Микроистория

Четко зафиксировать происхождение термина «микроистория» достаточно проблематично.[208] Фернан Бродель и Клод Леви-Стросс использовали его еще в конце 1950-х гг., правда, исключительно в негативном смысле как синоним событийной истории. В позитивном значении и как характеристику собственного метода его впервые употребляет в 1959 году Джордж Р. Стюарт в своей работе о гражданской войне в США. В 1968 г. мексиканский исследователь Луис Гонсалес-и-Гонсалес ввел термин "микроистория" в подзаголовок своей монографии "Бунтующая деревня. Микроистория Сан Хосе де Грасиа", посвященной его родной деревне.

В академическом сообществе термин стал употребляться в конце 1970-х гг. по отношению к работе итальянского исследователя Карло Гинзбурга «Сыр и черви» (1976). Сам Гинзбург свои труды к микроистории долгое время не относил.[209] Но именно вокруг него сложилась группа левых[210] интеллектуалов, занимавшихся социальной историей раннего нового времени (что важно, ибо для средневековья специфика источников обычно не позволяла детально реконструировать индивидуальное поведение) и, несмотря на левые политические взгляды, стремившихся отойти от макросоциологических марксистских схем. Кроме дружеских личных отношений Джованни Леви, Эдуардо Гренди, Симона Черутти, Карло Пони сближали и общие методологические позиции:

• Принципиальное значение придавалось самому по себе изменению масштаба анализа.
• Поведение отдельного человека рассматривалось уже как целостность, которую необходимо анализировать (сторонники микроистории в основном используют термин «реконструировать») до соотнесения с социо-культурным контекстом.
• Акцент делался не на анализе причин человеческих поступков, а на их максимально полном описании. Интерпретация последнего оставалась в значительной степени за рамками исследования и выступала скорее как гипотеза, которую еще только надо будет проверить на сходном фактическом материале.
• Последний момент повлиял на частое обращение сторонников микроистории к соотношению жанра исторического исследования и судебного разбирательства. Историк лишь беспристрастно собирает фактический материал, не вынося окончательный приговор и не требуя оправдания или обвинения («Сыр и черви», «Пьеро», «Судья и историк» Гинзбурга, «Нематериальное наследство» Леви, и т.д.). Объяснение мотивов и анализ при этом, естественно, присутствуют, но имеют как бы временной, а потому гипотетический характер. Кроме того, подчеркнутое внимание к такому стилю изложения позволяет максимально использовать «живой текст» источников – прямую речь их персонажей, что позволяет более полно остановиться на проблемах ее интерпретации, часто не давая собственных однозначных ответов вообще.[211]

Вокруг этих идей достаточно быстро формируется уже целое направление историко-социальной мысли, внутри которого складываются 2 группы:

1. Принципиальные и радикальные противники каузального объяснения человеческого поведения: Э. Гофман, Люк Болтански, Лоран Тевено. Приоритетной сферой их интересов стал анализ аномии и социальных конфликтов. С точки зрения этих исследователей, межличностные контакты всегда превосходят по силе групповые, поэтому говорить о социальных группах, слоях или классах просто бесперспективно. Любые конфликтные ситуации имеют собственную динамику, а локально возникающий компромисс представляет собой индивидуальный выбор между многими моделями поведения (и в любой момент может быть пересмотрен по индивидуальной инициативе). Тевено и Болтански сформулировали свою концепцию как «социологию оправдания» или «социологию градов». Ключевым ее моментом стал акцент на собственной мотивировке поведения людей, в которой преобладают 6 ценностных доминант или «градов». Их индивидуальное соотнесение (имеющее тысячи возможностей) зависит от ситуации и формирует человеческое поведение только в рамках данной ситуации.
2. Сторонники Гинзбурга изначально выступали за сближение с французской новой социальной историей.[212] Отдельные казусы воспринимались ими как проявления каких-то более общих социальных или культурных феноменов (народной культуры, генезиса индивидуализма в эпоху позднего Возрождения и т.д.). Популярным при этом стало понятие «исключительное нормальное», предложенное Эдуардо Гренди. Оно призвано было характеризовать индивидуальный поступок или выбор человека, часто представляющийся чем-то исключительным в рамках своего времени. Но со временем из таких исключений складывалось правило. Другой оттенок использования этого термина связан с характеристикой явлений народной культуры, слабо представленных в источниках именно в силу обыденности своих проявлений. В этом контексте совершенно естественные действия (в смысле «деяния» и «жесты» одновременно: груминг, воздевание рук к небу в качестве приветствия, использование поэтической и песенной речи в повседневном общении и т.д.) становятся исключениями в освещении источников.

Между обеими группами после непродолжительной полемики установилась дифференциация: сторонники Тевено и Болтански стали заниматься преимущественно социологией, последователи и коллеги Гинзбурга – историческими исследованиями.

