\ происходит отказ от чтения вслух – важен для античности как декламация и риторика (сознательно, отсутствие разбивки на слова вторично). Сохранение элементов преемственности: книги сохраняют объем свитков – не более 150 листов. Молчаливое чтение в средневековых монастырях 7-9 в. (12 в – в университеты, 14 – аристократия) = другая скорость, изменение восприятия – возможен лишь после введения раздельного написания слов в развитом средневековье. Изменение смысла чтение = не просто запоминание и декламация, но интеллектуальный труд – отсюда сама практика значков, примечаний, ссылок и комментариев. (чтение вслух сохраняется до 19 в., но в других смыслах и не столь общепринято).

В ср вв современного понятия книги не было- сборники и анонимные тексты без названия и обложек. Авторство растет только в 14-15 вв. Пример = Петрарка: еще в 14 в книги с его текстами на 50 % включают другие тексты.

Рев 15 в. = новый способ воспроизводства и чтения книг. Но книга еще не дает гарантий и самостоятельного статуса своим авторам = патронаж принципиально важен – посвящения и т.д. Функция авторства очень медленно вырабатывается для упорядочивания все растущей массы книг. Уже Кондорсе утверждал, что революция книгопечатания ведет к появлению общественного мнения. «Позволив людям обмениваться мыслями в отсутствие собеседника, превратив отдельных разрозненных индивидов в публику, книгопечатание создало незримый, нематериальный трибунал, чьи суждения, основанные на разуме, становятся обязательными для всех»[204].

Популярный жест = поднесение книги государю (прямо изображали на 1й странице книги) = посвящение – (как посвящение церкви Богу – государь заместил Бога, книга - церковь). Смысл = поиск покровительства. Приняв книгу, король обязан покровительствовать подателю. Государь видит в книге как бы собственное произведение, а библиотека превращается в зеркало королевской репрезентации. 98

При всех королях есть официальные должности чтецов

18 в. = еще одна революция = народная книга. Только 18 в. = связь естественного права, лит собственности и эстетикой оригинальности. Вместо «интенсивного чтения» рост «экстенсивного» расширение круга чтения = не только библия, но и светская литература получают читателей = «республика словесности». Газеты, малоформатные издания, книги напрокат, чтитательские сообщества и публичные библиотеки. Германию в эпоху Гете охватывает «страсть к чтению» - читают вместо слушания даже сказки. Это вызывает рост критического отношения ко всему. «наблюдателей-современников поражала эта «страсть к чтению»: ее считали и угрозой политическому строю, и наркотиком (по выражению Фихте), и расстройством воображения и чувств. Именно она. Без сомнения, способствовала возникновению той критической дистанции, которая во всей Европе, и особенно во Франции, отделила подданных от государя, а христиан от церкви»[205]. Копирайт = 1701г. – сначала преимущественно не самим авторам, а издателям = активная борьба хотя бы за равенство весь 18 век.

Подвижность контекста = «Жорж Данден» Мольера 1668 = играется в 2 видах – перед королем в Версале (с перерывами на танцы и пиршества) и в городском театре Пале-Рояль перед горожанами. Акцент = на социальных моментах (крестьянин женится на дочери обедневшего дворянина = после чистки сословия 1661-1668, когда все без доказательств знатности более 4 поколений переведены в простолюдины – влияние Фронды; пастораль = вытесненные в воображение традиции сельской и самомстоятельной жизни аристократии, удерживаемой королем при дворе), для Фелман «Дон Жуан» = язык обещания. Соц пафос = как и кем определяется социальная идентичность? с. 184.

С.14 = критика оппозиций между формализмом и социологизмом = важность понятия «апроприации» как гибкого взаимодействия (причем не строго социального – скорее интеллектуального). Отличие от ЛаКапры = минимально субъективный процесс, у ЛаКапры = чтение как субъективная проработка автором своих собственных грехов и слабостей.