Россия = отчасти Бессмертный и группа вокруг ж. «Казус».

Карло Гинзбург(1939 -).

Проблематика работ Гинзбурга ("Бенанданти. Колдовство и аграрные культуры на рубеже XVII-XVIII вв." 1966, «Никодемизм. Религиозная симуляция и диссимуляция в Европе XVI в.» 1970, "Сыр и черви» 1976, сборник статей “Мифы — эмблемы — приметы. Морфология и история” 1986, "Ночная история. Опят дешифровки шабаша" 1989) в целом связана с областью истории ментальностей. В то же время интерес к книжной культуре сближает его с новой культурной историей, а внимание к стилю письма, обильное использование лингвистических терминов и ассоциаций - с новой интеллектуальной историей.[213] Почему же его работы легли в основу самостоятельного направления микроистории?

Обратимся к наиболее известной из них - «Сыру и червям». Она посвящена материалам двух инквизиционных процессов XVI в. по делу мельника Меноккио или Доменико Сканделла, на основе которых Гинзбург пытается восстановить уникальный случай взаимодействия христианской, гуманистической и средневековой народной культуры (Гинзбург подчеркивает различие яркой, образной, метафорически насыщенной устной речи мельника и логически последовательного, связанного с библейскими примерами языка его писем).[214] Несмотря на свою уникальность, космогония Меноккио характеризует 2 глобальных культурных феномена – выживание устной народной культуры и тенденцию к индивидуализму Возрождения в Италии. Не столь распространенная в XVI в. индивидуализация и стремление к рационализму для представителей разных слоев общества в дальнейшем сами становятся тенденцией. Микроанализ в данном плане служит лишь первой стадией для последующих более масштабных исследований.[215]

В каком русле должны развиваться последующие изыскания? Гинзбург в «Сыре и червях» неоднократно и с неизменным скептицизмом упоминает различные историографические направления. История ментальностей вызывает его критику в связи с навязыванием народной культуре исключительно подчиненного и пассивного положения в рамках противостояния с христианством (в противовес этому Меноккио не был склонен отказываться от своих убеждений даже для сохранения жизни – он осознанно отстаивал свои убеждения и часто даже пытался переубедить инквизиторов). Новая культурная история также игнорирует устную культуру, склоняясь к автокорреляции внутри литературных взаимосвязей (сам Гинзбург помимо поиска генеалогии литературных образов Меноккио активно обращается к анализу его личных связей как способа передачи информации: «Куда большее значение, чем текст, имеет ключ к тексту, особая оптика, посредством которой печатное слово доходило до сознания Меноккио»). Постструктуралисты во главе с Фуко, с точки зрения Гинзбурга, совершенно неправомерно делают акцент на разрыве культур и невозможности понимания прошлого (выводы об отношениях высокой и народной культур в «Сыре и червях» часто делаются на основе анализа нестыковки вопросов обвинителей и ответов обвиняемого, но это показывает лишь, какие абстрактные религиозные понятия Меноккио не понимает и заменяет их своими образами из повседневной жизни). Отмеченным методам Гинзбург противопоставляет «морфологию» или описание культурных форм через их детали, казусы и отдельные типичные проявления.

Другой линией обращения к уровню казусов представляется интерес Гинзбурга к деталям образов и метафор Меноккио, которые часто «выдвигаются в центр рассказа, меняя весь его смысл». Память персонажа действует при этом как фильтр: пройдя сквозь него, христианские идеи могут превратиться в магические или пантеистические представления. Но и здесь микроуровень является лишь отражением культурных процессов наслоения христианства на языческие ассоциации крестьянства. Наиболее показательно в данном плане обращение Гинзбурга к метафоре происхождения космоса у Меноккио. Материя у него появляется самопроизвольно из хаоса, после чего в ней возникает сознание и самоосознание – этот процесс сравнивается с появлением сыра в молоке: со временем в нем сами появляются черви (ангелы), а осознавший себя червь становится Богом. Гинзбург отмечает очень близкие космогонические образы в индийских мифах, у калмыков, а также у некоторых натурфилософов XVI-XVII вв. - Уолтера Ралея и Томаса Барнета: «Совпадение удивительное, даже какое-то тревожное – для тех, у кого нет наготове объяснений неприемлемых (вроде коллективного бессознательного) или слишком легких (вроде случайности)». Аналогичная проблема уже поднималась до этого в работе «Бенанданти»: там проводятся параллели между представлениями о белых колдунах, которыми становятся дети, рождающиеся в рубашках, в итальянской области Фриули XVI-XVII вв. и шаманизмом в Сибири. Объяснить их Гинзбург не может и вновь ссылается на морфологию сознания – вневременные свойства структуры человеческого мышления.

Более подробно к понятию морфологии Гинзбург обращается в сборнике статей 1986 г. “Мифы — эмблемы — приметы. Морфология и история”. По мнению исследователя, в конце XIX века под влиянием медицинской «семейотики» (то есть практики диагностики заболеваний на основе второстепенных деталей) возник стиль научного мышления или “уликовая парадигма”, особенностью которой была интерпретация “непрозрачных” историко-культурных явлений на основании их внешних “примет”. Эта идея для микроистории полностью изменила представление о специфике научной деятельности: «Историк работает не более “научно”, чем древние охотники, которые по приметам выслеживали зверя» - пишет Гинзбург. “Уликовый” стиль мышления фиксируется им в самые разные эпохи и у самых разных народов и не может быть формализован в рамках как позитивистской, так и неопозитивистской методологии.

То есть именно сопоставление структурно близких феноменов, разнесенных во времени и пространстве и по видимости никак не связанных между собой, Гинзбург называет морфологическим анализом. Задача исследователя при этом – не создавать или придумывать какие-либо глобальные конструкции, а использовать полученные крупицы нового знания и техники анализа для последующей работы. Акцент делается не на статичный результат научного исследования, а на саму динамику процесса познания прошлого. В работе 1990 г. «Судья и историк» Гинзбург уточнил эти рассуждения применительно к различию доказательства и свидетельства в истории, улики и приговора. Приговор определяется соотношением поступка и закона (или нормы, типичного, общепризнанного). Апеллируя к объективности, реально он отмечает лишь соответствие уже зафиксированным коллективно положениям и идеям. Выводы историка, по Гинзбургу, носят либо моральный, либо эстетический, либо политический характер, будучи временным сравнением факта с категориями других наук и способов познания. Понятия «историческая норма» не существует, поэтому не может быть и приговора в истории. Соответственно, хотя свидетельства и улики историка носят исторический характер, но попытки на их основании вынести какой-либо приговор попадают в совершенно чуждый внеисторический контекст и перестают быть собой, являя только ярлыки, только вывески доказательств. Таким образом, Гинзбург вновь постулирует ценность исторического анализа применительно к отдельным ситуациям или казусам на основании «улик» и «примет» без масштабных выводов, претендующих на окончательный характер.

Рекомендованные источники и литература:

1. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург, 1999.
2. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992.
3. Блок М. Апология истории или ремесло историка (или // www.krotov.com).
4. Блок М. Короли – чудотворцы. М.: Языки русской культуры, 1998. 712 с.
5. Блок М. Странное поражение. М.: РОСПЭН, 1999. 287 с.
6. Блок М. Феодальное общество. М.: Издательствово им. Сабашниковых, 2003. 503 с.
7. Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М.: Издательство иностранной литературы, 1957. 315 с.
8. Болтански Л., Кьяпелло Э. О каком освобождении идет речь? // Неприкосновенный запас. 2003, № 29.
9. Бродель Ф. Динамика капитализма // http://history.tuad.nsk.ru/Author/Engl/B/BraudelF/dinkap/index.html.
10. Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. Под ред. И.С. Кона. М, 1963. с. 115-142 (или http://abuss.narod.ru/Biblio/braudel.htm).
11. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т.1. М.: «Весь мир», 2006. 592с.
12. Бродель Ф. Свидетельство историка // Французский ежегодник. М., 1984.
13. Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: [В 3 ч.]. Ч. 1: Роль среды. М., 2002. Ч. 2: Коллективные судьбы и универсальные сдвиги. М., 2003.
14. Бродель Ф. Что такое Франция? [Кн. 1]: Пространство и история. М., 1994. [Кн. 2]: Люди и вещи. М., 1997 (или http://history.tuad.nsk.ru/Author/Engl/B/BraudelF/).
15. Бюргьер А. От серийной к комплексной истории: генезис исторической антропологии // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного: В 2 кн. М., 2003. Кн. I. С. 191-219.
16. Ван Дюльмен Р. Историческая антропология в немецкой социальной историографии // THESIS.1993, Том. I, Вып. 3. С. 208-230.
17. Винь Эрик. Беседа с Жан-Люком Жирибоном. Мир издательства и интеллектуальное творчество в сегодняшней Франции // Неприкосновенный запас. 2003, №27 (или http://magazines.russ.ru/nz/2003/1/besed.html).
18. Гинзбург К. Мифы – эмблемы – приметы: морфология и история. Сб. ст. М.: Новое издательство, 2004. 348 с.
19. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990. с. 132-146 (или http://www.krotov.info/history/14/2/ginzburg.htm).
20. Гинзбург К. Остранение: Предыстория одного литературного приема // Новое литературное обозрение. 2006, №80.
21. Гинзбург К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке. М.: РОССПЭН, 2000. 272 с.
22. Гинзбург К. Широты, рабы и Библия: опыт микроистории // Новое литературное обозрение. 2004, №65 (или http://magazines.russ.ru/nlo/2004/65/gin3.html).
23. Годшо Ж. О книге Ф. Фюре // Французский ежегодник, 1979. М., 1981.
24. Дарнтон Р. Высокое Просвещение и литературные низы в предреволюционной Франции // Новое литературное обозрение. 1999, № 37 (или http://magazines.russ.ru/nlo/1999/37/darnton.html).
25. Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 378 с.
26. Дарнтон Р. Расправа над книгой // http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/gu4.html.
27. Дэвис Н. 3. Возвращение Мартена Герра. М., 1990.
28. Дэвис Н.З. Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 400 с.
29. Дюби Ж. Время соборов. Искусство и общество 980-1420. М: Ладомир, 2002. 378 с.
30. Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщины во Франции XII в. // Одиссей. М., 1990. С. 90-96.
31. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 года // Одиссей, 1991. М., 1991. С. 48 - 59.
32. Дюби Ж. Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом. М.: Языки русской культуры, 2000. 316 с.
33. Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. Екатеринбург, 2000. 328 с.
34. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века. СПб.: Издательство СПб университета, 2003. 160 с.
35. Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. М.: Ладомир, 2001. 800 с.
36. Ле Гофф Ж. О биографии исторического персонажа // Казус 1999. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999.
37. Ле Гофф Ж. С небес на землю // Одиссей. М., 1991. с. 25-44.
38. Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М: Прогресс, 2001. 440с.
39. Ле Гофф Ж. Существовала ли французская историческая школа «Annales»? // Французский ежегодник 1968. М., 1968.
40. Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? // Thesis: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Вып. 4. М., 1994.
41. Леви Д. Опасности гирцизма // Новое литературное обозрение. 2004, № 70.
42. Лепти Б. Общество как единое целое // Одиссей. Человек в истории. 1996.М.: Coda, 1996. с.148-164 (или http://www.krotov.info/history/20/lept1996.html).
43. Лепти Б., Гренье Ж. О некоторых изменениях в журнале «Анналы» в 1994 году // Одиссей, 1994. М., 1994.
44. Ле Руа Ладюри Э. Застывшая история // Thesis: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Вып.2. М., 1993.
45. Ле Руа Ладюри Э. История климата с 1000 года. Л., 1971.
46. Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, Окситанская деревня (1294–1324). Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2001.
47. Нора П. Франция-память. СПб: СПбУ, 1999. 328 с.
48. Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас 2005, №40-41 (или // www.nz-online.ru/index.phtml).
49. Тевено Л. Креативные конфигурации в гуманитарных науках и фигурации социальной общности // Новое литературное обозрение. 2006, № 77.
50. Тевено Л. Наука вместе жить в этом мире // Неприкосновенный запас. 2004, №35.
51. Февр Л. Бои за историю. (Сб. статей). М., 1991 (или http://abuss.narod.ru/Biblio/febvre1).
52. Фюре Ф. О некоторых проблемах, поставленных развитием отечественной истории // Философия и методология истории. Под ред. И. С. Кона. М., 1977.
53. Фюре Ф. Постижение французской революции. СПб: Инапресс, 1998. 224 с.
54. Черутти С. Скорый суд. Практика и идеалы правосудия в обществе Старого порядка (Турин XVIII века) // Неприкосновенный запас. 2005, №42 (или http://magazines.russ.ru/nz/2005/42/che2.html).
55. Шартье Р. Интеллектуальная история и история ментальностей: двойная переоценка // Новое литературное обозрение. 2004, № 66 (или http://magazines.russ.ru/nlo/2004/66/shart2.html).
56. Шартье Р. История и литература // Одиссей: Человек в истории. 2001. М., 2001. С. 162-175.
57. Шартье Р. История сегодня: сомнения, вызовы, предложения // Одиссей. Человек в истории. 1995. М., 1995. С. 192-205.
58. Шартье Р. Культурные истоки Французской революции. М.: Искусство, 2001.
59. Шартье Р., Бурдье П. Люди с историями, люди без историй // Новое литературное обозрение. 2003, № 60 (или http://magazines.russ.ru/nlo/2003/60/shart.html).
60. Шартъе Р. Новая культурная история // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного: В 2 кн. М., 2003. Кн. 1. С. 271-284.
61. Шоню П. Экономическая история: Эволюция и перспективы (1973) // Thesis: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Вып. 1. M., 1993.
62. Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001. 336 с.
63. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Тт. 1-2. М., СПб: Университетская книга, 2001.
64. Элиас Н. Отношения между мужчиной и женщиной: изменение установки // Альманах THESIS. 1994. Выпуск 6 (Женщина, мужчина, семья). С.103-126.

Дата добавления: 2015-08-18