конец 1990-х = полемика с Дарнтоном – тот считает, что гипертекст вытеснит книгу (рост объема информации и технических возможностей). Для Шартье это уже не книга = новая эпистемология – необходимо сохранить культурную преемственность. Компьютер = самая радикальная революция

Текст смещает те дискурсивные нормы, которые выступают его матрицей. С.15

«Культурные границы вовсе не обязательно совпадают с членением социального пространства, которым якобы обусловлены различия в поведении и неравномерное распределение имущества. Мы должны перевернуть перспективу: обозначить в первую очередь социальные ареалы, где распространяется данный корпус текстов или данный вид печатной продукции. Если отталкиваться от объектов и текстов, а не от классов и социальных групп, то приходится признать, что социокультурная история в ее французском изводе слишком долго опиралась на ущербное понятие социального». 130 (= его необходимо исправить, но не отказаться от него в пользу культуры).

Роберт Дарнтон в работах 1979 г. «Дело Просвещения» и «Литературное подполье Старого режима» в близком Шартье ключе анализирует кампанию представителей Просвещения по «завоеванию французской элиты». Институциональным ее отражением стало доминирование этого слоя интеллектуалов во французской Академии, начиная с постоянного секретарства д’Aламбера с 1772 года. Для расширения своего социального влияния просветители использовали философские салоны, проповедовавшие не только их научные и философские идеи, но и социально-политические взгляды. «Салон оставался довольно формализованным институтом. Там нельзя было ни положить локти на стол, ни представиться без рекомендаций. В последние десятилетия Старого режима салон все больше превращался в заповедник для высоких “философов”, предоставивших кафе низшим разновидностям литераторов». Корпоративная организация культуры вступала в противоречие с экономическими и культурными интересами начинающих писателей, публицистов и интеллектуалов, которые стремились в Париж в 1770-е и 1780-е годы. Это противоречие вело к активному росту и агрессии «литературного дна»,[206] перешедшему от пасквилей и памфлетов к политической пропаганде революции. Соответственно и французская революция 1789 г. воспринимается как в первую очередь восстание «литературного подполья»: «Революция перевернула культурный мир вверх дном. Она уничтожила академии, рассеяла салоны, отозвала пенсии, отменила привилегии и истребила организации и имущественные права, душившие книготорговлю до 1789 года. Газеты и театры возникали с такой скоростью, что можно даже говорить об отдельной промышленной революции внутри революции культурной. И уничтожая прежние институты, новая элита прибегала к жестокой революционной справедливости: Манюэль возглавил департамент полиции, нанявший его некогда для борьбы с “пасквилями”, и издал его архивы в форме “пасквиля” (тщательно вычистив все упоминания о своей и Бриссо деятельности в качестве полицейских шпионов); Марат, до Революции жертва академических гонений, возглавил движение, которое привело к уничтожению академий». При этом основным способом описания становится у Дарнтона анализ отдельных источников и свидетельств участников любого исторического события.[207]

Избиение кошек у Дарнтона = символический бунт. Книга вышла из совместных с Гирцем семинаров. Критика Шартье – с. 85 и Леви («Опасности Гирцизма»).

Таким образом, новая культурная история также попыталась объединить микро- и макро- уровни исторического исследования. Любые глобальные идеи и понятия (прогресс, капитализм и т.д.) представляются ее сторонникам лишь отражением индивидуальных стремлений человека. Но в реализации своих устремлений все люди исходят из одного и того же принципа – усиления своей социальной роли. Кроме того, в своей деятельности каждая историческая личность четко понимает неизбежность сообразования этого своего устремления по форме с аналогичными претензиями других членов своего социального слоя в данный исторический момент.

Спецификой направления в рамках течения «Анналов» стал акцент на идеологической составляющей любых форм социального поведения и культурных ценностей. Общим фактором принадлежности к «Анналам» представляется доминанта категории «социального», которая может быть описана лишь через отдельные эпизоды, отражающие какие-либо исторические закономерности.

Дата добавления: 2015-08-18